Текст книги "О, марсиане !"

Автор книги: Георгий Шах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Пока в школе таким образом разворачивалась борьба с марсианством, Гвоздика и Стенькин посвящали друг друга в события минувшей ночи. Дежурный принес им по стакану чая. Старший лейтенант взялся было за сахар, но, вспомнив, достал из кармана блестящую коробочку и протянул ее товарищу.

– Угощайся, – сказал он, нажимая кнопку, от чего крышка коробочки распахнулась.

Стенькин удивился:

– Вот уж не знал, что вы сластена. – И взял конфету.

– А ты знаешь, что сейчас ешь? Марсианский бластер.

Стенькин поперхнулся.

– С аннигилирующим устройством? – машинально спросил он.

– С аннигилирующим.

– А как же фамагуста?

– Есть такой городишко на Кипре. Пришло мне в голову, хотя с опозданием, заглянуть в энциклопедический словарь.

– Дурачили, значит?

Гвоздика кивнул и, усмехнувшись, добавил:

– Не одного меня.

Стенькин покраснел.

– Я действовал по обстоятельствам. Тут такое творилось, не поверите. Инструкцией не предусмотрено.

– Ладно, не оправдывайся, давай сюда своих задержанных.

Через десять минут Сарафаненко и Будушкин были отпущены с миром и извинениями. На ковер вызвали Гудаутова.

Выйдя из милицейского участка, Сарафаненко обрушился на Будушкина:

– Это по вашей милости я впервые в жизни провел ночь в арестантской. Я, артист! Какой срам, что будут говорить в филармонии!

– Пустяки, подумаешь, одна ночь.

– Для вас, возможно, и пустяки, но для художника – потрясение. Ну, что вы хотели сказать этой вашей идиотской фразой: "Может быть, мы все марсиане"? Начитались своего Азимова и туда же, умничать.

– Позвольте, – защищался Будушкин, – а кто поднял шум в ресторане, кто сказал, что Гудаутов марсианин?

– Гудаутов здесь ни при чем. Еще не доказано, что он не марсианин. Проявлять бдительность – наш гражданский долг.

– И потом, раз вы художник, так вам должно быть интересно испытать переживания арестованного. Вы читали Камю "День приговоренного к смертной казни"?

Сарафаненко махнул рукой: о чем, мол, с ним говорить.

– У вас мозги набекрень от неорганизованного чтения. Советую прекратить это занятие, пока окончательно не свихнулись... Вот так, – сказал он, обращаясь уже к самому себе, – вступайся за общественный интерес, тебя же еще и сажают. – И, рассерженный, удалился.

Будушкин постоял секунду, пожал плечами и тоже пошел. Но едва он завернул за угол, как чья-то рука ухватила его за локоть. Оглянувшись, Будушкин увидел высокого худого человека в потертом твидовом костюме. В наружности незнакомца не было ничего примечательного, разве что длинные баки, крупный нос и отвисшая нижняя губа.

– Вы не из милиции? – спросил субъект.

– А что?

– Уделите мне пару минут, товарищ. Я – марсианин.

Вконец расстроенный перепалкой с гитаристом, Будушкин не выдержал и интеллигентно отматерился.

– О, – воскликнул субъект, – этого выражений нет в моем словаре, видимо сленг!

– Иди отсюда, – сказал Будушкин, и подумал: "Вот еще привязался".

– Я действительно к вам привязался, – сказал носатый, делая ударение на последнем слове, – и прошу нижайше меня извинить, но выслушать.

Будушкин готов был поклясться, что не произносил вслух слово "привязался". Уж не читает ли этот тип мысли?

– Вы угадали, я читаю мысли. Вот и доказательство, что я вас не обманываю.

– Положим, – возразил Будушкин, – это еще ничего не доказывает. Современная наука зарегистрировала несколько случаев чтения мыслей, внушения на расстоянии и тому подобное. Правда, есть сомнения в чистоте эксперимента, споры продолжаются, но...

