Текст книги "В поисках цезия"

Автор книги: Георгий Марков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Георгий Марков
В поисках цезия
рассказы
перевод с болгарского
Петрова М.Н.
1958
Воениздат, Москва

Георги Марков
Цезиева нощ
повести
1957
Държавно Военно Издателство при МНО

В поисках цезия

1

За пятнадцать минут до того как большие стенные часы в коридоре больницы пробили восемь часов вечера, состояние известного профессора-биолога Кирилла Родованова ухудшилось. Пульс катастрофически падал.

Дежурный врач Васильев, встревоженный, поднял телефонную трубку и попросил соединить его с главным хирургом. Мягкий бас доктора Попова ответил:

– Иду!

Васильев вернулся в палату и, не отводя взгляда от лица больного, взял его руку, чтобы снова проверить пульс. Профессор дышал часто, словно задыхаясь.

Родованов, старик лет семидесяти, был слаб и сгорблен больше, чем люди в его возрасте. Его руки, лежавшие поверх одеяла, так высохли, что казалось, будто посиневшая кожа обтягивает одни кости. Из-за глубоких морщин его продолговатое, аскетическое лицо выглядело неприятным и суровым. Болезнь иссушила Родованова, и он стал похож на мертвеца.

Всего несколько дней назад это был совсем другой человек. Энергичный, бодрый, он вдохновенно читал лекции, размахивая руками и подпрыгивая, как юноша, охотно шутил со студентами и увлеченно, самозабвенно раскрывал перед ними тайны своей науки. Между прочим, он всегда говорил, что непременно доживет до девяноста лет. Родованов славился изумительной работоспособностью и неизменным оптимизмом, и поэтому всех удивила его неожиданная болезнь – кровоизлияние в мозг, вызванное умственным перенапряжением. Состояние профессора непрерывно ухудшалось.

На спешно собранных консилиумах видных специалистов этот случай был признан почти безнадежным. Возможность спасти знаменитого ученого считалась ничтожной. Тогда его лечением занялся главный хирург больницы доктор Попов. Последним достижением науки было проведение при подобных заболеваниях сложной операции: вскрывали черепную коробку, перевязывали кровоточащий сосуд и производили радиоактивное облучение. Облучение было необходимо для успешного проведения операции, так как гамма-лучи, испускаемые со строго определенной частотой, способствовали всасыванию крови.

Предоставленный заботам доктора Попова, Родованов был помещен в специальное отделение больницы.

Васильев ходил около кровати, глядел на больного и размышлял: «Как неожиданно все получается! Еще вчера был здоров, работал, ни 6

о чем не подозревая, а сейчас умирает, и это конец!.. Наверное, он мечтал создать новую теорию, провести массу всевозможных исследований, но... Чего только не случается!».

Он вспомнил, как несколько лет назад, еще студентом первого курса, он сбежал с практических занятий по вскрытию – такое отвращение вызывали у него трупы. А сейчас? Даже очаровательная медсестра Антонова говорит: «Вы, доктор Васильев, оперируете с олимпийским спокойствием».

Подумав об Антоновой, он улыбнулся и сказал про себя: «Какая замечательная женщина!»

Васильеву стало так хорошо, что он забыл о состоянии Родованова. В последнее время он все чаще думал о медсестре. Вначале он не обратил на нее внимания, но сейчас... Сейчас было иначе. Ее близость волновала Васильева, он не мог хладнокровно смотреть на нее и смущался, как мальчик.

Дверь с шумом распахнулась, и в палату быстро вошел доктор Попов в сопровождении посетителя, на плечи которого был кое-как наброшен белый халат.

Главный хирург был настоящим исполином, с огромной головой, мохнатыми бровями и редкими седыми волосами. Он выглядел уверенным и спокойным, словно ему предстояло сделать что-то обычное, ничем не примечательное. Среди своих коллег доктор Попов пользовался двойственной репутацией – чудака и в то же время невероятно смелого человека, всегда готового пойти на риск. Пренебрегая элементарным благоразумием, он не раз рисковал своей карьерой врача. Эти качества сделали Попова очень популярным, а пациенты боготворили его. Больные говорили о нем так:

– Уж если и доктор Попов бессилен, то никто больше не поможет!

