Текст книги "О, марсиане !"

Автор книги: Георгий Шах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Стенькин почесал затылок.

– Как я понимаю, гражданка Лютикова, – возразил он, – сосед ваш не дерется, не сквернословит, порядка в доме не нарушает, вас не беспокоит?

– Да разве обо мне, миленький, речь! – воскликнула Лютикова, оскорбленная и негодующая. – Не о себе пекусь, по мне лучше соседа не сыщешь. Но я с ним расстанусь без колебаний, если будет доказано, что он из отряда марсианских захватчиков!

Сказав это, бывшая медсестра поджала губы, отчего ее лицо, поначалу показавшееся младшему лейтенанту добродушным, приобрело жесткий и неумолимый вид.

Стенькин поежился.

– Ну хоть какие-то еще симптомы замечали, Алевтина Никаноровна? спросил он, досадуя, что говорит с посетительницей несвойственным ему извиняющимся тоном, а поправиться не может. – Постарайтесь припомнить.

– Есть еще симптом, – торжествующе сказала Лютикова, – я его на конец держала. Знаете, какое хобби у моего соседа? Он радиоманьяк. Это я его так окрестила, поскольку дни и ночи крутит-вертит всякие сопротивления, динамики, репродукторы, микрофоны и прочую технику. Вся его комната, а там ни много ни мало двадцать квадратных метров, завалена этим хламом. А главное... – Она приподнялась со стула и, приблизившись к младшему лейтенанту вплотную, отчего тот даже отшатнулся, со значением произнесла: – Каждый день в эфир выходит.

Стенькин даже зажмурился. Ему почему-то представился щуплый, отмытый до жуткой белизны человечек, распахивающий окно и плавно вылетающий над крышей самого большого в Заборьевске дома, в котором разместился горсовет. В полете человечек чуть помахивал руками, а вместо кистей у него были обыкновенные клешни, прикрытые манжетами.

– На чем выходит в эфир? – спросил младший лейтенант, стряхивая с себя наваждение.

Лютикова посмотрела на него с недоумением.

– Как на чем? На радиопередатчике, разумеется.

"Черт-те что! – подумал Стенькин, – я и впрямь настроился на марсианина".

– С кем же у него связь? – спросил он строго.

– Это уж вам надлежит установить. А вполне вероятно, что и другому ведомству. Лично мне все ясно как божий день: с базой на Марсе. Докладывает, что разнюхал, получает задания.

– Ладно, – махнул рукой Стенькин. – Распишитесь здесь, товарищ Лютикова. У вас все?

– Вот что еще, голубок, – сказала заявительница, опять превращаясь в милую пожилую дамочку, – если будете выселять марсианина, намекни начальству, комнату его не худо бы мне отдать. Я человек вполне заслуженный, тридцать лет в больницах проработала, скоро шестьдесят стукнет, а все по коммунальным квартирам мыкаюсь.

– А марсианина, значит, на Марс? – спросил ошарашенный младший лейтенант.

– Куда же еще?

Стенькин смял в руке протокол.

– Это что же, гражданочка, получается? Выходит, все ваши марсианские хроники – один лишь голый навет на безвинного человека с умыслом захватить его жилплощадь? Да вы знаете, что по закону полагается за ложный донос?

Лютикова, однако, ничуть не испугалась. Напротив, она грудью двинулась на младшего лейтенанта, так, что тот поневоле должен был шаг за шагом отступать. А голос ее при этом металлически звенел, гулко отдаваясь в отделенских коридорах.

– Хочешь, милок, марсианина взять под крылышко? Может, у тебя с ним сговор? Ты и сам, должно быть, из их породы? Так мы вас на чистую воду выведем! Уж я об этом позабочусь, будьте покойны.

Стенькин растерялся и уже не знал, что делать: прикрикнуть на старую каргу, поднять тревогу или самому прыгнуть в окно. Но тут, на счастье, зажегся свет и одновременно послышался за дверями дикий шум. В помещение ввалилась целая орава людей, которых безуспешно пытался удержать сопровождавший их постовой милиционер:

– Всем сюда нельзя, граждане, имейте совесть! Марсианин и свидетели останутся, прочие могут разойтись по домам!

