Текст книги "Черное солнце Афганистана"

Автор книги: Георгий Свиридов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Георгий Свиридов
Черное солнце Афганистана

От автора

Несмотря на всю свою необычность, судьба главного героя, не выдумана. Она взята из жизни. В основу романа положен сложный жизненный путь и боевые подвиги героя необъявленной войны в Афганистане, летчика-снайпера, полковника авиации Александра Викторовича Белякова, а также использованы исторические материалы, секретные документы и многочисленные воспоминания его друзей и сослуживцев, участников тех легендарных событий.

Однако роман нельзя считать сугубо документальным, поскольку, работая над своим произведением, автор стремился не к соблюдению биографической и фактической точности, а к созданию художественного образа и воссозданию той атмосферы, которая царила на необъявленной и засекреченной войне.

 
Джелалабад похож на Сочи,
На Крым, Бахчисарай,
Но здесь душманы, между прочим,
Отправляют в рай…
 
 
Две ракеты осветят окрестность,
Тишину разорвет пулемет,
И летит вертолет в неизвестность,
Свято веря, что вновь повезет!
 

Глава первая

1

«Рок судьбы неумолим. Каждый человек уверенно смотрит в свое будущее, хотя сам не только не знает того, что с ним произойдет завтра, но даже сегодня, в ближайшее время, в ближайшие часы…»

Лейтенант Александр Беляк отложил книгу. Но прочитанная фраза запала в душу, застряла, как заноза. Он улыбнулся. Он-то знает, какой сегодня у него будет день! Даже загодя может рассказать с точностью на все сто процентов, что и когда произойдет. Расписать может время дня по каждому часу, начиная от праздничного построения личного состава, которому предстоит потеть под палящими лучами солнца, изнывать от духоты, выслушивать длинные умные речи, смысл которых давно всем известен, приветствия от местных властей и дружественной афганской армии, а потом долгожданные награждения – кому грамоту, а кому благодарность в приказе, и, как положено в такой день, соответствующего традиционного обмытия наград, которое может и даже наверняка может затянуться далеко за полночь. С большой долей вероятности можно предположить, что к исходу дружеского застолья могут возникнуть и конфликтные «выяснения отношений». Все расписано, как по нотам, и проверенно армейской жизнью.

Правда нынешний праздник будет достаточно скромным, поскольку Александр, как и личный состав эскадрильи, еще ни разу за три месяца пребывания в Афганистане не получал ни родных советских ни чужих заграничных денег. Но летчики народ смекалистый и из любого положения всегда найдут выход. Шустрый штурман звена, разбитной и пронырливый Василий Друзьякин, клятвенно обещал кое-что «сообразить». А соображать Вася умет, поскольку сам большой любитель жидкости с градусами. Эта любовь и задержала на плечах Василия погоны с одним просветом и тремя маленькими звездочками, когда его одногодки уже носят погоны с двумя просветами. Но это обстоятельство нисколько не омрачало его жизнь. Он любил авиацию, был ей предан душой и телом. Шутник и озорник, никогда не унывающий старший лейтенант был классным штурманом и умел «держать слово». Если пообещал что-либо, то в лепешку расшибется, а выполнит. Обещал Друзьякин и на этот раз «сообразить», хотя все понимали, что положение безнадежное и безвыходное. Но ему все равно поверили.

Что же касается серьезного вопроса насчет судьбы и рока, о которых прочел в книге, то у лейтенанта Беляка имелось собственное на то мнение. Ни в какой такой рок Александр никогда не верил и не собирается верить, ибо с детства больше привык полагаться на себя, на свои силы, свою волю. А вот в судьбу верил и верит, в свою личную судьбу, и был давно убежден в том, что она у него красивая и правильная, хотя трудная и наполнена риском.

