Текст книги "Часы для мистера Келли. Двое среди людей"

Автор книги: Георгий Вайнер

Соавторы: Аркадий Вайнер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

«Юрка? Жулик!»

Стас Тихонов постоял на углу, раздумывая, куда поехать сначала. Несмотря на то, что стрелки на часах в конце Страстного бульвара только начали свое неспешное путешествие к одиннадцати, было уже жарко. Тихонов подошел к киоску и попросил стакан воды с двойным сиропом. Он стеснялся своей любви ко всякого рода сластям и позволял себе такую роскошь, как двойной сироп, только когда был один.

Стрелка на часах прыгнула на четверть одиннадцатого, и Тихонов решился: «Пойду сначала к Мосину домой».

Накануне он говорил с участковым, битый час пытаясь от него узнать что-то о Джаге. Однако участковый, исполненный готовности быть полезным, ничего интересного сообщить не мог. Уже в конце разговора он вспомнил, что в одной квартире с Мосиным живет Нина Павловна Захарова – пенсионерка, общественница и «вообще отличная старуха».

– Может быть, она что-то скажет? Она же ведь лучше его знает, – заключил изнемогающий от жары толстяк участковый.

– А где он работает? – спросил Стас.

– Не знаю, – сокрушенно развел руками участковый. – Давеча, когда звонили, пошел в ЖЭК, а там даже справки с его работы нет…

Стас дважды постучал в дверь старого двухэтажного дома на Грузинской улице. Кто-то закричал в глубине квартиры: «Сейчас, сейчас, подождите, а то молоко сбежит…»

Дверь Тихонову отворила седая, аккуратно причесанная женщина с энергичным, подвижным лицом.

– Нина Павловна?

– Да.

– Здравствуйте. Я как раз вас и разыскиваю.

– Здравствуй, коль не шутишь. А искать меня нечего. Идем в комнату, побеседуем… Садись, садись, молодец, – усадила она Тихонова в кресло. – Рассказывай, с чем пожаловал. Ко мне ведь много народу ходит, – продолжала она, – у каждого свои заботы.

Старушка зорко глянула на Тихонова.

– Да ты из какого дома? Что-то я тебя и не припоминаю…

– Моя фамилия Тихонов, Нина Павловна. Я из милиции. Пришел к вам по государственному делу, за советом. Поможете?

– Вон что-о! – протянула Захарова. – И старуха понадобилась для дел-то государственных?

– Прямо уж и старуха! – льстиво сказал Тихонов. – Вам шестидесяти-то, наверное, нет!

– Ты мне турусы не подкатывай, – засмеялась Захарова. – Ишь, кавалер нашелся! Показывай документ свой да и выкладывай, зачем пришел?

Тихонов предъявил Захаровой удостоверение и попросил рассказать все, что ей известно, о Мосине.

– Юрка? Жулик, – убежденно сказала Захарова. – Я о нем участковому не раз говорила, а он все одно: «Проверим, проверим…»

– А почему вы думаете, что Мосин жулик? – осторожно спросил Тихонов.

– Да как тебе сказать, – задумалась Нина Павловна. – За руку я его, конечно, не ловила. Только «не пойман – не вор» – это жулики сами себе поговорочку придумали, – так же убежденно продолжала она. – Сидел он дважды? Сидел. А теперь что? К людям гости ходят как гости, а к нему: «Юр, выдь на минуту!» Пошепчутся на лестнице минут пять – и до свидания. Да и названье себе бандитское взял – Жиган, что ли?

– Джага? – подсказал Тихонов.

– Во-во, Джага, он самый. Теперь еще: семья их – пять человек, работает Юрка один, а как пришел из тюрьмы, все новое домой тащит: и костюм, и пальто, пианину привезли, холодильник новый, другую всякую всячину. А тюрьма, сам знаешь, не заграница. Откуда, спрашивается, барахло-то? Факт, жулик! – непреклонно закончила Захарова.

– Нина Павловна, а не заметили вы случайно, не было среди его гостей хромых? – спросил с надеждой Тихонов.