Услышав, что привели марсианина, Стенькин схватился за голову, а Лютикова даже взвизгнула – не то от страха, не то от восторга. Кое-как гомон улегся.

– Кто здесь марсианин? – решительно и зло спросил Стенькин.

– Я! – спокойно ответил Гудаутов, выходя на передний план. Он уселся на стульчик, который только что занимала Лютикова, закинул ногу на ногу и изобразил одну из обаятельнейших своих улыбок.

Свита, сопровождавшая его с вокзала, дружно выдавила: "Сознался!" У одних это прозвучало удивленно, у других торжествующе.

– Я говорил, говорил... – заволновался Сарафаненко. Будушкин, собиравшийся в очередной раз сослаться на своего кумира Азимова, лишился дара речи.

– И давно вы, гражданин, стали марсианином? – ехидно спросил Стенькин, решивший, что больше дурачить себя никому не позволит.

– От рождения, – резонно возразил Гудаутов. – Как сейчас помню родной марсианский поселок у канала, в котором мы беззаботно резвились с другими марсианятами. Папу-марсианина, маму-марсианку. Обоих, увы, давно нет в живых. Видели бы они сейчас своего малыша!

В толпе кто-то сочувственно засопел.

– У нас живут недолго, – сказал Гудаутов, входя во вкус. – До тридцати лет. Но очень культурно. Работать никому не надо, все кругом растет, подходи – бери.

– Как же с промтоварами? – поинтересовался кто-то.

– Тоже растут. Получаем путем скрещивания. Очень сложное дело. Объяснить не могу, все равно не поймете. Не доросли вы еще.

– А что едят?

– Разное, – ответил Гудаутов, вспоминая свой недавний ужин в привокзальном ресторанчике. – Например, котлеты по-киевски, шашлык по-карски, пельмени по-сибирски.

– Все как у нас! – одобрительно воскликнул Сарафаненко. – Значит, и овец разводите?

– А как же, – оскорбился Гудаутов, – что мы на Марсе, не люди, что ли!

– Товарищи, опомнитесь! – воззвал скептик. – Это же прохвост высшей марки, да еще над нами издевается. Он такой же марсианин, как я китайский император.

– В Китае нет императора, там председатель, – поправил Будушкин.

– Попрошу официальное лицо, – сказал Гудаутов, обращаясь к Стенькину, оградить меня от оскорблений. – Если бы кто-нибудь из жителей Заборьевска приехал к нам на Марс, – добавил он с горечью, – его бы так не приняли. Мы гостей уважаем. Хлеб-соль даем, всякие почести оказываем. Неважно, откуда ты – с Луны, с Земли, с этой, как ее, Венеры, хоть с Солнца. Важно, что ты гость. – Заметив, что аудитория внимает ему развесив уши, Гудаутов и вовсе уверился в правильности избранной им тактики. Он ткнул пальцем в сторону скептика и строго сказал: – Он – скептик, он ни во что не верит. Такой человек может не верить даже в свой родной коллектив. Пусть поедет со мной, пусть любой из вас поедет, проверим.

И Гудаутов приподнялся, готовый немедленно отправиться к себе на Марс.

Все посмотрели на скептика.

– Вот еще, – сказал тот, – нашел дурака! С меня хватит! – И исчез, лишь напоследок из-за дверей послышалось приглушенное "авантюрист".

Пожевав губами, Будушкин сказал:

– Что ж, извольте, я готов проверить эту версию.

Стенькин решил вернуть себе инициативу.

– Ваши документики, гражданин! – потребовал он.

– Моя фамилия Гудаутов. У марсиан тоже есть фамилии. Будьте любезны, Гудаутов протянул паспорт и командировочное предписание. Все молча ждали, пока младший лейтенант изучал бумаги.

– У вас все по норме, как полагается обыкновенному гражданину, – сказал наконец Стенькин. – Чем докажете, что вы марсианин?

Такого поворота дела Гудаутов не ожидал. Вся его тактика строилась на предположении, что человек, объявляющий себя марсианином, должен быть признан безумным и немедленно отправлен в желтый дом. А там можно через пару дней прийти в себя и быть отпущенным официально, либо, на худой конец, исчезнуть не прощаясь.

Как должен вести себя человек, свихнувшийся на марсианской почве?

