Текст книги "На темной стороне Луны"

Автор книги: Георгий Вайнер

Соавторы: Леонид Словин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Он сунул руку под пиджак, рифленая рукоять пистолета мгновенно, привычно легла в ладонь. Но Большой Кореец сидел. А тот – стоял. И уже скинул с тарелки салфетку, под которой лежал на сливочно-розовой поджаристой лепешке «Макаров».

И счет на секунды – более быстрые, чем те, что насекала электронная ручка, – был против Пака. Потому что стрелять сидя он не мог: прямо по линии огня перед ним был парень в куртке – он-то скорее всего и привел за собой убийцу, еще дальше – беспечный иранец и оцепеневшая от ужаса девка.

Какие отчужденные лица у убийц, успел подумать Кореец и стремительно опрокинулся назад, поднимая коленями на себя столик. Хрупкий пластмассовый щит, ничтожная преграда, отчаянная попытка Корейца выиграть хоть две секунды. Расчет на чудо. Надежда на судьбу. Мечта о спасении. Мольба о жизни. Об уходящем чуде жизни. Господи, как давешние куры. Безнадежный полет без головы… Чудес не бывает…

Пуля вошла Корейцу в грудь еще до того, как он завершил свой отчаянный кульбит, подкинула в воздухе и тяжело швырнула на доски настила.

Он уже не слышал грохота выстрела, как и своего отчаянного горлового крика:

– А-а-и-и! А-аи-и!..

И еще крик его не стих, как тупую душную немоту в кафе разрубили еще два выстрела – убийца стрелял в спину парня, зажавшего от ужаса голову руками. Парень ватно ткнулся лицом в ноги лежащего Пака, коротко захрипел и умер. На голубовато-серой, застиранной джинсе мгновенно проступили два черно-красных пятна.

Очень тихо было под навесом. Чуть слышно булькала вода в пруду, куда стекал темный ручеек из-под перевернутого стола, и там уже толкались, суетились, разевали щелястые рты сазаны. Повар с помертвевшим лицом вытянулся на раздаче рядом с официанткой, бессмысленно-судорожно запахивающей на себе грязный халат, будто она враз ужасно озябла. Никто из посетителей и не пробовал шевельнуться.

Убийца взял с тарелки лепешку, надкусил ее, проглотил кусок, бросил лепешку в воду и пошел к выходу.

Когда он проходил по мосткам, в пруду что-то громко плюхнуло, булькнуло – не то рыба плеснула, не то упало что-то. Никто из сидевших под навесом даже не обернулся.

Через минуту на шоссе послышался шум отъехавшей от «Чиройли» машины.

Из газет:

«Отъезд товарища Л. И. Брежнева из Москвы

Из Москвы на отдых отбыл Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев…»

Ехали быстро. Через ветровик в машину врывалась струя воздуха, толстая, горячая и плотная, как батон вареной колбасы. Мчались с сумасшедшей скоростью по привычке – нужды в этом никакой не было, ничего изменить уже было невозможно. А специалистов в кафе «Чиройли» и без них уже предостаточно.

Вся надежда на то, что Большой Кореец придет в себя и шепнет – зачем, почему, к кому погнал он в такую даль, среди бела дня, ничего заранее не сказал Туре, никого не предупредив…

Поля хлопчатника по обе стороны шоссе белели ровными рядами понарошечных волн, будто вечернее море, разрыхленное береговым ветерком.

– Давай-давай… – приказал Тура, скрипнув зубами.

Фигурки с кетменями всплывали и тонули в междурядьях волн, будто усталые пловцы в полосе прибоя. Оставалась лишь горячая, плоская до самого горизонта лепешка земли да бесконечные линии электропередачи, расчертившие небо геометрическими штрихами во всех направлениях под немыслимыми острыми углами друг к другу.

«Шорк, шорк, шу-шу-шу» – пели с шипением и гулом на дороге колеса. «У-у-у-гу» – утробно-низко, на одной ноте выл двигатель – в его завывающем реве была огромная сила и тупое упорство.

– А все-таки хорошо, что мы не вернули двигатель, товарищ подполковник, – заметил неожиданно Алик тоном, в котором слышалось плохо скрытое торжество. – Разве на старом мы бы держали такую скорость?

