Текст книги "Танцы мертвых волков"

Автор книги: Георгий Ланской

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Семенов внимательно смотрел на лист бумаги совершенно тупым взглядом. Я терпеливо ждал.

– Это что же, – наконец сказал он, – получается серия?

– Получается, – кивнул я. – И не получается. Вот именно это меня и гложет.

– Почему не получается-то? – удивился Семенов. – Все сходится. У нас тут по ходу, маньяк орудует. Вот только…

Семенов задумался и еще раз посмотрел на мои записи.

– Семерки нет и девятки, – наконец произнес он.

– Верно. И почему, как ты думаешь?

– А чего тут думать? Мы их просто пока не нашли.

– Молодец, – похвалил я. – Но, возможно, этих трупов попросту нет.

– Как это? – не понял Семенов.

– А так это. Помнится, классик юмористического жанра рассказывал приколы эмигрантов в Америке. Так вот, в одном из городов наши пацаны запустили в здание школы трех свиней с надписями на боках: один, два и четыре, так потом вся школа месяц искала свинью под номером три. Так что вполне возможно семерки и девятки не существует. Но твоя версия тоже имеет место быть. Трупы могли и не обнаружить. И именно в ее пользу говорят звонки.

– То есть?

– Если это маньяк, то ему хочется славы. Смотри, что получается: он убил Курочкина, потом кого-то еще, потом Кутепову, нашел новую жертву, а славы то нет! Город не гремит, никто его не боится… И тогда, после убийства Тыртычной он звонит Быстровой. И делает то же самое после расправы над Боталовым.

– Почему Быстровой? – резонно спросил Семенов. – Она работает в гламурном журнале, с криминалом никак не связана. С тем же успехом можно было звонить Шмелеву, Сахно или еще паре журналистов, работающих в криминальной теме. Тогда огласка была бы обеспечена.

– Вот именно, – согласился я. – И этого я понять не могу. Возможно, он знает ее лично, а Быстрова либо не колется, либо не отдает отчета в этом. Возможно, его прельстило ее фото на страницах журнала, а узнать телефон труда не составит. Ну, или третий вариант – он слышал о той истории с виртуальной бандой и решил ее впутать.

– Она может быть сообщницей, – скривился Семенов. – Но мне бы не хотелось… Она… ну… такая….

– Красивая? – услужливо подсказал я. Семенов покраснел. – И мне бы не хотелось. Как минимум, на два убийства у нее алиби, насчет остальных – не знаю. Она может и не вспомнить, где была месяц назад. Но проверить нужно.

– Интересно, как он выбирает жертв? – задумчиво произнес Семенов и отошел к подоконнику, где стоял чайник. Долив его из стеклянного графина, Семенов вытащил из висевшего на ручке пакета сверток с бутербродами и уселся за стол.

– Не пойму, – честно признался я. – И потому начинаю сомневаться в том, что это – серия.

– Почему?

– По той же причине. Что в них общего? Разный пол, разный возраст, социальный статус… Надо, конечно проверить, но в протоколах по делу Курочкина и Кутеповой Юля Быстрова ни разу не всплыла. Надо поискать связи, ведь не первых попавшихся он убивает. Думаю, за ними он следил и довольно долго.

– Почему?

– Да вот из-за этой нарочитой привязанности к картам. У Боталова была кличка – Валет. Тыртычная жила в десятой квартире, и родилась десятого октября девяностого года. Чуешь? Одни десятки?

– Понятно, – кивнул Семенов, и с сомнением добавил, – А Курочкин и Кутепова?

– Наверное, из-за профессии. Ни в дате его рождения, ни в адресе на первый взгляд ничего связанного с шестерками нет. А вот работал он типичной "шестеркой" – курьером. Что до Кутеповой, то единственное, что приходит в голову – это возраст. Ей было восемьдесят лет. Ровно.

– Ну, ведь тогда все сходится, – обрадовался Семенов.

– Это и не нравится. Понимаешь, слишком уж очевидна эта аналогия. На месте этих людей мог оказаться кто угодно, если моя версия верна.

– Почему бы нет? – пожал плечами Семенов. – Я вот слышал про америкоса, который убивал по знакам зодиака.