Гудаутов вдруг засмеялся, и чем больше видел вокруг себя недоумения, тем с большим смаком хохотал, визжал, почти закатывался. Терпение у Стенькина истощилось, он хлопнул кулаком по столу, требуя объяснений.

– Они мне не верят! – воскликнул Гудаутов, утирая слезы. – Сами сказали, что я марсианин, а теперь я еще должен доказывать. Нет уж, я свои права знаю. Либо отпускайте, либо доказывайте.

Стенькин взглянул на Гудаутова с уважением: этот марсианин знал о презумпции невиновности. Что делать? Его взгляд пробежал по лицам присутствующих, напряженно следивших за развертывающейся драмой. И остановился на остренькой физиономии Лютиковой, которая скромно примостилась во втором ряду, явно не стремясь привлечь к себе внимания.

– А ну-ка, Алевтина Никаноровна, подойдите поближе, помогите установить личность подозреваемого. Узнаете своего соседа?

– Ничуть, – ответила Лютикова, делая шаг вперед. – Этого товарища вижу впервые.

– И правильно. Он ведь совсем из других мест. Но сходство какое-то есть?

– Очень даже похожи, – заметила Лютикова, так прилежно разглядывавшая Гудаутова, что тот даже засмущался. – Как братья.

– Ну вот, – удовлетворенно хмыкнул Стенькин. – Теперь, гражданин Гудаутов, скажите, как часто вы принимаете ванну?

Гудаутов наморщил лоб, соображая, какой ответ должен пойти ему на пользу. Не решив этой задачи, он на всякий случай сказал, что каждый день, а в иные дни и по два раза.

Стенькин и Лютикова со значением переглянулись.

– А как вы насчет особ слабого пола? – витиевато спросила Лютикова. Ей явно пришлось по душе участие в допросе.

Гудаутов опять пораскинул мозгами и пришел к выводу, что этой ханже, да и постному лейтенантику должно импонировать полное безразличие к сексу. О чем и сообщил.

– Есть у вас какое-нибудь хобби? – спросил Стенькин.

– Чего?!

– Ну, увлечение. Например, радиоделом.

– Угу, – неопределенно мотнул головой Гудаутов.

Все сошлось, как дважды два. А раз так, значит, подумал Стенькин, мы имеем в Заборьевске двух марсиан. Не много ли для районного центра?

Зазвонил телефон.

– Дежурный по городу, – сказал Стенькин, беря трубку. И услышал взволнованный голос Гвоздики.

– Звоню из автомата на Шекспировской. Только что некто, назвавшийся марсианином, совершил вооруженное ограбление в пивном баре. Угрожал бластером с аннигилирующим устройством и фамагустой...

– Как, как? – переспросил Стенькин, лихорадочно записывая сообщение детектива.

– Фамагустой. Откровенно, сам не знаю, с чем это едят. Иду по следу. Вынужден на время оставить Глобуса. Все.

– Погодите, товарищ старший лейтенант, не вешайте трубку, – сказал Стенькин. Он отвернулся, прикрылся ладонью, чтобы не услышали в комнате. У меня самого здесь марсианин.

Гвоздика присвистнул.

– Улики?

– Сам признался.

– Конец света! – вздохнул Гвоздика. – Он не грозил бластером?

– Нет. Держится мирно.

– Потяни до моего возвращения. – Раздались отбойные гудки.

Стенькин был вполоборота к присутствующим, лица его они не видели, голоса тоже услышать не могли. И все же Сарафаненко с интуицией, какая бывает у истеричных женщин и артистов, догадался.

– О! – сказал он. – Еще марсиане. Вражеский налет.

– С чего вы взяли? – рассердился младший лейтенант. – Глупости! Ох уж эти паникеры!

Будучи, однако, человеком честным, Стенькин не смог скрыть смущения, и все поняли, что Сарафаненко догадался правильно. Произошло всеобщее тревожное движение, сопровождаемое приглушенным коллективным полувздохом.

Сарафаненко с необыкновенной ясностью увидел себя с гитарой на филармонической сцене, только в зале были одни марсианские рожи, и все улыбались ехидной гудаутовской улыбкой: "Пусть, мол, поиграет, а там мы ему покажем жулика!"