– Не спорю, – перебил его незнакомец, – хотя и вижу, что сами вы до сих пор в это не верили. В этом случае на Земле речь идет пока об отдельных индивидах, чьи парапсихологические свойства имеют природное происхождение и должны рассматриваться как отклонение от правил, в известном смысле даже болезнь. На Марсе же телекинез, мысленное общение выработаны наукой, введены в генетический код и относятся ныне к разряду нормальных врожденных способностей.

– Любопытно. У меня нет оснований вам не верить, и я должен принести извинения за грубость.

– Мелочи жизни, – сказал марсианин. – Я даже остаюсь в выигрыше, поскольку смогу теперь пользоваться вашим сленгом. – Он протянул руку. Давайте знакомиться.

– Охотно. Будушкин. Гена Будушкин, радиотехник.

– Меня зовут Зуй, – представился марсианин.

– А по батюшке?

– Увы, у меня нет определенного батюшки и матушки. На Марсе потомство давно выращивают искусственным способом.

– Вы считаете это прогрессивным?

– Мы находим такой метод деторождения рациональным. Что касается прогрессивности или регрессивности, то я не уверен, что всякое явление может оцениваться под углом зрения этих критериев.

– Я с вами решительно не согласен, Зуй, – с жаром возразил Будушкин. Он был на седьмом небе: надо же, такая удача – познакомиться с настоящим марсианином! Продолжая дискуссию, они направились в диетическое кафе и заняли уютный столик. Геннадий заказал яичницу с поджаренной колбасой, а Зуй – пшенную кашу, признавшись не без смущения, что яичница ему не по карману. Он твердо отклонил настойчивые попытки Будушкина взять на себя расходы, заявив, что на Марсе это не принято.

– Вы давно на Земле, Зуй? – спросил радиотехник, когда они покончили с едой и, закурив, ждали кофе.

– Около года.

– И какие впечатления?

– Я в восторге. Здесь еще столько неустроенности. Вам предстоит решить уйму проблем: предотвратить мировую атомную войну, добиться разоружения, покончить с голодом, искоренить болезни, преодолеть враждебность и разобщенность, утвердить общий язык, завершить вступление в эру единения, основанного на общем благе, которую вы называете коммунизмом. Всего не перечислишь. Я не говорю о технических проблемах, во многих отношениях не менее сложных, – защите и восстановлении природной среды, овладении энергией ядерного синтеза и так далее.

– Побойтесь бога, Зуй, чем тут восторгаться?

Марсианин искренне удивился.

– Как чем? Подумайте, какое поле для борьбы и творчества, сколько возможностей для дерзания духа и нравственных подвигов! Эх, друг Геннадий, нам бы ваши заботы.

Будушкин улыбнулся.

– Выходит, на Марсе нет проблем?

– Ну, не то что уж и нет. – Зуй задумался. – Вот, к примеру – оживился он, – сейчас в Марсополисе обсуждается вопрос, как быть с Землей?

– То есть?

– Природные ресурсы Марса практически исчерпаны. У нас нет трудностей с энергией, мы научились в любых количествах брать ее у Солнца. Хуже с металлами. Конечно, в девяноста случаях из ста им находят полноценные заменители, но потребность в них сохраняется. Металл остается каркасом нашей цивилизации, лишившись его, она была бы обречена на гибель...

– Постойте, Зуй, значит, то, что говорил ваш представитель по телевидению, было правдой и марсиане собираются колонизовать Землю? Это безумие! Предупреждаю, – Будушкин возбудился, чувствуя себя в этот момент уполномоченным всей планеты, – предупреждаю, мы будем защищаться до последнего.

– Что вы, Геннадий, успокойтесь! Какая колонизация? Да захоти мы даже вас завоевать, то чем? На Марсе вот уже несколько столетий нет никакого оружия, если не считать средств защиты от хищных рептилий, вроде магнитного силового поля. Марс – мирная планета. Откровенно говоря, у нас побаиваются, как бы земляне не вознамерились покорить марсиан. В этом одна из причин решения законспирировать первую нашу экспедицию.

– Тот, что выступал по телевизору, говорил иначе.

Марсианин встал, явно взволнованный.

– Я официально заявляю вам, товарищ Будушкин, что ни один марсианин не выступал на Земле публично – это категорически запрещено инструкцией. Очевидно, здесь недоразумение.