А какой еще должна быть судьба у молодого военного летчика эскадрильи отдельного вертолетного полка? Риск – дело благородное. Кто не рискует, как говорят бывалые люди, тот не пьет шампанское. С шампанским, тут в Джелалабаде, на юге Афганистана, не особенно густо, а вот риска хватает, даже чересчур. Так что на свое будущее, особенно ближайшее будущее, приходится смотреть через призму этого самого повседневного боевого риска, к которому трудно привыкнуть. Да можно ли вообще привыкнуть к тому, когда с высоты полета видишь, что на тебя, на твой вертолет, с земли устремляются пульсирующие огненные трассы крупнокалиберных пулеметов, жаждущих лишить тебя твоего будущего? Но на войне как на войне. Кто кого? Моджахеды тоже не дураки, жить хотят и стрелять умеют отменно. Свободные и сильные дети гор. Глубокие древние времена веяли от снежных вершин, утверждая суровое мужество природы. И моджахеды также были полны мужества и смелости – такие имела природа, вздымая к небу горы и прорывая скалистые ущелья, и эти дети гор и равнин жили своей жизнью, покорно неся груз нищеты, отчаяния и смиренной косности.

Александр, как и его боевые товарищи, жил возбужденно, с тревожным восторгом в сердце. Они были чем-то похожие на древних охотников, забравшихся далеко, в незнакомые пределы чужой природы. В свои молодые лейтенантские годы он еще не познал глубины всех ценностей жизни, и потому ему была неизвестна трусость, которая всегда порождалась жалостью потерять свое живое тело. Из детства и юности он сразу вышел на войну, не пережив радости от созерцания неимоверного мира, который его окружал. Он был неизвестен еще самому себе и потому еще не имел в своей душе тех цепей, которые привязывали бы его внутреннее внимание к своей личности. Поэтому он жил открыто одной общей жизнью со своими однополчанами, природой и историей своей страны. Был доволен своим красивым именем, подаренным родителями, и короткой звонкой фамилией, доставшейся ему по наследству.

А время отмеряло последние спокойные утренние часы начала праздничного дня. Да и спокойными их можно было назвать с большой натяжкой, поскольку к незатихающему возбуждению, ставшему привычным со своими постоянными тревогами и вылетами на боевые операции, прибавилось желанное состояния приятной радости ожидаемого торжества праздника. Пусть далеко от своего дома, от родины, среди незнакомой природы и незнакомого народа, но праздник есть праздник, и отмечать его русский человек привык со всей широтой души.

Праздничный февральский день, зимний по нашему календарю, в Джелалабаде выдался ясным и по-летнему жарким. Здесь на юге Афганистана зима и весна почти неотличимы друг от друга, поскольку нет заметного перехода времен года, и они своей дневной теплотою похожи на наше российское лето. Повсюду роскошное буйство зелени, которая не ведает холодного дыхания все морозящей зимы. Места красивые, курортные. Долины Кунара, как Швейцария, только с жарким климатом, сухие афганские субтропики. Повсюду растут пальмы, упругие листья которых поблескивают зеркальной гладью, кустистые бананы, стройные, как отборные гвардейцы, высокие эвкалипты, а в садах за глинобитными оградами зреют абрикосы, хурма, апельсины, груши, мандарины, гранаты, айва и прочая южная экзотика. Берега реки заросли травой, в топких низинах и над ручьями тянутся вверх камыши высотою в два человеческих роста – царство диких уток и летучих мышей. Река бурно пенится на отрогах и каменных выступах, несмотря на жару, хранит в себе холод горных ледников, и по утрам над стремительным потоком стелется белесый молочный туман.

Солнце начало припекать с утра.

Весь летно-технический состав эскадрильи размещался в просторных темных полуподвальных комнатах массивного здания аэропорта, потеснив немного афганцев. Их эскадрилья, состоящая из шести стареньких Миг-17, подаренных советским правительством в знак дружбы между нашими странами еще в незапамятные времена, тоже базировалась на Джелалабадском аэродроме. Командовал эскадрильей высокий черноусый майор Махмуд, как он представился нашим пилотам.

Вечером, в первый же день прибытия, как и положено, офицеры отметили «новоселье». Пригласили для знакомства и майора Махмуда, с эскадрильей которого предстояло сотрудничать и совершать боевые операции. За рюмкой крепкого русского «чая» он охотно рассказал, что учился летать в летно-методическом центре подготовки летного состава в городе Фрунзе, столице Киргизии, что тамошние горы похожи на афганские, что ему очень понравилось пребывание в Советском Союзе. Еще майор доверительно признавался, что у него там даже закрутилась страстная любовь с голубоглазой блондинкой, которая была официанткой в офицерской столовой, что ее, эту блондинку, привезти сюда в Афганистан ему, к большому огорчению сердца, не удалось, несмотря на все попытки, ибо нарушать законы шариата ни он, ни кто иной из правоверных мусульман не может. Но он о ней часто думает и постоянно тоскует.