Незнакомец, вошедший в палату вслед за доктором Поповым, был в очках с золотой оправой, из-под которых тревожно глядели зеленоватые глаза. В отличие от доктора он покраснел от возбуждения, бородка у него нервно тряслась, как будто он только что закончил длинную, утомительную речь. Войдя, он бросился к больному, склонился над ним и испуганно воскликнул:

– Доктор, ему очень плохо!

Попов ничего не ответил, отбросил одеяло, поднял костлявую, посиневшую ногу профессора и ладонью начал постукивать где-то под коленом. Нога оставалась неподвижной. Затем главный хирург спокойно произнес:

– Доктор Васильев, это ассистент профессора Родованова, кандидат биологических наук Симанский.

Незнакомец кивнул головой, протянул руку и быстро заговорил:

– Есть ли какая-нибудь надежда? Я еще хочу надеяться, но все убеждены, что профессор не проживет и трех дней. Его супруга в отчаянии... И как это он разболелся именно сейчас! Он так необходим науке... Доктор, вы должны спасти его!

Симанский говорил взволнованно, и было видно, что он сильно переживает.

Васильев вопросительно взглянул на Попова. Он знал, что главный хирург не выносит сентиментальной болтовни, и ожидал резкого ответа.

– Товарищ Симанский,– сказал Попов, внимательно глядя на него и отчеканивая каждое слово,– мы сделаем все необходимое. Правительство озабочено состоянием профессора. Должен сказать, что в его возрасте при этой болезни надежда на спасение невелика. Как вам известно, мы ожидаем прибытия из Советского Союза самолета с радиоактивным цезием. Без него мы ничего не можем сделать. Если самое позднее через десять часов операция не начнется, все усилия будут напрасными. Мне кажется, теперь вам все ясно?

Симанский почтительно выслушал объяснения и сказал:

– С профессором мы всегда были вместе. Некоторое время я даже жил у него и стал почти членом их семьи! От имени супруги профессора очень прошу вас разрешить мне остаться на ночь здесь, у его постели. Я хочу присутствовать при операции и, если понадобится, чем-нибудь помочь...

– Едва ли будет нужда в вашей помощи,– снисходительно ответил Попов.

– Но все же... профессор меня всегда звал, когда болел...

– Ну, если вы так настаиваете, оставайтесь,– согласился главный хирург.– Сожалею, что не могу предложить вам поужинать, так как из кухни все уже ушли. Да и ваше самопожертвование будет полнее, если вам придется немного поголодать,– иронически добавил он.

– Что вы, пожалуйста,– махнул рукой биолог без всякой обиды. И он начал читать больничный листок, прикрепленный к кровати.

Два врача сделали больному инъекцию. Через несколько минут тот спокойно повернулся и затих.

Попов должен был спуститься вниз, в свой кабинет, и оставил профессора на попечение своего молодого помощника.

Васильев чувствовал себя неловко в присутствии незнакомого ему Симанского. Ему казалось, что кандидат наук сомневается в его знаниях. Сидя у окна, биолог внимательно, с легкой насмешкой следил за его работой, и это задевало Васильева. Без всякой необходимости, чтобы как-то скрыть неприязнь к гостю, он снова стал прощупывать пульс у больного.

– Вы здесь давно работаете? – спросил наконец Симанский. Его озабоченность судьбой профессора неожиданно быстро исчезла. Он встал со стула и начал ходить по палате.

– Шесть месяцев.

– Наверное, вас высоко ценят, если вам доверили жизнь такого, я бы сказал, драгоценного пациента, как профессор?

– Я ничего не делаю. Обыкновенное дежурство. Любая сестра справилась бы не хуже меня! – ответил врач.

– Вы, конечно, будете ассистировать при операции?

– Да.

– Вы одни?

– Нет, с двумя коллегами, которые сейчас внизу. Как только привезут цезий, немедленно начнем операцию.

– Другие ассистенты, разумеется, известные врачи? – снова спросил Симанский.