"Это же надо, – подумала Лютикова, – выходит, сосед и впрямь марсианин. Если эта банда захватит город, так ему могут мою комнату отдать. Нет, конечно, такого закона, чтобы человека на старости лет оставить без своего угла, но какие законы для марсиан? Не исключено, однако, сосед переедет в трехкомнатную ближе к центру". Бывшая медсестра чуть приободрилась.

"Какая странность! – подумалось Будушкину. – С другой стороны, как говорил Звонский, когда-то это должно было случиться. Трудно поверить? А легко было современникам поверить в нашествие Тимура, в открытие Америки, в изобретение паровой машины? Обыденный разум не допускает исхода за рамки привычного порядка вещей. Даже пытаясь заглянуть в завтрашний день, мы строим его из кирпичиков дня вчерашнего. Но у будущего свой строительный материал, своя конструкция и логика. Отчего же нельзя предположить, что именно нынче настал черед всему этому, что земля вступила в новую эру, марсианскую?"

И как всегда у него бывало, размышлял Будушкин об одном вяло и отвлеченно, а параллельно созревала у него совершенно иная мысль, причем в четкой и ясной форме.

– Товарищи, – сказал он вдруг, – товарищи! Если действительно в Заборьевске появились марсиане, так почему их надо допрашивать в милиции? Ведь это же скорее всего наши собратья по разуму, с которыми следует установить дружеские отношения. Так, кстати, полагает и Айзек Азимов. Нам их надо бы передать в Академию наук, а до той поры в гостиницу, да в лучший номер.

– Очень правильно, молодой человек, – сказал Гудаутов, дотянувшись до Будушкина и поощрительно хлопая его по плечу. – И обязательно с ванной.

– А платить за него кто будет? – полюбопытствовала Лютикова.

– Я сам расплачусь. По-вашему, с Марса на Землю посылают без командировочных?

– Нет уж, повременим с гостиницами! – вмешался Стенькин. – Сначала разберемся, с кем имеем дело. Может, эти субчики к нам с бластерами... он заглянул в блокнот, – и фамагустами, а мы их в Академию наук.

Говоря это, младший лейтенант пристально вглядывался в Гудаутова и был готов при малейшем движении на него навалиться. Но тот ничем себя не выдал, даже не шевельнулся, и взгляд его был по-прежнему безмятежен и добродушен.

– Фамагуста? – пробормотал Будушкин. – Где я слышал это слово?

"Не вооружен, – подумал Стенькин. – Впрочем, возможно, не все марсиане налетчики. Среди них тоже могут быть разные, нельзя всех стричь под одну гребенку".

Гудаутов между тем не только понятия не имел о космическом оружии, но и был занят разработкой очередного тактического маневра. "Один марсианин, размышлял он, – плюс один – это уже два марсианина. А если еще марсиане, много марсиан, если налет, как сказал Артист, что тогда? Тогда паника, суматоха, кто куда и просто смыться".

– У меня важное заявление, – с достоинством сказал он младшему лейтенанту. – Прошу занести в протокол.

– Что еще?

– Довожу до вашего сведения, гражданин начальник, эти двое... – он кивком указал на Будушкина и Сарафаненко, – из моего отряда.

– Как это понимать?

– Марсиане. Сами не видите?

– Что?! – завопил Сарафаненко. – Я марсианин? Да меня весь город знает, я гитарист, в филармонии на концертах выступаю.

– На Марсе каждый второй гитарист, – отпарировал Гудаутов.

Стенькин посмотрел на Будушкина, свою последнюю надежду.

– Может быть, он прав и мы все действительно марсиане, – философски заметил Будушкин, пребывавший в глубоком раздумье. И добавил: – В известном смысле.

Гудаутов развел руками и, обратившись к своим вновь обретенным соотечественникам, произнес фразу на чистейшем марсианском языке. Уголком глаз он наблюдал за произведенным эффектом. Рука Стенькина невольно потянулась к кобуре. Лютикова тихо охнула и, уцепившись за стену, поползла к выходу.

Задребезжал телефон. Не спуская глаз с марсиан, младший лейтенант взял трубку.

– Милиция? – спросил мужской голос. Обладатель его был явно на грани истерики.

– Слушаю, дежурный по городу.

– Давай на выручку, браток! Марсианец у нас побывал! Украл тело! Поспешайте!

