Текст книги "Реликтовая роща"

Автор книги: Георгий Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Георгий Яковлев
Реликтовая роща

Рисунки Е. Стерлиговой

– Ну вот, мы почти на месте, – сказал Ладуха, провожая глазами вертолет, который улетал вдоль долины к близкому побережью.

Павлухин вытер рукавом вспотевший лоб и присел на траву.

– Далеко еще? – спросил он.

– Не очень. Километров шесть.

Геолог к тому времени уже вытащил из рюкзака закопченный чайник, по пачке сахара и чая, набрал поблизости сухих веток и разжег маленький костер. Только потом неожиданно добавил:

– Шесть – это по карте, в натуре всегда выходит больше.

Он взял чайник и, осторожно ступая по высокой траве, ушел к ручью, протекавшему совсем рядом, в каком-нибудь десятке метров. Через минуту вернулся, повесил чайник над огнем.

– Жарко, – расслабленно сказал он. – Неплохо бы искупаться. Тут рядышком в ключе есть хорошая ямка, вода студеная.

Он помолчал, предлагая Павлухину оценить всю прелесть купания в ледяной воде, и с сожалением закончил:

– Но это удовольствие мы оставим на потом. Не стоит расслабляться перед дорогой. А пока можно и позагорать.

Он через голову стащил с себя рубашку, и Павлухин увидел, какой геолог загорелый, почти коричневый, с сильными, слегка покатыми плечами и крепкой круглой головой.

Ладуха поймал заинтересованный взгляд Павлухина и усмехнулся:

– Если бы не бегал по сопкам, давно растолстел бы до неприличия.

– Бег ради жизни…

– А как же! Но не только. Тут целый комплекс побуждений. Кстати, если хочешь, я не прочь удовлетворить твое любопытство.

– Потом, – отказался Павлухин, испытывая некоторое удовольствие от этой маленькой мести за то, что Ладуха до сих пор ничего толком ему не рассказал и не объяснил, а на прямые вопросы только отмалчивался или придумывал для себя неотложные дела. Чтобы сменить тему разговора, он спросил: – Это старый лагерь?

– Точно. Лет десять назад тут стояли геологи, Разведка. Искали золото. Дальше увидишь.

Жарко и тихо было вокруг, ни ветерка и ни единого облачка на небе; только на востоке что-то едва туманилось, зыбкое и нереальное, как мираж, да где-то вдалеке пророкотало неуловимо и стихло, – должно быть, пролетел самолет. В сон клонило невыносимо. Сквозь полуприкрытые веки Павлухин осматривал незнакомые места, и мысли его были неспешны и спокойны. Любопытно, как здесь жили геологи десять лет назад? Горы, солнце и воздух. Как это не похоже на города, и как гармонирует этот мир с человеком! Как безнадежно далеко ушли мы от дикой природы и как легко и привычно возвращаемся в ее лоно – при условии, конечно, что мы вооружены последними достижениями цивилизации. И тащим с собой дурные привычки, и бездумно калечим, безмерно истощаем свое пастбище…

– Что, разморило? – услышал он сквозь дрему и поднял отяжелевшую голову, Ладуха протягивал ему эмалированную кружку с дымящимся очень крепким чаем, – Ничего, сейчас взбодримся чайком и пойдем дальше, как по асфальту…

* * *

Они так и вышли на лесную дорогу: Ладуха с рюкзаком, Павлухин – с полевой сумкой через плечо, и пошли по еще теплому, влажному перегною, мягко пружинящему под ногами. Павлухину вдруг невыносимо захотелось разуться и пройтись босиком по этой дороге, потом по росистой траве, потом по воде, чтобы повторилось все то полузабытое, что было в детстве. Он вздохнул и спросил:

– Не пойму, зачем расковыряли дорогу?