– Как не вернули? – повернулся к нему Тура.

– Завгар сказал: «Пока поезди…»

Тура помолчал, судорожно вздохнул, как всхлипнул – с ним такое случалось, когда он сдерживал в себе взрывной всплеск гнева, очень медленно спросил:

– Ты начальнику Мубекирмонтажа намекнул, конечно, что это я прошу движок?

– Да упаси Бог! – заерзал Алик. – Мне Фархад, водитель Назраткулова, сказал, что у них там на складе есть неработающий электрогенератор с новым движком…

– Это я знаю! – отрезал Тура.

– Ну да, я и сказал начальнику Мубекирмонтажа, что пока, мол, валяется исправное оборудование без дела, хорошо бы для государственного интереса снять движок, пока его не украли. Нам, пока фонды не спустили, без хорошего движка на оперативной машине – хоть стой, хоть падай…

– Да слышал я всю эту галиматью! – крикнул Тура, передразнил: – «Пока валяется… пока не украли… пока поезди…» Я же тебе приказал вернуть?

– Не успел, товарищ подполковник, – шофер Алик явно не понимал, какие серьезные последствия могли проистечь из его ловкости. – И то сказать, если б я себе взял. А то на государственную машину! Со старым двигателем мы бы сейчас знаете где были? Да и о вас я заботился, Тура Халматович! Начальник розыска области – а ездите на какой-то лохматке!…

– Завтра чтоб двигатель был в тресте!

– Слушаюсь!

Алик что-то проворчал, включил радио. Пел Шерали Джураев, которого Тура выделял среди других популярных артистов. Но сейчас казалось, что его голос будто жарко колышет облепившую со всех сторон горячую сухую массу воздуха.

Мубек объехали стороной, сэкономили километров двадцать.

Дорога впереди дымилась от жары, на асфальт было горячо смотреть. Несколько часов назад в этом туманном мареве пролетел Кореец.

«Почему Пак не сидел у меня в кабинете, в управлении, как договаривались, а помчался в кафе „Чиройли“ – „Красота“? За шестьдесят с лишним километров от Мубека, почти на границе с соседней республикой?! Дежурный не мог ничего об этом сказать. По службе или по личным делам? Кореец не мог просто сорваться и уехать! Он обязательно предупредил бы. Из-за чего же могла возникнуть перестрелка?»

Иногда мысли Туры без видимой связи перескакивали на разговор с Тулкуном Азимовым.

Конечно, могли ехать и «дальнобойщики»…

Так называли здесь шоферов, ворочающих не только рулем, но и большими деньгами на дальних рейсах с ранними фруктами. Вместе с жуликами-руководителями автохозяйств и продажными бланками путевок и толстым рублем в кармане вертели они крутые дела. Короли кривой дороги…

Только незачем им ехать на Дарвазу. Путь «дальнобойщиков» из Дарвазы! Мимо «Золотого моста»…

Про «Золотой мост» через сбросовый оросительный канал в двадцати километрах от Дарвазы, где находился пост ГАИ, ходили легенды. Поговаривали, будто «дальнобойщики» редко переезжали его по одному, а собирались пять-шесть машин к ночи поближе, вручали кому-то из гаишников пятьсот – шестьсот рублей, и тот «проводил» караван по мосту. Неизвестно только – кто давал и кто брал.

Так ли было или иначе – самому Туре не было случая в этом убедиться. Да и никогда не относилось взяточничество к линии уголовного розыска. Не наше это дело, как говорится…

«Дальнобойщики» не ходят на легковых. Невыгодно. Нет, не левые фрукты возили по беспутью мимо Урчашмы.

Похоже, что человек, поперший на «Волге» через степь вместо дороги Урчашма – Дарваза, имел все-таки отношение к тому, чем занимается Халматов…

– Вода, – сказал Алик еще обиженным голосом, но не обратить внимания Халматова на мираж было выше его сил: – Вода – обман…

На самом солнцепеке впереди появились чистые, чуть зеленоватые лужи. Дальше переливалась обширная лагуна. Вода текла по асфальту. Идущие впереди машины плыли, отражаясь длинными продолговатыми тенями в воде. Вместо брызг из-под колес вырывались ослепительные блики.