– Известные ли они, не знаю, но что они добросовестные и способные врачи – это несомненно! Доктор Горанов и доктор Калчев – отличные хирурги.

– Кажется, я их знаю, – неуверенно произнес Симанский и тотчас же прибавил: – Вообще я знаком со многими врачами. Ведь наши специальности довольно близки.

– А вы давно ассистентом у профессора?– в свою очередь спросил Васильев, хотя ему не хотелось продолжать разговор. Приходилось быть учтивым.

– Уже четыре года.

– Срок достаточный, чтобы сделать открытие!—шутливо заметил врач.

– Увы, открытия принадлежат профессору, а наш долг – работать для них,– ответил Симанский.

В этот момент дверь отворилась и показалась женщина с густыми русыми волосами и красивым белым лицом, на котором резко выделялись ярко накрашенные губы. В нежно-голубых глазах женщины застыло выражение какого-то подчеркнутого спокойствия и сосредоточенности, и это сковывало черты ее лица. Казалось, она в любой момент готова рассмеяться, но сдерживает себя и притворяется.

Улыбнувшись Васильеву, она кивнула головой и любезно спросила:

–Вы не видели доктора Горанова? Его разыскивают по телефону.

– Разве вы не знаете, что он внизу? – удивился Васильев, но его лицо просветлело, засияло, и ему очень захотелось сказать ей еще что-нибудь. Но женщина снова кивнула и вышла.

Симанский равнодушно взглянул на нее и, когда она закрыла за собой дверь, спросил:

– Кто это?

– Медсестра Антонова,– ответил Васильев.– Вы не знакомы с нею?

– Нет,– отрезал биолог.– Не люблю женщин! Для меня это люди второго сорта.

– Интересно! – засмеялся Васильев.

– Что здесь интересного?

– Как что? Вы биолог, а поддерживаете такую теорию!

Симанский махнул рукой, как бы говоря, что эта тема не заслуживает внимания. Они замолчали. Через некоторое время биолог подошел к кровати профессора, поглядел на него и, тяжело вздохнув, сказал:

– Понимаете, никто из близких профессора не верит, что его можно спасти. И консилиумы пришли к такому же заключению...

– Не знаю,– ответил Васильев.– Все выяснится только после операции. Нет безнадежных случаев – все в руках человеческих.

– Величайший ученый страны!.. Да вы, вероятно, и не знаете, как его ценят за границей,– со скорбной улыбкой сказал Симанский.– Этот умирающий человек дал миру больше, чем тысячи таких, как я и вы! Учение о микропроцессах, теория об устойчивости организмов, учение об ускорении процессов размножения, новые открытия в генетике... Венцом его» работы, которую он не успел завершить, являются методы стимуляции заживления ран.– Симанский говорил печально и несколько снисходительно.

– Вы говорите, как на похоронах,– заметил врач.

– В сущности, их не избежать...

– Все решит прибытие цезия,– возразил Васильев, уверенный, что только от этого зависит эффективность операции и жизнь профессора.

– А если не прибудет? – спросил биолог.– В такую ненастную погоду вряд ли кто-нибудь решится лететь из Советского Союза в Болгарию. Только чудом цезий можно получить вовремя.

– А я верю, что мы его получим. Непременно получим! Его послали со специальным самолетом.

– Погода одинакова для всех самолетов, – с едва заметной иронией ответил Симанский и восторженно добавил: – Впрочем, советские летчики великолепны!

Васильев внимательно посмотрел на него. Вдруг приглушенно зазвонил телефон.

– Доктор Васильев,– послышался голос Попова,– получено сообщение, что через сорок минут привезут цезий. Поезжайте за ним на аэродром. Вас заменит доктор Калчев. Возьмите кого-нибудь с собой. Ваши документы готовы.

Васильев повернулся к Симанскому.

– Самолет прибывает! – торжествующе объявил он.

– Наконец-то! – воскликнул ассистент с внезапной радостью. – Теперь появилась надежда. Никто не поверит, что в такую погоду можно летать. Летчик просто герой!