– Адрес! – крикнул Стенькин. Но в трубке уже загудело.

Сомнений не стало: Заборьевск подвергся массированному нападению марсианского десанта. Возможно, пришельцы успели уже захватить жизненные центры и кинулись мародерствовать. Но его они так просто, за здорово живешь, не возьмут. Сукины сыны, комедию ломают, потешаются.

Младший лейтенант вскочил на стол и, выхватив пистолет, заорал:

– Руки вверх, ложись!..

ЛЮБОВЬ ПО-МАРСИАНСКИ

Едва Гвоздика выскочил вслед за грабителем, как пивная наполнилась шумом и сумятицей. Сбросив оцепенение и мигом протрезвев, посетители первым делом принялись обследовать свои карманы. Послышались недоуменные возгласы.

– Деньги целы!

– Странное дело, у меня спички взял.

– Немного-то их было, копеек 70, да все тут.

– И у меня спички.

Вскоре выяснилось, что марсианин не взял ни медяка, зато экспроприировал с десяток спичечных коробков.

– Что бы это значило? На кой ему спички?

– Нет, вы лучше скажите, почему он на деньги не польстился?

– Может быть, затеял спалить город? – предположила хозяйка заведения, оправляясь от страха.

– Если так, разве нельзя было накупить спичек в киоске? – усомнился кто-то.

– Много брать подозрительно.

– Выходит, меньший риск грабить? Это, товарищи, несерьезно, – вступился Звонский.

– А что за машинка у него была?

– Похоже на парабеллум.

– Ничего подобного, я ближе всех к нему стоял, успел разглядеть: такая блестящая штучка, вроде небольшой гранатки.

– Бластер, он говорил, бластер.

– Что это?

– В научно-фантастических романах, – пояснил Звонский, – так называют обычно космическое оружие.

– А фамагуста?

– Честно: не знаю, никогда не приходилось слышать.

– Надо бы в милицию заявить, – догадалась вдруг хозяйка.

– Не тревожьтесь, – сказал полный с очень уверенными движениями. – Тут среди нас находился весьма опытный оперативник, так он уж пошел по следу.

Все поглядели на полного с уважением. И вспомнили о его поступке.

– Молодчина, – похвалил Гаврила, – быстро скумекал, как его утихомирить. Не то он бы нас всех в тартарары отправил.

– Кто знает, возможно, и не только нас.

Полный не без удовольствия принимал комплименты.

– Кто все же это был? Неужто настоящий марсианин?

– Вполне даже похож на того, что по телеку выступал.

– По какому телеку?

– Эх ты, самое интересное прошляпил! Ну-ка, мать, плесни нам по кружке.

– Я, пожалуй, побегу домой, товарищ Звонский, – сказал Гаврила. Что-то на душе свербит.

– И мне пора.

Они распрощались и отправились восвояси.

Гаврила поторапливался, пугливо озираясь по сторонам. Пожаров вроде пока не замечалось, но атмосфера ночи, сгустившаяся перед летней грозой, была насыщена тревогой. Все встречавшиеся на его пути нечастые прохожие до удивления походили на марсианина. Время от времени Гаврила вздрагивал от случайных звуков, необычно гулких в безлюдной поздневечерней тишине. По мере приближения к дому напряжение в нем нарастало. Уже почти на месте, когда он пересекал внутренний двор, ужасная мысль мелькнула в его голове. Обожженный ею, он рванулся к подъезду, мигом взлетел на четвертый этаж, распахнул дверь и, упав на колени у самого порога, начал торопливо шарить под паркетной плиткой.

"На месте, целехоньки родимые!" Гаврила сел на пол и постарался унять охватившую его мерную дрожь. На какой-то момент ему даже стало стыдно за свой страх, он мысленно себя укорил: "Вот ведь что делает жадность с человеком!" И успокаивающе сам себе улыбнулся: "А ведь есть чего жалеть. Не у каждого в загашнике такие деньжата. И все собраны собственным трудолюбием, да хитростью, да бережливостью".