Однако боевого сотрудничества с афганской эскадрильей налаживать так и не пришлось. Эта эскадрилья практически не летала. За все время совместного базирования на джелалабадском аэродроме летчики майора Махмуда поднимались в воздух всего три раза, да и то, как было очевидно, скорее для поддержания уровня своей летной подготовки, чем для выполнения конкретного боевого задания. Да и сбрасывали они бомбы не по конкретно намеченным целям, а приблизительно – по склонам гор в районе целей. Опытным глазом было видно, что пилоты они не ахти какие, да и воевать против своих соотечественников у них особого желания не чувствовалось. По этому командование нашей эскадрильи при планировании боевых действий крылатое подразделение майора Махмуда в расчет не брало, поскольку польза от них была нулевая. А через полтора месяца после нашего прилета и совместного базирования, афганская эскадрилья и вовсе улетела на базу в Кандагар.

Накануне отлета майор Махмуд устроил прощальный дружеский обед, на котором собрались командиры русской и афганской эскадрильи и некоторые летчики. Был на нем и лейтенант Александр Беляк. Ему еще не приходилось бывать на азиатском застолье, и порядок подачи блюд удивил. Сначала пили чай с восточными сладостями, сушеными абрикосами, изюмом, орешками, потом (уже под наш «чай с градусами») подали на блюдах сваренную картошку, крупно нарезанную и уложенную горкой, поверх которой лежали объемные куски вареного мяса и головки чеснока, а в завершении обеда, как вершина праздничного застолья, принесли плов. Настоящий азиатский плов с душистыми приправами, ребрышками молодого барашка и сочными кусочками курдючного сала, которые таяли во рту.

– Чудной народ! Даже еда у них подается совсем не как у людей, а все шиворот на выворот, – многозначительно изрек изрядно подвыпивший Василий Друзьякин. – Азиаты они и есть азиаты, но плов пища отменная, то, что надо!

– Ну, ты даешь, Вася! – сказал Гусаков осуждающе. – Пожрал на халяву и ерничаешь! Нет бы благодарность людям высказать.

– Так они ж по-нашему не понимают ни бельмеса! – отпарировал с улыбкой штурман. – А попить после плова не мешало бы.

– В чем же вопрос, Вася? Медные кружки тебя ждут!

И летчики дружно рассмеялись.

С кружками приключилась забавная история.

В первый же день, едва успели приземлиться и определиться где и что, шустрый штурман эскадрильи совершил полную разведку по всему полуподвальному помещению и к приятному удивлению обнаружил в конце длинного коридора действующий туалет-умывальник, сооруженный на азиатский манер. Здесь же в коридоре стояла бочка с водой, на случай отключения трубы водопровода, а на полке громоздились большие медные кружки. Наши летчики, не знакомые еще с бытом афганцев, вертели кружки в руках, не подозревая об их прямом предназначении.

– Гляди, какие старинные, – удивлялись пилоты.

– Они, афганцы эти, похлеще нас водохлебы, – Василий Друзьякин со знанием дела, взвешивал в руке медную кружку. – Почти литр можно ей зачерпнуть.

– Так в такую жарюху и два литра выдуешь!

– Если налить пива, то можно и два, – соглашался Друзьякин, со смаком отпивая воду из старинного изделия.

А кружки эти, как вскоре выяснилось, имели определенное назначение. Они служили афганцам для подмывания…

Афганские офицеры на глазах наших летчиков, словно ничего особенного, привычно наполняли кружки водой и уносили их с собой в кабины туалета.