– Разве я тебе не говорил? – удивился Ладуха. – Будем разрабатывать это месторождение, время пришло. Пять дней назад тут прошел бульдозер, скоро забросим сюда технику, сделаем доразведку, в общем, займемся вплотную…

Павлухин прислушался к дороге – она благоухала. Ноздри будоражил волнующий полузнакомый запах перегноя, тонкий аромат цветущей черемухи, сладкий привкус грибов и десятки других неопределимых запахов, которыми были насыщены земля и воздух горной долины… Откуда-то из кустов, из-под ног вдруг запрыгали, словно обезумев от горя и ненависти, жесткие, будто костяные, кузнечики, таранившие животы двух пешеходов. Могучий шмель басовито гудел, постепенно нагнетая звук до самых высоких тонов, свивая траекторию своего полета в тугую спираль, чтобы там, в самой последней точке, единым безошибочным ударом намертво поразить самонадеянного «гомо».

«Так оно и есть, – подумал Павлухин. – В данный момент мы враги…»

Бульдозер содрал верхний густонаселенный слой давно заброшенной дороги и разрушил миллионы благоустроенных гнезд насекомых, натоптанные тропки, пастбища и места охоты, – целая экологическая ниша была сметена с лица земли, растоптана мимоходом.

Павлухин отломил сухой прошлогодний стебель травы с метелочкой и, помахивая им перед собой, стал отгонять мошкару, слишком нахально лезшую в лицо, Он грустно усмехнулся своим мыслям и покачал головой. Если бы природа научилась мстить немедленно и целенаправленно, мы скорее бы поняли гибельность потребительского отношения к ней, вред недомыслия и жадности… Он прихлопнул на животе кузнечика и, зажав его в кулаке, послушал, как тот упрямо царапается, пытаясь выбраться на волю. Кузнечику было жарко и тесно, но он был настойчив и неутомим,

– Ну, лети, – сказал ему Павлухин и разжал кулак.

– Что там? – не оборачиваясь, спросил Ладуха.

– Да так, кузнечик… ничего особенного. Может быть, расскажешь между делом об этом месте?

– Давно пора, – с готовностью отозвался геолог, – Не могу больше злоупотреблять твоей доверчивостью.

Павлухин сдержанно и смущенно засмеялся:

– Ты знаешь, я даже на время забыл, зачем мы сюда прилетели. Ошарашило.

Ладуха недовольно хмыкнул, предупреждая поток восторгов, который, судя по всему, собирался излить на него Павлухин. Но тот, видимо, был поглощен новыми мыслями либо оказался более сдержанным, чем выглядел, – во всяком случае, промолчал. Это приятно удивило геолога, и он снисходительно проговорил:

– Да, недурно спланирована наша планета,

И тут же получил то, чего так опасался.

– Еще бы! – с воодушевлением воскликнул Павлухин. – Теперь я понимаю, зачем геологам романтический ореол. Все привыкают к мысли, что вы тут на каждом шагу подвергаетесь смертельной опасности. Невероятно! Если бы люди знали правду, они бы бросили опостылевшие города и толпами ринулись в тайгу, чтобы стать первопроходцами, купаться в славе и получать деньги за турпоходы в курортной зоне.

Это было здорово сказано: дифирамбы наоборот. Ладуха пытался сдержаться, но не сумел – сухо и язвительно сказал:

– Тонко подмечено, очень тонко. Но я, видишь ли, всегда считал, что работа остается работой в любом месте. Турпоход, который мы действительно сейчас совершаем, имеет с нею один общий признак: способ передвижения.

Почему-то шутка задела его за живое, и это было неприятно. Он недовольно передернул плечами, лямки рюкзака жалобно застонали. Павлухин пристыженно молчал, и тогда Ладуха примиряюще добавил:

– Тебе ли не знать об этом – немало, наверное, походил!

– Ну, конечно, я же понимаю, – согласился Павлухин. – Но все-таки у вас чаще бывают минуты, которым можно позавидовать.

– Бывают, – неохотно бросил геолог. – Преодоление и прочая ерунда. Может быть, кто-нибудь и находит в этом удовольствие, но я, к примеру, весь день мечтаю только о том, как после работы искупаться в ключе. В общем, разговор не к месту… Ты лучше вот что скажи, все же кандидат наук: почему же ты пошел черт знает куда, черт знает с кем и черт знает зачем?

Павлухин не очень искренне засмеялся:

– Сразу три черта. Можно бы добавить и четвертого: а черт его знает! В конце концов не это важно. Главное – пошел.

– Для меня важно. Постарайся ответить, – настаивал Ладуха.

– Если серьезно, то нам оказалось по пути. Через день я все равно выезжал бы на базу экспедиции.