Уже пришедши в себя, Гаврила рывком поднял с пола свое крупное, грузное тело и шагнул в маленькую уютную кухоньку, обставленную своими руками, точь-в-точь по модному западногерманскому журнальчику. В укромном местечке за шкафчиком надежно хранилась от жены, не проявлявшей особого рвения к хозяйству, бутылка спиртного. Прикладывался Гаврила не часто, очень гордился своей воздержанностью и смотрел свысока на приятелей-мастеровых, охочих до зеленого змия. Но временами принимал. Сейчас это ему было просто необходимо, чтобы окончательно успокоиться. Он ловко вытолкнул пробку, налил себе с полстакана, степенно выцедил, как лекарство. Упрятав бутылку, Гаврила открыл продуктовый шкаф, обнаружил там тарелку с какой-то снедью, поковырял вилкой, пожевал чуть и отставил.

Внезапно его чуткое ухо уловило звук, какому в квартире, где жили они вдвоем с женой, никак не должно было быть места. Могла случиться, конечно, и ошибка, но Гаврила готов был побожиться, что услышал мужской храп. Еще не пытаясь осмыслить, что бы это могло означать и какие повлечь последствия, Гаврила развязал шнурки, скинул ботинки и отправился в спальню на разведку.

Гостиную он, шагая на цыпочках, пересек бесшумно. А вот дальше не повезло. Уже взявшись за никелированную ручку и сдержанно нажав на нее, так, что дверь поползла без скрипа, Гаврила ухитрился задеть локтем изящную тумбочку, на которой красовался бронзовый канделябр в стиле рококо. Он лихорадочно попытался схватить его в свои объятия, но не удалось: подсвечник грохнул об пол, покатился с металлическим скрежетом, да вдобавок ударился с налету о каминные щипцы, произведя веселый протяжный звон.

Сообразив, что таиться дольше нет прока, Гаврила ринулся в спальню. А там уже был полный переполох. Чья-то тень, отделившись от кровати, метнулась к окну, но, не рассчитав, зацепила стойку балдахина, отчего это великолепное сооружение колебнулось, потеряло равновесие и рухнуло. Истошно завизжала накрытая тяжелым шелком супруга Гаврилы Настя. Он же, решив отрезать тени путь к спасению, мощным прыжком, достойным Игоря Тер-Ованесяна, перепрыгнул через кровать и едва сам не вылетел в окно. Воспользовавшись его минутным замешательством, тень изменила направление, молнией обскакала кровать с другой стороны и выскочила из спальни. Раздались шлепки босых ног по толстому туркменскому ковру, хлопнула входная дверь и... ищи ветра в поле.

Гаврила смачно выругался, подошел к кровати, сгреб балдахин и отбросил его, освободив Настю, которая предстала перед ним в чем мать родила. Он широко развернулся, собираясь отвесить ей полновесное наказание за блуд, но пока кулак опускался, тяжести в нем поубавилось, и покорно подставленная под удар Настина спина и что пониже остались без повреждений. Мог ли Гаврила своей рукой изуродовать принадлежащую ему плоть!

– Говори, кто был! – вся его злость и обида сосредоточились в этом выкрике.

– Видишь, какой ты, – возразила Настя, – сначала бьешь, а потом спрашиваешь.

– До чего ты нахальная баба, – сказал Гаврила, – сколько раз давал зарок развестись с тобой, да все тянул, думал, совесть в тебе проснется. Пустые, видно, надежды. Проучить бы тебя как следует, пересчитать ребра, тогда, может, перестанешь с каждым встречным путаться, мужа срамить.

Ребер Гаврила подсознательно не жалел: они не на виду и жизненных функций вроде не исполняют – не печень, не почки, обходятся люди без ребер, да без многих.

– И чего тебе только не хватает? – продолжал Гаврила, не отдавая себе отчета, что с грозного крика переходит на жалостные причитания, чего Насте только и нужно. – Все есть в доме. Ни у кого в округе, хотя бы у тех же интеллигентов Лутохиных, нет такого богатства. И не распихано по сундукам, как в деревне, а ласкает глаз. Канделябр в комиссионке за бесценок взял, восстановил собственноручно, теперь за него, не поверишь, семьсот целковых готовы отвесить...

Настя между тем суетливо думала, как и на сей раз выкрутиться. Зная своего муженька, она не обольщалась: если и не изуродует телесно, так попреками изведет. Был у нее опыт, и не единожды.

– Прикройся, – вдруг перебил сам себя Гаврила.