– Я тоже слышал, и даже знаю, что фильм про него есть, но не смотрел. Единственное, что знаю, там был какой то хитрый код, который следовало разгадать. А у нас что? Утопление и игральная карта. Примитивно очень. Я внутренне жду подвоха.

– Кстати, утопление – не самый легкий способ убийства. Почему он их топит?

– А вот это как раз хорошо укладывается в психологию маньяка. Вода для него может быть чем-то возбуждающим. Или ему кажется, что таким способом он их очищает.

Тут Семенов и выразил свое согласие, восхищенно сверкая глазами

– Шеф, ты гениален.

– А толку? – усмехнулся я. – Представляешь, как мы с этой версией пойдем к начальству?

– Смутно.

– А я так вообще не представляю. Это все ну очень притянуто за уши.

– Я вот чего думаю, – задумчиво произнес Семенов. – Четыре трупа из известных осматривала Земельцева. В этом что-то есть, как ты думаешь?

Признаться, эта мысль мне в голову не пришла, но уронить авторитет начальника я не мог.

– Это как минимум странно. Хотя и понятно. Лето, народ в отпусках, а она – баба одинокая, вот и припрягли. Хотя, как мне кажется, она раньше нас заподозрила серию. Я ведь после ее реакции на трупе Тыртычной начал думать – нечистое это дело. Только она информацией делиться не пожелала.

– Карьеристка, – фыркнул Семенов.

– Наверняка. Но сейчас другое беспокоит.

– Что же?

– Смотри сюда. У нас есть шестерка, восьмерка, десятка и валет. Предположительно, где-то лежат трупы с семеркой и девяткой в карманах. Что у нас дальше?

– Дама, – выдохнул внезапно побледневший Семенов. – И это будет Быстрова.

– Боюсь, ты прав, – кивнул я. – Покойники появляются с интервалом в два-три дня, и Юле наверняка в этом пасьянсе уготовано свое место. Он ведь ей звонит, не слишком опасаясь разоблачения. А это возможно в том случае, когда собеседник все равно определяется на убой.

– Но кому тогда он будет звонить? – возмутился Семенов.

– Возможно, кому-то еще. А возможно никому. Если он задумал избавиться от Юлии, ее смерть незамеченной не останется. В городе поднимется такая буча, что внимание к этому делу будет обеспечено.

– Что же нам делать?

Я сгреб разложенные бумаги в кучу. Семенов смотрел на меня с плохо скрываемым беспокойством.

– Пошли к шефу, – вздохнул я. – Авось выслушает и не прогонит. Ну, а прогонит, тогда сами чего-нибудь придумаем.

– Быстрову надо охранять, – быстро сказал Семенов, зардевшись, как девица.

– Само собой, – буркнул я. – Вот ты и пойдешь.

Игорь

День – это чистый лист.

Ночь – точка невозвращения…

Однажды глупый деревянный мальчик сунул длинный нос в чернильницу и уронил черную каплю на белый лист. Эта клякса и стала точкой невозвращения. Казалось бы, с чего все началось? С проданной азбуки? Пяти золотых? Поля чудес? Нет, его никчемная жизнь завертелась в калейдоскопе пестрых событий после кляксы на листе бумаги, ибо за чернотой мы прячем самые мрачные мысли, в которых стесняемся признаться даже самим себе. Ибо Зло – подлинное и древнее – всегда безобразно. Творя его, мы испытываем толику стыда и страха быть уличенным и опозоренным, как нагая Ева с надкушенным райским плодом.

Нет ничего страшнее, чем быть изгнанным из рая в пустую неизвестность бытия, ощущая, как захлопываются двери Эдема, а святой Петр поворачивает золоченый ключ с ужасающим скрежетом. И ты, голый и босой, ранишь руки об ажурную изгородь из плетеных роз, умоляя впустить тебя обратно. Но святые немы, а небеса лишь презрительно усмехаются, бросая вслед плевки дождя. Тогда ты, плача, поднимаешь с грязной земли сырое рубище, уходишь, осознавая, что свою точку невозвращения уже пересек. Рай, с его манящими купелями, нежными плодами и простынями мягких облаков никуда не делся. Просто теперь твое место заняли другие, и уже им велеречивый змей будет петь свои льстивые песни.

Кто сказал, что сожаления – пустая трата времени?