– Об этом я уже слышал.

– Тем более, стоит ли повторяться?

Но геолог упрямо молчал, и Павлухин, испытывая внутреннее сопротивление, объяснил:

– Терпеть не могу говорить об очевидных вещах! Растение очень необычно, оно мне незнакомо и… кажется, вообще неизвестно науке. Вполне понятное любопытство – что же тут странного? К тому же, – язвительно добавил он, – я был польщен высоким мнением о моей эрудиции: я все-таки океанолог, а не ботаник.

– Сгодится. Что ботаник, что ты – никакой разницы… – Ладуха помолчал. – Ну, а положим, все это искусная подделка?

Павлухин раздраженно пожал плечами:

– Что за ерунда?! Для подделки сделано слишком искусно. Очень сложно, а значит, дорого. Кому это нужно?

– Может быть, ты успел что-то проверить?

– Когда? При такой-то спешке! Просто у растения очень необычный облик: и листья, и почка, и, наконец, эта шишка с орехами. Признаюсь, один орех я разбил, взял на душу грех. Скорлупа очень прочна, а внутри нет ничего, кроме красноватой пыльцы… Я уверен, это трудно подделать. Хотя, с другой стороны, существование подобной флоры не согласуется со здравым смыслом.

– Почему? Странная окраска?

– Не только. Существенней другое: если они и осуществляют фотосинтез, то наверняка не с помощью хлорофилла. Кроме того, в растении совсем мало воды: самое большее, несколько процентов. Это очень нетипично для растений и вообще для живых организмов, потому что вода, как известно, универсальный растворитель. И…

– Говори, – поторопил Ладуха.

– Я сделал одну глупость… Собираясь в дорогу, поставил ветку в банку с водой. И через полчаса от ветки осталась только дурно пахнущая слизь. Это уже не лезет ни в какие ворота.

– А, черт! – выругался геолог. – О воде я почему-то не подумал. Нелогично: там было очень сухо…

Дорога, шедшая вдоль борта древней речной террасы, свернула вправо, пересекая ключ, струившийся среди зеленовато-серых валунов хилыми, изнуренными жарой струйками, и пошла рядом с руслом по хрустящему галечнику.

– Ну, принес я тебе веточку, – с непонятной настойчивостью гнул свое Ладуха. – Так ведь можно ввести какие-нибудь химические вещества, и вот тебе объяснение и необычного цвета, и дурно пахнущей слизи. Листья и почки? Какой-нибудь гибрид или мутант. Орешки можно закалить. Как видишь, фальсификация вполне допустима и не очень дорога.

– Да что ты, в самом деле! – в сердцах отозвался Павлухин. – Я же не слепой – могу отличить подделку такого сложного объекта!

– Только не вали все на интуицию, – предупредил Ладуха. – Тут я смело даю тебе сто очков вперед.

Павлухин глубоко вздохнул и смиренно сказал:

– Ну, хорошо. Будем считать, что у тебя очень правдивые глаза. И я поверил тебе на слово.

Геолог засмеялся.

– Какие занимательные пошли нынче кандидаты. Это надо же – поверил на слово! Очень ненаучный подход к вопросу. И у кого! У мужа науки. В конце концов, – притворно вздохнул он, – тут не полюс недоступности, и можно было бы найти кого-нибудь другого.

– Разумеется, в этом нет никакой проблемы, – с предельным безразличием ответил Павлухин. – Так сказать, слепой случай.

– Случай, случай! В том-то и беда, что мы все отдаем на волю случая. Если бы я не притащился в твой институт, был бы тебе случай.

Ладуха неожиданно остановился.

– Стоп! Дальше пойдем без дороги. Вон туда, вверх по склону. Давай немного отдохнем.

– Я не устал.

– Отдохнем, нам не к спеху.

Он осторожно опустил свой колоссальный рюкзак и присел на траву. Дотянулся до куста барбариса, обломил верхушку с молодыми листьями. Пожевал.

– Неплохо, кисленькое. Попробуй.

– Не хочу, – отказался Павлухин. Настроение у него портилось самым решительным образом.