Настя не шевельнулась: уж ей-то был известен кратчайший путь к примирению. Мысль эта, однако, вернула ее к предшествовавшим переживаниям, и были они настолько сладостны, что пухлые губы сдвинулись в улыбке, а черные продолговатые глаза, за которые ее в детстве прозвали "татарочкой", заискрились.

На Гаврилу это подействовало, как красная тряпица на быка.

– Ах ты!.. – выругался он. – Потешаешься?! Ну-ка, говори, с кем блудила, не то убью на месте!

Настя перепугалась всерьез.

Гаврила добавил торжественно и спокойно:

– И наш народный суд меня оправдает.

Мысль о том, что смерть ее останется безнаказанной, окончательно ввергла Настю в отчаяние. Она начала всхлипывать, пытаясь выиграть время.

– Скажешь? – Гаврила, возбуждаясь, схватил ее за шею, чуть придавил своими толстенными пальцами.

И в эти мгновения, когда Настя уже готовилась принять полную кару за грехи свои, мелькнуло перед ней смуглое мужское лицо с усиками, выпуклый лоб, горбатый нос, аккуратно уложенные напомаженные черные волосы...

– Марсианин! – выкрикнула она из последних сил.

Гаврила выпустил женину шею.

– Врешь! – сказал он, потрясенный ее признанием.

– Марсианин, – повторила Настя, ликуя. – Клянусь всеми святыми.

Гаврила присвистнул и чуть отодвинулся от жены. Появившееся в ней новое качество требовало особого отношения. Какого – он пока не ведал. И вообще не представлял Гаврила, как ему следует вести себя дальше: негодовать или радоваться, ревновать или гордиться.

– Как же он с тобой развлекался? – спросил Гаврила после некоторого раздумья.

Настя недоуменно развела руками.

– Как люди или иначе?

– По-марсиански, – мигом сообразила Настя.

Гаврила хотел было полюбопытствовать дальше, но очередной вопрос был перебит внезапно мелькнувшей у него догадкой. Схватив жену за плечи и пристально глядя ей в глаза, он спросил:

– На марсианце твоем чулок был?

– Был, – ответила Настя, пытаясь сообразить, как марсиане носят чулки и почему Гаврила употребил единственное число.

– Угрожал бластером?

– Угрожал.

– Он, – сказал Гаврила, – тот самый, что бар ограбил. Ай-яй-яй, как быстро работает, злодей. Свалилась беда нам на голову.

– Какой бар? – спросила Настя, и Гаврила начал рассказывать ей о приключившемся. Делал он это не без гордости, ибо действительно, шутка ли, стать очевидцем и жертвой ограбления по-марсиански. Увлекшись, он, сам того не замечая, начал поглаживать жену по крутому бедру. Жест этот был принят как сигнал прощения и вызвал некоторые ответные действия с ее стороны.

Когда же к Гавриле вернулась способность размышлять, он вдруг понял, что злость и досада на жену его покинули, уступив место состраданию. "Бедняжка, ей пришлось подвергнуться грубому насилию, и никто не мог прийти на помощь!" Гавриле стало совестно, что он опять провел вечер на стороне. Он мысленно дал зарок отныне не покидать своего очага, или нет, покидать его только в крайних случаях, когда зовут на большой калым.

– Слушай, Настя, я вот что подумал, а вдруг марсианец тебя обрюхатил?

– Ой, нет, нет! – испугалась она.

– Да ты не бойся, – возразил Гаврила. – Я ведь тебя не укоряю. Сам видел, какие они насильники. Напротив, хотел, чтобы ты знала – ежели родишь, я усыновлю. Я так рассуждаю: раз марсианец пришел к тебе в человеческом облике, значит, и дитя от него ничем не должно быть хуже человеческого. А у нас с тобой, сколько лет живем, нет детишек, некому достояние передать.

Настя даже всхлипнула от такого благородства и не без сожаления сказала:

– Спугнул ты его, Гаврюша, не будет тебе наследника.

Это очень огорчило Гаврилу. Почувствовав потребность глотнуть из припасенной бутыли, он выбрался из постели и собрался было отправиться на кухню. Но споткнулся обо что-то и растянулся на полу, изрядно ушибив локоть. Чертыхаясь, подбадриваемый Настиными сочувственными охами, Гаврила поднялся и включил свет, чтобы рассмотреть досадивший ему предмет. Это оказался обыкновенный мужской ботинок. Достаточно было одного взгляда, чтобы определить фирму, которая его произвела. Такой элегантный каблучище, такая радужная многоцветная окраска, такой солидный вес могли быть только у модельной продукции Заборьевского обувного завода.