– Садитесь, Зуй, – сказал Будушкин, – я вам верю.

– Благодарю, мой друг, – с чувством сказал марсианин.

– В чем же, однако, ваша проблема?

– Да все в том же: можно ли торговать и вообще сотрудничать с Землей или это опасно и следует поискать то, что нам нужно, в другом месте?

– Можно торговать! – чуть ли не закричал Будушкин. – Можно сотрудничать, можно обмениваться идеями, можно дружить. Можно и нужно!

Какой-то посетитель строго посмотрел в их сторону, неодобрительно покачал головой и проворчал вполголоса, но достаточно громко, чтобы все могли услышать: "Безобразие, даже в диеткафе ухитряются проносить водку, налижутся с утра и хулиганят". Ворчун вдруг схватился за голову, секунду вращал бессмысленно глазами, потом вскочил и опрометью кинулся к выходу: ему чудилось, что вот-вот его накроет набегающая сзади морская волна.

– Знаете, Гена, – сказал марсианин, – и я склоняюсь к этому. Не скрою, однако, меня смущает, что кое-кто из ваших проявляет к марсианам... как лучше выразиться... нетерпимость, что ли. Да, именно нетерпимость. Это тем более непонятно, что вам о нас ничего не известно. Вы не установили пока даже факта нашего существования.

– Это верно. И я вам скажу почему. Марс всегда был излюбленным объектом научной фантастики, и, за редкими исключениями, его обитателей изображали кровожадными монстрами, безжалостными конкистадорами и насильниками, да еще ползающими, да еще со щупальцами...

– Не забывайте, – улыбнулся Зуй, – что я принял земное обличье.

Разгоряченный Будушкин пропустил эти реплику мимо ушей.

– Да, да, – продолжал он, – именно со щупальцами. Словом, Марс стал в обыденном сознании олицетворением всего враждебного человеку, увеличенным отражением его страха, пороков чуждого ему общественного устройства. И выбор этот не случаен: цвет вашей планеты на земном небосклоне, Зуй, – это цвет крови.

Будушкин явно увлекся собственным красноречием. Оказывается, воодушевившись, он способен ораторствовать не хуже самого Звонского.

– Но ничего, все это поправимо. Мифы рушатся, сталкиваясь с фактами. Мы будем пропагандировать земно-марсианскую дружбу, мы разъясним, и все поймут... – Будушкин внезапно осекся, перед его глазами возникла раскрасневшаяся физиономия Сарафаненко, возбужденного предстоящей охотой на марсианина в привокзальном ресторане. – Разъясним, и все поймут, – вяло повторил он.

Зуй деликатно сделал вид, что не прочитал его мыслей.

– Будем надеяться на лучшее, – сказал он оптимистическим тоном. Кстати, Геннадий, за нашей увлекательной беседой я забыл, с чем к вам обратился. У меня похитили чемоданчик с прибором, чрезвычайно ценным для исследований и небезопасным для людей, окажись он не в тех руках. В милиции чемоданчик случайно не попадался вам на глаза?

– Определенно нет. Там, правда, был один подозрительный тип, которого мы по дурости приняли за марсианина. Он сошел вчера с поезда.

– Ага. Каков он из себя?

– Смазливый брюнет с усиками. Я даже фамилию запомнил – Гудаутов.

– Возможно, вы оказали мне большую услугу. Теперь мне надо поторапливаться. Дайте мне свой телефон, непременно свяжусь. Обещайте, однако, сохранить нашу встречу в тайне.

У Будушкина вытянулось лицо.

– Я полагал... – начал было он, но оборвал себя. – Конечно, – сказал он сухо, – если вы требуете, я буду молчать.

– Не требую, а прошу. Еще не настала пора для открытого контакта. Да я и не имею права вступать в него по своему почину. Это вопрос государственной важности, решать его должны в центре.

Они пожали друг другу руки и расстались.

