Текст книги "Святитель Феофан Затворник и его учение о спасении"

Удалившись от мира, епископ Феофан не утратил своего интереса к его судьбам – он откликался на все важнейшие события в общественной жизни своего Отечества. Из политических событий того времени святителя особенно интересовала русско–турецкая война.

В 1876 году неизбежность этой войны стала очевидной. Епископ Феофан, который по прежней своей службе на Востоке хорошо знал печальное положение славянских народов и Православия во владениях Турецкой империи, с живым участием следил за ходом военных событий и с глубоким патриотизмом приветствовал наступающую освободительную войну, считая ее для русских священной обязанностью.

Свои мысли по этому поводу он высказал в «Трех письмах по восточному вопросу», написанных с 1 ноября 1876 года по 8 ноября 1877 года, то есть в период, когда война только еще готовилась. Письма эти были написаны к русскому вице–консулу в Варне А, В. Рачинскому.

Владыка Феофан считал эту освободительную войну священной для русского народа. Это видно из следующих его размышлений: «Охватывающее нас воодушевление не есть ли Божие в нас действие? И, сознавая это, не должны ли мы вместе сознать, что этим движением Бог говорит нам: вам поручено освободить этих страждущих? Можем отказаться! Бог никого не нудит. Но будем ли мы безвинны, не вняв Божиим мановениям? Бог найдет и без нас исполнителей Его воли. А нам стыд, если еще не более что. Оставляющий брата сам будет оставлен в час нужный. Все такие мысли прямо ведут к решению вопроса: хочешь не хочешь, – а ступай воевать, мать Русь православная» [81, с. 607].

В «Письмах по восточному вопросу» святитель Феофан указывает даже план будущего устройства балканских государств. Он считал необходимым для славянских народностей Балканского полуострова не только гражданское самоуправление, но и независимое церковное устройство с сохранением духовного единения их с Греческой Церковью. «Я был той мысли, что обособление иерархии болгарской дает центр раздробленным болгарам, а потом и далее само собой видно, что… стряхнули бы сидящих на хребте. Можно устроить независимые королевства или княжества славянские. Можно состряпать из них Федерацию Константинополь – Франкфуркт… Малая Азия – особо» [81, с. 603].

Он глубоко сочувствовал славянам в их освободительной войне, внимательно следил за ходом ее, радовался успехам. Когда настоятелю монастыря, отцу Аркадию, приходилось посещать Затворника в это время, беседа всегда вращалась главным образом вокруг этого вопроса.

Преосвященный развертывал атласы и карты, указывал настоящее положение наших войск, делал предположение относительно того, что следовало бы предпринять, какие области освободить в ближайшем будущем, при этом всегда выражал полную уверенность в победе русских..

На возражение настоятеля, что на деле не так легко вести войну, как можно предполагать по картам, что тут могут быть всякие несчастные случайности, святитель с жаром замечал, что он уповает на высокий геройский дух наших войск, которые, будучи одушевлены братской любовью к единоплеменным нам славянам, способны одолеть и не такого слабого и ничтожного врага, как турки.

Епископ Феофан тяжело переживал результаты Берлинского конгресса. В июле 1878 года он писал Н. В. Елагину: «Конгресс, видимо, не о пользах освобождаемых народов хлопотал, а все направлял к тому, чтобы унизить Россию. Но Господь знает, что строит! Верно, так лучше, и буди благословенна воля Его» [144, с. 112–113].

Патриотические чувства Вышенского затворника проявились и при получении известия о гибели военного корабля «Русалка». В ноябре 1893 года он написал Митрофану Корякину письмо, исполненное трогательных и любвеобильных утешений осиротелым семьям тех, кто погиб, исполняя свой военный долг перед Родиной. «Скончавшиеся по причине крушения «Русалки» должны быть причислены к сонму мучеников. Я, не колеблясь, решаю, что как разбойник со креста прямо в рай поступил, так и они. Я желал бы, чтоб все матери и отцы, братья и сестры и жены умерших тогда прочитали сии строки, поверили истине их и утешились. Я почитаю смерть их, в отношении ко спасению вечному, лучше смерти всех, кои в ту пору умирали, будучи окружены родными и знаемыми. – Да упокоит Господь души их в Царствии Небесном!!!» [132, с. 257].