– Хромых? Нет, чего не видела, того говорить не буду. Хромые к нему вроде не приходили.

– А вы не знаете, где Мосин сейчас работает?

– Как не знать! Знаю. На часовом заводе не то монтером, не то слесарем. Дуська, его сестра, на кухне говорила.

Прощаясь, Тихонов оставил Захаровой свой телефон.

– На всякий случай. Если вам что-нибудь интересным покажется или хромой пожалует, звякните нам.

– Да уж чего, – ответила Захарова. – Конечно, звякну, труд небольшой, а телефон у меня личный…

«Умная старуха, – спускаясь по лестнице, думал Тихонов. – И тактичная какая: даже не спросила, в чем, мол, дело».

Возвращение в историю
(третий – лишний)

Да, от радости тоже может быть инфаркт. Бледные щеки Балашова покрылись неровным пятнистым румянцем. Он смотрел, не поднимая головы, в полированную крышку стола и, чтобы не было заметно дрожания его пальцев, разглаживал бумажку, исписанную круглым падающим почерком Крота: «П. В. Коржаев, 1898 года рождения, русский, постоянно прописан в городе Одессе, улица Чижикова, д. 77, кв. 112».

«…Все, раскололи старика. До исподнего. Значит, я был прав. Точно угадал. Молодец, Балашов, молодец. Хорошо, что не выдал Коржаеву уже приготовленный товар. Так-так, этот гость хочет вывезти полный комплект деталей нескольких тысяч „Столиц“. Все понятно. Там, у себя, Гастролер их соберет и беспошлинно сбудет. Да по тройным ценам. Вот это бизнес! Он же хапнет на операции не меньше четверти миллиона! Часики-то советские у него из рук расхватают, за две недели уйдут. Дешевле швейцарских гнать будет. А что швейцарские? Красиво? Так наши не хуже. И паблисити отличное – русская икра, русские часы, русские спутники! Да что там говорить – их в СССР сотнями тысяч закупает самая солидная фирма на Западе – „Тайм продактс лимитед“. Мистер Уильям Келли знает, что и где покупать… Но этот-то змей! Какой размах, фантазия какая! Вот это партнер!

Теперь надо вывести из этой игры Коржаева. Судя по информации Крота, Макс держит старика за горло. Ну, это от стариковской темноты, от дикой жадности Коржаева. Все-таки старичок при всей его ловкости типичный анахронизм. Этакий Гобсек с Малой Арнаутской. Выпал из времени лет на сто. Не понимает, что он для Гастролера дороже матери родной, что Гастролер ему крошки сухие с жирного пирога бросает. Гастролер с ним в правильном ключе работает – в строгости держит. А этот старый дуралей боится, что иностранец к кому-то другому переметнется. Дурак! Этот закордонный волк его наверняка не один год искал, пока нашел. Но старичок-то каков, орел – грудь куриная! На моих, на балашовских, плечах хотел устроиться, дурашка…»

– Ну ничего, скоро тебе там станет неуютно…

– Что? – спросил Крот.

Балашов так задумался, что не заметил, как последние слова произнес вслух.

– Мы с тобой одно целое: я – голова, ты – руки. До тех пор пока руки будут слушать голову, им ничего не грозит. Понятно?

– Не совсем.

– А вот сейчас поймешь совсем. Ведь ты, Крот, очень хотел бы избавиться от меня и жить как хочешь? А?

– Да почему же? – притворно возмутился Крот.

– По кочану и по кочерыжке. Потому. Хотел бы – и точка. И не ври. Только без меня ты ни на шаг. Деньги тебе даю я, документы тебе достал я, где жить – тоже нашел я. Но самое главное – это деньги. Деньги могут дать все: удовольствия, независимость, наконец, свободу. А тех денег, что я тебе даю, может в лучшем случае хватить только на удовольствия. Свобода, брат, она до-орого стоит! А раздавать деньги просто так не в моих принципах. Поэтому деньги – выкуп за свободу – ты должен заработать.

– Какая же может быть свобода, когда у меня каждый мент в глазах двоится?