Я не сразу осознал, что проснулся. Шелест ночи наполнял комнату. В стекла уже который раз били тугие капли дождя, жалостливого нытика, мечтавшего, чтобы я впустил его внутрь. Дождю, как вампиру, требуется лишь приглашение, а затем он наполнит твою жизнь холодом. "Мне нужно всего лишь немного сочувствия, – вкрадчиво шептал ливень, – впусти меня, и мы откроем душу друг другу…"

Вместо ответа, я лишь натянул одеяло по самые уши. Каждое чудовище должно знать свое место. Раздосадованный моим отказом, дождь забарабанил в окно. Ветер сгибал ветви деревьев, а фонари отбрасывали в окно переплетающиеся тени, цепляющиеся друг за друга, словно руки с тонкими кривыми пальцами. Шелестящие листья-сплетники передавали друг другу новости, бились друг о друга в истерических аплодисментах.

Я не сразу понял, что меня разбудило, а потом вспомнил – сон, старый сон, закончившийся резким хлопком двери. Поежившись, я все-таки вылез из кровати и посмотрел на часы. Ветер раздувал линялые шторы. Из кухни несло сигаретным дымом. Оттуда же доносилась тихая мелодия. Французская дива печальным голосом просила прощения.

Если бы ты сумела прочитать

Сквозь детство

Обещания наших

Не сиюминутных желаний,

Мы бы отсчитывали каждый день на

Пальцах наших сплетенных рук.

И всегда была бы надежда

На такое прекрасное будущее.

Я остановился на пороге. Ноутбук был включен, и хотя экран зиял пустым провалом темноты. Подрагивающий синий глаз говорил: я живой, я функционирую, и хотя ты совсем не обращаешь на меня внимания, я делаю то, что ты приказал. Я всемогущ, как джинн из восточной сказки. Сегодня я запер в своем пластиковом чреве эту развратную француженку, и она будет петь, пока ты не попросишь ее замолчать, или пока у нее не закончатся песни…

Олега в квартире не было. Значит, хлопок двери не приснился. Скорее всего, я просто элементарно проспал его приход, а он, открыв дверь своим ключом, не стал меня будить. В раковине стояла грязная чашка, кружка, валялась вилка. Я раздраженно рванул на себя дверцу холодильника и убедился, что Олег сожрал мой завтрак. Значит, утром придется готовить себе что-то еще. Заунывная песня из динамиков действовала на нервы. Вдобавок, внутри чувствовалось что-то неприятное, словно тяжелый бильярдный шар катался под кожей.

"Нервишки, – усмехаясь, подумал я. – Днем была куча проблем на работе, шеф орал, как резанный, а завтра, точнее, уже сегодня, этот геморрой начнется заново. Все-таки, быть свободным художником куда привлекательнее. Ни тебе рабочего графика, ни деспота-начальника… Олег– счастливчик…"

Я поелозил по панели пальцем. Монитор приветственно вспыхнул. Бросив взгляд на новое творение Олега, я невольно поежился.

С монитора смотрел волк. Судя по броским, оплывшим буквам, хищник рекламировал охранную контору. Однако в этом логотипе от охранника ничего не было и в помине. Волк был отнюдь не сторожем, что отчетливо читалось в его приземистой коренастой фигуре, застывшей перед прыжком. Желтые глаза смотрели с плотоядным интересом, а искривившаяся в недоброй ухмылке пасть была готова вцепиться в беззащитное горло. Я даже усмехнулся: неужели заказчики настолько глупы? Или же охранная контора на самом деле плохо замаскированные рекитиры? Кто доверит свою безопасность скалящемуся хищнику?

Выключив компьютер, я бухнулся на диван и закрыл глаза, но сон не шел. Смутное, клубящееся беспокойство сидело где-то за мозжечком, пуская метастазы по всему телу. Тревога висела в воздухе, зудя и дергая за нервные окончания. Иногда я не совсем понимал: сплю ли или еще бодрствую, перекатывая в памяти обрывки воспоминаний, словно те были речной галькой. Дождь бил в окно. Наверное, это и всколыхнуло старую, почти забытую историю, начинавшую подгнивать и ныть, каждый раз, когда крутившийся в теле бильярдный шар задевал за заросшие нечувствительными наростами болевые точки, и тогда все вспыхивало заново…