Ехали быстро. Вот-вот должен был появиться Седьмой магистральный канал, а там до «Чиройли» было уже рукой подать. А конца-края зеленому заливу несуществующего потопа было не видать. По мере приближения вода впереди отступала, они никак не могли ее настичь.

«… Что могло привести Пака в „Чиройли“? Я точно знаю, что это кафе никогда у нас не фигурировало…»

Халматов думал как розыскник. Он по-другому и думать-то не умел.

«… Явка, подскок на задержание, контрольная встреча, свиданка „накоротке“ – пошептаться или кого-то пугануть. Больше ему там нечего было делать. Но тогда бы я знал об этом». Пак был его заместителем, одним из его сотрудников, таким, как он сам, Тура, как другие, кто подписался жить странной этой жизнью и был специально подготовлен к ней и обучен.

И тут Тура вдруг впервые подумал о Большом Корейце – огромном молодом мужике, безнадежно смелом и бесконечно хитром, в которого, разорвав кровеносные сосуды, нервы и мышцы, всадили несколько часов назад заряд свинца.

– О-о-о!.. – вырвалось у него громко. – О-у-о!..

И стон этот был страшен, как хрип подраненного тигра.

– Вам плохо, устоз? – обернулся к нем Алик, на сердце у которого было легко: всеми правдами и неправдами он решил сохранить новый двигатель, ни в коем случае не отдавать Мубекирмонтажу.

– Давай-давай, – очнувшись от воспоминаний о Паке, как от обморока, сказал Тура. – Гони во всю мочь…

Сообщение о стрельбе в «Чиройли» поступило одновременно двум райотделам, граничащим вдоль автомобильной дороги. Третье, чуть запоздав, попало в райотдел соседней области, граница с которой проходила неподалеку. Поэтому на месте происшествия оказались сразу несколько оперативных групп и столько же машин «скорой помощи».

Тура еще издали увидел сиренево-синюю мигающую круговерть тревожных огней – обочины шоссе были заняты машинами с номерными знаками Мубека. Колонна, в которой двигалась «Волга» Халматова, шла между ними в узком коридоре, заполненном запахами горячего железа, краски, бензина. Водители снижали скорость, чтобы все лучше увидеть и запомнить, не обращая внимания на нетерпеливые окрики и энергичные отмашки инспекторов госавтоинспекции.

– Проезжайте! Проезжайте, не задерживайте!.. – крикнул один из инспекторов Туре, заметив, что его шофер собирается припарковаться. – А-а… – узнав Туру, он махнул рукой.

– Сюда, – показал Халматов, не обращая внимания на инспектора.

Машину удалось поставить только в самом конце стоянки, над прудом. Напротив, под деревом, Халматов увидел машину Пака. «Москвич» стоял у самой обочины. Все места кругом были заняты транспортом, сбоку, рядом, стояла патрульная машина ГАИ.

«… Пак не поставил бы машину бочком, если бы место это рядом было свободным, – сразу заметил Халматов. – Патрульная машина стоит на месте другой, рядом с которой припарковался Пак. Та машина ушла…»

Стараясь подавить невольное чувство вины за то, что он, начальник розыска области, приехал на место преступления последним, Тура двинулся к залитым зноем мосткам. Мутный пруд пузырился, казалось, вот-вот закипит.

В кафе было тихо. Осмотр места происшествия уже закончился. Тура сразу это понял. Зря, выходит, так напрягал Алик свой мотор от электрогенератора. За центральным столиком против раздачи начальник следственного отделения дописывал протокол.

– Тура Халматович…

К нему подошел начальник райотдела Равшан Гапуров – Чингизид, как его иногда называли за глаза, – тяжелый, без шеи, медлительный, слегка косивший черным красивым глазом. От этого у Гапурова был всегда сонный вид – прекрасный камуфляж для деятельного, властно-резкого, очень умного милиционера. Тура всегда помнил об этом – когда-то они котировались оба на должность начальника областного уголовного розыска. Тогда Эргашев предпочел Туру. Оба об этом никогда не забывали, хотя и не соперничали открыто.

Халматов перебил его:

– Пак жив?