В тот же вечер ребята от души смеялись над штурманом и теми, кто уже успел напиться из тех подмывальных кружек…

2

Заранее спланированный распорядок скромных праздничных мероприятий в честь Дня Советской Армии и Военно-Морского флота СССР начал ломаться с утра. Майор Екимов, командир эскадрильи, человек решительный и волевой, старался выглядеть празднично бодрым, улыбчивым, не показывать своим подчиненным ни своего недовольства, ни внутренней растерянности. А причина поволноваться у командира была и весьма-весьма существенная. Из Кабула, где расположился штаб армии, поступило сообщение, что в Джелалабад вылетает начальник штаба авиации 40-ой Армии вместе с командиром полка и замполитом.

А чем их встречать? Праздник-то какой! Всенародный! Хотелось по русскому обычаю отметить его как следует, как положено, как принято издавна во всем Советском Союзе. Этот день отмечали и отмечают, как повелось в нашей стране, не только те, кто ныне служит или раньше служил в Вооруженных Силах своего родного государства, а почти все мужское население отечества. В такой день без застолья никак не обойтись. Даже завзятые трезвенники пригубят бокал. А у майора Екимова и (он знал точно) у всей его эскадрильи от офицеров до солдат, ни у кого нет в наличии ни капли спиртного. Да и откуда ему было взяться? Привезенное еще из дому, что имелось в наличии и таилось в загашниках, выпито давным-давно, а поступления даже положенного для технических нужд спирта почему-то задерживалось. Как задержалась и выплата денег. А ему хотелось не ударить лицом в грязь, показать афганским братьям по оружию в день профессионального воинского праздника широту и глубину русской души!

Майор Владимир Николаевич Екимов с грустью понимал и осознавал, что такое пренебрежение к своим войскам могло происходить только в нашей стране, хотя и самой передовой и нацеленной на утверждение всемирного социалистического братства и счастливой жизни простых трудящихся людей на всей земле. Дикость какая-то получилась, да и только! Ни в какие ворота не лезет. Послать тысячи людей в длительную командировку в чужую страну, пусть и дружественную, но все равно чужую, послать не на прогулку, а на войну, и без единой копейки денег. Мало того, высокое руководство умудрялись месяцами не выплачивать им положенное денежное довольствие. А в армии не бездушные автоматы службу несут, а живые люди, которым в быту необходимы самые элементарные вещи: мыло, зубная паста, одеколон, паста для бритья, носки, спички, сигареты… Купить конфет или пряников, бутылку минеральной воды или пива… Впрочем, пива в этой стране нет, хотя не это главное… В общем, как хочешь, так и выкручивайся!

Екимов обошел солдатские палатки, которые стояли в два ряда в стороне от взлетно-посадочной полосы. Поздравил солдат, сержантов, технический персонал с наступившим Днем Армии и Флота, а заодно и проверил командирским глазом соблюдение чистоты и порядка, уставных требований, а, главное, обратил внимание на приподнятое, праздничное настроение у подчиненных, ожидание чего-то приятного и радостного.

У инженерно-технического персонала все было с точностью до наоборот. В просторной комнате жутко накурено, плавал блеклый сиреневый туман, он как бы оседал на понурые скучные лица, делал их безразличными и тоскливыми.

Екимов поздравил инженеров с праздником, но в ответ они только грустно отшутились:

– Какой же это праздник, командир, если его отметить нечем!

– Нет ни капельки, чтоб горло смазать…

– Живем, как американцы в тридцатые годы.

– А что же было у них в тридцатые годы? – поинтересовался Екимов.

– Как что? Сплошной сухой закон, командир! – пояснил майор Иван Одинцов, инженер по вооружению. – Только у них тот сухой закон утверждался силой принятого закона, а у нас по случаю сплошного безденежья.

– Вы же понимаете, что это все временные трудности.

– Мы и на земле тоже живем временно и постоянно преодолеваем трудности, которые сами же себе создаем, – начал отвечать Одинцов, любитель пофилософствовать. – Каждый раз наши так называемые временные трудности становятся резиновыми и растягиваются на неопределенно длительное время…

– Тише вы! Летит!

В раз наступившей тишине все стали настороженно вслушиваться. На аэродром заходил на посадку вертолет.

– Это не наш!

– Точно, не наш.

Екимов насторожился: надо идти встречать начальство.