Боль – это тоже точка невозвращения. Только ты не сознаешь этого, до тех пор, пока не оказываешься один на один на ринге с двухметровым верзилой, а рефери в этот момент как раз решил уйти на перекур. Сидя в директорской ложе, он, попивая чаек, смотрит, как боксер-тяжеловес делает из соперника котлету, а ты, беспомощный и голый, летаешь по рингу, падаешь, падаешь, разбрызгивая кровь и рассыпая выбитые зубы. А все потому, что не ожидал, ведь это не по правилам…

Сколько нам было тогда? Кажется, около пятнадцати. Можно с уверенностью сказать, что темнота, заползшая в душу моего брата тогда впервые выплеснулась наружу, словно гнойный нарыв. Сейчас, когда воспоминания нахлынули со всех сторон, я отчетливо вспомнил тот душный июльский день…

Мне показалось, что я совсем не спал, перебирая события прошлых дней, собирая копившиеся странности на общую нить. Но резкий звонок выдернул меня из безжалостных объятий старого кошмара. Подскочив на своем ложе, я не сразу сообразил, что звонят в дверь. Вытирая пот с ледяного лба, я пошел в прихожую, стараясь избавиться от старого видения: Олег, вцепившись в мое горло, тянет на дно реки, а зеленоватые волны смыкаются над головой зыбким киселем.

Кирилл

Найти Олега Шишкина оказалось плевым делом. Я начал с него по двум причинам. Во-первых, по описанию Юлии он менее всего походил на потенциального хахаля Тыртычной, а во-вторых, у него работал телефон. Крайне удивленный Шишкин на мои вопросы отвечал уклончиво и невнятно, пока, наконец, не признался, что в данный момент придти на допрос никак не может.

– Не пускают меня, – сокрушенно вздохнул он. – Я тут… это… на лечении нахожусь.

Шишкин лечился от алкоголизма. В больницу, по признанию его лечащего врача, Олега упекла супруга. Врач по телефону отказался давать объяснения, погода вновь не баловала, поэтому в клинику я отправил Семенова. Тот вернулся через четыре часа промокший и грустный.

– По свидетельству врача, Шишкин у них уже месяц. Поступил с белой горячкой, бегал за женой с утюгом, пугал…

– Видимо, получилось, – рассеяно произнес я. – Раз она его отправила в больницу, значит за свое здоровье она точно опасалась.

– У него дочка шестилетняя, – хмуро пояснил Семенов. – Я у него дома был. Жена приятная такая… Чаем напоила. Говорит, в указанные дни Шишкин никак не мог кого-то убивать, поскольку из запоя не выходил, и попросту валялся в кладовке.

– Почему в кладовке?

– А ему там было не так страшно.

– Ну, надо же, – удивился я. – Спасаться от белочки в кладовке… Ты его самого видел?

– Видел. Если сестра Тыртычной не ошибалась, вряд ли это тот самый Олег. Шишкин – коренастый, лысеющий, плотный, на мачо не тянет. А что с Муроенко?

– Фиг его знает, – отмахнулся я. – Телефон выключен, весь день набираю. Видимо, придется съездить. Адресную справку я взял. Пошли в дежурку, может машина есть…

Машины, естественно, не было. Жил Муроенко на окраине города в частном секторе, что было даже удивительно. Этот район, именуемый у нас Рабочим поселком, я знал слабо. Асфальт тут лежал только на главных улицах, по ним же ходил общественный транспорт. Рассудив здраво, что в хитросплетении многочисленных переулков, облепленных старыми домиками, можно запросто потеряться, мы благоразумно отправились в местное отделение милиции.

Участковый был на месте. К нашему удивлению, им оказался тощенький высохший казах лет сорока, с улыбкой Соловья-разбойника из старого мультика и такими же жиденькими усиками, придававшим ему сходство с хитрым сомиком.

– Еркен, – представился он, пожав нам по очереди руки. – Вообще я Еркен Шамсутдинович, но это ж никто пока выговорить не может. Так что местные зовут меня просто Кеша.

По-русски Еркен-Кеша говорил совершенно свободно, но в интонациях все равно чувствовалось что-то неестественное. Он как бы выделял окончания слов, акцентируя на них внимание, что звучало слегка по-детски и немного глуповато.