Особую заботливость епископ Феофан проявлял к состоянию просвещения в русском обществе. «Просвещение расширяется, но иногда принимает уродливые направления, – писал он– Дело законоучителей подготовлять юные головы к тому, чтобы они встречались с этими уродливостями, не губя своей веры» [98, февр., с. 419].

Владыка придавал большое значение духовным школам Русской Православной Церкви в деле просвещения людей светом Христова учения. «Наставников слушать, – писал он И. Д. Андрееву – но всегда иметь в мысли норму истины православной. Желаю вам успехов – широких, но в духе православном. Иначе лучше бы Вам и не поступать в Академию на пагубу себе и назло Церкви» [113].

Святитель чутко следил за развитием русской богословской мысли и осуждал всякие уклонения от православного учения.

«Извещаете, что купили книгу Лебедева о соборах, – писал он И. Д. Андрееву, – будто редкость добыли. Книга эта не православная. И проводит начала хуже протестантских. Вам кажется, что ни страница, то блестящие мысли. Мысли там – мыльные пузыри. Исходная точка – неверна и все дрянь, хоть брось» [из].

Ревностный архипастырь радовался, когда узнавал о назначении достойных наставников юношества. 23 марта 1875 года он поздравлял одного из богословов с назначением на должность преподавателя Священного Писания: «Слово Божие – единственный на земле свет ведения. Или им светись, или ходи во мраке, махнув рукой. Желаю Вам сердцем прилечь к сему сокровищу и самим обогащаться, и других обогащать» [98, март, с. 648].

В другом письме Вышенский подвижник дает советы племяннику, которого назначили преподавать общую церковную историю в семинарии: «Ну – что же? историю так историю. Как блюстительница преданий апостольских, она стоит в ряду с Писанием как основной источник и охрана Православия – Вот для Вас и идея церковной истории» [145, с. 185–186]. «Бог ведет человечество к последней цели его; сие должен сознавать и указать историк» [145, с. 184].

Преосвященный Феофан интересовался духовной литературой, выходившей в свет в то время, и давал свои отзывы и делал замечания. «Духовная наша литература распустилась» [133, с. 21], – выражал он свою скорбь протоиерею Н. Флоринскому.

Вышедшее в свет толкование епископа Михаила на Новый Завет святитель одобрил: «Вы приобрели толковое Евангелие архимандрита Михаила, ныне преосвященного – киевского викария. У него все Евангелие и Деяния протолкованы, коротко, но достаточно» [139, с. 126].

Но особенно он был рад появлению «Евангельской истории о Боге Слове, Сыне Божием, Господе нашем Иисусе Христе, воплотившемся и вочеловечившемся нашего ради спасения», составленной протоиереем Павлом Матвеевским. 5 октября 1890 года владыка писал Н. В. Елагину: «Посмотрел «Евангельскую историю» протоиерея Матвеевского и нашел ее не только удовлетворительною, но и превосходною. Такой на всем свете нет. Внимательное рассмотрение явлений и словес Спасителя, благоговейный тон речи, богатство отеческих и церковных свидетельств составляют ее отличительные черты. Ни одна душа не будет читать ее без услаждения и назидания. Се истину Вам сказую» [144, с. 220].

Одобрительно отозвался святитель Феофан и о сочинении протоиерея Стефана Кашменского о психологии святых отцов  [58]58
  Вы спрашивали о психологии святых отцов, – пишет он 19 ноября 1889 года Н. В. Елагину. – Издана отцом протоиереем соборным Вятским, о. Степаном Кашменским. Первая книга была у меня. – Написана хорошо. Когда я был в С. – Петербурге на ректуре, автор заходил ко мне и говорил о своем намерении составить такую книгу. Я подзадорил его. Мы – товарищи по академии». (Собрание писем святителя Феофана. Вып. 7. М., 1900. С. 217).


