Текст книги "Спасенная душа (Рассказы. Сказки. Притчи)"

Автор книги: Георгий Юдин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Через месяц к родным берегам пристали. Народу на берегу – тьма! Радости-то у жен, матерей и детей! Вот и Андреев тесть важно усы крутит, рад, что не подвел его зять, а рядом Любаша его желанная!

Андрей сбежал к ней по узким сходням со всех ног, а она мимо него на корабль глядит, кого-то высматривает.

– Любаша! Аль не ждешь меня?! – опешил Андрей.

Охнула Любаша в испуге, смотрит на Андрея, будто впервой видит.

– Да ведь ты седой совсем! – шепчет.

– Седой-седой, а деток рожать молодой! – хохочет тесть. – Две дочки у тебя, Степаныч!

– К-как две?

– А так. Послал нам Господь на счастье Веру и Надежду. Так их в церкви без тебя окрестили.

Ночью, сидя возле сомлевшего мужа, Любаша перебирала руками его седые волосы и вдруг тихо сказала:

– А ведь я все знаю, что с тобой было…

– Как знаешь?! – вздрогнул Андреи. – Я ведь тебе ничего про эту страсть не рассказывал!

– И не рассказывай. Душа-то у нас с тобой от Бога одна, а потому все, что с тобой будет, и мне откроется.

«Аз воздам»

Однажды, на Светлую Пасху, одна бедная вдова покрасила луковой шелухой два яичка и говорит сыну:

– Пойди, Ванятка, в церковь и подай яичко нищему, а другое мы в доме оставим, вдруг кто похристосоваться придет.

Пошел Ванятка в церковь, народу наряженного на улицах тьма! Только и слышно: «Христос Воскресе!» – «Воистину Воскресе!»

Возле церкви нищие столпились, у всех полны котомки румяными куличами да крашенками, а в сторонке одиноко стоит худой старичок в плохонькой одежонке, и ничего у него в руках нет.

Ванятка к нему.

– Христос Воскресе, дедушка! Возьми яичко вот.

– Воистину Воскресе, милый! – обрадовался старик. Поцеловались они трижды, он и говорит: – Я тебя тоже одарить хочу. Давай крестами меняться!

И снимает с себя нательный крест, а он как жар горит!

– Нет, дедушка, мой-то простой, а твой золотой!

– Ничего, милый, бери. А как захочешь ко мне в гости прийти, поцелуй этот крест и скажи: «Господи, благослови!» – и увидишь, что будет.

Счастливый Ванятка бегом домой, матери ничего не сказал: заругает ведь за дорогой крест. До обеда терпел-терпел, что, мол, будет, если крест поцеловать, и не выдержал.

Взял горячий крест, поцеловал и только сказал: «Господи, благослови!», как сейчас же оказался на девятом небе, в цветущем райском саду. И слетает к нему чудной красоты Ангел и говорит:

– Чадо, не ужасайся и не бойся ничего. Пойдем со мной!

И привел его Ангел в сказочной красоты дворец. В первой палате, полной благоуханных белых цветов, Ангелы и Архангелы райскими голосами поют. Во второй невиданными драгоценными камнями сверкающей палате сама Пречистая Богородица с апостолами хвалу Господу воздавала, а в третьей, самой дивной палате, златом, жемчугом и изумрудами изукрашенной, стоял посередине высокий Божий престол, а на нем в неизреченном сиянии – Сам Христос в белоснежной ризе. В руке Он держал скипетр, чтоб судить дела человеческие, а вокруг него бесшумно Херувимы и Серафимы летали.

– Подойди ко мне, милый, – говорит ласково Христос. – Я – тот самый старичок, которому ты яичко подарил.

У Ванятки от страха ноги к полу приросли, язык иссох. Спасибо, Ангел под руки его к престолу поднес и усадил рядом с Христом.

– Посиди здесь немного. Я скоро приду, – сказал Христос и ушел вместе с Ангелами и Херувимами.

Ванятка огляделся с любопытством, поерзал на золотом троне, осмелел, взял в руки тяжелый скипетр и сейчас же увидел, что на земле делается.