– А я поеду за цезием,– сказал Васильев и взглянул на часы. Ему нужно было дождаться доктора Калчева.

– Возьмите кого-нибудь с собой, не ездите одни. Кто знает, что может случиться,– с беспокойством предложил Симанский. – Если хотите, я поеду с вами. Это вопрос жизни, да еще какой жизни!

Васильев насмешливо улыбнулся.

– Видно, вы начитались приключенческих и детективных историй! Я не вижу ничего опасного в поездке на аэродром. Мы живем...

– ...В такое время, когда враг интересуется всем! – добавил Симанский, и его очки блеснули.

– У вас богатая фантазия! Ну что же, попросите доктора Попова. Если он разрешит, пожалуйста, охраняйте меня.

Симанский вышел, чуть не столкнувшись в дверях с маленьким, подвижным доктором Калчевым.

– Беги, Васильев, беги,– заторопил Калчев своего молодого коллегу. – Каждая минута дорога!

Больной по-прежнему был без сознания.

Васильев получил бумаги и вышел на улицу. Там его ожидала уже заведенная санитарная машина. Рядом с шофером сидел Симанский.

– Надо спешить! – нетерпеливо воскликнул он.

И «скорая помощь» помчалась по улицам.

2

Шел проливной дождь. Шоссе было погружено в непроглядную темень. Только блеск молний время от времени озарял разбросанные по сторонам шоссе одинокие дома. Даже на поворотах машина мчалась с такой скоростью, что Симанский закричал шоферу:

– Здорово ведешь, черт, но смотри не угробь нас!

Уставший от продолжительного дежурства Васильев откинулся на сиденье и лениво глядел по сторонам. Весь день он провел в больнице. Главный хирург старался как можно больше держать его около себя. Васильеву льстило внимание Попова: очень немногие врачи пользовались доверием доктора. Знаменитый хирург придирчиво относился к окружающим. С каждой новой операцией росло у молодого врача восхищение учителем, его удивительным талантом. Все в больнице нравилось Васильеву, и он считал ее своим домом, частью своей жизни. Сколько волнений, сколько тревожных часов и беспокойных ночей пережил он в этом доме, где жизнь вела упорную борьбу со смертью...

Но не только работа привязывала молодого врача к больнице. Медсестра Антонова! И сейчас, по дороге на аэродром, Васильев досадовал, что не пригласил Антонову поехать вместе с ним и должен был терпеть компанию неприятного ему Симанского.

Машина остановилась у низкого продолговатого здания. К ним подошел человек в черном плаще.

– Из больницы?

– Да.

– Документы!

Они протянули свои бумаги.

– Самолет прибыл, товарищи. Вон он там! Летчик прямо герой! – с восхищением говорил человек в плаще.– В такую погоду немногие решились бы лететь!

Васильев и Симанский пошли к зданию.

В комнате, куда они вошли, был только один человек. Перед ним на столе лежал небольшой сверток в станиолевой обложке.

Симанский попробовал поднять его.

– Ого, какой тяжелый! – воскликнул он.– Упаковка, наверное, из свинца.

– Вам придется подождать минут десять, чтобы выполнить кое-какие формальности,– извинился служащий.– Мой коллега пошел оформить получение.

– Но мы не можем терять время,– напомнил Симанский.– Речь идет о человеческой жизни!

– Тогда пусть один из вас останется, а другой едет, если вы так спешите,– примирительно сказал служащий.

– Я возьму посылку, а вы, Симанский, оформите получение,– сказал Васильев.

– Конечно,– сразу же согласился Симанский,– поезжайте. Увидимся в больнице. Я же говорил, что спутник необходим!..

Через пятнадцать минут машина снова была в центре города. Улицы совсем обезлюдели, хотя дождь несколько утих. Искусно маневрируя, шофер довел машину до главной улицы, которая вела к больнице. Машина мчалась уже с меньшей скоростью.

Вдруг шофер резко затормозил. Сильный толчок бросил Васильева вперед. На машину чуть не налетел грузовик. Только благодаря отличным тормозам удалось избежать катастрофы.