О СОДЕРЖАНИИ МАРСИАНСТВА

Звонский опал плохо – снились кошмары. Является он в редакцию, а там за столом шефа восседает марсианин с чулком на физиономии, бластером поигрывает. "Нам, – говорит, – надо, чтобы ты сочинил оду о Марсе, да чтоб не хуже, чем у Державина". – "Увольте, я од в жизни не писал". "Ай-яй-яй, нехорошо обманывать, ничем другим ты и не занимался". – "Как же я напишу, если о Марсе представления не имею?" – "Это не обязательно, ты поэт, вообрази, как там все прекрасно". – "Не стану я, делайте со мной, что хотите!" – "Мы тебя не тронем, не бойся, мы гуманисты, – хрипит марсианин ласково и манит его пальцем. – Видишь домик там, напротив?" прицелился бластером, мелькнула ослепительная вспышка, и от домика осталась груда пепла. "Видишь водокачку?" – от нее тоже остался пепел. "А там, кажется, новая аптека..." – "Напишу, – заорал Звонский, – напишу оду не хуже державинской!" И разбудил себя собственным криком. Однако успел еще увидеть, как марсианин, удовлетворительно хмыкнув, стянул с себя чулок – лицо было чертовски знакомо, но припомнить, кому оно принадлежит, Звонский не смог.

Полежав с минуту, отдышавшись, он поднялся, прошел в ванную, долго держал голову под струей холодной воды. Потом направился в кухню. На газовой плитке закипал чайник. Стол был накрыт к завтраку. Жена сидела за швейной машинкой.

– Доброе утро, Веста, – сказал он. Вестой ее назвал отец, большой любитель латинской древности.

– Здравствуй, – ответила она сухо. – Хочешь есть?

– Вчера я пришел поздно, не хотел тебя тревожить.

– На окне кастрюля с гречневой кашей. Молоко на столе.

– Я тебе должен кое-что рассказать.

– Надеюсь.

– Ты смотрела вчера телевизор?

– Это так важно? Допустим, смотрела.

– Как тебе марсианин?

– Разве там был марсианин?

– Как же, в конце программы "Время".

– Ах, этот кретин с усиками.

– Почему кретин?

– Ну, не кретин. Что, он тебе понравился?

– Не об этом речь.

– О чем же?

– Дело в том, что происходят странные вещи.

– Где, у Лутохиных? Его жена по-прежнему корчит из себя мадам Рекамье?

– Странные вещи происходят в нашем городе. Я подвергся ночью ограблению.

– Не надо шляться по ночам. И потом, почему ты не скажешь: "Меня ограбили"? У тебя варварский язык. А еще поэт!

– Послушай, сейчас ведь ты не в институте и не на уроке российской словесности. Не воображай, что владеешь словом лучше меня.

– Тебе, Иван, недостает элементарной культуры, чтобы стать приличным поэтом.

– По-твоему, я дрянь?

– Я этого не сказала.

– Нет, ты скажи, я графоман?

– Ты профессиональный поэт районного значения. Так все о тебе здесь говорят, сам ведь знаешь.

– Злая ты баба!

– Какая есть. Не огорчайся, бывают ведь не только поэты, а еще пенсионеры по значению – республиканские, союзные.

Звонский рассердился и обиделся, как всегда, когда жена ставила под сомнение его дарование. Хотя и понимал, что выпад этот от настроения. В действительности она ставит его не ниже Евтушенко и считает верхом несправедливости, что его не зовут в столицу и что он вынужден пописывать стихотворные фельетоны в районной газете да изредка публиковать тоненькие лирические сборники в областном издательстве.

– Тебя даже не трогает, что меня ограбили?

– Что грабить при твоих-то заработках?

Эта реплика окончательно вывела Звонского из себя. Но он не успел решить, что предпочтительней: выложить ей все, чего она заслуживает, либо удалиться, хлопнуть дверью и заставить ее терзаться сознанием своей неправоты. Дверь распахнулась, влетел их двенадцатилетний сын Вова, ссора была погашена или отложена до подходящего случая.

– В чем дело, Вовик, почему ты ушел с уроков? – забеспокоилась мать.

– Нет уроков! – завопил Вова. – Будет война с марсианами. Я иду добровольцем!

Родители переглянулись, ошеломленные. Веста отбросила шитье, вскочила, положила руку Ивану на плечо, инстинктивно ища у мужа опоры.

– Я тебе покажу добровольца! – поднял голос Звонский.