И видит он, как пятеро разбойников подкопали под церковь и хотят ее ограбить.

– Ах вы, тати окаянные! – вскрикнул Ванятка. – Вот я вам сейчас!

Поднял он Божий скипетр, которым человеческие дела сулятся, и сказал грозно:

– Пусть сия церковь обрушится и задавит грабителей!

И тотчас церковь с шумом обрушилась и подавила всех татей и прихожан со священником, которые в ней были.

Поворотил Ванятка голову в другую сторону и увидел, как на море разбойный корабль догнал другой, купеческий, зацепил его за борт крючьями, и принялись разбойники грабить его усердно, а купцов за борт скидывать.

– Повелеваю утопить сей корабль и всех разбойников с ним! – грозно поднял скипетр Ванятка во второй раз.

И тотчас морская пучина поглотила и разбойный и купеческий корабли со всеми людьми, ведь сцеплены они были крючьями.

В третьей стороне увидел Ванятка, как целый город в пьянстве, воровстве и блуде пребывает, и закричал страшным голосом:

– За беззаконие сне провалиться этому городу сквозь землю!

И сейчас же с ужасным грохотом, дымом и пламенем обрушился весь город в преисполню!

Милостивый же Господь скорым шагом вошел в палату и, увидев Ванятку на престоле со скипетром в руке, сказал сурово:

– Немилосердно судишь! Посидел ты на моем престоле четверть часа, а погубил без покаяния триста тысяч человек. Если б еще столько посидел здесь, ты бы весь народ без покаяния погубил! Я – Господь, Творец всех людей, и только Я могу карать или миловать.

Отобрал у перепуганного Ванятки скипетр и велел Ангелу снести его с неба на землю.

Через несколько лет ушел Ванятка в глухой скит, стал отшельником, и когда к нему, уже старцу, народ приходил за советом, как поступать им с жадными обирателями, бессовестными хулителями и жестокими обидчиками, говорил:

– Не губите свою душу местью. Только Господь может карать или миловать, потому что сказал Он: «Мне отмщение. Аз воздам».

Сундук змей

Кто одержим сребролюбием, того бес уже не смущает другой страстью, ибо и этой достаточно для его погибели.

Чего только в Сибири не было: и лесов, и зверей, и добрых людей, но таких дружных братьев, как Семен и Ефим, других не было, лучше и не ищи – состаришься, а не найдешь.

Вот раз по осени возвращаются братья из лесу с удачной охоты, хохочут, дурачатся, толкают друг дружку. А вот и тысячелетний дуб, за которым тропка прямо к их избе бежит.

Вдруг, откуда ни возьмись, выходит из кустов лысый, с седой бородой старичок в рубахе до пят, руки в стороны растопырил и говорит испуганно:

– Робята, вы по этой тропке не ходите. Христом Богом вас молю!

– А чего там, дед? Соловей-разбойник в дупле сидит? – хохочут братья.

– Ой, милые, хуже! Там один злодей прям на тропке вашей сундук кованый, полный змей ядовитых, на вашу погибель приготовил!

– Да ладно, дед, не пугай! Что мы, змей, что ль, не видали?

– Таких не видали… – опечалился дед и скрылся в орешнике. А был это Николай Угодник.

Вышли братья на тропинку, и впрямь – стоит поперек нее большой кованый сундук!

– Глянь, не обманул старик-то! – говорит Степан. – Ты встань-ка в сторонке с ружьем, а я палкой крышку поддену. Если и впрямь змеи полезут, пали без страха.

Поддел Степан длинной палкой крышку, и открылась она со скрипом, однако не страшные змеи оттуда метнулись, а яркий свет брызнул от золотых слитков, доверху в сундуке лежавших!

– Ух ты!! – вскрикнули оба разом. – Ну и дед, ну хитрован! Змеи, говорит, а сам себе небось сундук заграбастать хотел!

– Ну, Ефим, чего делать-то будем? Ведь на эти деньжищи мы всю Сибирь скупим!

– За телегой пока беги, Семен, а я сундук постерегу.

