Текст книги "Властелин Темного Леса (Историко-приключенческие повести)"

Автор книги: Герберт Уэллс

Соавторы: В. (Давид) Вейнланд,Эрнест д’Эрвильи,Клод Сенак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Глава XXVII
БЕГСТВО ПАРРЫ В ПЕЩЕРУ СТАФФА

Гроза утихла, и в ночной тишине у пещеры Тульки сидели вокруг Парры женщины, поджидая мужей. С тяжелым сердцем отпустили они мужчин на праздник калатов. Репо обещал вернуться к ночи. Прошла уже полночь, а их все еще не было. Оставшиеся прислушивались к каждому шороху в лесу.

Наконец они ясно услышали торопливые мужские шаги.

– Это ворон со своим зябликом! – закричала Парра.

И действительно, к ним бежали Обу и Ара.

– Тебя видели? Ты убил обоих часовых? – был первый вопрос старухи, хорошо знавшей план освобождения Ары.

– Только одного, другой убежал, – отвечал Обу.

Старуха тяжело вздохнула и сказала громко:

– Плачьте, женщины: ваши мужья не вернутся!

В ответ ей раздался горестный плач женщин.

– А разве наши еще не вернулись? – спросил с тревогой Обу. – Значит, калат побежал на гору и наших захватили в плен!

– Нет, нет! – закричала Парра. – Айматы Тульки не дадутся живыми в руки врагов. Они лучше позволят себя убить!

В тяжелой, почти безнадежной тоске проходили часы за часами. Приближался рассвет. Опять послышались шаги со стороны леса. Надежда снова вспыхнула в сердцах ожидающих.

Обу подбежал к пропасти и прислушался.

– Их немного! – закричал Обу. – Я вижу только двоих, где же другие?

Руламан и один из айматов Тульки, спасший его, пришли окровавленные и изнемогая от усталости. Отчаяние было написано на их лицах. Руламан хотел что-то сказать, но, смертельно побледнев, упал к ногам прабабки.

Старуха издала пронзительный крик.

– А где Репо?

– Убит!

– А где другие айматы?

– Убиты, убиты! Также Наргу, Ангеко и все айматы Гуки и Налли – все, все изменнически убиты!

Ломая руки, бегали несчастные женщины и звали по именам своих мужей. Только Парра сидела на месте, словно каменная статуя. Застывшими от ужаса глазами смотрела она на своего любимца.

Потом, подняв голову, спросила оставшегося в живых аймата:

– А Гуллох жив?

– Он пал первым от руки Репо!

– А белый старик?

– Более ста калатов пало, – ответил аймат, – но белый старик все стоял у алтаря и кричал: «Смерть, смерть айматам!»

– Бегите, дети, бегите! – закричала старуха. – Утром калаты уже будут здесь!

– Куда бежать? – спросил Обу.

– Вы помните пещеру Стаффа, там, на скале? Узкий вход в нее порос густым виноградником, и доступ к ней опасен. И если мы умрем с голоду, пусть она будет нашей могилой, но волки-калаты не потревожат там наших костей!

– Пещера Стаффа слишком мала, – сказал Обу. – В ней не хватит места нам всем.

– Делайте что хотите, – сказала устало Парра. – У меня кружится голова! Поддержите меня, я падаю! Делайте что хотите и не верьте старой Парре ни в чем. Отнесите меня с Руламаном в Стаффу! Пусть я там умру с ним! Ара, дитя мое, – шепнула она, сжимая ей руку, – исполни мою последнюю волю: в Стаффу! в Стаффу!

И она упала на землю без чувств.

Гора, на северном склоне которой лежала пещера Тулька, тянулась на юг до крутого мыса, оканчивавшегося высокой отвесной скалой. Издали можно было различить посередине ее круглое темное пятно.

Это был вход в пещеру Стаффа, известный только айматам Тульки, так как с давних пор дикий виноградник разросся среди трещин скал и закрыл его. Едва заметная тропинка, заросшая кустарником, вела по крутому уступу, висевшему над равниной.