– Очень приятно, – кашлянул Семенов, пытаясь не улыбаться. Еркен-Кеша бросил на него недовольный взгляд и вздохнул.

– Вот всегда так… Чего вас в наши закоулки занесло?

– Человека ищем, Кеша, – пожал плечами я. – Возможно, просто человека, возможно, убийцу. Вот по этому адресу. Далеко идти придется?

– Зачем идти? – пожал плечами Кеша. – У меня машина есть. Адрес какой?

Посмотрев на бумажку, Кеша поморщился.

– Плохой район. Грязь, помойка, цыгане. Наркотой там торгуют.

– Да у вас везде не Бэверли Хиллз, – фыркнул Семенов. Кеша скривился.

– Здесь тоже люди живут, – негромко сказал он. – И не хуже, чем в центре. Всем где-то жить надо, дома строить, детей растить. А город – он отсюда пошел. Людям бараки давали, говорили, что временно, да многие так тут и остались, пока начальники их квартиры делили…

В невыразительном голосе Кеши промелькнули нотки горечи. Он досадливо махнул рукой, взял фуражку и, надвинув ее на узкий желтый лоб, встал из-за стола. Семенов покраснел, и пробурчал что-то невразумительное. Наверное, "извините".

Машиной Кеши оказалась старая "восьмерка", которая завязла в первой же луже. Отправив наказанного Семенова толкать ее, Кеша безнадежно газовал, пока, наконец, не выбрался из ямины. Лично у меня сложилось впечатление, что в лужу Кеша заехал специально, а когда грязный Семенов оттирал штаны у ближайшей колонки, на лице азиата мелькнула злобная ухмылка. Осуждать Еркена я не мог. В конце концов, нечего было сопляку рот раскрывать. Не все аристократами рождаются. Некоторые вынуждены жить в дерьме, хотя им этого ой как не хочется…

Семенов влез на переднее сидение и за всю дорогу ни разу не открыл рта, сопя, как паровоз. К счастью, ехать было совсем недалеко, просто дороги были разбиты настолько, что нас подбрасывало на ухабах с такой силой, что мы бились макушками о низкий потолок.

– Где-то здесь этот дом, – проворчал Кеша и опустил стекло со своей стороны. – Так, тридцать два…. Тридцать четыре… Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд…

Я тоже сунул голову в окно, а потом сверил адрес. Улица Степана Разина, дом тридцать шесть… Все верно, за небольшим исключением.

Тридцать шестого дома не было и в помине. На его месте стоял оскалившийся горелыми досками остов. Вся территория двора заросла бурьяном и крапивой, в дальнем углу нагло шелестел листьями камыш. Воспользовавшись брешью в частоколе домов, окресные жители мгновенно превратили двор сгоревшего дома в свалку.

– Может, тут такая нумерация? – спросил Семенов и высунулся в другое окно. – Нет, там нечетная сторона.

– Кеша, вон мужик у колонки, – сказал я. – Подъезжай к нему, спросим про тридцать шестой дом.

Кеша послушно тронулся с места. Абориген в драном дождевике набирал воду в алюминиевую флягу и на нас даже не глянул. Попыхивая сигаретой, он прикрывал ее от сыпящихся с неба капель, что полностью поглощало его внимание.

– Уважаемый, – заорал Кеша из окна. – Скажи пожалуйста, а где тридцать шестой дом?

– Сгорел, – буркнул мужчина. – Вы мимо него только что проехали.

– Давно? – поинтересовался Кеша.

– Давно. Лет восемь или десять.

Ретивый Семенов вылез из авто и подошел ближе к аборигену. Мужчина оценивающе посмотрел на грязные штаны практиканта, но ничего не сказал.

– А хозяева где? – жадно спросил Семенов.

– Кто их знает? – меланхолично ответил мужчина, бросил окурок в сторону и, надавив на рычаг колонки, вытащил служащий упором деревянный брусок. Захлопнув крышку фляги, мужчина подцепил ее на крюк валявшей рядом двухколесной тележки и выжидательно уставился на нас.

– Если чего спросить хотите, то спрашивайте, а то мокро тут стоять, – сказал он.

– Скажите, – выбравшись из машины, осведомился я, – Муроенко в этом доме жили? Олег Муроенко?

