Текст книги "Уарда"

Автор книги: Георг Мориц Эберс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Солнце стояло в зените. Лучи его не могли проникнуть в узкие и тенистые улочки жилых кварталов, но зато буквально заливали зноем широкую мощеную дорогу, которая вела ко дворцу фараона. Обычно в этот час она бывала пустынна.

Но сегодня ее заполнили пешеходы и колесницы, всадники и паланкины.

Нагие негры время от времени поливали дорогу водой из кожаных мешков, однако пыль на ней лежала таким толстым слоем, что, несмотря на поливку, она, словно сухой и раскаленный туман, окутывала все кругом. Люди спешили сюда не только из города, но и из гавани, куда обычно входили лодки жителей некрополя.

Во дворце фараона царило необычайное оживление. Распространившиеся с молниеносной быстротой слухи вызвали одинаковые опасения и надежды как в хижинах бедняков, так и во дворцах знати.

Ранним утром три верховых гонца из лагеря фараона сошли с коней, тяжело нагруженных мешками с письмами, у дворца везира. [8080
  «…сошли с коней, тяжело нагруженных мешками с письмами…» – Египтяне любили писать письма, и многие из этих писем дошли до нас. В древнем Египте даже существовали письмоносцы. (Прим. автора.)


[Закрыть]]

Подобно тому, как крестьяне, измученные долгой засухой, смотрят на грозовые тучи, обещающие пролить на их поля освежающий дождь, но способные также метнуть молнию, грозящую пожаром, или побить посевы градом, с надеждой и страхом ждали жители города редких и нерегулярных известий из далеких краев, где шла война. Во всем огромном городе едва ли удалось бы сыскать хоть один дом, откуда не ушел бы на северо-восток в войска фараона отец, сын или просто близкий человек.

Чаще всего гонцы приносили слезы, а не радость. Свитки папируса, доставленные ими, гораздо больше рассказывали о ранах и смерти, чем об успехах, подарках фараона и захваченной добыче. Но все же вестей ждали нетерпеливо и встречали их с восторгом.

Все, от мала до велика, устремлялись в день прибытия гонцов ко дворцу везира и теснились вокруг писцов, раздававших письма и громко читавших предназначенные для общего сведения известия, а также списки убитых и пропавших без вести.

Ничто так не гнетет человека, как неизвестность, и обычно он с большим нетерпением ожидает плохих вестей, чем хороших. К тому же вестники несчастья скачут быстрее, чем вестники добра.

Везир Ани жил в пристройке около дворца фараона. Приемные галереи, окаймлявшие необозримо широкий двор, состояли из множества помещений, открытых со стороны двора.

В этих галереях размещалась целая армия писцов и их начальников. В глубине двора возвышалась постройка, напоминавшая веранду, крыша которой покоилась на колоннах. Здесь Ани обычно творил суд и расправу, принимал чиновников, гонцов и просителей.

Вот и сегодня восседал он там на виду у всех на троне, украшенном драгоценными камнями. Окруженный многочисленной свитой, он окидывал взором толпу собравшегося народа. Стражи, вооруженные длинными палками, впускали людей группами во двор Высоких Ворот [8181
  Высокие Ворота (также Высокий Дом, Великий Дом) – перевод древнеегипетского перо (откуда через древнееврейский – фарао и фараон), т. е. высшая государственная власть. Название это возникло еще в древности, когда местом для собраний и суда служили площади перед воротами города, а позднее дворца.


[Закрыть]], а потом провожали их к выходу.

Взору везира представлялось невеселое зрелище. Из каждой группы людей, толпившихся вокруг писца, доносились возгласы горя и скорби. Лишь немногие могли похвастаться богатой добычей, захваченной их родными.

Казалось, незримая сеть, сотканная из скорби и слез, опутывала большинство собравшихся здесь людей.

Сраженные горем мужчины посыпали себе головы пылью; женщины терзали свои одежды и, размахивая покрывалами, оглашали воздух жалобными воплями:

«О мой бедный муж!» – «О мой отец!» – «О мой брат!»

Родители, получившие известие о смерти сына, с плачем падали друг другу в объятия. Старики в отчаянии рвали на себе волосы. Молодые женщины били себя кулаками по лицу и груди или бросались к писцам, чтобы своими глазами увидать в списке имена любимых, навеки вырванных из их объятий.

Там, где жалобы звучали всего громче, вертелся маленький человечек, который неустанно сновал от группы к группе. Это был Нему – карлик Катути.

Вот он остановился перед плачущей женщиной из зажиточного сословия, потерявшей мужа в последнем сражении.

– Ты умеешь читать? – спросил он. – Там наверху, на архитраве, начертано имя Рамсеса со всеми его титулами. «Дарующий жизнь» – именует он себя. Ну, да! Он хочет сказать этим, что умеет творить новое! Ну, конечно, вдов он умеет делать, когда посылает мужчин на смерть.

И прежде чем удивленная женщина успела ему ответить, он уже подошел к убитому горем старику и, теребя его за одежду, сказал:

– Во всех Фивах никто не видел более цветущих юношей, чем твои погибшие сыновья. Мори своего младшего голодом или изувечь его побоями, иначе и его потащат в Сирию. Ведь Рамсесу нужно много свежего египетского мяса для сирийских коршунов!