[Закрыть], считая эту важную тему еще недостаточно изученной в богословии и мало разработанной. Преосвященный Феофан высказывает мысли по поводу предполагаемого издания учебного пособия по психологии: «Вы хорошие берете хлопоты – найти или составить и издать психологию христианскую. Вот, по–моему, какова должна быть программа этой психологии. Изобразить состав естества человеческого: дух, душа и тело – и представить систематический перечень всех способностей и отправлений каждой части, – и затем описать состояние и частей естества и способностей: 1) в естественном состоянии, 2) в состоянии под грехом и 3) в состоянии под благодатию. Маленький опыт такой психологии представлен мною в «Письмах о христианской жизни» [144, с. 215–216].

Святитель–затворник интересовался сочинениями многих духовных писателей. Прочитав творения святителя Игнатия Брянчанинова, он писал к одному монастырскому духовнику, что «в них излагается прямая истина о духовной жизни, и все словами святых отцов, хотя не везде указывается, где взяты мысли» [139, с. 204].

Преосвященный Феофан с глубоким уважением относился и к письмам оптинских старцев. «Пишете, что Вы все читали письма оптинского старца Макария, – отвечает святитель одной из своих учениц, схимонахине МагдалинеБлагословенны книжки его. Глубокий веет в них дух смирения и навевает его на всякого читающего. Перечитывайте почаще. Не мешает выписки сделать, чтоб, в случае нужды, подогревать дух смирения, из всех духов самонужнейший» [138, с. 211].

«Многополезным» для христианского подвижника Вышенский затворник считал Устав Нила Сорского, а также писания преподобного Паисия Величковского и его сподвижника старца Василия. Святитель Феофан выписывал и читал многие духовные журналы. Самым назидательным он считал «Душеполезное чтение». Редактору «Душеполезного чтения» протоиерею В. П. Нечаеву святитель писал: «Для жаждущих назидательного чтения только есть, что Ваше издание. Прочие журналы все бросились в ученость. И иной раз целые номера наполнены исследованиями, может быть, и нужными для кого‑либо, но совсем не для всех, – не для души, не для сердца… Иные же и с порядочным враньем» [166].

Другие издания, которые рекомендовал святитель читать для назидания, – это «Душеполезный собеседник», «Афонские листки» и «Троицкие листки». «Троицкие листки» – хороши, – писал он княгине Н. И. К. – Есть же и «Афонские». Спаси, Господи, трудящихся! [139, с. 154].

Для детей святитель Феофан советовал приобретать иллюстрированную газету Баумана. 21 мая 1879 года он писал своему племяннику А. Г. Говорову: «Варенька пусть читает повести Барана. Иллюстрированная газета Баумана – лучшая из издающихся с картинками» [132, с. 183–184].

Епископ Феофан давал ценные советы начинающим духовным писателям. «Акафист почти кончен?! – пишет он одной составительнице акафиста Божией Матери – Хорошенько выгладите его, чтоб плавно текла речь, без запинок. Но главная забота должна быть, конечно, о том, чтобы всякое воззвание содержало полную мысль, достойную, кратко, ясно и эффектно выраженную. В наших книгах церковных немало служб Божией Матери. Там можно набрать великолепных фраз: глубоких, высоких, объемлющих в малом многое. И акафистов много. Да поможет Вам Матерь Божия вложить в число их наилучший» [133, с. 168].

Епископ Феофан указывал, что у православных богословов имеются большие разногласия с протестантскими богословами по самым различным вопросам. «Есть своя идея догматики, своя идея нравственного богословия, своя идея литургики, апологетики, пастырского руководства и прочее. И все они в православии инаково глядят, чем у немцев. Дай, Господи, вам очи видеть сие и все другое» [113].

Православные богословы, по мнению святителя, должны развивать свои таланты, не попадая под влияние западных ученых. «Авторство у Вас развить. Не худое дело! Но благослови, Господи, всем авторствовать своим ром» [113].

Не очень одобрительно епископ Феофан отзывался о сочинениях Ф. В. Фаррара: «Забыл написать Вам про Фаррара. Жизнь Христа Спасителя, им составленная, небольшого достоинства. Самый большой ее недостаток в том, что учение Господне у него поминается очень кратко и не с должным осмотрением» [134, с. 117].