– Из Кабула, но не штабной, – успокоили его инженеры, вслушиваясь в характерный хлопающий звук. – Тяжелый, транспортный.

– По нашему заказу доставляет запчасти и боеприпасы.

– Ми-шесть?

– Точно, это Ми-шесть!

– Мы спасены, Николаич! – радостно воскликнул майор Одинцов. – Это Ми-шесть, тяжелый транспортный вертолет, в котором, как известно, в противообледенительной системе лопастей используется качественная спиртоглицериновая смесь!

Инженеры загадочно переглянулись, понимая друг друга с полуслова и полувзгляда. Екимов, поддерживая общее настроение, одобрительно кивнул.

– Кого пошлем гонцом?

– Рисковать не будем, – сказал Одинцов, надевая фуражку. – Дело серьезное и ответственное. Если общество не возражает, то к вертушке пойду сам.

Вернулся он довольно быстро. Но выразительная физиономия майора говорила больше слов. Радостное ожидание потухло, как огонек зажженной спички на ветру.

– Не тяни резину, Иван. Выкладывай!

– А чего тянуть? Смесь-то есть, да не про нашу честь.

– Не темни!

– А чего тут темнить? Смесь имеется в наличии, но не такая, какая нам требуется на данный момент жизни, – и грустным тоном закончил. – Навряд ли кто-либо из вас отважится ее опробовать.

Одинцов рассказал, что бортовой техник вертолета, – бестолковый раззява и тупица, каких мало на белом свете! – по своей дурости совершил непоправимую ошибку: он залил ценную жидкость в канистру из под керосина, и теперь от нее за десятки метров несет, как от хранилища горюче-смазочных материалов.

В комнате наступила тягостная тишина. Из глубины кто-то спросил:

– А ты образец на пробу взял?

Кто-то добавил со знанием дела:

– Еще надо анализ сотворить, чтобы убедиться в непригодности этой смеси.

– Вы что же это, совсем меня за мальца-несмышленыша принимаете?

С этими словами майор Одинцов достал из-за пазухи помятую алюминиевую армейскую фляжку. Потряс ею в воздухе, как ценным трофеем.

– По самое горлышко заправили!

– Тогда открывай, чего тянешь, – раздались обрадованные голоса со всех сторон.

Фляжка с отвинченной крышкой пошла по рукам. В комнате запахло керосином. Этот запах перебивал прокуренный сигаретный дух. Инженеры кисло морщились.

– Проблема, мать твою ети…

– Задачка для химиков с двумя неизвестными.

– Надо же умудриться такую ценность испохабить!

– Хватит трепаться! – Одинцов взял фляжку, завинтил крышку. – Какие будут предложения?

– Надо помозговать…

– Безвыходных положений не бывает.

Стали совещаться. Инженеры в авиации – это научно-техническая элита, народ мозговитый и сообразительный. Перебирали разные варианты и способы очищения. Напрягали умственные возможности.

– В процентном отношении в данной жидкости количество спирта значительно больше, чем добавленного глицерина и тем более керосина. Если взять объем канистры, то в спиртосодержащей смеси керосина кот наплакал.

– Но запах гадский!

– Его и надо нейтрализовать!

– Чем? В этом весь вопрос.

Вспомнили известный фильм «Хроника пикирующего бомбардировщика» и то, как его герои пили разведенный технический спирт, назвав тот напиток «Ликер-шасси».

– А что, если попробовать перебить керосин кока-колой? – предложил командир эскадрильи. – У нее тоже запах стойкий и основательный.

– Верно, командир! Минус на минус дают твердый плюс.

Скинулись и послали гонца купить кока-колу. Пока он выполнял коллективное задание, на столе появились рыбные и мясные консервы, нарезанные крупными кусками хлеб и лук.

– Доставай нурсики!

Нурсики – небольшие пластиковые колпачки от НРов – неуправляемых ракет. Их было много, и летный состав использовал их в качестве заменителей стаканов.

Спиртосодержащую смесь разбавили кока-колой. С общего согласия напиток окрестили именем «ликер-винт». Шутки шутками, а добиться положительного результата не удалось, несмотря на своеобразную пахучесть кока-колы. Керосиновый запах по-прежнему шибал в нос. Никто не решался пригубить напиток. В комнате повисла тягостная тишина. В открытое окно доносились людские голоса, шум проехавшей машины, пискливый голосок какой-то птички. Ситуация за столом сложилась почти гамлетовская – «пить или не пить».