Отсюда с помощью приставленной лестницы или ствола дерева можно было взобраться в пещеру. Старуха была права, говоря, что здесь она никогда не будет открыта канатами. От отверстия, через которое едва мог пролезть человек, узенький, неудобный коридор спускался в небольшую, довольно сухую пещеру с куполообразным сводом. Айматам приходилось довольствоваться полусветом, проникавшим со стороны входа, так как разводить огонь в пещере было бы небезопасно: дым, выходя из отверстия, мог бы привлечь внимание канатов и выдать беглецов.

Обу и оставшийся в живых аймат перенесли в пещеру Парру и раненого Руламана, все еще не приходившего в сознание. Всевозможные съестные припасы, шкуры, оружие и даже драгоценности были снесены туда же. Каждый вечер слышался стук и появлялась Ара: она приносила старухе воды, садилась около нее и оплакивала вместе с нею обрушившееся на айматов несчастье и Руламана, лежавшего бледным и неподвижным у ног старухи.

Айматы Тульки все еще не получали никаких известий о канатах. Обу часто пробирался на скалу Гуллаб и смотрел оттуда в долину Нуфу. Деревня казалась вымершей, и по тропинке к замку лишь изредка бродили люди. Все работы прекратились, а из лесу постоянно поднимался густой дым, очевидно от сжигаемых трупов. Обу ходил на разведку и к пещерам Гука и Налли. Там он нашел всего несколько мужчин, избегнувших кровавой бойни, несколько старух, женщин и множество детей, не принимавших участия в празднике. Все были погружены в полное отчаяние и, лишившись вождей, молчаливо ждали своей участи.

Ара спрашивала Парру, что им предпринять: не соединить ли обитателей всех трех пещер вместе? Но осталось так мало мужчин и, напротив, так много старых женщин и маленьких детей, что этот план казался неисполнимым. Старуха не давала никаких советов. С болезнью Руламана все ее душевные силы и все надежды, казалось, рухнули, так как он был светом ее глаз и, как она была уверена, будущим спасителем айматов.

Прошла неделя после праздника Бэла. Вдруг ночью Парре почудился военный клич и жалобные крики из пещеры Тульки. Неясные, но зловещие звуки, от которых кровь стыла в жилах, скоро прекратились; но старуха сидела около отверстия всю ночь, дожидаясь утра. При малейшем шорохе она раздвигала виноградник, выставляла седую голову, слушала и высматривала. Но все было тщетно, никто не шел, и ей даже не с кем было поделиться своей тревогой. Если Ара жива, то она придет к ней сегодня вечером. Взошло солнце, наступил день, потом ночь, а никто не стучал внизу у скалы – все кругом казалось вымершим и безлюдным.

Парра продолжала сидеть, и слушать, и ждать, и томиться в безнадежной тревоге всю ночь и весь следующий день до вечера. Наконец она поднялась и уползла в пещеру. Все было кончено, и ей ничего не оставалось в жизни, как только умереть вместе с Руламаном. Она заснула, а когда проснулась, уже снова брезжил день.

Тусклый свет падал на лицо ее любимца. Еще раз нагнулась она над ним, прижала свой морщинистый лоб к его щекам и криком отчаяния облегчила душевную боль. Ни одной слезы не пролила она над ним.

Но что это такое? Неужели он пошевельнулся? Старуха встрепенулась: надежда опять вернулась к ней. Она взяла голову Руламана, обняла ее обеими руками, потом схватила его за плечи и громко назвала по имени.

Он был жив и открыл глаза. Почти сходя с ума от радости, она разразилась громким смехом, схватила его за руки и попыталась приподнять. Это удалось ей, и Руламан, ее сокровище, сел перед ней.

Он удивленно осмотрелся кругом и попросил пить. Но старуха не могла предложить ему ни капли воды, так как Ара давно не приходила к ним. Она дала ему освежиться сушеными ягодами.

– Где мы теперь? – спросил Руламан.

– В пещере Стаффа, – отвечала старуха.

– А где Обу и Ара?

Она рассказала ему о страшном крике ночью и о том, что Ара, верно, уже никогда не придет.

– Где мое оружие?