– У меня есть врач, который полностью изменит твою внешность. Сделает пластическую операцию. А кожу на пальцах он тебе сожжет кислотой и пересадит новую шкуру. Я достану железные документы, и с приличными деньгами ты осядешь где-нибудь на глубинке, пока на тебя какая-нибудь амнистия не свалится. Ну, что, красиво?

– Куда как…

– Но это все надо заработать, потому что я не собес и благотворительностью не занимаюсь.

– Что же, мне свою душу за это продать вам, что ли?

– Нужна мне больно твоя душа. Я гнилым товаром не торгую. Я тебе уже сказал: мне нужны твои руки, ловкость и смелость.

– Ну и что?

– Через пару месяцев поедешь в Одессу и уберешь старика.

– Как это?

– Вот так. Совсем. Начисто!

– Да вы что, Виктор Михалыч? Шутите?

– Шутками пусть занимаются Штепсель и Тарапунька, а у меня дела не ждут, шутить некогда. Ну как, хватит у тебя духу купить себе свободу?

– Виктор Михалыч, это же мокрое дело. За него вышку дают!

– Дают дуракам. А я предпочитаю с дураками дела не иметь. Умно сработаешь – тебе наши замечательные пинкертоны только соли на хвост насыплют…

– Но ведь старика можно просто вышвырнуть из дела! У нас же теперь все козыри в колоде. А если вздумает фордыбачить – прищемлю его где-нибудь, так он сюда дорогу забудет!

– Эх, мальчишка ты еще, Крот, право слово…

Балашов напряженно думал: приоткрыть ли Кроту немножко карты или играть втемную? Крот парень вострый. Он может почувствовать в колоде крап. Тут можно переиграть, и Крот просто сбежит. Решился.

– Слушай меня, Гена, внимательно. Большое мы с тобой дело накололи. Если сделаем его как следует – надолго можно будет успокоиться. Но ошибки в нем быть не может, иначе оба сгорим дотла. И все-таки дело того стоит. Ты слышал, о каких деньгах они договаривались?

– Слышал. О долларах вроде.

– Вот именно. О долларах и английских фунтах. Есть еще у нас кое-где троглодиты, надеются, что Советская власть не вечная, вот они за большие деньги валюту эту покупают. Не знаю, как им, а нам с тобой, Геночка, видать, до этих времен не дожить. Вот мы деньги Гастролера им переплавим – пусть идиоты их по кубышкам гноят. Мы-то с тобой и на советские отлично поживем. Улавливаешь?

– Чего уж тут не улавливать.

– Так вот, старика из дела мы выпихнуть не сможем. Если послать его сейчас к черту, то он сможет по своим каналам связаться с Гастролером и перенести встречу – только мы его и видели. Если мы их накроем во время встречи, то получим с этого гроши: во-первых, переговоры будет вести старик, а он уже впал в детство и не сможет с этого залетного сорвать даже трети того, что смогу я. Во-вторых, придется делиться этим немногим с ним – и получим мы за все наши страхи, за весь риск, да и за товар-то за наш собственный кукиш с маслом. Но это все колеса. Самое главное в другом. А что, если старик со зла донесет на нас? А? Как тебе нравится переодеть дакроновый костюм на лагерный бушлат? Вот такие пироги. Так что, думай – и поскорее.

– А когда ответ давать?

– Ну, времени у тебя, Крот, полно. Ответ мне можешь дать через… через… минут пять. Достаточно?

– Сколько? – тихо переспросил Крот.

– Пять. Пять минут! Наш с тобой старый контракт действует еще пять минут, после чего или автоматически пролонгируется, или навсегда – я это подчеркиваю – навсегда расторгается.

– За горло берете?

– Дурачок. Зачем же так грубо? Просто поворачиваю тебя лицом к солнцу. Думаю, что тебе есть смысл согласиться. Это по-дружески.

– А что мне еще остается?

– Да, скажем прямо, выбор у тебя небогатый. Так как же?

– Хорошо. Я согласен. Сколько?

– Вот это уже деловой разговор. Только о деньгах беседовать сейчас бессмысленно. Ты знаешь – я тебя никогда не обижал.