– Здесь, – кивнул мужчина. – Только они после пожара пропали.

– Они – это кто?

– Муроенко. Дом ночью полыхнул, баба насмерть угорела, а отец и пацаны выскочили.

– Пацаны? – не понял я.

– Пацаны. Их двое у Муроенко было: Олег и Игорь. Они близняшки. А вот куда потом делись – не знаю. После пожара они тут крутились еще какое-то время, а потом все – испарились.

– А про родственников их вы ничего не знаете? Может…

Мужчина отрицательно мотнул головой и, не дослушав, побрел к своему дому, таща за собой тележку. Колеса мерно поскрипывали, оставляя на земле две параллельные полосы. Капли попали за воротник и, поежившись, я залез внутрь машины. Семенов последовал за мной.

– Да, – медленно сказал я. – Дела…

– А что, другого адреса нет? – спросил Кеша.

– Нет. Адресная справка выдана на этот. Тут они прописаны всей семьей, действительно три мужика: Олег, Игорь и Сергей Муроенко. Про женщину ничего не сказано.

– Ну, не пропали же они бесследно, – утешил Кеша. – Где-то они работают, живут, может, учатся.

– Вот только где? – усмехнулся я.

– Ну, командир, ничем тебе помочь не могу. Сейчас в отделение приедем – посмотрю по записям. Может, у меня чего на этих Муроенко есть, хотя они, вроде бы не судимые… Я про то, что дом сгорел, знать не знал. Всякое, конечно, может быть. Если хоть какие-то сведения по переезду остались – найдем. Если нет – извиняйте, мужики, ищите сами, у меня работы по горло.

– Кто-то должен что-то о них знать, – подал голос Семенов. – Соседи, к примеру. Или на работе у Олега. Все равно он где-то появлялся, заказы те же самые отдавал. Быстрова должна быть в курсе, куда нам обратиться.

– В военкомат можно сунуться, – добавил Кеша. – Вы трех мужиков ищете, они наверняка военнообязанные, может, служили. Пацаны должны были комиссию проходить. Если им восемнадцати не было до пожара, потом они наверняка приписную где-то проходили. На права водительские сдавали. В больницу сходите. К участковому врачу. А если баба угорела, акт о смерти должен у пожарников в архиве быть.

– Кеша, подбрось нас до отдела, – попросил я. – Попробуем поискать еще.

– Странно это, – негромко сказал Семенов.

– Что странно?

– Да поиски эти. Если он не тот, кого ищем, почему тогда живет по несуществующему адресу? Работает вольным художником, не имеет ни постоянного рабочего места, ни адреса…

– И что?

– Я уверен, что это именно он, – вздохнул Семенов. – И фигу мы его найдем, если до сих пор никто не нашел.

– А кто его искал? – резонно спросил я. – Найдем, никуда он не денется. Не его, так брата, отца…

– Они по этому же адресу прописаны, – напомнил Семенов.

– Ладно, не ной, – рассердился я. – Ты как маленький прямо. Даже если это он, и скрывается от нас, то брат и отец никуда не прячутся наверняка. Найдем их, найдем его. Заказы он как-то получает, за деньгами приходит, с клиентами встречается. Это уже говорит о том, что он не фантом. Юля его знает, может быть, подскажет какие-нибудь контакты. Все-таки город у нас не Москва, а этот мирок издательский довольно маленький. Все всех знают, помнишь? Так что никуда он не денется.

– Он – фрилансер, – не сдавался Семенов. – На месте не сидит. Заказы может получать по Интернету, деньги переводом на кредитку. Ищи-свищи его.

– Семенов, заткнись, – невежливо посоветовал я.

– Если он деньги по карточке получает, счет в банке он все равно должен был открыть, а для этого ему надо было туда придти, – вмешался Еркен. – А раз приходил и счет открывал, то паспорт показывал…

– А в паспорте – улица Степана Разина, тридцать шесть, – фыркнул Семенов.

– Чтоб ты лопнул, – сказал я и отвернулся к окну.

Юлия

– Вы что все, с ума там посходили? – ласково поинтересовалась я. Молоденький практикант, робко представившийся "Саша. Семенов. Очень рад…" потупил взор и покраснел так, что от ушей можно было прикуривать. Миронов сдержано пожал плечами. Отвечать на мой вопрос никто не собирался.