Старуха показала в угол. Там лежал его каменный топор, лук, который он обменял у Обу, и прекрасный металлический меч, подаренный ему умирающим отцом.

– Я пойду в Тульку! – закричал он, сделал попытку встать и снова упал.

– Твои ноги ослабели, – сказала Парра, ласково улыбаясь, – а мои опять крепки, и ты у меня поправишься!

И на самом деле, как будто пробужденная к новой жизни, она бодро встала, взяла мяса, развела огонь, чего не делала уже десятки лет, и приготовила ужин.

Когда подкрепившийся едою Руламан снова сидел перед ней, на лице старухи светилась тихая радость.

Молодые силы Руламана воскресали: несмотря на боль раны, он встал, взял лук, стрелы и каменный топор. Старуха показала ему дорогу, и он добрался до отверстия.

С большим трудом, осторожно оглядываясь по сторонам, слез Руламан вниз по приставленному к скале бревну, сошел к ручью, жадно прильнув к свежей воде запекшимися губами, напился и пошел к Тульке.

У опушки леса, на лугу, где они объезжали когда-то лошадей, он остановился, чтобы передохнуть. Идти ему было нелегко: рана болела, ослабевшие ноги скользили и подгибались и он с трудом переводил дыхание. Он прислушался, – отсюда можно было бы услышать голоса, если бы люди Тульки были живы. Но ни звука не было слышно.

Почти бегом пустился он по знакомой тропинке, завернул на последний маленький выступ скалы и поглядел вниз, на веселую площадку пещеры. Изломанные копья, несколько каменных топоров, множество стрел, куски шкуры и одежды калатов лежали разбросанными по траве. Тис и дуб были сожжены, и их черные, мертвые ветви беспомощно застыли в воздухе. Большие кровавые лужи, еще не совсем высохшие, виднелись на земле.

Легкое карканье заставило Руламана поднять глаза на пень дерева, служившего раньше детям мишенью. На нем сидел старый ворон: он узнал Руламана, с громким радостным криком закружился над ним и, сев на плечо, хлопал крыльями, как будто хотел рассказать ему нечто страшное.

Руламан бросился в Тульку. Вход был завален громадным костром, наполовину сгоревшим; сверху на нем лежали свежие ветви с листьями, но внизу костер еще тлел, дымился, и тлеющие головни обдавали жаром. Что это? Зачем? Не было ли это военной ловушкой калатов.

С большим трудом он пробрался через костер, зажег факел и вступил в пещеру; на него сразу пахнуло удушливым, дымным чадом. Теперь ему все стало ясно.

Белые воины не осмелились вторгнуться в пещеру, но они выкурили айматов дымом, как выкуривают лисиц и гиен. А тех, которые выбегали, они убивали и бросали в огонь.

С ужасом и гневом в душе шел Руламан вперед. В высоком жилом помещении дым поднялся к потолку. Руламан вздохнул свободнее, и факел его вспыхнул ярче. Здесь он нашел только женщину, которая, спасаясь от удушающего дыма, заползла под шкуру медведя. Руламан узнал мать Обу, больную старуху, которая была слишком слаба, чтобы искать спасения в бегстве. Но где же другие обитатели Тульки?

Руламан продолжал поиски, освещая факелом каждый угол, каждое углубление в стенах. В гроте, хранившем запасы, он нашел еще трех женщин с маленькими детьми. Наконец он добрался до грота, где помещался источник, и здесь открыл настоящее кладбище. Дым проникал сюда всего медленнее и потому сюда сбежались дети, подростки, которые лежали теперь кучами друг на друге; с ними был и ручной медведь; некоторые дети повисли на выступах скалы: в отчаянии они взбирались на стены.

Одежда, посуда, оружие и запасы висели и стояли нетронутыми на своих прежних местах, очевидно, калаты не проникли в пещеру. Руламан осматривал труп за трупом, не бьется ли в ком-нибудь сердце? Какая была бы радость, если бы он мог принести в пещеру Стаффа хотя бы одного ребенка своего племени! Но тщетно! Месть белого старика погубила всех!