Вышенский подвижник не советовал читать книги западных писателей о духовной жизни, считая их неполезными для православного христианина. Для руководства в духовной жизни богомудрый архипастырь советовал обращаться к творениям святых отцов Православной Церкви: «Для уяснения религиозных понятий читайте святителя Тихона, святого Димитрия Ростовского, святого Златоуста, Василия Великого» [132, с. 75].

Особенно полезными епископ Феофан считал сочинения вселенских учителей – святителей Иоанна Златоуста и Василия Великого – и многим своим духовным чадам предлагал познакомиться с их творениями. «Господа ради, не забывайте прочитать святителя Иоанна Златоустого, какая бы книжка его к Вам ни попалась. Он писал просто, без приготовления, так, как вещи зрелись его духом и мысли о том слагались в сердце. Многое у него с первого раза кажется ничтожным, но продолжайте далее и найдете сокровище, которому нет цены. Иные говорят, что святой Златоуст изображал порядок общей жизни христианской. Большей частью это верно, но не вообще. В каждой почти беседе найдутся изречения, изображающие сокровеннейшую жизнь духа. Сии и изучайте и держите то в сердце на случай беды и нужды» [2, с. 101–102]  [59]59
  Епископ Феофан. Письма о христианской жизни. С. 101—102. «Книжка святого Василия – самая для Вас нужная. Но у него и все другие премудры и высоконазидательны. Вот увидите! У него умозрение преобладает. У святого Златоуста более сердечности и убеждения при простоте речи. Вы хорошо сделали, что выписываете все части творений святого Василия». (Собрание писем святителя Феофана. Вып. IV. М., 1899. С. 124).


[Закрыть].

Из сочинений святых подвижников Древней Церкви епископ Феофан особенно ценил творения преподобных Макария Египетского и святого Исаака Сирского. «Читайте Макария Египетского. Воистину он море мудрости духовной. А после него найдите Исаака Сирианина» [138, с. 147]’  [60]60
  Собрание писем святителя Феофана. Вып. IV. М., 1898. С. 147. «Святой Макарий есть преддверье святого Исаака Сирианина. Когда мысль не собранная потеряет все пути вхождения во внутреннее святилище, развертывайте сию книгу и читайте. Как по ступеням, поведет она вас в царское жилище и представит светлому Лику Царя». (Святитель Феофан. Письма о христианской жизни. С. 102).


[Закрыть].

Важное значение для духовной жизни христианина, по словам святителя, имеют также наставления преподобных Варсонофия и Иоанна. «Для умножения ведения Вашего о духовных делах, – писал владыка одной из духовных дочерей, – читайте Варсонофия и Иоанна – ответы» [134, с. 126]  [61]61
  Собрание писем святителя Феофана. Вып. III. С. 126. «Книга Варсонофия и Иоанна очень потребна для духовников и руководителей». (Собрание писем святителя Феофана. Вып. V. С. 200).


[Закрыть].

Из святых отцов Русской Православной Церкви преосвященный Феофан особенно почитал, как уже упоминалось, святителя Тихона Задонского и рекомендовал его сочинения для руководства в духовной жизни. «Святителя Тихона читаете? – писал он Митрофану Корякину – Добре. Никакая книга не может сравниться с его книгами» [132, с. 220]  [62]62
  Собрание писем святителя Феофана. Вып. I. С. 220. «Даруй Вам, Господи, всегда быть в добром настроении; тогда из всего будете почерпать себе назидание и поддержку. Учитесь сему в книгах святителя Тихона – сокровище от мира собираемое какое обилие там духовной мудрости». (Собрание писем святителя Феофана. Вып. III. М., 1898. С. 21).


[Закрыть].

Рядом с келейной церковью епископа Феофана был его рабочий кабинет.

В короткие промежутки между молитвами и учеными занятиями святитель Феофан занимался рукоделием. Являясь отдыхом от умственного напряжения, рукоделие вместе с тем подкрепляло телесные силы, а главное, изгоняло из жизни его всякую мысль о праздности. «Нельзя все духовным заниматься, – писал он, – надо какое‑либо нехлопотливое рукоделие иметь. Только браться за него надо, когда душа утомлена, ни думать, ни Богу молиться не способна» [200, с. 180].