– Это верно…

В это мгновение Крот тоже подписал себе приговор. Ему невдомек было, что Балашов и не думает перепродавать валюту. Балашов сам ею распорядится. И там, куда он собирался податься, ему такой компаньон, как Крот, был не нужен.

ВЕСЬМА СРОЧНО!

Москва, Петровка, 38

Старшему инспектору тов. Тихонову

Центральная справочная картотека сообщает, что проверяемый Вами гражданин Ланде Генрих Августович (он же Орлов, он же Костюк Геннадий Андреевич), отбывая срок наказания по приговору Мосгорсуда за спекуляцию часовой фурнитурой, 19 декабря 1963 года совершил побег из мест заключения и в настоящее время объявлен во всесоюзный розыск.

Пальцевый отпечаток на представленном Вами снимке идентичен отпечатку среднего пальца правой руки Ланде – Орлова – Костюка (дактилокарта Ланде, архивный № 78162).

Справку наводила Архипова

– Красиво! – Тихонов положил на стол голубой листочек справки. – В нашей разработке появляются все новые звенья. Ну, а ты что обо всем этом полагаешь, Сережа?

– Мне ясно пока одно: связь Джаги с Коржаевым – явление не случайное, – пожал плечами Приходько. – Я не могу еще это доказать, но уверен, что между ними стоял Ланде – Костюк, который, очень возможно, и отправил Коржаева к праотцам. Но вот зачем? Почему? Непонятно. И какова здесь роль Хромого?

– Видишь ли, то, что эти два прохвоста и раньше промышляли часами, снова наводит на мысль о Хромом как о деятеле часовой промышленности. Уж очень заманчиво поверить, что мы его найдем где-то на циферблатной ниве…

– Попробуем…

Возвращение в историю
(Снова пузырек из-под валокордина)

«Это верно», – сказал тогда Крот. Деваться все равно некуда. Балашов держит его так за горло, что не пикнешь. Бежать из Москвы? А куда? Ткнуться не к кому. А с его паспортом куда-то пристроиться работать и думать нечего. Сразу возьмут на казенный харч. Да и что он может работать-то? Сроду специальности не имел. Шофером бы пойти к какому-нибудь начальнику на персональную. Водит машину он отлично. Так персональных машин мало. На самосвал? За полторы сотни в месяц? Ну это пусть у них робот за полторы сотни баранку крутит. Не дождутся. Обратно же, права шоферские надо получать в милиции, а он с нею дела иметь не желает. Так что выхода никакого. Впрочем, есть еще один выход – пойти на Петровку, 38 и поколоться. Сдать дочиста Балашова, сказать, что осознал, мол, хочу искупить вину, вон какую крупную птицу вам доставил. „Хорошо, – скажут они, – а что он за птица?“ Тырь-пырь, а сказать-то нечего! Ничегошеньки я серьезного про него не знаю. А сам Балашов не из того теста, чтобы колоться. Скажу, – допустим, что возил какие-то пакеты в разные города. Кому возил? А черт их знает! На вокзалах и в аэропортах встречали, пакеты забирали и отдавали пакеты поменьше – с деньгами. Тут Балашов и скажет: „Кому вы, дорогие товарищи менты, верите: мне, честному, ничем не опороченному человеку, или этому беглому каторжнику, которого я первый раз в глаза вижу?“ Покалякают с ним, побалакают и отпустят: сейчас ведь демократия настала – без доказательств ни-ни-ни! А я поеду свой старый срок отсиживать, да с новым довеском. Вот те и все дела. Нет, некуда мне деваться. Придется через пару месяцев поехать в ласковый город Одессу и выписать старику путевку в бессрочную командировку. Только Балашов зря полагает, что я лишь для него туда поеду. Уж если заскочу на хату к старому хрычу, заодно его бебехи пошарю. Не может того быть, чтоб он не держал каких-нибудь алмазов пламенных в своих лабазах каменных. Глядишь, пофартит, так, может быть, мне Балашов со всем своим делом на черта сивого не нужен будет…»

Крот не знал, что Коржаев свои алмазы в комнате не держит. Он не знал даже, что старик снова вернулся в Москву и договаривается сейчас по телефону с Балашовым о встрече…

– Виктор Михайлович! Это я, Коркин, здравствуйте!