Он вышел и стал искать в лесу вокруг пещеры. Кровавые следы привели его к сосне, у подножия которой он уже издали заметил шкуру волка. Он подбежал, и ужасное зрелище представилось его глазам. На сосне висел труп, пронзенный множеством стрел и привязанный головой вниз. Это был Обу!

Руламан перерезал веревки и принес труп в пещеру, где положил его вместе с другими, потом привалил большой камень ко входу и натаскал к нему древесных сучьев. Ни одна гиена, ни один волк не должны были коснуться дорогих мертвецов. Тулька с этих пор стала их могилой.

Кроме того, Руламан воткнул в землю перед входом в Тульку три копья, взятые из пещеры, в знак того, что жив еще мститель за племя.

Он шел вниз по извилистой тропинке, не думая о предосторожностях против встречи с калатами. Напротив, с каким наслаждением он бросился бы теперь на каждого из них!

Грустно и тихо потекла жизнь Руламана и Парры в пещере Стаффа.

Знали ли калаты, что один аймат из Тульки еще жив? Он часто ходил к пещере, но копья продолжали стоять нетронутыми.

Через несколько недель Руламан совершенно поправился.

Когда он отправлялся на охоту, Парра, как ребенок, коротала время в одиночестве, играя с вороном. Она заставляла птицу отлетать и прилетать к ней и кормила ее из своих рук. Но более всего радовалась Парра, когда ворон с веселым карканьем возвещал ей приход Руламана.

Забыла ли она о гибели своего племени, или все ее чувства были подавлены тяжестью обрушившегося несчастья? Трудно сказать, что происходило в душе старухи; но когда Руламан рассказал ей все, что видел в Тульке, она глубоко вздохнула и не расспрашивала его более.

Когда же он немного позже сообщил ей о страшной участи пещер Налли и Гука, где калаты тоже истребили огнем и мечом остатки айматского населения, она, по-видимому, осталась равнодушной. Одна только мысль тяготила ее: что будет с Руламаном после ее смерти? Он утешал ее:

– Я останусь с тобой до твоей смерти и похороню тебя с другими в пещере Тульке. Живи и умри здесь, как последняя матка, – говорил он.

Но старуха печально качала головой.

– Мне всегда казалось, что тебя ждет блестящая участь, и я не перестаю этому верить. Ведь не напрасно же судьба пощадила тебя одного?.. Но мои глаза не увидят того, что будет с тобою!

Руламана ожидала большая радость. В один осенний вечер, выслеживая выдру у ручья Арми, он заметил выходящего из леса громадного волка, который подошел к ручью напиться. Это был Стальпе.

– Стальпе, Стальпе! – громко и радостно закричал юноша и быстро зашагал к нему навстречу.

Волк тихо завизжал и подбежал к своему господину, положил лапы ему на плечи, лизнул в лицо и завыл от радости.

С тех пор верный Стальпе проводил время в лесу около пещеры Стаффа. Они вместе охотились, но Стальпе по натуре своей продолжал оставаться волком: схватив добычу, он убегал с нею в лес и пожирал ее один.

Глава XXVIII
РУЛАМАН НАХОДИТ СВОЕГО СТАРОГО ЗНАКОМОГО

Наступила зима, суровое время для отшельников пещеры Стаффа. Руламан все лето и осень ежедневно приносил с охоты то птицу, то какое-нибудь другое маленькое животное. Но теперь глубокий снег покрыл землю, птицы исчезли. Сурки спали, закопавшись глубоко в снег. Зайцы переменили свой серый цвет на белый, и без собаки их невозможно было отыскать, а за большой дичью одному человеку нечего было и думать охотиться: ее было трудно убить, а донести домой еще труднее.

Глубокая тоска по товарищам грызла Руламана во время его одиноких странствований. Часто, утомленный, он прислонялся к дереву и охотничьи картины прежних лет вставали перед его глазами: охота на буррию с отцом, на туров с Репо у реки Нагри и на белого волка с Обу и Арой.