По примеру некоторых древних подвижников святитель занимался живописью, резьбой по дереву, токарным и переплетным делом, для чего в его рабочем кабинете имелось несколько ящиков с необходимыми инструментами; кроме этого у него в келии были фотоаппарат, телескоп и микроскоп. Замечательно, что и предметы физического труда служили к удовлетворению «единого на потребу».

Но особенно любил святитель священное искусство иконописания и сам был хорошим художником. В октябре 1889 года он писал своим почитателям: «Преосвященный Иосиф дивится, как пишу. Да ведь это – моя отрада» [134, с. 89].

Нося в душе образы иного, высшего мира, он, видимо, желал окружить себя и на земле их святыми изображениями. После смерти епископа Феофана в его келье найдено много икон и картин священного содержания, написанных им самим: «Распятие», «Воскресение Христово», «Снятие со креста», «Спаситель в терновом венце», «Образ Спасителя и Божией Матери» во весь рост, «Богоявление», «Образ святителя Тихона» во весь рост, иконы святителя Митрофана, епископа Воронежского, преподобных Антония и Феодосия Киево–Печерских, святого благоверного князя Александра Невского и портрет преподобного Серафима Саровского.

Один из жизнеописателей преосвященного Феофана, протоиерей Михаил Хитров, свидетельствует, что ему «довелось увидеть у племянника святителя – А. Г. Говорова три превосходные иконы его письма: Спасителя, несущего крест, Казанской Божией Матери и святой великомученицы Варвары, Ангела супруги А. Г. Говорова. Дивно неземное выражение в святых ликах» [263, с. 42].

Особенно часто обращался владыка к двум иконописным сюжетам: к изображению святителя Тихона Задонского и Богоявления. И это не случайно! Жизнь святителя Тихона была идеалом для него, а идея Богоявления усматривалась в его имени – Феофан, что означает в переводе с греческого «явление Бога».

Вышенский затворник очень любил заниматься переплетным делом, о чем он сообщает 4 марта 1875 года Н. В. Елагину: «Переплет мне нравится больше всех других рукоделий. Без работы же умрешь. Когда писать не хочется, сейчас скука. Возьмешься за работу, – и все пройдет. Есть часы, которых некуда девать, – именно послеобеденные» [144, с. 54].

Для этой цели он заготовил все необходимое. «Все нужное к переплетному делу, – писал епископ Феофан, – я уже собрал. Афонцы справили. Теперь остается браться за дело» [148, с. 641]. В одном из писем святитель сообщал о первых неудачах в освоении этого рукоделия: «Переплет мой идет. Три книги уже испортил. За четвертую берусь» [152, с. 160].

Достигнув хороших результатов в своих работах, епископ Феофан отзывался о них со свойственным ему благодушием и скромностью. Так, посылая в Москву одному родственнику свое сочинение в собственном переплете, он делает приписку в конце письма: «Переплесть у нас некому. Я и сам переплетчик, да уж очень плохой, негож для Москвы» [239, с. 161].

Кроме переплетных работ, преосвященный Феофан занимался в затворе и резьбой по дереву  [63]63
  В келье после его кончины были найдены «деревянная резная панагия, с деревянной цепью, деревянный резной крест для ношения на груди». (Корсунский И. Н. Цит. соч. С. 182).


[Закрыть]. 25 ноября 1877 года он писал афонскому иеромонаху Арсению: «Вот еще моя просьба! Потрудитесь поискать и найти «рисунки для резьбы на дереве». Ищите их в тех же лавках, в которых продаются рисунки и все принадлежности для выпиливания. Пожалуйста, не смешайте. Для выпиливания у меня все есть – и рисунков много. А для вырезывания инструменты есть – а рисунков нет. Вот они‑то и нужны. Они не дороги. Сами выберете – листов десятка два–три. Резьбою украшаются подсвечники, рюмочки, солоночки и прочее. Я точить умею, такие рисунки будут очень кстати» [132, с. 95].