– Не покажешь. Не имеешь права, когда Родина в опасности.

– Кто тебе сказал о войне?

– Все говорят. Алешка Сарафаненко, Верка Дубилова... Где мой лук со стрелами?

"Дубилов! – вспомнил вдруг Звонский свой кошмарный сон. – Его лицо".

– Ты что же, Вовка, на марсиан с луком собрался? Они тебя бластерами аннигилируют в два счета.

– Как ты можешь?! – возмутилась Веста. – Это же твой сын!

– Я и забочусь, чтобы он был вооружен как полагается.

– Шутить в такой момент! Весь ты здесь.

– Это не шутки.

– Па, а с чем надо на марсиан? – спросил Вовка.

– С умом надо, милый, с умом. Война с марсианством – это война с предрассудками. Его можно победить только силой разума.

– Воображаешь, он тебя понимает? – вмешалась Веста.

– Понимаю, – заявил Вовка. – Их надо обмануть, послать к ним Штирлица и узнать все их военные тайны. Да, ма, совсем забыл: велели тебе сказать, чтоб в десять была в школе.

– Родительское собрание? Господи, что бы это значило? Иван, будь наконец серьезным, о какой войне идет речь?

– Я, кажется, догадываюсь. Но подождем до твоего возвращения. Поторопись. А мы с Вовкой пока поразмыслим, какую избрать стратегию.

Веста наспех оделась и помчалась в школу. Звонский стал втолковывать сыну, что появление марсиан проблематично, а марсианство есть абстрактное понятие, которое означает, с одной стороны, то, а с другой – это, а возможно, что и не то и не это, а нечто совсем иное. Популяризатор он был никудышный, объяснял сбивчиво, сам путался в предмете, и сыну вскоре надоело его слушать. Сказав, что с него хватит, Вовка отправился к себе в комнату, где занялся выбором оружия для предстоящей схватки с марсианским воинством.

Звонский же сел было за письменный стол, но стихи не шли, никак не мог он отвлечься мыслями от Красной планеты и связанных с нею странных событий. "Действительно ли свершилось нашествие марсиан... не нашествие, а пришествие, – поправил он сам себя, – или заборьевские обитатели стали жертвами удивительного стечения обстоятельств, не исключено даже – ловкой мистификации? Если правда, то что сулит нам будущее? Какие вы, марсиане, дьяволы или ангелы, собратья по разуму или вражье племя, которое объявит беспощадную борьбу за сферы влияния во Вселенной, за жирные куски космоса, пустынные планеты с кладовыми нефти, металлических руд, чистой пресной воды? Способны мы мирно сосуществовать или неизбежна война миров, гибельная для побежденного, а может быть, и для победителя?"

"Не в нас ли, – думал Звонский, – ответы на все эти вопросы? Не от нас ли самих зависит, быть марсианам друзьями или недругами? Нет, конечно, не только от нас, по крайней мере на пятьдесят процентов. Придут они как захватчики, и мы будем защищать свой дом, свою планету, свою цивилизацию. Так не правы ли дубиловы, бьющие в набат, чтобы нас не застигли врасплох?"

Размышления его прервала Веста, взволнованная и растревоженная, находящаяся на грани истерики. Звонский заставил ее принять пятьдесят капель валокордина, напоил горячим чаем, дал прийти в себя, а потом уж приступил с расспросами. Вперемежку смеясь и негодуя, она рассказала, с чем выступил Дубилов. Иван хлопал себя по лбу, воздымал руки, грозился немедля пойти жаловаться, не то сочинить язвительный фельетон, после которого директора школы выставят на улицу с запретом когда-либо переступить порог учебных заведений.

– Погоди, не суетись, – одернула его жена, уже взявшая себя в руки. Сначала дослушай до конца.

– Что еще слушать?

– Самое интересное. Едва Дубилов кончил, на трибуну попросилась географичка. Я ухитрилась записать ее выступление почти дословно. – Веста полистала свой блокнотик. – Вот: "Директор трижды прав, призывая нас не только быть начеку по отношению к марсианам, но и смело разоблачать любые проявления марсианства в нашей собственной среде. Скажу откровенно, после яркого и страстного доклада Митрофана Аркадьевича я поняла, что и сама допускала иной раз марсианские колебания..."