Семен уток да зайцев подстреленных наземь бросил и что есть мочи в деревню. Прибежав запыхавшись, кричит жене:

– Ульяна! Чего мы с Ефимом в лесу нашли! Он там караулит, оголодал небось. Собери-ка ему лепешек, а я пока лошадь запрягу.

Ульяна, как сказано, горячих лепешек в тряпицу завернула, и пошел Степан с ними в конюшню, и вот тут бес ему и шепнул на ухо:

– Зачем тебе делиться-то, Семен? Одно дело – полсундука, а совсем другое – полный, а, Семен?

И руку его в березовую коробью, где крысиную отраву прятали, сунул. Как во сне достал Семен горсть белой отравы и все лепешки ею пересыпал.

Примчался на телеге в лесок, где брата оставил.

– Ефим, – кричит, – ты где?!

А из кустов вдруг – ба-бах!! Выстрел – и прямо в сердце!

– Вот он я, – усмехаясь, встал в кустах Ефим, из ружья дымок вьется. – Что, братец, пол-Сибири захотел? Не-ет, она вся моей будет! Ха-ха-ха!

А мерзкий, невидимый бес на сундуке от радости скачет, скалится: «Ай да я, ай да молодец, рогатенький!»

– Чего это у него в тряпице? – развернул Ефим узелок. – A-а, лепешек мне вез, дурень, – и откусил.

Вот как… Не может человек вредить ближнему, не вредя самому себе.

Превращение

В одной деревне богатей жил, такой толстый, что и ходить не мог, а только на перинах на крылечке в тенечке лежал и толстым пальчиком указывал, куда кому идти надо и чего там сделать надобно.

Там же бедняк жил и ничего, кроме жены и пятерых детей, не нажил.

Приходит как-то к богатею древний старичок.

– Пусти, государь мой, – говорит, – к себе на ночлег.

– У меня, – тот ему гордо, – ни бедные, ни убогие, ни подорожные никогда не ночуют. Да и ты не будешь. Иди в ту хату, что небом покрыта, там тебя пустят.

– Голубок мой, а где та хата, что небом покрыта?

– Да вон, – показал толстым пальцем на беднякову избенку.

– Спасибо тебе, голубок мой, – ласково старичок речет, – нагнись-ка, я тебя за доброту поглажу.

Ну и погладил его по голове, а богатей возьми и в коня превратись. Привел его старичок к избе, что небом покрыта, стучит.

– Государь мой, пусти на ночлег!

– Заходи, дедку, – обрадовался хозяин, – у меня все ночуют – и бедные, и убогие, и подорожные.

– Да я с конем, вишь ли. Куды его деть и чем накормить?

– Да на дворе переночует, трухи от соломы пожует – более ничего нет.

Наутро старичок прощается.

– Дарую тебе на твое сиротство этого коня. Работай на нем сколь тебе надо.

Ну, бедняк с женой и всей ребятней ему в ноги повалились, а после запрягли коня и из лесу на нем бревен на новую избу навезли. Повеселей зажили с конем-то! И пашут на нем, и боронят, и внаем отдают. Через год снова тот самый древний старичок объявился.

– Узнаешь ли меня? – у коня спрашивает.

А тот печально головой кивает: еще как, мол, узнаю. Тогда старичок этот – а ведь это сам Господь был – погладил его по голове, и конь опять в человека перекинулся.

Отощал за год-то, куда брюхо делось, шея от хомута в мозолях, и вопит слезно:

– Господи! Не оставляй меня конем! Завсегда теперь всех убогих и старых привечать буду!

– Ладно, смотри у меня, – говорит Господь, – я проверить приду.

А ведь эдак он может к любому прийти, как думаешь?..

Как мужик Господа в гости ждал

Один богатый, набожный мужик Макар ежевечерне на коленях молил Господа прийти к нему, грешному, в гости. Как уж он не боялся просить и о чем говорить с Ним хотел, не знаю, но только однажды слышит в своей избе голос Господа:

– Жди меня на Пасху. Так и быть, приду к тебе.

Мужик-то забегал, заметался, всех слуг в шею погоняет, чтоб избу до блеску отскребли, а сам в город слетал, целый воз заморских яств припер.