– Жив. Генерал добился вертолета, их сразу отправили, – обстоятельно, как всегда, принялся объяснять Гапуров. – Но парень этот, с Корейцем который был, – тот сразу умер. Личность пока не установлена. А Пак сейчас в Мубеке, в областной больнице. Там старший оперуполномоченный из министерства. Если Пак придет в себя, он с ним пошепчется…

– Как его состояние?

– Очень тяжелое, – вздохнул Равшан.

– А ранений?

– Одно. Но опасное для жизни – в грудь. У того, кто убит, два ранения.

– Гильзы нашли? Из чего он стрелял? – допытывался Тура.

Гапуров тяжело отдувался. Как оказавшемуся старшим по должности и званию среди прибывших, ему пришлось возглавлять розыск по горячим следам, взять под контроль первоначальные мероприятия. Не дожидаясь приезда Туры, он ввел в действие систему поиска, переход на усиленный вариант несения службы личного состава региона, закрытие дорог, досмотр общественного и личного транспорта. Информация за его подписью легла и на стол министра, к вящему неудовольствию прибывшего всего на несколько минут позже заместителя начальника Мубекского областного управления Назраткулова.

Теперь, с появлением Халматова, в соответствии с неписаными правилами службы, Равшан подчеркнуто-скромно, но с достоинством освобождал центральное место, отходил слегка в сторону, на второй план.

– Преступник стрелял из «Макарова». Нашли две гильзы. Я направил их с нарочным в Ташкент – пусть проверят по гильзотеке. Может, когда-нибудь проходили по какому-то делу.

– Третьей нет?

– Пока нет. Может, в пруду.

– Если не обнаружит металлоискатель, нужно подумать, как спустить воду.

– Вы правы.

Они подошли к поваленному столу в углу, где все произошло. Всюду здесь виднелись следы крови, кровавые ватные тампоны.

На соседнем столе лежала лепешка, несколько шампуров с шашлыком – увядшие, заветренные куски неаппетитного мяса на шпажке.

– Это преступника, – сказал Гапуров. – На тарелке не осталось отпечатков. Пак сидел здесь… – Он показал на валяющийся в углу стул.

– А второй?

– Тот, что скончался? Напротив… – Равшан, может быть, ввел бы Туру в курс событий обстоятельнее, но он и сам знал мало.

– Как этот парень оказался с Паком? Вместе приехали? – допытывался Тура.

– Нет. Свидетели слышали, как он спросил Корейца: «У вас не занято?» Пак сидел один.

– Что он здесь делал? Неизвестно? – пристреливал вопросами ситуацию Тура.

– Пока нет…

– Пак сказал дежурному, что едет в «Чаройли»?

– Нет. Предупредил только, что будет примерно часа через три.

– Сайда еще ничего не знает?

– Нет. Мы решили, лучше ей пока не говорить.

У входа показалось несколько офицеров. Халматов увидел заместителя начальника управления полковника Назраткулова, желчно-худого, со скучным невыразительным лицом. Тура заметил брошенный на него недовольный взгляд. Отвернулся снова к Равшану.

– А что свидетели?

– Опознать не могут, – Гапуров помолчал. – Правда, мы говорили с ними только накоротке…

– А повар? Официантка?

– Придорожное кафе! Мне кажется, боятся говорить. По-видимому, он был прав.

– Преступник был на машине?

– Скорее всего. Но точно никто не знает.

– А погибший?

– Без машины. Видимо, с попутной, кто-то подвез. Не знаем даже, откуда он ехал, куда. В Мубек? Из Мубека?

«Что делал Пак в кафе? – снова подумал Халматов. – Он оставался за начальника розыска. Что его привело сюда? Почему никому не сказал, даже дежурному?»

Тура отошел. Напротив входа молоденький оперуполномоченный [3]3
  Должности оперативных работников уголовного розыска и ОБХСС даны в их сегодняшнем наименовании – «старший оперуполномоченный», «оперуполномоченный», в момент описываемых событий соответственно: «старший инспектор», «инспектор». (Прим. авт.)