– Так не бывает! – закричал Звонский, падая на софу и сгибаясь от хохота. – Она его дурачила.

Веста, не отвлекаясь, продолжала читать:

– "...Я давно заметила, что в 6-м "Б" дела обстоят неблагополучно. Но не собралась с духом, чтобы прямо сказать об этом классной руководительнице. А ведь мы все должны были бить тревогу, предостерегать молодого неопытного педагога от экспериментирования в таком сложном и тонком вопросе, как выставление оценок учащимся. Не снимаю с себя ответственности и за плохую постановку индивидуальной спортивной работы каждый из нас видел это и обязан был привлечь к порядку преподавателя физической культуры. Но мы молчали, можно сказать, выжидали, пока это сделает руководство. Есть и другие факты. Непонятна позиция завуча, который вернул в класс выставленного за дверь ученика Крутихина, подрывая тем самым мой авторитет. А ведь Крутихин задавал провокационные вопросы, вроде: "Правда ли, что в Каспийском морс из-за обмеления и нефтедобычи пропала рыба?" Здесь завуч подал реплику: "На вопросы, Мария Никитична, отвечать надо, а не выпроваживать в коридор. О проблемах Каспия, кстати, и в газетах пишут". Географичка выслушала – глазом не моргнула, и закончила: "Газеты здесь ни при чем, а ваша реакция, уважаемый Степан Петрович, лишний раз подтверждает, насколько своевременно поставлен на рассмотрение нашего собрания вопрос о борьбе с марсианством".

Звонский перестал смеяться.

– При одном только слухе о нашествии, – изрек он, – вся муть лезет наверх!

– После географички, – продолжала Веста, – слово дали физику. Помнишь, тощий, сутулый, в роговых очках? Не помнишь, конечно, тебя ведь в школу силком не затащишь, все мне приходится отдуваться. Так вот, он начал с того, что, по данным телеметрических и иных измерений, произведенных с помощью советских научных лабораторий, американских "маринеров" и "викингов", в атмосфере Марса практически отсутствуют компоненты, необходимые для развития биоорганизмов. Кто-то выкрикнул, что это-де не имеет отношения к повестке дня. "Самое непосредственное, – ответил физик, – поскольку нас призывают готовиться к отпору марсианам. Разумеется, добавил он, – никакие косвенные сведения не дают оснований для окончательных выводов, вопрос о марсианах будет закрыт только тогда, когда люди вступят на землю Красной планеты и досконально ее исследуют". Знаешь, эдакая научная щепетильность. В зале зашумели, заспорили.

Потом поднялся математик, очаровательный живой толстячок, и говорит: "Мой уважаемый коллега подал пример научного подхода к решаемой нами задаче. В самом деле, друзья, чтобы успешно бороться с каким-то... э... вредным явлением, необходимо прежде всего дать ему определение, и как можно более точное. Итак, что такое марсианство, уместно ли подвести под это понятие все разновидности порока? Допустим, я запил..." Здесь зал дружно захохотал, поскольку, оказывается, с математиком это и в самом деле случается. "Можно ли расценивать подобный факт как проявление марсианства? Безусловно, можно. Но только при условии, если нам доподлинно известно, что марсиане алкоголики.

По аналогии, курить в школьной уборной плохо, драться на переменах плохо, не учить уроки плохо, заносить в нашу здоровую молодежную среду чуждую моду, вроде слишком длинных и чересчур коротких юбок, излишне широких и явно перезауженных брюк, куда как плохо. Но у нас нет свидетельств, что указанные грешки свойственны марсианской детворе. То же рассуждение применимо, если мы совершим инверсию, в просторечии – поменяем местами стороны логического уравнения. Марсианин, выступавший по телевизору, носил усики. Надо ли хватать всех усатых? Надо, но не прежде, чем будет объявлена война с Марсом и доказано, что усы – непременное украшение марсианских мужчин.