– Господи, Настя! – воскликнул Гаврила, пораженный. – Ведь твой марсианец либо ограбил кого из наших, либо украл тело.

– Что ты, опомнись!

– Да, да. Давеча у Лутохиных рассказывали, будто марсианец может вселиться в наше, человечье тело. И так живет среди нас, а мы и не догадываемся, ушами хлопаем. Насть, а он тебе никого не напомнил?

Тут Настя наконец сообразила. Перед ее глазами возник Фантомас, прячущий под чулком обаятельную улыбку Жана Маре.

– Так ведь он в чулке был, – ответила она.

– Ах да. Но все-таки остальное...

– Что остальное?

– Фигура, походка... Никого не напомнили?

Настины мысли опять заметались.

– Пожалуй, Никодима Лукьяновича, – сказала она неожиданно для самой себя. И, сразу же спохватившись, добавила: – Разве что самую малость. Я и ошибиться могла...

Но Гаврила ее почти уже не слушал. Лихорадочно натянув штаны, не позаботившись застегнуть пуговицы на рубахе и завязать тесемки на ботинках, он рванулся к выходу.

– Куда ты? – успела вскрикнуть Настя.

– К ихней супруге, – донесся его ответ.

В несколько прыжков Гаврила одолел лестницу, добежал до телефонной будки, расположенной, к счастью, у самого их дома, рядом с продмагом, снял трубку, бросил десятикопеечную за неимением двух копеек, набрал 03.

– Милиция? – спросил он, услышав мужской голос. И, получив подтверждение, завопил: – Давай на выручку, браток! Марсианец у нас побывал! Украл тело... Поспешайте!

Швырнув трубку на рычажок, Гаврила помчался на пятый этаж, остановился у солидной, обитой красным дерматином двери, нажал кнопку. Раздался мелодичный звон на мотив "Вернись в Сорренто", и вспомнилось, что за обивку двери и установку звонка он содрал с Лутохина пятьдесят целковых. Послышались шаги, его осмотрели в глазок, дверь распахнулась.

– Это вы, Гаврила Никитич, – спросила Диана Лукинична, запахиваясь в халатик. – Что-нибудь случилось?

– Да в общем ничего особенного, – сказал Гаврила, переминаясь с ноги на ногу. – Только вот марсианец вселился в тело вашего Никодима и навестил мою Настю.

Гаврила ждал, что Диана рухнет в обморок, и готовился даже бежать звонить в "Скорую", но он недооценил своей заказчицы. Это была железная женщина. Она только поджала губы.

– Я подумал, что, если марсианец захватил тело вашего муженька, так Никодим Лукьянович ни за что не ответственны. Они же не по своей воле. Так что у меня к ним никаких, можно сказать, претензий. Вы не беспокойтесь, я в милицию позвонил, они схватят этого насильника...

Гаврила остановился, вспомнив, что второпях не сообщил дежурному по милиции адреса и фамилии не назвал: "Где же и кого они искать будут? А если даже найдут, как изгнать марсианца из лутохинского тела? А если изгонят, вернется ли Никодимов дух в свою обитель?" Будучи атеистом, Гаврила внутренне наморщился при необходимости употребить понятие "дух", но ничем заменить его не смог. И мелькнула у него мысль, что изгнанная марсианином душа едва ли вообще цела, следовательно, нет больше на свете самого Лутохина.

Он поднял на вдову сострадательный взгляд и хотел было осторожненько подготовить ее к трагическому выводу, но осекся, заметив, что Диана с интересом разглядывает его бычью шею и выпирающую из распахнутого ворота волосатую грудь.

– Вот как я поверила в марсианина! – сказала она, ловко сформировав из трех пальцев фигу и поводя ею перед самым Гаврилиным носом. – Сукин сын, Никодим, я давно догадывалась, что он мне изменяет, но не знала с кем. Что же, ты этого хотел, Жорж Данден! – И она потянула Гаврилу за рукав.