Старая Парра тоже постепенно теряла то спокойное настроение, в котором жила летом. Она сильно страдала от холода. Они не смели разводить огонь днем из опасения обратить внимание калатов. Тоска охватывала ее по теплой, уютной Тульке, по болтовне женщин и веселому шуму детей. Тихо сидела она, задумавшись, и смотрела на голые скалистые стены. Буря выла около отверстия пещеры; снежные хлопья подхватывались порывами ветра, вой которого достигал слуха старухи, и она содрогалась от холода.

Ворон в свою очередь сидел угрюмый, печальный и уныло прятал голову под крылья. Он тоже дрожал от холода и встряхивал перьями.

Руламан старался развеселить Парру. Он подсаживался к ней и просил ее рассказывать ему старые истории, которые он уже сто раз слышал от нее. Но наконец и он впал в тихое уныние.

Наступила середина зимы, а с нею жестокие холода. Запас сушеного мяса, которым снабдили их когда-то Обу и Ара, был почти съеден, и с тяжелым сердцем смотрел Руламан в лицо будущему.

Вдруг однажды он напал на следы человека неподалеку от Стаффы, вблизи остроконечной скалы, возвышавшейся против их пещеры. Рядом со следами человека тянулись следы двух волков или собак. Может быть, один из них Стальпе, который сегодня не дождался его зова и ушел на добычу один?

Руламан не знал, что ему предпринять: идти ли по следам или же бежать от них как можно скорее. Без сомнения, это был калат.

Но ведь калат все-таки человек! Страстная потребность с кем-нибудь перекинуться словом потянула его вперед. Он утешал себя мыслью, что, если калат встретит его враждебно, он имеет право его убить.

Руламан остановился шагах в ста от скалы. Вдруг он услышал жалостный стон и крик о помощи. Не размышляя ни о чем, он побежал к горе, откуда слышен был голос. Косматая собака бросилась к нему навстречу. Она завизжала, как будто просила его о помощи. Руламан быстро шел за нею и скоро увидал на снегу распростертого калата. Вглядевшись в лицо, он узнал Кандо, сына Гуллоха.

Невольный крик вырвался из груди обоих юношей. Они смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами, не имея силы вымолвить слова. Целый ряд воспоминаний вихрем проносился в голове каждого. Кандо думал о своем убитом отце, Руламан – об истребленном племени родной пещеры. Тяжелораненый калат взывал о помощи в снеговой пустыне, а Руламан в течение многих месяцев не видал ни одного человеческого лица, кроме своей почти умирающей бабушки. Взволнованный Кандо первым прервал молчание.

– Ты еще жив? – сказал он, стараясь победить свое волнение. – Разве тебя не сожгли вместе с другими?

– Как ты попал сюда? – в свою очередь спросил Руламан.

– Я застрелил филина и сорвался со скалы. Я, должно быть, сломал себе ногу.

– Что же я могу для тебя сделать? – спросил Руламан. – Как мне явиться на гору Нуфу и позвать на помощь?

– Не делай этого, – сказал решительно Кандо, – друид тебя убьет.

– Тогда я отнесу тебя в свою пещеру. Ты ведь не выдашь меня и мою бедную, старую бабку?

Слезы благодарности выступили на глазах калата.

Руламан попытался его поднять.

– Эта ночь была ужасна, – сказал, дрожа, Кандо.

– Так ты упал еще вчера? – спросил Руламан.

– Еще вчера, и я был бы съеден в эту ночь волком, если бы не моя верная собака.

– Я видел волчий след на твоих следах, – сказал Руламан.

– Волк тут недалеко, – продолжал Кандо, – и бродит кругом и ждет, пока я выбьюсь из сил или моя собака уйдет.

Руламан издал резкий свист, и тотчас же из лесу появился волк. Руламан пошел к нему навстречу, крича:

– Стальпе! Стальпе!

Животное положило свои лапы ему на плечо и лизнуло в лицо. Руламан ласково погладил его и вернулся с ним к Кандо. Но волк испугался собаки и боязливо остановился в нескольких шагах.

– Ты должен с нею подружиться, как аймат с калатом! – закричал ему Руламан.

Но волк ничего не хотел слышать и бросился в лес.

– Разве тебя слушают дикие звери? – спросил Кандо с удивлением.

– Это мой ручной волк, которого я взял маленьким и вырастил, – отвечал Руламан.