[Закрыть]его отдела, почти мальчик, родственник Гапурова – Алишер писал рапорт: он побеседовал с шашлычником – теперь выписывал из блокнота сообщенные ему приметы преступника. Рядом, на газете, лежали вещи. Халматов подошел к столу. Бумажник и удостоверение Пака, авторучка. Тура открыл бумажник – из-под слюдяной обложки на него взглянула фотография Сайды.

На вмонтированном в авторучку табло скакали цифры, отмерявшие секунды, однообразно-беззвучно мигали они. Что-то безжизненное, пугающее было в этом безмолвном непрекращающемся течении времени. Тура привык, что часы тикали.

– Чье это? – Халматов показал на спортивную сумку.

– Убитого?

– Да, устоз. Ничего особенного нет, – Алишер, вчерашний стажер, называл его не по-уставному, как и другие его ученики. Он достал из сумки импортные солнцезащитные очки, большую металлическую расческу, положил перед Турой.

– Еще бутылка грузинского коньяка «KB»… – Алишер поставил на стол непочатую бутылку. – Готовился что-то отметить, а не пришлось. Да! Деньги, триста рублей. Рублями!..

Тура почувствовал, как постепенно к нему возвращается сознание своего старшинства. И ответственности.

– Позвони дежурному. Пусть передаст, чтобы труп в морге дактилоскопировали. Может, погибший был судим.

– Понял.

Тура поманил показавшегося в дверях оперуполномоченного Какаджана Непесова.

– Слушаю, устоз.

– Там стоит машина Пака…

– Я знаю, – кивнул Какаджан.

– Рядом патрульная машина. Возьми криминалиста – составьте план стоянки в масштабе. Мы должны проверить, была ли там, как Пак подъехал, какая-то другая машина. Он как-то не очень удобно приткнулся.

– Вас понял.

– Тура Халматович, – подошел Равшан Гапуров. – Вас спрашивал полковник Назраткулов.

– Иду.

Заместитель начальника управления был растерян, испуган и зол оттого еще, что Тура не подошел, не извинился, не помог ему, Назраткулову, человеку самолюбивому и подозрительному, в ощущении растерянности и паники, охватившей его из-за необходимости тут командовать и распоряжаться, находиться в зависимости от Равшана и брать на себя всю ответственность за его действия, за дело, в котором он, бывший замзавотдела, юрист-заочник, не был компетентен, плохо ориентировался, да и вообще все это плохо понимал и сильно не любил. Был он, Назраткулов, специалистом другого профиля, который считал не менее важным и более универсальным, который коротко обозначался одним словом – «кадры».

– К шапочному разбору приехал? – мрачно спросил Назраткулов, когда Халматов наконец подошел. – И глаз не кажешь. А ведь это я тебя должен спросить – почему твой заместитель никого не поставил в известность и поехал на край света есть лагман?

Они не любили друг друга.

У Туры была довольно простая классификация живущего на земле народонаселения: милиционеры, преступники и потерпевшие.

Милиционеры были малой частью человечества, но самой стабильной во времени и в составе. По представлениям Туры, милиционер не мог быть будущим или стать прошлым. Пенсионер все равно был милиционером, а младенец, рожденный для этой участи, уже в детском саду покажет себя в этом странном людском качестве.

Преступников было гораздо больше, и они могли свободно перемещаться во времени и пространстве: уголовник мог завязать навсегда, а приличный парень из почтенной семьи мог очень зримо перетекать из толпы потерпевших в компанию преступников с очевидной этикеткой – «будущий».

Потерпевшими были все остальные: реальными, к счастью, в подавляющем меньшинстве, и возможными в будущем – в большинстве. И жизненное предназначение милиционеров, «ментов», состояло в том, чтобы защищать потерпевших от преступников, то есть обеспечивать такой порядок, при котором они могли бы безбедно и спокойно существовать – ходить в детстве в ясли, школу, став постарше – в профтехучилище или в институт; в зрелом возрасте – трудиться: растить хлопок, стоять у станка, ткать ковры, рисовать картины или писать книги, а после работы спокойно сидеть у телевизоров или ходить в гости.