– Идиоты! – ударившись лбом о ветровое стекло, закричал шофер и обернулся к Васильеву:– Как вы, доктор?

– Ничего,– сквозь зубы ответил Васильев.– Сможем ли ехать дальше?

– Подождите, я их...– шофер выскочил из машины.

– Остановитесь! Эй! Дикари! – закричал он вслед грузовику, но тот сделал резкий поворот, увеличил скорость и исчез в темноте.

Шофер еще раз выругался и вернулся к машине.

– Хоть бы номер заметили!

– Я успел увидеть только две последние цифры – «32»,– сказал Васильев, который наблюдал через окно за удалявшимся грузовиком.

Они тронулись в путь.

Только теперь врач почувствовал, как больно ему левую руку. При свете уличного фонаря он увидел, что по руке течет кровь. Боль становилась нестерпимой, но он стиснул зубы и молчал.

3

Ослепительный свет операционной утомлял глаза, не привыкшие к такому освещению. Старшая хирургическая сестра быстро заканчивала последние приготовления к операции,

В это время в соседней комнате—процедурной – доктор Попов и доктор Васильев разглядывали полученный из Советского Союза цезий – четыре тонкие синеватые проволочки в четырех стеклянных пробирках. Все они были уложены в тяжелую свинцовую коробку.

– Радиоактивный цезий! Сейчас он выделяет электроны, альфа-частицы и гамма-лучи. Нам необходимы гамма-лучи. Их концентрация в этих проволочках невелика, иначе они были бы смертельно опасны для любой живой ткани, и ни я, ни вы не наблюдали бы их с таким спокойствием,– объяснял главный хирург.

Васильев молча слушал. Рука у него сильно болела. Но разве можно говорить об этом доктору Попову сейчас, перед такой тяжелом операцией? Он решил молчать. К тому же его занимало совсем другое. Проходя через перевязочную, он услышал, как Симанский говорил Антоновой:

– Мария, все будет очень просто! Она ответила:

– Я боюсь! Тогда он сказал:

– Мне кажется, тебе не нужно напоминать...

Что «напоминать», Васильев уже не слышал.

Наверное, он не обратил бы на это внимания, если бы час назад Симанский не сказал ему, что он не знаком с Антоновой. Выходит, они давно и хорошо знают друг друга.

«Может быть, они любят друг друга, и ей неудобно признаться мне в этом. Ведь как-никак я ее начальник! Но все равно, она должна была сказать мне...» – подумал он и поспешил уйти. Он ненавидел подслушивание.

Васильеву было тяжело. Он любит Марию, так привязан к ней, они уже объяснились, и он верил ей, но сейчас...

– Как быстро развивается наука! – продолжал Попов.– Десять лет назад мы мало знали о мозговых процессах, у нас не было специали-18

стов в области трепанации черепа, медицинская техника была крайне примитивной, а теперь мы применяем радиоактивные вещества, продолжительное лечение с помощью кобальта, плутония и еще более эффективное – с помощью цезия и стронция. Наша сегодняшняя операция имеет серьезное научное значение. Не хвастаясь, можно сказать, что результат ее будет вкладом в мировую науку... Профессора нужно спасти! Нужно!

Он испытующе взглянул на Васильева и продолжал:

– Родованов – большой ученый. Насколько я знаю, он работал над стимуляцией заживления ран. Это открытие огромного значения! Рана зарастает значительно быстрее... Как вы думаете, нужно его спасти, а? – главный хирург хотел пошутить, но Васильев почувствовал волнение, притаившееся за его спокойствием и уверенностью.

– Пошли!

Войдя в палату, они увидели Симанского, который склонился над больным. Лицо его казалось испуганным.

– Доктор, он умирает, доктор! – биолог по-женски беспомощно развел руками. Из-под очков неспокойно блестели его зеленоватые глаза.– Вы знаете, кого мы теряем, какие великие тайны скрыты в этой голове! Мы стояли на пороге самого выдающегося открытия...

– Я уважаю талант профессора и его заслуги перед наукой, но незачем хныкать,– хладнокровно заметил Попов.