В свободные минуты святитель–затворник иногда занимался игрой на музыкальных инструментах и с этой целью заказал себе фисгармонию. В одном из писем к А. Д. Т. он сообщает: «Писал я Вам с неделю назад, что гуделка не едет – Приехала, гудит добре. Все гудки дают очень приятные звуки. А какие есть аккорды – прелесть: все бы слушал. Я все один гуду. Показать некому. Всяко я не отчаиваюсь. Понемногу навыкну [149, с. 598].

В январе 1871 года епископ Феофан просит одного знакомого прислать руководство для обучения игре на фисгармонии. «Гуделка приехала. Спросите там у своего мастера, – не скажет ли он чего в руководство» [98, с. 639].

Для обучения игре на фисгармонии преосвященный Феофан выписывает руководство и заказывает ноты различных духовных произведений. «Кабы знать, какая трудность, не вздумал бы гудеть. Но теперь уж делать нечего. С азбуки начинаю. Надо руки наломать и привесть их в полное послушание глазу. Тогда и ноты все закупим, когда не будет труда разыгрывать» [147, с. 588].

Получив одно духовное песнопение, епископ Феофан просит прислать ему книгу, содержащую церковные произведения, приспособленные для игры на фисгармонии. «Нот прислали только одну пьесу – «Коль славен наш Господь в Сионе». Матушка протопопица говорила, что есть целая книга пьес, приспособленных к фортепьяно или к фисгармонике. Прошу написать – какое заглавие сей книги и куда адресоваться?» [98, с. 641].

При обучении игре на фисгармонии святитель–затворник встретил большие трудности. «Ноты идут. Из моего играния еще ничего не выходит» [147, с, 589]. «За одним дело стоит – умение гудеть. Я, впрочем, не дожидаюсь этого и задуваю на чем свет стоит. Надо опасаться, как бы не разбежались монахи от ужаса, шумом моим и громом причиняемого. Механизм игры весь разобрал. Дело стоит за навыком рук… их и школю теперь» [149, с. 599].

Преосвященному Феофану приходила иногда мысль продать фисгармонию, да и от своих знакомых он иногда получал тот же совет. «Продать гуделку?! Нет, уж теперь надо довесть до конца. Выучусь играть, тогда эту продадим, а купим такую, чтоб и у царя такой не было» [147, с. 589]. Но через некоторое время фисгармония испортилась, и необходимо было ее ремонтировать. «Гуделка в бездействии, – сообщает Вышенский затворник, – буду ли гудеть, не знаю. Порок у ней открыли, заметили тот, что сопит. Это против третьего клавиша с левой руки. Бас ниже чистой линии. Что там сделалось, не ведаю. Может быть, клапан повернулся, или соринка запала… Что гуделка? – Молчит, и, кажется, ей предлежит всегдашний подвиг молчания» [148, с. 447,449]. Епископ Феофан решает продать фисгармонию своим знакомым, о чем он и сообщил в одном из писем: «На днях состоялись торги. Продал гуделку» [148, с. 451].

После продажи фисгармонии святитель стремится научиться играть на скрипке и с этой целью заказывает самоучитель для обучения игре на этом инструменте. «Будучи в Москве, – обращается он с просьбой к одной из своих духовных дочерей, – не найдете ли там какого‑либо самоучителя – книги – для скрипки, дешевенького. Крите и пришлите. Мы посмотрим, можно ли самим выучиться, и если найдем, что можем, начнем учиться, чтоб вышел полный музыкальный комплект. Потом станем задавать концерты. И объявления по всему свету разошлем… Что‑де будут играть – архиерей, архимандрит и прочая честная братия – На это диво, верно, весь свет съедется – если не слушать козлогласования нашего, то хоть посмотреть на диво сие» [147, с. 591–592]  [64]64
  Письма епископа Феофана к Н. И. К. // Душеполезное чтение. 1903. 4.2. С. 591—592. По получении самоучителя для скрипки святитель пишет с благодарностью: «Получил школу скрипичную. Очень вам благодарен. Она очень полна и обстоятельна. Ведь это мне пришло искушение – подумать, не смогу ли я выучиться на скрипке, как мне хотелось сызмальства. Нет, вижу, что много надо трудов. Ноты же можно выдерживать и на гуделке – без изменений. Гуделка хороша, но она не может выдерживать всех оттенков голоса, на что претендует скрипка. Это и соблазняет». (Там же. С. 592).