Предупредить преступление, а если преступление все же совершено, суметь быстро его раскрыть – составляло смысл жизни милиционера. Выполняя свою жизненную функцию, милиционер мог погибнуть, и с этим уже ничего нельзя было поделать. Но можно было и продлить милицейскую жизнь – если стать профессионалом: помнить тысячи мелочей, директив, инструкций, приказов, примет, ориентировок, предупреждений; не действовать опрометчиво, сгоряча, хорошо стрелять, прыгать, подтягиваться, бороться и бегать.

Куда отнести Назраткулова, Тура не знал. По внешним формальным признакам он был как бы милиционером. Но Тура-то знал, что из Назраткулова такой же мент, как из кизячной лепешки – замковый камень.

Ничего действительно преступного в действиях Назраткулова Тура никогда не замечал и твердо верил, что никогда его начальник не докатится до этого опасного класса населения, хотя бы в силу трусости и крайней неуверенности в себе.

Так что, Назраткулова можно было бы уверенно отнести к потерпевшим, кабы он не был таким большим командиром среди милиционеров и не принес в их среду обычаи, ухватки, миропонимание и пороки потерпевших.

И поэтому Тура точно знал, что Назраткулов при первой возможности постарается достать его, как только сможет. До сих пор случая не представлялось. А вот теперь история с Паком!

«Пришла беда – отворяй ворота», – вспомнил Халматов любимую присказку тестя, жившего в Подмосковье.

– Что считать шапочным разбором… – заметил Тура, глядя в сторону.

– Еще и дерзишь… Я тебе не мальчик! – закричал Назраткулов.

Он собрался еще многое сказать, объясняя очевидный факт, что он не мальчик, но в кафе уже входил начальник управления генерал Эргашев. Назраткулов сразу подтянулся и, не спуская глаз с начальника, пошел навстречу.

Эргашев полоснул Туру рысьим взглядом и, не приглашая его за собой, медленно прошел в кабинет заведующего кафе. Сердце у Туры на секунду замерло ледяной лягушкой.

Тут же Халматова окликнул подошедший Какаджан Непесов. Высокий, с прямой крепкой спиной, грубоватый, надежный туркмен из Мары был одним из тех, кого Халматов и Кореец прочили в будущем на должности начальников уголовных розысков в районных отделах.

– Смотрите, устоз! Все заштрихованное – машины людей, которые сидели в кафе. Белым я показал свободное пространство между ними и «Москвичом» Пака. Здесь замеры. Инспектора говорят, что скорее всего тут стоял «Жигуль» либо «Москвич».

– Какаджан, дружок! Опроси всех, кто видел эту машину, – сказал Тура. – Когда она уехала? Отъезжал ли кто-нибудь после того, как Пак поставил машину? Поручи Алишеру – пусть узнает, сколько шашлычник приготовил шашлыков перед тем, как все случилось. Сколько шашлыков заказали посетители? Проверь на кухне. Если количество совпадает, значит, никто другой не уезжал. Значит, под деревом стояла машина человека, который уехал после убийства…

– Понял, устоз.

Тура поднял стул, с которым упал на пол Кореец. Семь пудов мощной атлетической плоти. А стул не треснул, не рассыпался. Ничего ему не стало. На донышке сиденья осталась этикетка: «Ташкентская мебельная фабрика. Стул плоскоклееный. Цена – 7 руб. 20 коп.». Тура подумал, что Пак любил раскачиваться на задних ножках стульев – в отделе всю мебель расшатал. Может быть, они были не плоскоклееные? Глупости какие-то в голову лезут… Этот стул переставят к другому столу, и он замешается среди других плоскоклееных, как очевидец, о котором все забыли…

Уборщица, высокая, с длинной морщинистой шеей, начала мести помост. Сор падал в водоем, рыбы в пруду задвигались.

Тура уселся за пустой стол, достал блокнот, авторучку и задумался. Вопросов было много, версий – кот наплакал. Да и жизненность их зависела от причин появления Пака в «Чаройли».

Надо дойти до каждого, опросить личный состав. Может, он кому-то сказал? Просил передать, что уезжает?

Потом Тура написал в блокноте:

«Установить:

1. Является ли кафе конечной точкой пути Корейца?

2. Был ли знаком Пак с убитым парнем?

3. Был ли знаком Пак с убийцей?