Любезная Мария Никитична, выступая с этой трибуны, созналась, что и ей свойственны... э... марсианские вывихи. Она показала нам похвальный образец самокритики, а точнее, даже саморазоблачения, взяв на себя долю ответственности за коллективное попустительство молодой малоопытной новаторше. Мария Никитична не повинилась, однако, в некоторых других своих слабостях, скажем в дурном знании географии. Ребятишки в кулуарах только и сплетничают, как она путает Гвинею с Гвианой, а Малайю с Малаккой..."

Здесь географичка закричала, что это ложь и демагогия, ударилась в истерику. Ей принесли из президиума воды. Дубилов, побренчав колокольчиком, чтобы утихомирить разбушевавшийся зал, заявил, что не позволит оскорблять членов учительского коллектива. "Так ведь мы, дорогой Митрофан Аркадьевич, – невинно возразил толстяк, – в соответствии с вашим же указанием разворачиваем борьбу с марсианством. Марсиане, те наверняка не знают географии".

– Ну а дальше, дальше что было?

– Пошли выступать другие учителя, родители, говорили об итогах четверти, об успеваемости, сохранности учебников, самодеятельности, словом, о чем попало. О марсианстве никто и не заикнулся. Дубилов в заключительном слове сказал, что, мол, собрание прошло организованно, помогло выявить недостатки, надо чаще встречаться с родительским активом и так далее.

– Сориентировался. Он ведь не дурак.

– Полагаешь? Ты, Иван, я всегда это говорила, плохо разбираешься в людях. Когда мы уже считали, что дело с концом, Дубилов говорит: "Да, товарищи, тут был спор о содержании марсианства, но в общем все согласны, что с благодушием и беспринципностью нужно решительно бороться. Это главное. И еще одно. Вчера мы были свидетелями наглого выступления марсиан по телевизору. Поступают сведения, что их агенты объявились и в Заборьевске. Они изловчились принимать человеческий облик и, весьма вероятно, сумеют втереться в нашу среду, если уже не втерлись. В этих условиях наш долг – принять меры предосторожности. Прошу поэтому всех родителей представить справки из домоуправления, что они не марсиане. Мы своих родителей хорошо знаем, уверены, что среди них нет марсиан, но давайте выполним эту формальность, чтобы и вам и нам было спокойней".

Тут в зале опять поднялся шум. Кто-то выкрикнул: "У вас что, инструкция есть?" Дубилов сказал: "Отвечаю: инструкции пока нет. Думаю, однако, что за инициативу нас с вами не поругают". На том и разошлись.

– Ты всерьез, Веста? – спросил Звонский.

– А ты воображаешь, что с этим можно шутить?

– Несусветная чушь! Кто удостоверит, что я не марсианин?

– Тебе же сказали: домоуправление.

– И ты пойдешь за справкой?

– Не я одна, мы пойдем вместе.

– Ты с ума сошла! Через неделю Дубилова снимут, над ним будет потешаться вся область.

– Когда снимут, тогда и мы потешимся. А пока он без справки Вовку домой вернет.

– А что? – загорелся вдруг Звонский. – Почему бы в самом деле не взять справочку: "Дана гражданину Звонскому по требованию директора школы Дубилова в подтверждение того, что оный гражданин не является марсианином". Блеск. Потом мы ее подошьем к делу.

И он кинулся одеваться.

Наказав Вовке не устраивать в квартире кавардак, Звонские отправились в домоуправление. По дороге они стали свидетелями многочисленных вооруженных стычек: весьма кстати распущенное Дубиловым детское население микрорайона активно включилось в борьбу с марсианами. Как ни странно, нашлось много охотников изобразить воинов с Красной планеты; уж очень заманчиво было натянуть на голову чулок и держать в руках не какой-то там поднадоевший автомат, а таинственный аннигилирующий бластер. Время от времени раздавались боевые кличи: "Вперед, земляне!", "Эй, марсиане, сдавайтесь!", по некоторым из них можно было судить, что для участия в войне миров прибыли также контингенты с Венеры (в основном девочки), Юпитера и ряда других планет.

Управдом, отставной артиллерийский подполковник, жил в небольшом коттедже, окруженном зелеными насаждениями. Здесь же, во флигелечке, разместилась его контора. Принял он их радушно, так как питал слабость к работникам печати, поделился своими заботами, посвятил в планы по благоустройству. Потом, подмигнув, спросил:

– Вы небось за справочкой?