– Дорогому Порфирию Викентьевичу мой привет и уважение! Вы где сейчас?

– На вокзале. Могу ли я ехать к той любезной девушке?

– Я же вам сказал, что это жилье покуда прочно зарезервировано за вами.

– И великолепно-с. Я сейчас же туда направляюсь и надеюсь вскоре видеть вас там. Как с нашими делами?

– Поговорить надо.

– А что, возникли осложнения? Я уж было позаботился об интересующих вас вещах…

– Ну, это не по телефону! Скоро приеду. – Балашов усмехнулся: «Закрутился, милый».

– Буду ждать. С нетерпением-с.

Балашов положил трубку и с тревогой подумал: «Как бы он там на Крота не наткнулся. Я, правда, запретил Кроту там сейчас появляться, но с этого барбоса всего хватит». После визита Гастролера в дом Лизы Балашов велел Кроту вернуться обратно на старое жилье, в Останкино. Кроту это было явно не по душе, но он подчинился.

Дверь Балашову открыл Коржаев:

– Подумайте, какая жалость, девушка Лиза только что ушла по своим делам.

Здороваясь со стариком, Балашов невольно подумал: «Врет, конечно, сволочь. Сам ее отправил. Обвык здесь, уже распоряжается, как хозяин. И все это за мои же деньги. Погоди, ты все эти счета оплатишь».

Коржаев достал из саквояжа бутылку вина. Балашов усмехнулся: «Ишь, гуляет! На бутылку „Червоне“ за 77 копеек расщедрился. Интересно, сколько за эту гнусную бутылку он постарается с меня содрать? Но твоя карта, родной, бита! Ничего ты больше с меня не возьмешь».

– У меня неприятности, Порфирий Викентьевич. Сейчас проводится большая ведомственная ревизия. Винтика вынести нельзя. Боюсь, как бы не докопались до моих прежних дел.

Коржаев истово перекрестился на фотографию Марчелло Мастроянни в углу.

– Господи, спаси и помилуй! Что же делать, Виктор Михайлович? Если вы мне не обеспечите товар по оговоренному списку к пятнадцатому июля, вы меня без ножа зарежете!

– Почему? – простовато удивился Балашов. – Вот бог даст, пройдет ревизия благополучно, к концу лета весь товарец в полном объеме я вам и представлю.

– Да к какому, к черту, концу лета! Вы что, спятили? Мне нужен товар к пятнадцатому июля, а иначе выкиньте его хоть на помойку!

– Прямо уж на помойку, – продолжал удивляться Балашов., – Наши детальки круглый год нужны для мастеров-леваков.

– Да какие там леваки, что вы мне ерунду городите!..

Балашов даже привстал на стуле. Но Коржаев уже спохватился и с прежним возмущением продолжал:

– Я с солидными людьми дело имею и не могу их дурачить, как мальчишек. Если было обещано к пятнадцатому, значит должно быть к пятнадцатому. Я им ваши ревизорские ведомости вместо деталей не могу предложить! Я их даже предупредить не смогу!

Сейчас они были похожи на двух боксеров, сильных, но боящихся друг друга. Здесь можно выиграть одним ударом. Но удар этот должен быть нокаутом. Они легонько молотили друг друга, уклонялись, делали выпады, отходили, и каждый наливал руку злобой, чтобы ударить наповал.

Балашов построил уже свою схему атаки: если старик категорически откажется от поставки в конце лета, значит, у него других каналов связи с Гастролером нет. Тогда вариант с его убийством надо придержать. Хотя Крот – это Крот, но все равно уж очень опасно. Шум большой может быть. Попробуем подработать что-нибудь попроще. А если согласится, значит он может связаться с закордонным купцом еще каким-то способом. Тогда старику надо будет умереть.