4. Кто был для убийцы основной целью: а) Пак; б) парень с сумкой; в) оба?»

Отодвинул блокнот, потер ручкой переносицу и вспомнил, что лучший из всех известных ему розыскников – Валентин Силов – часто повторял: настоящие сыщики отличаются от других людей неожиданностью задаваемых ими вопросов.

Сейчас Тура знал, что в его вопросах нет никакой неожиданности, той самой необычности подхода, которая свидетельствует об особом, непостижимом для остальных видении ситуации.

Пока что Тура разглядывал происшедшее вместе со всеми глазами зеваки.

Халматов подозвал заглянувшего в зал юного Алишера Гапурова.

– Ты видел, как Пак уехал из управления? Он был один?

– Я не видел.

– Спроси у ребят. Что говорят свидетели? Успел он что-нибудь сказать перед тем, как было совершено нападение?

– Крикнул что-то. Никто не разобрал.

– Где очевидцы сейчас?

– Допрашивают.

– А официантка?

– В кабинете директора. Генерал сам с ней разговаривает. Он велел вам зайти к нему…

Из газет:

«…Среди победителей предстоящих Олимпийских игр в Москве, возможно, не будет имени Роберта Николаса Овона, но велосипедист из Камеруна все равно доволен:

–  На олимпийском стадионе в Москве мы будем соревноваться со спортсменами экстра-класса, а это– неоценимая школа для молодых атлетов нашей страны,– сказал он».

Генерал Эргашев восседал за худосочным однотумбовым столом – смуглый от непроходящего загара, в побуревшем от соли кителе, хорошо знакомом всей мубекской милиции.

И в этом вполне убогом заведении Эргашев все равно выглядел значительно. Лишенный привычного помпезного величия своего кабинета-зала, он наспех выстроил вдоль стен внушительную декорацию из дюжины полковников – своих заместителей и начальников всех служб областного управления.

В его присутствии они были только статистами, сопереживающим и сочувствующим хором на маленькой сцене, в центре которой сидел за хилым канцелярским столом Эргашев, а перед ним стояла официантка.

– Раньше-то вы, наверное, этого человека видели… – Эргашев мельком взглянул на вошедшего Халматова, но сделал вид, что не заметил. – Вы знаете его, и надо честно все рассказать… Он ведь бывал в вашем кафе? Нам все известно, и мы хотим проверить, насколько вы честны с нами. Можем ли вам доверять, так сказать…

– Первый раз он у нас! – Официантка успела переодеться, поверх халата на ней была маленькая стеганка без рукавов, в которую она поминутно куталась.

Глядя на стеганку, Халматов подумал, что теща надевает такую на свою собачонку, когда зимой выводит на улицу. Второй раз на протяжении получаса он вспомнил родителей жены, о которых не вспоминал месяцами. К чему бы?

– Мы – милиция, – Эргашев умел вложить какой-то очень грозный смысл в этот очевидный факт. – Не надо с нами ссориться…

– Слово даю, товарищ генерал, не видела никогда я его…

– …Чтоб потом всю жизнь не кусать себе локти, – закончил свою мысль Эргашев и мягко добавил: – Мы ведь и о вас думаем.

Бывший работник розыска, генерал раскачивал разговор из стороны в сторону, как торчащий в стене гвоздь.

«Сейчас повернет на семью официантки, – подумал Тура, – заговорит по-хорошему, ласково…»

– С кем живете? – озабоченно спросил Эргашев. – Муж есть?

– Мы развелись.

– А дети?

– Четверо. Младший в третий класс пойдет, – вот тут она наконец разревелась.

Система действовала безотказно.

– Вот видите! Сыну нельзя без матери! Так? – раздумывал-советовался с ней Эргашев. – Поэтому все надо рассказать!

– Да если бы я знала его!

– Гапуров! – Начальник управления всегда доигрывал спектакль до конца.

– Слушаю, товарищ генерал, – не сказал, а обозначил себя начальник райотдела.

В том, что Эргашев в его присутствии – начальника уголовного розыска – обратился непосредственно к Равшану, Тура почувствовал нехороший признак.