«Какой двусмысленный человек, – с неожиданно острой неприязнью подумал он. – И ведь не успокоился еще, что-то такое про себя готовит: неприятность какую-нибудь или каверзу приберег. По глазам видно, что разговор только начинается. Какого же дурака я свалял!.. Авантюрист! Тащил этот дурацкий рюкзак, не рюкзак даже, а целый дирижабль. Что там может быть? В нем весу, наверное, килограммов сто, не меньше…»

Ему опять припомнились и та бесцеремонность, с которой Ладуха подошел к нему в коридоре института, и та фамильярность, с какой он в первые же минуты знакомства начал обращаться к нему на «ты»…

Ладуха отбросил общипанную веточку и с рассчитанным вызовом сказал:

– Я знаю, почему ты мне сразу и безоговорочно поверил. Ты сразу почувствовал, что в этом что-то есть, разве не так? Ведь это бросается в глаза, тут и непосвященному ясно, что пахнет открытием. А у тебя отличный нюх на новенькое. И, скажу тебе откровенно, это совсем неплохо.

В первое мгновение Павлухин опешил от неожиданности, а потом смертельно оскорбился. Теперь ему все стало ясно – по крайней мере, он так считал. Возмущенный до глубины души, он резко выпрямился и, едва сдерживаясь, процедил сквозь зубы:

– Ах, вот оно что… Вот к чему ты клонишь всю дорогу! Какого же черта ты меня сюда притащил! Я тебе кто – мальчик для битья? В конце концов я не напрашивался в попутчики!

Ладуха смотрел на него нарочито равнодушным взглядом, и это тоже было очень обидно.

– Эк тебя! – наконец хмыкнул геолог. Казалось, такой поворот в разговоре его вполне устраивает.

– Я возвращаюсь, – вызывающе сказал Павлухин. – Надеюсь, эта дорога меня куда-нибудь приведет? – напыщенность фразы вызвала в нем внутреннюю неловкость, но отступать было поздно. – Я думаю, что смогу пройти тридцать километров и без попутчиков.

– Конечно, приведет, – спокойно подтвердил Ладуха. – К побережью. Но не торопись. Я хочу задать тебе один нескромный вопрос: как ты относишься к славе?

– Как и все, – непримиримо бросил Павлухин.

– Иначе говоря, не чуждаешься.

– При условии, что она заслужена.

– Я тоже отношусь к ней с большой симпатией… Постой, не торопись, выслушай сначала, что я скажу. То, что у нас, – это слава. Слава без всяких натяжек, понимаешь? Известность и слава, которые тебе даже не снились!

– Ясно, – сказал Павлухин, – Я возвращаюсь.

Ладуха поперхнулся и, побагровев, заорал:

– ЩенокІ Ему предлагают беспроигрышное дело! В историю на белом коне! С гарантией! А он, видите ли, не хочет. Этакая деликатная натура! Да я тебя только потому и взял, чтобы грязные лапы не мусолили это дело, понял? Чтобы не грызлись корифеи из-за приоритета… Нет, ты постой, Буш! – он, словно клещами, сжал плечо, и Павлухин с изумлением обернулся к нему. – Не уходи, я еще не все сказал. Да ты и не уйдешь!

Павлухину стало жутко. Лицо у геолога было страшным: яростное и жестокое одновременно, – совершенно безумное лицо.

«Что он – пьян, что ли?» – с тоской подумал Павлухин, а Ладуха, не выпуская его плечо, совсем тихо спросил:

– Или ты думаешь, у меня не хватит сил удержать тебя? Ну-ка, смотри сюда!

Он подскочил к березе и, упершись ногой в ее основание, обеими руками потянул ствол на себя. Лицо и плечи его мгновенно налились кровью, вены вздулись черными пульсирующими плетьми в палец толщиной, мышцы и все тело от перенапряжения начала бить крупная дрожь, рот перекосился в дикой гримасе.

«Сумасшедший, – со страхом догадался Павлухин. – Но почему – Буш? Откуда он знает мою давно забытую детскую кличку?»

Он, словно в помрачении, медленно огляделся по сторонам, сам не зная зачем: то ли бежать собирался, то ли надеялся на чью-то помощь. Глаза его, будто привязанные, вернулись к дикой, умом непостижимой картине: человек и дерево замерли в страшном равновесии, вершина березы тоже затряслась в резонансе с геологом, и с нее, обломившись, упала сухая ветка; Павлухин вздрогнул и чуть не закричал от неожиданности.