На Пасху в новой рубахе за богатым столом сидит, красный весь от радости, ждет. Стучат. Он аж подпрыгнул, думает, Христос здесь, открывает, а там сосед, который в прошлом году его свинью кнутом отстегал, чтоб в огород к нему не лазила.

– Прости меня, – говорит, – Макарушка, за свинью-то. Что ж мы с тобой целый год из-за нее не ладим.

– А поди ты отселя! – озлился Макар. – Некогда мне с тобой целоваться! – И захлопнул дверь.

Время к обеду. Нет никого!

Вдруг скрипнула калитка, Макар – к оконцу, а по двору старуха-паломница с клюкой ковыляет.

– Подайте, люди добрые, что можете, убогой, – и до земли кланяется.

– А ну пошла прочь отседова! – разъярился Макар. – Не срами мне двор своими обносками!

Вот уж и вечер, Макар с горя выпил и уж ждать отчаялся, вдруг скребется кто-то. Отворяет, а там пес бездомный, весь в репьях, скулит от голода.

– Ну, вот я тебя сейчас, – шипит Макар и сковородником в него запустил.

Перед сном на молитве горестно Макар Христовой иконе говорит:

– Что же ты, Господи? Ждал тебя, ждал, а ты не пришел…

– Трижды приходил к тебе! – вдруг говорит Христос с небес.

– Да как же? – обомлел Макар. – Да ведь я целый день из избы не выходил, а не видел Тебя!

– В первый раз Я как сосед пришел, прощения у тебя просил. Ты же Меня выгнал. Во второй раз Я старухой-паломницей за милостыней пришел, а ты опять Меня выгнал. В третий раз тварь Божью, собаку, к тебе послал…

– А я ее – сковородником! – в ужасе шепчет Макар. – Так ты, Господи, по-всякому приходить можешь?..

И с тех пор Макар просветлел душой, никому ни в чем не отказывал и не обеднел от этого, потому что доброму Бог дает, а у скупого черт таскает.

Никола-поручик

В некоем царстве, в московском государстве жил, как водится, в бедности один мужик, а богатство его – жена и семеро ребят в придачу.

Перебивались они с хлеба на воду, а там и хлеб кончился, и вода утекла. Что делать? Надо к богатею идти, взаймы просить.

– Да ведь не даст… – теребит бороду мужик. – Возьму-ка образ Николы Угодника как залог и поруку за долг.

Вот приходит мужик к богатею, который на темных делах богатство нажил, и просит: дай взаймы, мол, Христа ради.

А богатей на него, будто лев, заревел:

– Да ты что, прощелыга этакий! Ну можно ль тебе верить?! Что с тебя взять-то можно будет, если не отдашь?!

– Будь милостив, выручи, – кланяется мужик, – не дай помереть. Заработаю – с лихвой отдам!

– «Отдам»! Знаю я вас, от давальщиков!

– Право слово, отдам, – крестится мужик, – вот тебе Никола порукою.

Богатей исподлобья, недоверчиво глядит на икону, а мужик спрашивает у Николы с почтением:

– Будешь ли мне, Божии угодник, порукою в долге?

– Буду, буду! – вдруг басом сказал кто-то.

Богатей аж сел с перепугу, он ведь не знал, что это жена мужика за окном басила, но двадцать рублей отсчитал, а икону на божницу поставил.

– Через месяц чтоб весь долг здесь был!

Мужик с женой на радостях побежали на базар, накупили всего, кое-как дотащили. Целый месяц беззаботно ели-пили, а назавтра долг возвращать надо.

Затосковал мужик, взять больше негде, кроме как у чертей. Поохал, повздыхал и пошел в полночь на болото. Влез на кочку и кричит:

– Эй, бес! Тут ли ты?!

– Чего надо?! – забулькало из болота.

– Душу свою продать хочу.

Вылез из болота черт, синий, зеленый, дурной.

– А что взамен хочешь? – щурится.

– Двадцать рублей.