С раздражением глядя на биолога, Васильев думал: «Как может Антонова любить такого человека! Это же тряпка!»

– Я не хнычу,– произнес Симанский с чувством ущемленного достоинства.– Но это человек, которому я обязан всем, и я не могу хладнокровно...

– Выпейте воды! – прервал Попов и повернулся к нему спиной.

Вошел доктор Горанов – старый, опытный хирург с пятидесятилетней практикой. Попов пригласил его из другой больницы ассистировать при операции.

– Мне кажется, пора начинать,– тихо сказал он.

– Да, пора,– почтительно ответил Попов. Симанский снова приблизился к нему:

– Прошу вас разрешить мне присутствовать при операции. Вы же обещали!

– Хорошо,– согласился Попов и пошел к двери, но остановившись на пороге, предупредил:– Только не хныкать!

В операционной стало еще светлее. Простыни на операционном столе блестели снежной белизной. Все были готовы. Наступила та торжественная тишина, которая обычно предшествует серьезным операциям, тишина напряженная и тревожная. Бывает, что человеческая жизнь повисает здесь на один миг на невидимом, очень тонком волоске, и этот миг кажется иногда дольше целой жизни...

Попов стоял у окна, погруженный в созерцание, и никто не смел тревожить его. Доктор Горанов, облокотившись на стул, протирал стекла своих очков. Доктор Калчев читал историю болезни, а Васильев и Антонова раскладывали инструменты. Позади всех стоял Симанский.

Бросая на Антонову тревожные взгляды, Васильев страстно хотел рассеять свои сомнения, но не решался нарушить тишину. Он говорил себе: «Какое значение имеют мои чувства по сравнению с тем, что мы должны сделать?»

Внесли больного. Попов обернулся.

– Начнем! – решительно произнес он и добавил:– Принесите цезий!

Сестра вышла, но через несколько секунд вернулась и несколько удивленно сказала:

– Простите, но вы его взяли. Ампулы в коробке пусты.

Лицо Попова нервно передернулось.

– Что вы там говорите? Врачи переглянулись.

– Не взял ли цезий кто-нибудь из вас, товарищи? – беспокойно, словно предчувствуя что-то дурное, спросила сестра.

– Вероятно, вы не разглядели,– улыбнулся Калчев и сам отправился в соседнюю комнату.

Он пробыл там несколько дольше, чем сестра. Когда он вернулся, лицо его было бледно, как полотно.

– Цезия действительно нет! – испуганно объявил он.

Все в замешательстве молчали.

– Как же так? Он был там несколько минут назад! Мы с Васильевым рассматривали его! – гневно закричал Попов и быстро пошел в процедурную, чтобы принести и показать цезий.

Все отправились за ним. Около больного осталась только сестра.

Действительно, в процедурной все было на своих местах, как и в тот момент, когда Попов и Васильев рассматривали цезий. Стеклянные ампулы лежали на столе, но головки были отбиты, а проволочки исчезли. Свинцовая коробка осталась нетронутой.

– А сами они не могли распасться? – осторожно спросил Калчев.

– Как это распасться? Что за глупость? Кто-то взял их! – воскликнул Попов и, глядя на всех, сказал:

– Кто их взял? Наступило молчание.

– Доктор, что же будет? – со страхом спросил Симанский и взглянул на Васильева.

Молодой врач молчал, но лицо его странно изменилось. Он как будто пытался что-то понять.

– Больного верните в палату! – приказал Попов. Затем, обратившись ко всем, сказал: – Простите, товарищи, но вы должны остаться на своих местах. Никто не выйдет отсюда и не покинет больницу без специального разрешения. Все двери в отделении будут закрыты.

– Вы полагаете, что кража произошла сейчас? – спросил его доктор Горанов.

– Я убежден, что препарат еще находится в больнице,– громко ответил Попов, как будто желая испугать неизвестного ему вора.

– Ну и загадка,– пробормотал старый врач.– Столько лет работаю, но такая история случается со мной впервые.

Попов отправился в свой кабинет, и вскоре оттуда послышался его голос:

– Алло! Алло! Министерство внутренних дел! А в процедурной Симанский, ломая руки, повторял:

– Все кончено, все кончено! Так надеялись на цезий... Профессор умрет...