В это время послышался не то стон, не то скрип, и дерево начало медленно сгибаться; из-под лопнувшей коры полезли размочаленные волокна, и береза обреченно застыла, наклонив крону к земле.

Ладуха оставил наполовину сломанное дерево и сел рядом, уронив руки между копен. Лихорадочное, неглубокое дыхание сотрясало его грудь, тело стало влажным и бледным, но от скрытого внутреннего жара почти дымилось. Он устало провел рукой по мокрому лицу и сказал слабым, бесцветным голосом:

– Извини за спектакль. Не думал так… Не подумал, как это для тебя должно быть тяжело. Ну, ладно, ничего страшного, просто немного переоценил свои силы.

Пазлухин молча смотрел на геолога. Перед глазами стояла все та же картина: человек со вздувшимся лицом, обняв дерево почти в свой торс толщиной, трясется вместе с ним в страшном исступлении… Он машинально провел ладонью по искалеченному стволу и беспомощно сказал:

– Это не в силах человека… – Потом встряхнул головой и засмеялся. – Ну, это, брат, явная мистификация! Признайся: подпилил дерево?

– Нет, – спокойно и как-то даже печально ответил Ладуха. – Все без обмана: я невероятно силен…

Он сидел, устало опустив плечи, и Павлухину только теперь стало по-настоящему страшно: он одновременно поверил наконец в происходящее и осознал, какое странное существо сидит перед ним. Оно было не просто нечеловечески сильным, оно было сильным сверхъестественно, сильнее любого другого живого существа планеты, за исключением, может быть, двух левиафанов – кита и слона, – но и то только за счет гораздо большей мышечной массы последних.

– Иногда я сам себя боюсь, – тихо сказал Ладуха. – Тридцать шесть лет я был самым обычным, самым рядовым человеком: средний рост, средний вес, хорошее физическое развитие, образован и начитан тоже в меру. В общем, ничего исключительного, И вдруг такое… Но какой-то частью себя я к этому уже привык. Может быть, мы, люди, эволюционно к этому подготовлены? Нет, это не мистика. Должно же быть объяснение. Была какая-то связь, ожидание, предчувствие… Нет, не то, не стоит и пытаться – все равно запутаюсь… И все же до конца с этим примириться невозможно. Оно чужеродное, и его всегда ощущаешь, как чье-то ненавязчивое присутствие.

Он поднял голову, и Павлухин увидел мучительное недоумений в его глазах.

– А может, это болезнь, а? Сломать такое дерево… Это ненормально, от таких перегрузок должны рваться мышцы и сухожилия! Но ты сам все видел собственными глазами. Это не обман зрения и не мистификация. У меня новое тело, совершенно не похожее на мое, и в то же время мое до последней царапины и родимого пятна… Уже четыре дня я в этом состоянии. Можно было бы обратиться к врачам – это первое, что приходит в голову, – но при чем здесь наши эскулапы? Да и не доставлю я им такого удовольствия! Я не подопытный кролик! Я сам хочу во всем разобраться. По какому праву это со мной происходит? Кто завладел моим телом? Для чего это, в чем смысл? И слава здесь совершенно ни причем. Ты мне обязан помочь, и ты поможешь!.. Это случилось на сопке, куда мы идем, и во всем виновата вот эта штука, смотри сюда!

Он приподнял черные прямые волосы за правым ухом, и Павлухин, наклонившись, увидел что-то овальное, твердое на вид, размером и цветом напоминающее зрелый желудь.

– Всосался, как клещ, и сидит, словно так и надо, – с ненавистью сказал Ладуха. – А попробуешь оторвать или уколоть – больно. Вот что страшно: больно мне, моему телу, это уже часть меня!

Он помолчал и, не поднимая глаз, повторил:

– Мы должны во всем разобраться. Что это за сволочь сидит во мне? Зачем? По какому праву?

Молчание затягивалось. Наконец Павлухин кашлянул и спросил первое, что пришло в голову:

– Как это произошло? Ты что-нибудь почувствовал?