– Ну загну-ул! Мы такие деньжищи только богохульникам отваливаем, а у тебя Никола в избе висит. Вдруг тебя Ангелы после смерти у нас отспорят, и плакали тогда наши денежки. Иди ты отсюда! Всем давать – самим зубами щелкать.

Воротился мужик ни с чем. С одной стороны рад, что душу не продал, а с другой что? Долговая яма позорная.

– Пойду отсрочку попрошу.

Приходит, в ноги богатею повалился.

– Погоди, родимый! Дай еще недельку сроку!

– Чего ждать-то?! – рычит богатей. – Умел брать – умей и отдавать!

– Да рад бы, да нечем!

– А раз нечем, с поручика твоего спрошу! – топнул ногой богатей.

Сдернул с полки икону Николы, бросил ее на лавку и давай стегать кнутом, приговаривать:

– Отдай деньги! Деньги отдай! Отдай деньги! Деньги отдай!

Мужик в ужасе попятился.

– Ты что же, безбожник окаянный, делаешь-то?! – вопит. А богатей и его вдоль спины приласкал.

Мужик как угорелый на улицу выскочил, чуть не сшиб дедка седого с ног.

– Куда несешься, милый?! – улыбнулся дед. – Пожар, что ли?

– Хуже!! – кричит мужик. – Николу, поручика моего, порют из-за меня! Эх, кабы мне кто двадцать рублей ссудил, я бы век на него старался, лишь бы родненького Николу вызволить!

– Да вот, возьми, – вынимает деньги старик, – тебе сейчас нужнее.

И-и! Как мужик обрадовался! Вернул богатею деньги, а тот уж взопрел весь от порки.

– A-а, – говорит, – не зря я его вздул, будет теперь знать.

А мужик в обнимку с иконой на улицу, где его старичок поджидает.

– Спасибо, дедусь, вызволил я своего Николушку! Теперь тебе служить буду. Говори, что делать надо.

– Нынче ночью спрячься во дворе церкви и жди, что будет. А как увидишь, делай, что сможешь, – загадкой сказал старик и пошел прочь.

Пришел мужик ночью к церкви, встал в темноте за деревом, стоит ждет, сам не знает чего. Вдруг слышит: окно тихонько заскрипело, открылось, и вылезает из церкви человек с большой алтарной иконой в руках.

– Ах, ирод! – охнул мужик. – Церкви грабить! – Да как прыгнет диким тигром на разбойника и давай его кулачищами валтузить.

– Помогите-е-е!! – орет тать во всю моченьку. – Убьет дура-а-ак!

На крик люди сбежались, осветили фонарем вора, а это тот самый богатей! Он, видишь ли, бесами алчными подученный, решил дорогого Николу в окладе из церкви спереть. Если, мол, из бедного образа столько денег вышиб, то из богатого мешок выбью.

А к мужику-спасителю в толпе тот седенький старичок подошел и шепнул тихонько:

– Вот и сослужил ты мне службу. Второй раз от поругания спас. Ну, прощай, милый!

– Да ты кто же будешь?!

Старик обернулся и с улыбкой кивнул на спасенную икону.

– Николай Угодник! – охнул мужик и без сил на землю повалился.

Народ же решил, что это он в битве за икону так пострадал, и за такое геройство сделали старостой церкви. В достатке стал жить.

Бревно

Покорное слово гнев укрощает.

Кузнец да жестянщик по краям деревни селятся, чтоб не досаждать своим стуком и грохотом соседям, а куда же отселять мужа с женой, во вражде живущих?

С утра до ночи в избе Степана и Марфы визг, будто кошке хвост прищемили. Это Марфа с мужем беседуют. Когда же пушки грохочут, это Степан противника громит. Много лет без мира воюют и, хоть молодые совсем, однако от злости состарились раньше времени. Да и было бы из-за чего воевать! Спроси каждого, из-за чего спор был, зачем посуду били, и не вспомнят.

Однажды, как и всегда, ссора, будто порох от искры, вспыхнула, и такие позорные слова Степан про себя услыхал, что, задохнувшись от злости, пулей из избы вылетел и так дверью грохнул, что стекла задрожали и иконка Николы с гвоздика на пол упала.