– Возьми двух оперативников, срочно поезжай к ней домой. Поговори с соседями. Они должны знать, кто у нее бывает, как часто… Да! Открой холодильник, проверь, что в морозилке. – Генерал заговорил едко-спокойно. – Заелись! Я видел кебаб, который они здесь готовят… Дехканин весь день в поле, кетменем намашется, а приходит сюда, чтобы поесть, – они ему котлету на шампуре. А мясо домой тащат!

– Будет сделано, товарищ генерал, – Равшан уже помогал официантке подняться, вел к дверям.

– В наших сотрудников стреляют, а им и дела нет! Разыщите директора!

– По-моему, она действительно его не знает, – сказал Эргашев спокойно, как только закрылась дверь. – Передали, чтобы погибшего дактилоскопировали и проверили по учетам?

– Все сделали, – Назраткулов оторвался от блокнота, в который что-то не переставая записывал.

Все молчали, но тишина в кабинетике была полна звуков – мрачное сопение Эргашева, шуршание бумаги в руках Назраткулова, скрип половиц под ногами переминающейся в напряжении свиты, через окно врывался звенящий лязг точила на кухне и дикторский голос из забытого всеми транзистора:

«…Финская фирма „Ренола“ поставит и смонтирует в Москве к началу Олимпийских игр 96 открытых кафе летнего типа…»

Туре пришло в голову, что все они сейчас похожи на детей, затеявших игру в «замри!». Все замерли – если не хочешь проиграть, не надо шевелиться, болтать, привлекать к себе внимание.

– Такого у нас в области еще не было с самого основания… – нарушил испуганное молчание генерал. – У меня на памяти ничего похожего.

– Запросто могут шапки полететь, – озабоченно вставил Назраткулов.

«Шапки полететь», «к шапочному разбору»… Все о головных уборах! – подумал Тура. Ему показалось вдруг, он понял глубинную причину навязчивых образов Назраткулова. – Полковник! Боится за свою папаху!»

– …Да и момент какой! Сами судите, Олимпийские игры… Состав отмобилизован…

Назраткулов покосился на стену, где висел портрет в раме под дуб, и добавил искренне огорченно:

– Министр вынужден будет докладывать в Москву. Может до Леонида Ильича дойти. Обстановка-то какая…

Тура понимал, что Назраткулов не просто заполняет эту паузу этими бессмысленными репликами, он выворачивает курс разговора в нужном направлении.

– Нам надо все упредить… Пока сверху мер не приняли. И доложить. Так и так. Сами разобрались. Но для этого необходимо точно установить, почему Пак оказался не на рабочем месте, а в кафе… – Назраткулов явно выводил разговор на Халматова.

Генерал достал сигареты, закурил. Он по-прежнему молча игнорировал присутствие Туры, и это придавало Назраткулову смелости:

– А заодно и об укрытых преступлениях… – Преступление в «Чиройли» давало возможность одним махом списать все долги, полностью очиститься.

Говоря, Назраткулов ни на миг не отрывал преданный взгляд от генерала: в любую минуту Эргашев мог сразу и резко поставить его на место. Но сейчас, похоже, генерал поддерживал игру.

«Необходимо срочно найти виновного, – определил Халматов для себя смысл происходящего. – Не преступника, а виноватого. Опередить министерство, доложить: „Виновный наказан“. Похоже, на этот раз им буду я. И, видимо, накажут меня круто… Тогда руководству можно будет просто поставить на вид… Или – указать…»

– В области не регистрируется каждый третий угон скота, каждая четвертая кража, – снова начал Назраткулов.

– Кража краже рознь… – осадил Эргашев. – В колхозе Кирова волки десять овец задрали. А считалось – похищено!

– Я не об этих случаях, Абдулхай Эргашевич, – тихо заметил Назраткулов.

Все отлично знали, о чем идет речь. Все области искусственно регулировали раскрываемость преступлений. Мубекская держала постоянно 100 процентов. Ниже Эргашев уже не имел права ее опустить. Поэтому в учет ставили только раскрытые преступления, по которым преступник с самого начала был известен. В конце каждого месяца начальник информационного центра вместе с генералом решал, какие преступления перенести на следующий месяц, в расчете на то, что за это время они будут раскрыты, какие под любым предлогом прекратить, соединить с другими делами.