– Расскажу в свое время – как. Впрочем, я сам ничего не понял, эти кусты, потом красный туман, потерял сознание или заснул… и начался бред собачий, я и сейчас по ночам просыпаюсь от страха. Когда очнулся, этот клещ уже здесь, и сила дьявольская. Я сразу не догадался, что он всему причина, да я тогда ни о чем таком и не думал – старался уйти подальше…

– А куст?

– Какой куст? Его я сорвал раньше – сразу, как пришел.

У Павлухина наконец-то что-то забрезжило.

– А как у тебя с… головой? Чувствуешь что-нибудь новое?

Ладуха одобрительно кивнул:

– А ты молодец, я в тебе не ошибся. Сразу – быка за рога… Думаю, что умнее я не стал, но кое-какие изменения есть. У меня теперь феноменальная память, человек-счетчик, если хочешь. Могу оперировать любыми величинами в уме: во всяком случае, добрался до пятнадцатого порядка. Бросил, страшно стало, но ощущение такое, что по зубам бесконечность. И еще эмоции… Ну, это ты сам видел.

– Здорово, – сказал Павлухин. – Сила, память и бешеный темперамент. Лекари застонут от вожделения, когда ты попадешься к ним в лапы. – Он и сам тут же поморщился от неуместности сказанного: видимо, от растерянности не заметил, что обыгрывает слова Ладухи.

– Не остри. Не до шуток.

– Ладно, не буду. Есть идея. Но вначале объясни: с чего это ты назвал меня Бушем?

– Ах, это! Вдруг вспомнил, что мы с тобой учились в одной школе.

– Что-то не припомню…

– Еще бы! Двадцать лет прошло. К тому же, ты был года на четыре младше меня, и мы не были лично знакомы. Если бы не этот клещ, я бы тебя не вспомнил до конца своих дней. А вообще-то… Видимо, я и в институте потому к тебе подошел, что твоя внешность показалась мне чем-то знакомой… Все в этом мире сковано в единую цепь причин и следствий, – не удержался он от сентенции. – Ну, давай идею, не тяни.

– Точно, – сказал Павлухин, поражаясь удивительному совпадению. – А идея простая. Может быть, стимулятор, а?

– Что-что?

– Условно можно назвать так: психомоторный стимулятор.

Геолог разочарованно покачал головой:

– Никак не выходит. Я об этом думал. Возникла бы проблема прочности: нагрузки на мышечную систему немыслимо велики. На скелет тоже.

– Н-да, поторопился… Все оказывается сложнее…

Они некоторое время помолчали.

– Есть еще один вариант, порискованнее, – нерешительно произнес Павлухин.

Новая мысль покорила его сразу и бесповоротно. Он постарался не спешить с выводами, но идея так органически согласовывалась со всем его опытом и с происходящим, была так бесспорна, будто извечно существовала в его сознании.

Он еще раз взвесил слово, словно проверяя его благозвучность, и только после этого произнес:

– Симбиоз.

– Поясни.

– Ты и этот желудь – симбионты. Каким-то чрезвычайно сложным способом вы сосуществуете и взаимодействуете на очень высоком уровне организации. На уровне высшей психической деятельности и в то же время – на клеточном уровне или около того. Как думаешь, а? Такое предположение многое объясняет, хотя, конечно, не все. В итоге-то все тот же стимулятор, – с сомнением добавил Павлухин. – Мышечная система и прочее… И, кстати, какая выгода «желудю»? Не кровь же он сосет, в самом-то деле!

Ладуха поморщился:

– Было бы неприятно, хотя союз получается неплохой… Теперь вот что: я тебе вкратце рассказываю предысторию, и с легким сердцем двигаем дальше… Четыре дня назад я проделал в этом районе несколько маршрутов с «Кроной». Район в геологическом отношении изучен хорошо, геологи, я тебе уже говорил, неплохо здесь поработали, и я ограничился проверкой перспективных кварцевых жил и поиском новых. Много мне найти не удалось, да это к делу и не относится, но две неизвестные жилы я нащупал. Вот с одной из них все и связано. Ее не обнаружили раньше, потому что наиболее доступная ее часть залегала под мощными русловыми отложениями, а остальная – под небольшим пологим надвигом, частично размытым. В общем, тебе это неинтересно. Важно, что я нащупал ее своей «Кроной». Сигнал прослушивается очень слабо, но если учесть мощный экранирующий покров, золота в жиле около двадцати граммов на тонну. Да и мощность жилы достигала местами трех-четырех метров. Так что в целом получалась довольно приличная картина. Я жилу хорошо зацепил и за несколько часов проследил до самого конца – вон до той сопки, прямо перед нами, видишь?.. Я прошел почти до самой вершины, пока жила не выклинилась. Но мне и того было достаточно. А на рощу я наткнулся совершенно случайно: собирался устроить привал, шел вдоль склона и из любопытства завернул осмотреть выходы коренных пород – они были метрах в двухстах. Вот там, рядышком, эта роща и оказалась. Я вначале очень удивился, но подумал: чего на свете не бывает. Без всякой задней мысли, просто из любопытства, отломил одну верхушку с шишкой. Поблизости нашел сушину и рядом с рощей зажег костер. Что меня туда потянуло – не знаю. Не было в этом никакого смысла: роща ведь находилась внизу, в этакой большой канаве; там жарче было, чем даже наверху, потому что наверху и ветерок бывает, и вообще просторнее. Все же пообедал я с аппетитом, а потом заснул. Иногда я думаю, что был в беспамятстве, но едва ли это так. Видимо, «красный туман» – это уже бред, который продолжался в течение всего сна.

– Ты можешь его описать?

– Пожалуй, нет. Очень путаный, яркий, странный, иногда страшный, пестрый какой-то, словно калейдоскоп. Я мало что запомнил. Когда очнулся, чувствовал себя очень слабым, но это быстро прошло.

Павлухин выжидающе посмотрел на геолога и после непродолжительного молчания спросил:

– Это все?

– В основном все…

– Сколько осталось идти?

– Километров пять, совсем рядом.

– По карте? – не удержался Павлухин.

– Да нет, обычных, пеших.

Ладуха легко поднялся и взвалил на плечи свой исполинский рюкзак. Павлухину на мгновение показалось, что геолог осел в землю, по крайней мере, по щиколотки.

– Ну что же, пойдем, время не ждет, – сказал Ладуха, но вдруг остановился и, не двигаясь с места, медленно проговорил: – Да, чуть не забыл. Я обязан был предупредить тебя сразу. Думаю, тебе очень интересно узнать, что у меня в рюкзаке, но ведь ты, конечно, умрешь от любопытства, а не спросишь…

Он помолчал, словно ожидая ответа, но Павлухин терпеливо ждал продолжения.

– Видишь ли, – еще медленнее сказал Ладуха. – Тебя наверняка ожидает то же самое, что и меня, – он провел пальцем за ухом.

– Ну что же, – легко отозвался Павлухин, – Я не прочь стать сверхчеловеком.

– Многие не прочь… Но я хочу, чтобы ты знал… чтобы ты согласился… Мы ведь в конце концов хотим понять – в чем тут дело.

– Говори скорее, чего тянуть.

– Без всякого сомнения, кусты в это время проявляют повышенную активность, и, если нам повезет, мы сможем это уловить. – Ладуха встряхнул плечами, и лямки рюкзака привычно жалобно застонали. – Я тут прихватил кое-что: магнитометр, радиометр, даже гравиметр, широкополосный радиоприемник, еще кое-какую мелочь и, конечно, «Крону» – все в полевом исполнении. Частью – свое, частью – выпросил под расписку у геофизиков, – не дождавшись ответа, он принужденно засмеялся. – Устроим роще форменную блокаду, выловим все виды полей и излучения – в чем-то же она себя проявит.

Павлухин яростно боролся с приступом острого недовольства. Но не справился, с трудом вытолкнул из себя:

– Что же ты замолчал? Продолжай. Надо полагать, я сыграю роль подопытного кролика, которая так претит тебе.

– Не городи ерунду, – сердито сказал Ладуха. – Я буду в таком же положении, что и ты. Просто существует вероятность, что контакт не повторяется дважды.

«Вот уже и слово найдено: контакт. И ведь приживется», – подумал Павлухин.

– Ладно, пошли, – пытаясь скрыть неловкость, буркнул он. – Там разберемся.