Руламан осторожно поднял Кандо себе на спину; Кандо крепко обхватил руками его плечо. Медленно-медленно, так как каждое движение бередило больную ногу Кандо, спускался с горы Руламан; верная собака следовала за ним. Хотя ноша и была тяжела, но на душе у Руламана было весело. Великодушное чувство сострадания и радостная надежда, что он нашел себе друга, заставляли радостно биться его сердце… Он и Кандо были почти одних лет, и он с первой же встречи почувствовал к калатскому юноше симпатию.

Дойдя до подошвы горы, он спустил раненого на землю. Волнения и боль так утомили Кандо, что он попросил дать ему отдохнуть. Руламан разостлал шкуру белого волка и положил на нее Кандо, который тотчас же закрыл глаза и задремал. Молодой аймат задумчиво смотрел в лицо спящего калата. Глубокая грусть охватила его душу, грусть о том, что судьба сделала врагами два народа. Наступил вечер. Кандо открыл глаза.

– Нам нужно поспешить, – сказал аймат, наклонясь к больному, – скоро стемнеет, а дорога ночью опасна, да и нога ступает нетвердо, когда несешь тяжесть.

Когда они подошли к Стаффе, уже наступила ночь.

Руламан стукнул три раза в скалу. Слабый голос сверху ответил.

– Нам нужно подняться вверх, – сказал Руламан. – Но прежде я взберусь один, чтобы сообщить о тебе своей бабке.

Он положил Кандо на землю и полез наверх.

– Ты возвращаешься сегодня поздно, – встретила его старуха с нежностью. – Но почему твой Стальпе сегодня воет так странно?

– Это не Стальпе, – возразил Руламан, – это калатская собака. Я принес сюда Кандо, сына Гуллоха. Он упал со скалы и сильно расшибся.

Как фурия вскочила Парра, и хищная радость озарила ее сморщенное лицо.

– Молодец, Руламан! – вскричала она. – Где же ты сбросил его со скалы? Хорошо, молодец! Принеси его сюда, чтобы я могла видеть его. Он еще жив? Значит, ты мне покажешь, как он будет умирать!

Она хохотала от ярости.

– Я не затем его принес сюда, – возразил Руламан, отступая от старухи, – я нашел его в лесу с переломленной ногой и не хотел убивать беззащитного человека. Не смерть, а спасение и уход за ним обещал я ему и сдержу свое слово! Обещай мне, что и без меня с ним ничего не случится дурного, а то мне стыдно будет носить имя Руламана и вспоминать своего благородного отца.

Решительный и твердый тон юноши сразил старуху: первый раз в жизни правнук осмелился возвысить перед ней голос и противоречить ей. Она не ответила ему ничего и поникла седой головой.

Руламану стало жаль ее; он взял ее за руку и сказал ласково, но твердо:

– Я уже мужчина, бабушка: дай мне волю поступать, как я хочу.

Старуха молча кивнула головой, и Руламан спустился к Кандо.

– Обними меня покрепче за шею и закрой глаза, чтобы у тебя не кружилась голова.

Он влез вместе с ним в Стаффу и положил его у огня на медвежьей шкуре.

С ужасом глядел Кандо кругом себя: на трещины скал, на клубы дыма над головой и на седую Парру, освещенную причудливым пламенем костра. Она сидела против него на корточках, и лицо ее было завешено седыми волосами, падавшими до земли. Испуганный ее видом, он не смел сказать ни слова и в немой покорности закрыл усталые глаза.

Внизу громко выла собака; это было опасно, так как калаты, очевидно, уже искали своего пропавшего вождя.

Что делать? Руламан быстро слез со скалы, схватил собаку за шиворот и принес ее в пещеру. Визжа, бросилась она к Кандо и положила голову к нему на грудь. Кандо вдруг стал бредить:

– Он мне спас жизнь… Вы не смеете приносить его в жертву! Вельда, Вельда! Принеси мне воды: моя голова горит!

Руламан положил руку на пылающий лоб больного и успокоил его. Целую ночь сидел он у изголовья вождя своих смертельных врагов.