Происходящее мне не нравилось. А что тут удивительного? С недавних пор мне не нравится выступать в роли подсадной утки, а весть о том, что маньяк (если, конечно, это маньяк) вполне возможно следующей жертвой наметил меня, в щенячий восторг не привела. Я и без того не жаловала опасные приключения, и вопреки расхожему мнению о журналистском любопытстве, охотно предпочла бы тихую, размеренную жизнь.

Семенов и Миронов заявились ко мне на работу с утра пораньше и огорошили рассказом, что вместо дома Муроенко нашли пепелище. Судя по их таинственным переглядкам, именно Олега они считали главным источником зла. Я возмутилась.

– С чего вы взяли этот бред?

– Да ни с чего, Юль, – примирительно сказал Кирилл. – Отрабатываем версию. В конце концов, с Тыртычной он был не просто знаком, а…

– Шоркался, – подсказала я. – Что вы на меня так вылупились? Мне подружка сказала, что по-белорусски "шоркаться" – значит "дружить".

Семенов хихикнул.

– Хорошее слово. Емкое. А это точно?

– Понятия не имею. Но то, что Олег может быть маньяком, в голове не укладывается.

– Странная ты, – вздохнул Миронов. – Как по-твоему, должен выглядеть маньяк? Красноглазый упырь с косой в руках? Да и потом, кто сказал, что он тот, кто нам нужен. Возможно, просто свидетель. Может, он и к делу никакого отношения не имеет.

– Ну, так спуститесь на этаж ниже в типографию, там наверняка подскажут, где искать Олега. И не морочьте мне больше голову, – рассердилась я.

– Спустимся, – кивнул Кирилл, поднимаясь. – Юль, а ты, пожалуйста, будь осторожнее. С работы одна не уходи, Семенов тебя проводит, пока Валерий в отлучке. И вообще, поменьше общайся сейчас с малознакомыми людьми.

Кирилл кивнул, и они направились к двери. Как же… Разбежались…

– Стоять! – скомандовала я. – Кругом! Руки из карманов!

Семенов оглянулся с суеверным ужасом, а Кирилл недовольно поморщился.

– Чего тебе?

– Миронов, неужели ты думаешь, что я вас вот так отпущу? Мне это даже нравится… По вашему мнению, опасность угрожает именно мне, а я сижу тут, как дура, знать ничего не знаю… Выкладывайте все, что относится к делу.

– Юля, нам пока нечего сказать, – холодно ответил Кирилл. – Но мы будем держать тебя в курсе дела.

– Да? – осклабилась я.

– Да.

– Какая прелесть. Тронута до слез. А я вот возьму сейчас, куплю себе ближайшую путевку в Турцию или вообще поеду за мужем в столицу, а оттуда – в Европу. А телефончик выключу. И куда ваш убийца будет звонить? В Кремль?

Миронов нахмурился. Практикант настороженно шевелил ушами.

– Шантажистка, – наконец, нехотя промямлил Кирилл и уселся обратно.

– Да, я такая. Ну, так что? Будем колоться, или как?

– Смотрите-ка, блатная… Ладно, черт с тобой, слушай…

О том, что убийца на месте преступления каждый раз оставлял игральную карту, я узнала впервые, и это на поведение нормального преступника не походило, хотя… Любое преступление находится за гранью человеческого понимания. Рассказывая о том, что убийств, возможно, гораздо больше зарегистрированных, Кирилл помрачнел, я же поспешила подлить масла в огонь.

– Вы не нашли семерку и девятку?

– Да. Пока у нас все заканчивается убийством Боталова-Валета. А следом идет дама. Вот почему мы и решили, что это можешь оказаться ты.

– Чего вы, к примеру, начали с шестерки? – удивилась я. – Это в стандартной колоде тридцать шесть карт. А если это покерная? Она начинается с двойки.

– За что люблю вас, Юлия Владимировна, так это за умении вселить оптимизм, – сощурился Миронов. – Мне даже думать не хочется, что он начал с двойки.

– Ясен пень, – согласилась я. Задумавшись, уставилась в одну точку. Гипотетическая опасность почему-то не слишком пугала. Скорее, казалась чем-то нереальным. Да и не собиралась я лезть из огня да в полымя.