Коржаев не был подготовлен к этому бою и на ходу готовил контратаку. «Максу я передал приблизительно одну четверть всего товара. Он уже вложил приличные деньги в это дело, не считая поездок сюда, и вряд ли так легко откажется от всего. Но заработок мой он порежет наверняка. Только знать бы заранее: на сколько? Так, чтобы с этого проклятого осла снять сумму вдвое. Процентов двадцать снимет Макс, а? Дождусь его здесь в июле и перенесу окончательную встречу на сентябрь. Пожалуй, если хорошо поторгуюсь, еще заработаю на этом…»

– Что же, так вы мне ничего и не передадите сейчас? – сварливо спросил Коржаев.

Балашов думал одно мгновение.

– Вот только эти десять тысяч аксов. Я их снял еще до ревизии, – сказал он, протягивая Коржаеву пузырек из-под валокордина, наполненный крошечными металлическими детальками.

– Ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок, – уже откровенно грубо заявил старик. – Вы своей несобранностью поставили меня перед непреодолимыми трудностями. Да-с! Я вынужден буду выплатить своим контрагентам огромную неустойку. И все из-за вас!

– Но при чем здесь я? – развел руками Балашов, напряженно размышляя: «Откладывает встречу, значит каналы связи могут быть». – Ведь не я же назначил в своей мастерской ревизию…

– Ох господи помилуй, да когда же вы станете деловым человеком? Никого ваши объективные причины не интересуют. Они входят в естественные издержки коммерческого риска. Поэтому вы вместе со мной должны будете разделить тяжесть неустойки.

– А сколько это будет? – настороженно спросил Балашов.

Коржаев на минуту задумался. Пошевелил губами:

– Половина вашего гонорара.

– Что-о? Да мне же получать тогда нечего будет!

– А мне будет чего?.. По-вашему, выходит, что я, в мои-то годы, должен из-за вас мотаться по всей стране задаром? Заметьте, что мне суточных и проездных никто не платит.

– Ну, треть, я еще понимаю…

– Минимум – сорок пять, иначе все придется отменить.

– Помилосердствуйте, я же еле расплачусь со своими людьми.

– Хорошо. Сорок процентов, и давайте кончим этот разговор.

Балашов тяжело вздохнул:

– Давайте…

Коржаев отпил глоток теплого мутного вина и сказал:

– Обо всех возможных у меня изменениях я вам напишу.

Балашов мгновенье подумал.

– На мой адрес лучше не надо. Видите ли, у меня молодая и ревнивая жена, обладающая скверной привычкой читать мою корреспонденцию. А поскольку я ее не посвящаю в свои дела, то ей лучше ничего и не знать. Запомните такой адрес: «Большая Грузинская улица, дом сто двенадцать, квартира семь, Мосину Ю.». Он мне сразу же передаст.

– А он не любопытный?

– Все, что захотите передать мне, пишите ему. Это абсолютно надежный, мой человек. Я вам как-то говорил о нем. Это Джага. В письме к нему так и обращайтесь, я буду знать точно, что оно от вас. Тогда и подписывать вам не надо будет.

– Хорошо, в случае чего я буду иметь в виду этот почтовый ящик.

Коржаев проиграл бой окончательно. Когда он затворил за Балашовым дверь, его одолели неясные сомнения. Этот человек хоть и лопух, но какой-то уж очень скользкий. Непонятно почему, но он вызывает подозрение. Нет, надо быть с ним осторожнее. Коржаев только не знал, что у него почти не осталось на это времени. Той же ночью он вылетел в Одессу.

А Балашов сидел в это время у Крота в Останкине.

– Осталось мало времени. Сегодня я говорил со стариком, и мне кажется, что он уже не сможет предупредить Гастролера. Хоть он и ничего не сказал мне, но вот тебе голову на отсечение, если я ошибаюсь: к приезду Гастролера он вернется сюда, чтобы его встретить. Видимо, он не может сидеть здесь и дожидаться его.

– И что?

– Ничего. Просто давай обсудим, как лучше с ним кончать. Ты вообще-то готов? Или как?

– Готов, – безразлично сказал Крот…