– Да будьте же мужчиной! – прервал биолога доктор Горанов, раздраженный его причитаниями.

– Но что же делать, доктор? – сказал Симанский, воздевая руки.

– Притворяться! – не глядя на него, многозначительно ответил Васильев.

4

В больницу прибыл полный, крепкий мужчина среднего роста в светлом плаще. Особенно примечательна была его голова, круглая, бритая, как у казаков, и лицо с выпуклыми скулами и ямочками на щеках. Даже когда он не улыбался, лицо его оставалось приветливым и веселым. Он был похож на слегка подвыпившего весельчака, только что покинувшего дружескую вечеринку.

Его сопровождал слабый на вид смуглый юноша, одетый по-летнему – в рубашке и коричневых парусиновых брюках.

– Отец, пропустишь меня? – остановившись у входа в больницу, спросил полный человек привратника.

– Нельзя! Приходите в приемный день от без четверти два до четырех,– ответил дядя Кочо, высокий старик с длинными, как у кузнечика, усами.

– Но доктор Попов пригласил нас в гости,– начал убеждать его полный человек.

– Доктор никогда не приглашает сюда гостей!

– Ну, а если у вас уже есть гости?

– Нет таких! Мы ни для кого не делали исключений,– категорически заявил дядя Кочо.

– Но сегодня вы сделали исключение для постороннего,– с улыбкой заметил незнакомец.

– Да, верно, но это же был... как его... ассистент профессора, которого мы лечим,– вспомнил дядя Кочо.

– И другого пустили.

– Нет, никого другого не пускали!

В этот момент на лестнице показался доктор Попов.

– Подполковник Аврониев! – представился незнакомец и показал удостоверение.

Его спутник стоял позади.

Главный хирург повел Аврониева в свой кабинет, а юноша незаметно обошел коридор и осторожно ознакомился с устройством дома.

– Скажите, до которого часа вам необходим цезий? – спросил Аврониев Попова, внимательно выслушав его объяснения.

– До трех часов утра. После этого за результат операции нельзя будет поручиться.

– До трех часов...– повторил Аврониев, зажег сигарету и откинулся в кресле. Казалось, он не столько думал, сколько просто смотрел на доктора, разглядывал его кабинет, обстановку.

– Значит, никто не входил в больницу и никто не выходил отсюда? – неожиданно спросил Аврониев.

– Да,– ответил Попов, глядя на него с любопытством и с некоторым пренебрежением. Этот человек явно не внушал ему доверия. Он представлял себе, что приедет энергичный начальник, прикажет оцепить здание, начнет все перетряхивать, поднимет шум и проявит амбицию. А перед ним сидел человек, которого, по-видимому, все это не особенно волновало и который, наверное, совершенно формально исполнял свой долг.

– Нельзя ли выйти из больницы так, чтобы не заметил привратник? – так же спокойно и небрежно спросил Аврониев.

– Нет.

– А войти с улицы и ждать во дворе?

– Это исключено – сторожа увидят.

Не докурив до конца сигарету, подполковник Аврониев погасил ее и снова спросил:

– У вас есть аппарат, с помощью которого можно обнаружить радиоактивность цезия? Я слышал о таком аппарате.

– Конечно, есть. Это счетчик Гейгера, но подробно о нем могут рассказать физики. У нас его нет, так как мы только что начинаем работать с радиоактивными материалами,– ответил Попов.

– Физики, говорите? – Аврониев протянул руку к телефону, но внезапно поднялся и вышел в коридор.

– Йозов!—позвал он своего помощника.– Сейчас же привезите сюда физика Балтова. Поезжайте к нему, вот, вам адрес. Если его нет дома, раздобудьте его где угодно и как можно быстрее. Перед выездом пусть позвонит по телефону в больницу, спросит доктора Попова.

Йозов побежал вниз по лестнице.

– Что вы думаете делать? – спросил Попов.