Первым поднял свой нурсик Иван Одинцов.

– Вы как хотите, а я эти сто законных за нашу Советскую Армию приму! – и добавил со знанием дела: – Да и врачи рекомендуют болезни горла лечить именно керосином, как проверенным народным средством. Так? Ну, а если что не так, считайте меня коммунистом!

После этих слов, майор одним махом опрокинул содержимое пластикового стакана в открытый рот. Все, сидящие за столом, настороженно наблюдали за ним. Майор, шумно выдохнув, сунул в рот лук и, откусив кусок хлеба, стал торопливо жевать. Эксперимент продолжался в полной тишине. Все ожидали.

Одинцов молча придвинул к себе свиную тушенку, вилкой, не спеша, ополовинил банку. Потом посмотрел на застывшие в ожидании физиономии, весело улыбнулся:

– А что? Ничего! Можно! Пошла, родимая, согревать нутро. – И стал делиться опытом: – Главное, когда пьешь, то во рту никакого керосина не чувствуешь. Он, этот противный запах, появляется потом, когда выдохнешь. Понятно? Поэтому, как выпьете, рот закройте и носом не дышите!

– Ваня, мудришь!

– Чем же тогда дышать, если рот закрыть и носом нельзя?

– Как чем? – нарочито удивился Одинцов. – Я ж пояснил! Ладно, повторяю. Как выпьешь, сразу закрывай рот и носом не дыши.

Все дружно рассмеялись. Подняли свои нурсики, сдвинули их над столом, чокнулись.

– За нашу непобедимую и легендарную!

Майор Екимов выпил вместе со всеми, еще раз поздравил инженеров с праздником и направился встречать прилетающее начальство. «Благодаря стараниям наших правителей, – грустно думал он, – в прошлом непобедимая в настоящее время становится только легендарной». Противное ощущение, что выпил не спиртосодержащий напиток, а чистых сто пятьдесят грамм керосина, не проходило, стойко держалось и напоминало о себе при каждом выдохе.

– Товарищ майор!

Екимов остановился. Отдав честь, приблизился дежурный по части офицер. От него попахивало знакомым еще с курсантских лет запахом тройного одеколона. «Везет же людям», – понимающе подумал командир эскадрильи.

– Поступила секретная информация. Приказано вам доложить немедленно.

– Слушаю.

– Передаю дословно. Из Пакистана, по агентурным источникам, в провинцию Нангархар тайными горными тропами начинают перебрасывать вооруженные отряды Хикматиара, которые прошли специальную военную подготовку, – и добавил, что целевых конкретных указаний на боевые вылеты из штаба не поступало.

– Значит, надо ждать гостей, – высказал вслух свою мысль Екимов.

– Так точно, товарищ майор! Джелалабад – центр провинция Нангархар…

– Проверить и усилить охрану стоянок вертолетов, – приказал Екимов.

– Сам обойду посты, товарищ майор.

– Это все?

– Нет, не все. Есть и приятная новость. Прибыли афганские артисты, – с улыбкой доложил дежурный. – В честь нашего праздника они дадут концерт.

– Сколько их? – спросил Екимов.

– Шестеро. Четыре афганца и две женщины.

– Где они?

– Около штаба на перроне, товарищ майор. Хотят с вами договориться, когда разрешите им устраивать концерт.

– Пошли к ним.

Артисты почтительно приветствовали командира. Бросалась в глаза некая изысканность в одежде, интеллигентность в жестах. Мужчины смуглолицые с аккуратно подстриженными бородами, кисти рук тонкие, холеные, не знакомые с повседневным простым трудом. Две симпатичные молодые женщины, на вид которым можно было дать лет по двадцать пять. Брови у каждой подведены по-восточному сурьмой. Афганки стреляли черными глазами из-под дорогих шелковых платков, покрывавших их головы. Артисты принесли с собой старинные музыкальные инструменты, напоминающие волынку, дутар, пастушью дудку и восточный бубен, на основании которого поблескивали медные бляшки.