И они пошли вверх по склону, по-прежнему друг за другом. Ладуха шел скорым упругим шагом, словно никакого подъема не было, словно за плечами у него не висел этот громадный рюкзак; через сотню шагов он вспомнил о спутнике и несколько умерил свой пыл. Впрочем, он все равно шагал в таком темпе, что Павлухину едва хватало сил и терпения, чтобы не отстать, не запросить пощады.

Через полчаса они вышли к дороге. Заброшенная еще с тех времен, когда здесь работали геологи, она была засыпана скатившимися с высокого борта валунами. Собственно, от нее осталась только узкая тропинка, усеянная камнями; в отдельных местах упавшие деревья перегородили ее поперек – то полузасыпанные, то нависшие, как арки, с воздетыми к небу мертвыми ветвями. Тягостное зрелище. Рваный след на теле планеты, оставленный когтистой лапой технологического зверя. Как объяснил Ладуха, это была даже не дорога, в полном смысле этого слова, а так называемая «расчистка».

– Варварский способ разведки, – комментировал он мимоходом, – обрати внимание на красные камни: это кварц с лимонитом, собственно говоря, руда. В ней есть золото, и ради него выпиливались гектары леса, вместе с плодородным слоем до самых коренных пород сдирались четвертичные отложения. А ведь их мощность местами достигает восьми-десяти метров… И все лишь для того, чтобы вскрыть такую вот жилу мощностью два, три, реже пять метров и исследовать ее вещественный состав. Нарушается режим циркуляции почвенных вод, отсекаются истоки ручьев, зимой образуются наледи, осыпи ползут, как экзема… Но в свое время эти работы были необходимы и каким-то образом оправданны.

Павлухин по-своему воспринял пояснения геолога.

– Мы, конечно, хозяева планеты, но этим громким званием наделили себя сами, по праву сильного.

– Кто же должен был нас наречь? Всевышний? – насторожился Ладуха.

– Я просто хочу сказать, что мы равноправны, как равноправны дети одной матери. Все животные, все растения, все живое.

Ладуха только хмыкнул и не стал спорить. Он не любил подобных разговоров. Жизнь есть жизнь, и надо мириться с ее порой жестокими законами…

Оба с облегчением вздохнули, когда «расчистка» неожиданно кончилась тупиком, и они пошли по набитой звериной тропе, петляющей вдоль русла ключа среди кустов смородины, барбариса и огромных сочных лопухов. Это был приток основного ключа. Вода здесь едва струилась среди обомшелых валунов. Павлухин не выдержал, окликнул геолога и, опустившись на грудь, погрузил раскаленное лицо в ледяную воду. Он пил торопливо и жадно, пока холодный озноб не поднялся от живота к груди. Ладуха неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал. Когда двинулись дальше, в животе у Павлухина словно болтался снежный ком.

Под ногами у них, как мыльная, расползалась какая-то травка с водянистыми полупрозрачными стеблями, тут же росла целая поляна высоких трав с трубчатыми стволами и белыми цветами, пахнувшими так тонко и знакомо, что Павлухин чуть с ума не сошел, пытаясь вспомнить и этот запах, и связанные с ним обстоятельства…

И тут их путь резко пролег вверх, вода кончилась, и сухое русло ослепительно забелело в полуденном свете солнца, а Павлухину совсем стало не до воспоминаний. Ключ остался где-то далеко справа, и они все круче и круче забирали в гору – по густой траве, по замшелым валунам, среди кустов боярышника и смородины, среди молодых дубков и кленов, увитых лианами лимонника и аралии. Эта дорога вымотала остатки сил Павлухина, но он упрямо лез вверх, лишь изредка поражаясь камню, вывернутому из земли могучей стопой геолога, вообще же – почти не думая; только однажды след медвежьей лапы, оказавшийся рядом, навел его на мысль, что Ладуха и медведя мог бы убить ударом кулака или даже щелчком.

Лес начал редеть. Теперь он весь состоял из одних развесистых молодых дубков, а под ногами шелестел и как-то даже звенел сплошной слой сухих прошлогодних листьев. И еще неожиданнее лес кончился совсем. Пошла осыпь, вся из плоских голубовато-серых камней, стеклянно звеневших при каждом шаге, и эта осыпь, казалось, тянулась к самому далекому небу…