– Без науки ничего не выйдет, доктор! Но еще рано думать о том, как исчез цезий. Лучше поищите. Вдруг его где-нибудь оставили и забыли? – Аврониев насмешливо взглянул на Попова.– Бывают такие случаи!

– Все углы осмотрели. Остается только обыскать людей! – ответил тот и недовольно сжал губы: мысль об обыске была ему неприятна.

– Этого мы не сделаем,– с улыбкой возразил Аврониев.– Тот, кто взял цезий, если такой человек вообще существует, вряд ли захочет, чтобы мы нашли цезий у него в кармане. Плохо, что приходится действовать спешно и открыто. Но цезий надо найти до трех часов утра! Если бы не эта спешка, мы бы легко все раскрыли. А сейчас надо соблюдать осторожность, чтобы не упустить цезий. Назовите мне фамилии людей, которые были здесь сегодня вечером.

Попов начал перечислять всех, указывая при этом, когда кто пришел в больницу, что делал, что он думает об этом лице и что слышал о нем от других. Говорил он со скрупулезной точностью, сознавая, что каждая деталь может пригодиться следствию.

Когда Попов начал рассказывать о Симанском, Аврониев прервал его:

– Почему он пришел сегодня в больницу?

– Его послала жена профессора. Он хотел присутствовать при операции. Это против наших правил – мы не допускаем в операционную посторонних. Но он очень настаивал, и когда Родованова уверила нас, что он им очень близкий человек и что профессор ценит его, мы оставили его здесь,– ответил Попов, пытаясь оправдать самого себя. Но внутренне он ругал себя: «Какого черта я пустил его! Может быть, он ничего не сделал, но все равно, я не должен был оставлять его здесь».

– Интересно, очень интересно,– заметил Аврониев.

Поняв смысл замечания Аврониева, Попов попытался разуверить его:

– Но он не мог подойти к цезию. Симанский был около профессора и в операционной, он не входил в процедурную, где мы оставили цезий. Кроме того, это самый близкий сотрудник профессора, и сам Родованов, когда находился в сознании, спрашивал о нем.

– Вы знаете, над чем работал профессор в последнее время? – вдруг спросил Аврониев.

– Я слышал, что он работал над очень важной проблемой – стимуляцией заживления ран.

– А чего он достиг в этой области?

– Не знаю.

– Где работал профессор?

– В институте, в своем кабинете.

Подняв телефонную трубку, Аврониев распорядился просмотреть все бумаги в кабинете профессора и установить наблюдение над институтом.

– Мне кажется, вы заходите слишком далеко,– заметил Попов.

– Такая уж у меня работа, доктор,– ответил подполковник.– Всегда нужно предполагать самое худшее. В больнице было семь человек, включая привратника. Кто-то из них совершил кражу. Но кто?

Аврониев откинулся на спинку кресла и зажег новую сигарету.

– Преступление совершено с явной целью – самым легким способом избавиться от профессора. Зачем им нужна смерть профессора, и именно сейчас? Личные мотивы, учитывая его возраст, исключаются. Значит, имели в виду его научную деятельность, последние результаты. .. Здесь видна рука иностранной разведки.

– Очень логично,– заметил Попов.– А я был склонен глядеть на это дело несколько иначе – кража с целью продать очень дорогие проволочки.

– Такая версия исключена,– возразил следователь.– Кроме вас, никто здесь не знает цены цезия и метода его использования. Кроме того, проволочки цезия можно применять несколько раз, и преступнику не было нужды выкрадывать их непременно перед самой операцией Родованова, подвергая себя опасности. Он мог спокойно взять их позже, когда они уже не были бы так необходимы. И вы оценили бы их пропажу не столь трагично, не так ли?

Усмехнувшись, доктор Попов сказал:

– Железная логика! Да у вас своя наука!

– Почти наука, доктор. Некоторые называют ее искусством.

– Искусство разгадывать тайны... Зазвонил телефон.

– У телефона Балтов. По какому делу я понадобился в такой поздний час?—притворно сердито говорил физик.– Приходят, будят меня, вытаскивают из кровати и даже помогают одеваться. Что за ночная любезность?—гремел в трубке его голос.