[Закрыть].

В редкие минуты отдыха преосвященный Феофан выходил на балкон, чтобы подышать свежим воздухом. 30 июня 1889 года он сообщал своему родственнику протоиерею Иоанну Переверзеву: «Доктор несправедливо называет мою жизнь сидячею и замкнутою – я все в движении до того, что подошвы болят. Когда кончил Добротолюбие, сиживал утром часа два–три. А теперь я ни часа не сижу. А воздух у нас все одно, что в лесу» [106].

Прогулку святитель совершал по балкону, который он загородил особой изгородью, с тем чтобы его не могли видеть братия обители и приезжие паломники. «Я балкон свой загородил цветновыпиленными досками – новое мое искусство! И меня–το не всякий увидит, а я вижу всех… какая хитрость» [148, с. 639]. На балконе святитель–затворник устроил беседку и посеял там некоторые растения, семена которых были присланы его знакомыми. «Припишите, пожалуйста, поскорее, что делать с семенами, – писал владыка А. Д. Т. – Все перезабыл. До этого времени беседку надо на балконе устроить» [149, с. 317].

Дышать свежим воздухом епископ Феофан выходил несколько раз в течение суток, о чем он сообщает 30 июня 1889 года протоиерею Иоанну Переверзеву. «Гулянье по лесу или по берегу заменяется хождением по балкону – после утреннего чая до обеда, и по спадении жара до темноты» [106]. И в зимнее время, одевшись в теплую одежду, святитель некоторое время сидел на балконе. «В зиму я выхожу только на балкон, – писал он. – От внешнего озноба ограждает меня овчинная шуба теплая–претеплая и такие же сапоги. К тому же дверь под рукою. Мало–мало зябкость покажется – укрываюсь в хату» [132, с. 62].

Как проходила жизнь подвижника в затворе? На этот вопрос нелегко ответить, ибо как можно проникнуть в глубочайшие тайники человеческого духа? Однако по некоторым дошедшим до нас известиям, а больше всего по сочинениям самого Затворника все же можно составить достаточно ясную картину его жизни в этот период.

Преосвященный Феофан принадлежит к числу тех глубоких, искренних и принципиальных писателей, у которых печатное слово находилось в полном согласии с их действительной жизнью. Его произведения всегда доказательны и убедительны потому, что они являются плодом его жизненного подвига, пережиты им сполна. В сочинениях и письмах святителя, как в чистом зеркале, отображается светлый образ их автора.

Плоды подвига Вышенского затворника ведомы только Единому Богу, но по видимым проявлениям этого подвига – сочинениям епископа Феофана – мы можем отчасти судить о нем.

О своем самочувствии в затворе Владыка писал: «Я знаю одного человека, который всегда один, – сам никуда не выходит и других к себе не приглашает. Спрашивают его: как тебе не скучно? Он отвечает: мне некогда, так много дела, что как открою глаза после сна, делаю–делаю и никак не успеваю переделать, пока закрою их» [82, с. 231].

В затворе, вдали от людей, все ярче и ярче горела его душа пред Господом, и в письмах его отражалась та любовь к Всевышнему, которая заменяла ему всякое блаженство на земле.

Молитва была главным занятием архипастыря и проявлением его любви к Богу. В сознании святителя самое понятие о затворе неразрывно сливалось с мыслью о непрестанном молитвенном общении с Богом. И действительно, подвижник был великим христианским молитвенником. Молитва была самой существенной потребностью его духа, истинным дыханием жизни. Молитвенный подвиг своей видимой стороной выражался в неукоснительном совершении ежедневного правила – как келейного молитвословия, так и церковного. Но, любя Господа, «он любил и Его слуг, людей, и эта любовь к ближним была у Владыки самая возвышенная, чистая и святая» [241]. Особенно епископ Феофан любил детей. «Детство и деток очень люблю. Золотое время и золотые личности. Куда это девается потом? – и знать – да не воротишь» [133, с. 3[.» «Молитва же моя всегда есть о детях. Я их любил и люблю как родных» [132, с. 131].