Один из артистов, по видимому старший, на сносном русском языке пояснил, что они пришли к советским братьям в день их важного праздника и от чистого сердца исполнят перед храбрыми советскими летчиками старинные афганские песни, сыграют народные музыкальные мелодии, а женщины будут не только петь, но и танцевать красивые танцы.

Екимов в свою очередь, стараясь не дышать в их сторону, поблагодарил артистов за столь приятный сюрприз, и сказал, что он лично несказанно рад их приходу. И еще добавил, что личный состав воинской части с радостью и большим интересом познакомится с музыкальным искусством древнего афганского народа, что концерт, если артисты не возражают, можно будет начать сразу же после праздничного построения летного состава, здесь же на свежем воздухе, на аэродроме.

Артист перевел речь командира своей команде. Афганцы дружно закивали, давая понять, что согласны.

– Может быть, у вас имеются какие либо просьбы или пожелания? – спросил Екимов. – Я к вашим услугам и готов их рассмотреть.

Афганец кивнул и приложил руку к сердцу:

– Есть маленькая у нас просьба, дорогой товарищ советский командир. Маленькая, маленькая!

– Слушаю вас внимательно.

То, что услышал Екимов, говоря боксерскими терминами, сбило его с ног, бросило в нокдаун. Руководитель группы артистов попросил дать им перед началом концерта немного… настоящей русской водки или спирта! Как он выразился, «для настроя души». И это произнес спокойным голосом, как само себе разумеющееся, представитель интеллигенции, представитель культуры в традиционно непьющей мусульманской стране, где, как наставляли Екимова, строгие законы шариата исключают употребление любых спиртных напитков, жестко карают нарушителей и вероотступников! Политработники особо заостряли на этом внимание, чтобы летчики в Афганистане случайно не оскорбили правоверных мусульман одним лишь упоминанием о выпивке, об употреблении спиртных напитков…

Екимов мельком посмотрел на дежурного офицера, тот на Екимова. Они понимающе переглянулись. Нет, не ослышались. Артисты просили именно водки или спирта. На ум невольно пришли слова из кинофильма «Белое солнце пустыни» на счет того, что «восток – дело тонкое», а значит, еще полон загадочного и противоречивого.

Майор мягко и деликатно пояснил артистам, что в настоящее время у летчиков нет в наличии водки и спирта, их еще не привезли из Советского Союза, просто не успели доставить к празднику.

– Есть только технический спирт, который, извините, пахнет самолетом, – и тут же добавил, стараясь не дышать в сторону артистов: – Очень пахнет, как керосин! Летчики его разводят кока-колой, но запах все равно присутствует.

Артисты полопотали между собой, потом дружески заулыбались и закивали.

– Можно и такой! Даже очень хорошо, когда будет пахнуть самолетом!

– Ну, дают афганцы! – шепотом произнес дежурный офицер.

Но руководитель артистов оказался с острым слухом, однако понял смысл сказанного по-своему. Он заулыбался и закивал:

– Обязательно будем давать хороший афганский концерт!

По приказу Екимова дежурный офицер принес полную флягу спиртосодержащей жидкости и кока-колу. Артисты по очереди понюхали, попробовали на язык, радостно заулыбались.

– Спасиба! Ташакур! Спасиба по-русски будет.

Разделили содержимое фляги на шестерых по-братски, разбавили кока-колой и выпили все до капли. Керосиновый запах их ни сколько не смущал. Довольные, порозовевшие, о чем-то быстро заговорили между собой.

– Дорогой товарищ советский командир, мы будем давать вам очень хороший концерт, – сказал Екимову повеселевший руководитель бригады артистов. – А когда песни и музыку будем кончать, пожалуйста, подарите нам еще такую железную бутылку водки, которая пахнет самолетом.

– Ну, если так вам понравилось, то сделаем обязательно, – пообещал Екимов и приказал дежурному офицеру. – Это на твоей совести! Я могу замотаться, а ты заранее приготовь фляжку.

– Будет исполнено, товарищ майор! – отчеканил тот, мысленно, как и командир, удивляясь афганским артистам.