– Что, не первые?

– Пятые будете.

– Ну и прекрасно, значит, у вас уже и форма есть.

– Форма-то формой, только все это не просто. Знаете, как я уважаю вас и супругу вашу, однако документ требует строгости. Чем докажете, что не марсиане?

– А вы?

– Так ведь с меня справки не требуют, – резонно возразил управляющий.

– Положеньице. – Звонский смущенно посмотрел на жену, призывая ее на помощь.

– Послушайте, Петр Никанорович, – взялась за дело Веста, – вы нашу семью знаете уже второй десяток лет. Было за эти годы хоть какое-то основание заподозрить нас в чем-то неблаговидном? Квартплату вносим исправно, собрания жильцов посещаем, с соседями живем мирно. Я с собой прихватила на всякий случай метрики, удостоверяющие, что и родились мы в Заборьевске в семьях добропорядочных совслужащих. При нужде можно проследить нашу родословную до пращуров.

– В происхождении вашем, Веста Сергеевна, нисколечки не сомневаюсь, сказал домоуправ. – Но где доказательство, что эти распроклятые марсиане не вселились, к примеру, в вашего муженька? Дайте мне справочку на этот счет из какого-нибудь марсианского ведомства, и я ни минутки не задержу.

– Вы что, смеетесь над нами? – возмутился Звонский.

– А вам-то как не стыдно, дорогой товарищ, меня за дурака принимать! Неужто я не соображаю, что справка вам нужна для фельетона? Вы, однако, не подумали, что издеваться будут не только над Дубиловым, но и над тем, кто такую справку выдал.

– Верно, – сказал Звонский, – не подумали. Вы уж нас извините.

Домоуправ хитро улыбнулся.

– Я вам совет дам. В РЖЭКе нашем есть один работничек, фамилия его Чурупов, так он за рубль любую справку, не читая, подмахнет. Пишите хоть, что вы римский папа.

– Отличная мысль! – восхитился Звонский.

– Я всех родителей туда препроводил, – сказал домоуправ, явно польщенный. И, поразмыслив, добавил: – Знаете, и я с вами, припасу на всякий случай такую же справочку.

– Вам-то зачем? Вы же сами сказали, что с вас никто не спрашивает.

– А вдруг да спросит. Дубилов у нас не один такой.

К концу дня добрая четверть жителей Заборьевска имела на руках документальное подтверждение своей непринадлежности к марсианам.

МАРСИАНСКИЕ ЧУДЕСА

Когда привели Гудаутова, Гвоздика минуты три молча его разглядывал. Гудаутов тоже с достоинством молчал. Он преотлично знал этот коварный прием, рассчитанный на то, чтобы заставить подследственного нервничать, выйти из себя и наделать глупостей. Гвоздика мысленно отметил, что перед ним стреляный воробей. "Скорее всего железнодорожный воришка, смазлив, возможно, промышляет и многоженством. Нельзя, впрочем, с порога отбрасывать и версию о марсианстве".

– Итак, вы с Марса? – спросил он вежливо.

– Оттуда, – кивнул Гудаутов. – Очень тоскую по родине. Если будете меня незаконно задерживать – придется оплатить обратный проезд.

– Задерживать вас мы не станем, – сказал Гвоздика. – Но прежде чем расстаться, хотелось выяснить некоторые детали. Не возражаете?

– Зачем возражать? С культурным следователем и поговорить приятно. Гудаутов бросил презрительный взгляд на скромно сидящего в сторонке Стенькина.

– Вот и хорошо. Давно вы с Марса?

– Порядочно.

– С какой целью прибыли на Землю?

– Туризм. Люблю путешествовать.

– Где побывали?

– В Москве, Ленинграде, на Кавказе. – Гудаутов смекнул, что, попытайся он соврать, следователю будет нетрудно его уличить.

– Удалось посетить наши знаменитые черноморские курорты – Гудауту, Махинджаури, Зеленый Мыс? Экзотические места, субтропики.

– Отчасти.

– Понравился Киев? – не отставал Гвоздика.