– Ну, хорошо, а почему решили, что следующей жертвой буду я? Потому что по плану – дама?

– Не только, – вмешался Семенов. – Он ведь именно вам звонит. Логично оборвать эту цепочку, ведь вы можете стать опасным свидетелем.

– А, по-моему, это бред, – отмела я предположение оперов. – Кому он тогда будет звонить?

– Да кому угодно, – фыркнул Миронов. – Найдет другого журналиста.

– Если ему нужна была слава, он и так выбрал бы другого, – возразила я. – Я не работаю в криминальной теме.

– Юль, ну вот не все же такие продвинутые, – возмутился Миронов. – Не все разбираются в вашей иерархии. Как и в нашей. Люди думают – если мент, то он расследует все, от кражи рубашек с бельевых веревок до заговора правительства. Так и журналисты. Пишут – и пишут себе обо всем…

– Погоди, – прервала я. – А вы составили его психологический портрет?

Кирилл закатил глаза.

– Откуда вы беретесь, такие грамотные? Вот насмотрятся блокбастеров забугорных, и думаю, что у нас не работа, а сказка, того и гляди павлины полетят… Как же! Юль, где нам взять специалистов? Думаешь, у нас на этаже по пять Каменских сидит и по восемь Скалли и Малдеров? Ну, сунулись мы к нашей девочке-психологу, так она такого нам наплела, что сама запуталась, причем еще до того, как мы ее понимать перестали. По ее мнению, он – стареющий мужчина с неудавшейся личной жизнью, заядлый картежник, продувший в казино все свое состояние, и таким образом вымещающий обиду. По-моему, это бред.

– Почему?

– А что я должен думать, если эта психическая психичка объясняет свою теорию веским: "Мне так кажется", да еще нос задирает. "Я – дипломированный психолог", – передразнил Кирилл неведомую мне сотрудницу. – Пигалица, двадцати четырех лет, папа – отставной генерал. Сидит – клопов давит. Хоть бы в канцелярию ее перевели, или еще куда, польза была бы… В конце концов она вообще выдала, что наш маньяк – латентный гомосексуалист.

– Господи, – удивилась я. – А почему?

– По-моему, ей просто выражение нравится, – меланхолично произнес Кирилл. – Богато звучит – "латентный гомосексуалист". Помнишь, как там у классиков?

Я кивнула. Да, была у Ильфа и Петрова такая героиня – Фима Собак, подружка знаменитой Эллочки Людоедки. Так вот она считалась культурной, ведь в ее словаре числилось даже понятие "гомосексуализм".

– Ладно, – согласилась я. – Мне чего теперь делать?

– Да ничего, – пожал плечами Кирилл. – Никуда не суйся, одна по темным переулкам не ходи, расследований не затевай, а то знаю я вас со Шмелевым…

– А мы-то чего?

– Ничего. Полезете, куда не просят, и нам все дело испортите, и сами подставитесь. У тебя дома оружие есть? Или хоть баллончик газовый?

– У меня шокер есть, – похвасталась я. – Ну, и ружье дома. Только я из него стрелять не могу.

– Не умеешь?

– Не могу. Меня отдачей сносит. Вывез меня как-то дорогой супруг на охоту и велел стрелять в уток. Ну, я и пальнула.

– И как? – обрадовался практикант Саша Семенов.

– Никак. Упала с лодки прямо в воду.

Кирилл фыркнул.

– Снайпер. А в утку хоть попала?

– Кто ее знает, – пожала плечами я, мужественно пережив их снисходительные ухмылки. – Вот в прошлом году меня в ваш тир звали стрелять. И я целых три раза шмальнула из "Макарова"… Вы чаю не хотите?

– Нет, не хотим… И как успехи?

– Когда обойму вытаскивала, ноготь сломала. В мишень попала два раза. Как сказали потом менты, я отстрелила врагу ухо и ранила в бедро.

– Молодец, – похвалил Миронов. – Ладно, пойдем мы. В общем, мы тебя предупредили. Запиши телефон Семенова, если вдруг будешь задерживаться, позвони, он проводит. Двери никому не открывай. Ну, и если он опять позвонит, сразу сообщи. Не вздумай снова на место преступления приехать. И Шмелеву скажи, чтобы не совался.