Чуть не бегом три улицы Степан отмахал. Волосы всклокочены, пиджак не застегнут, так и шагнул, сам не зная зачем, в маленькую церковь. Стоит, дышит тяжело. Какие там молитвы – ничего на ум не идет!

Подходит к нему какой-то бедный старичок, лысый, с седой бородой.

– Что, – говорит, – Степан, опять воевали?

– Откуда знаешь-то?

– Да ты весь кипишь! Из глаз искры, из ушей дым, изо рта пламя.

«Ну погоди, змеюка, – Степан думает, – вернусь, я тебе все волосья повыдеру! Вон как мужика довела – уже все видят!»

– Не-ет, Степанушка! Эдак ты ее не одолеешь, – будто мысли его прочел, говорит старик.

– А ты, что же, секрет какой знаешь?

– Знаю, – улыбается, – пойдем, покажу.

Выходят из церкви, идут по улице.

– Вот, погляди, – указывает старик на двух мужиков, что пытались тяжелое бревно в ворота втащить.

Мужики красные, злые, пыхтят, ругаются, ничего у них не выходит, потому что бревно поперек ворот пытаются протащить.

– Заходи назад! – орет один.

– Сам заходи! – огрызается второй.

Ругались, ругались, никто уступить не хочет. Плюнули, бросили бревно и ушли в разные стороны.

– Вот и вы так же друг дружке не уступаете. Гордыня в вас беснуется, а она до добра не доведет. Как эти с бревном не вошли в ворота, так и вы со своей гордыней в райские врата не пройдете.

Степан в затылке скребет, стоит насупившись.

– Ага, – говорит, – уступлю я ей, а она – нет. Будет ли польза?

– Будет, будет! – улыбается старичок. – Грязь грязью не смоешь, огонь огнем не загасишь. Только покорное слово гнев укрощает.

Пока Степан думал, сапогом землю ковыряя, старик ушел. Пошел и Степан к себе. Только вошел задумчиво, Марфа с лавки подскочила – и к нему со скалкой! Еле терпения ей хватило, чтоб мужа дождаться и чтоб последним словом не его грохнувшая дверь была, а ее ухватистая скалка.

Замахнулась на него привычно, а он и не закрылся, и не отпрыгнул, и не схватил табурет в оборону, а сделал то, от чего у Марфы рука ослабла и скалка из вялых пальцев на пол брякнулась.

Поклонился Степан ей в пояс и говорит с покаянием:

– Прости меня, Марфа, что в доме у нас не мир, а война. Моя вина, что ни в какой малости тебе не уступаю. Теперь же слова поперек не скажу.

Марфа глазами хлоп-хлоп. Не-ет, думает, не проведешь! Хитрость какую удумал! Не на такую напал!

Однако на стол собрала, to молчании пообедали. Марфа за мужем настороженно наблюдает, ждет от него каверзы, а каверзы никакой и нет. «Может, он от скалки головой повредился?» – думает. Так до самого вечера Степан ей во всем уступал, ни в чем не перечил, и вот это Марфу и взбесило. Давай ни с того ни с сего кричать, визжать, ногами топать, а Степан все одно талдычит: «прости» да «прости».

– И что же это я одна как припадочная верещу? – опомнилась наконец. – Рядом с такой кротостью собакой гавкаю!

Села на лавку – и ну реветь!

– Он и да чего же мы с тобой наделали-и-и! Ой и на чего же мы свою жизнь потратили-и-и!!

А Степан рядышком сел, обнял ее и тоже басом заревел. Так и ревели, пока не устали. Как семена имеют нужду в дожде, так и душа нуждается в слезах, чтобы смягчить ее черствость и жестокость. Вот и эти, отплакавшись, по-новому на себя глянули и улыбнулись.

– А ты чего это, Степан, вдруг такой добрый стал?

– Да один старик мне бревно показал, оно-то меня и перевернуло. – Наклонился и поднял с пола иконку Николая Угодника. – Господи! Да ведь это он, тот старик! Да быть такого не может!

И после этого чуда стал Господь деток им слать – одного за другим, одного за другим, так что люльку едва освобождать успевали.