Старик, который до того со смиренной покорностью сносил обрушившееся на него горе, яростно сжал кулаки, а карлик, указывая на везира, сказал:

– Если бы он держал в своих руках скипетр, было бы меньше сирот и нищих на берегах Нила. Сегодня священные воды еще пресны, но скоро они станут солеными от тех слез, что льются на его берегах.

Казалось, везир тоже слыхал эти слова: он вдруг встал с трона и высоко воздел руки к небу, словно и его сразило горе.

Многие заметили этот его жест, и огромный двор огласился воплями отчаяния. Но это продлилось всего несколько минут, так как стражники уже очистили двор от людей, чтобы дать место другим, ожидавшим у ворот.

Пока вошедшие толпились вокруг писцов, Ани, окруженный свитой, снова спокойно и с достоинством уселся на троне, готовый принять просителей.

Ани было лет пятьдесят. Он приходился двоюродным братом фараону Рамсесу.

Рамсес I, дед царствующего фараона, свергнув законную династию, силой завладел царским скипетром. Родом он был из семитской семьи, оставшейся в Египте после изгнания гиксосов [8282
  Гиксосы – воинственное кочевое племя (или, возможно, союз кочевых племен), населявшее Переднюю Азию и Аравийский полуостров. Эпоха нашествия гиксосов мало изучена из-за почти полного отсутствия исторических документов, относящихся к этому периоду истории древнего Египта. По мнению большинства советских египтологов, кочевые племена Передней Азии издавна совершали большие переходы в поисках новых пастбищ и воды, захватывая при этом огромные пространства. Естественно, что плодородная долина Нила всегда привлекала к себе этих кочевников, и египтянам приходилось сдерживать их натиск. Около 1750 г. до н. э. в Египте началось восстание крестьян и рабов. Это народное движение «бедных людей», длившееся много лет, резко ослабило государственную власть, и окружавшие Египет кочевые племена, воспользовавшись смутами, начали вторжение в долину Нила. Около 1710 г. до н. э гиксосы, видимо, при поддержке восставших рабов завоевали весь Нижний Египет, где продержались до 1560 г.


[Закрыть]] и прославившийся при Тутмосе и Аменхотепе своими военными подвигами. После его смерти скипетр перешел по наследству к его сыну Сети, который, чтобы узаконить свое право на престол, женился на внучке Аменхотепа III – Туа. Она подарила ему сына, названного по имени деда Рамсесом. Этот наследный принц, чья мать была родом из законного царского дома, мог уже с полным правом претендовать на престол, ибо в Египте знатные семьи и даже фараоны вели свой род не только по мужской, но и по женской линии.

Сети провозгласил Рамсеса своим соправителем [8383
  «Сети провозгласил Рамсеса своим соправителем…» – Сети I (согласно его надписи) провозгласил своего сына Рамсеса II своим соправителем еще при его рождении, что дало последнему право хвастаться в одной из надписей в Абидосе, что «царем он стал уже с пеленок». (Прим. автора.)


[Закрыть]], чтобы тем самым устранить всякие сомнения в законности его права на престол. Юного племянника своей супруги Туа, будущего везира Ани, который был всего на два года моложе Рамсеса, он отдал на воспитание в Дом Сети и обращался с ним, как с родным сыном, в то время как все прочие члены свергнутой династии были лишены состояния или убиты.

Ани стал верным слугой Сети и его сына. Воинственный и великодушный Рамсес доверял ему, как родному брату, хотя отлично знал, что у него в жилах меньше чистой царской крови, чем у его двоюродного брата Ани. Считалось, что династия египетских фараонов происходит от бога солнца Ра, и фараон Рамсес мог гордиться столь высоким происхождением лишь по материнской линии, в то время как Ани принадлежал к царскому роду и со стороны отца и со стороны матери.

Однако Рамсес восседал на троне, крепко держа в руках скипетр, а его тринадцать юных сыновей на веки вечные обеспечивали его роду владычество над Египтом.

Когда после смерти отца, прославившегося своими военными подвигами, Рамсес отправился на север в поисках боевой славы, он назначил Ани, бывшего в то время правителем провинции Куш [8484
  Куш – автор ошибочно считает эту провинцию Эфиопией, в то время как в настоящее время точно доказано, что под страной Куш, первое упоминание о которой встречается еще в эпоху Древнего царства, подразумевалась Нубия.


[Закрыть]], своим везиром.

Нередко люди пылкого нрава переоценивают людей спокойных и выдержанных. Они не могут представить себя на их месте, не могут понять истоков их положительных качеств. Именно это и произошло с воинственным, пылким Рамсесом, когда выдержанный и бесстрастный Ани заставил его проникнуться к себе глубоким уважением.

Ани казался человеком, совершенно лишенным честолюбия и предприимчивости. Предложенный ему высокий пост он принял с величайшей неохотой. Кроме того, Рамсес не считал Ани опасным противником, так как тот, потеряв жену и ребенка, не имел наследников.

Он был немного выше среднего роста, с необычайно правильным, даже красивым, но вместе с тем невыразительным и малоподвижным лицом. Его светло-серые глаза и тонкие губы ничем не выдавали особенностей его натуры. Напротив, лицо его неизменно освещала кроткая улыбка; она бывала слабее или явственнее, имела множество оттенков, но ничто не могло полностью стереть ее с лица этого человека.

С ласковой приветливостью выслушал он жалобу одного землевладельца, у которого угнали скот для армии фараона, и заверил его, что поручит расследовать это дело. Ограбленный удалился с надеждой, но, когда сидевший у ног везира писец спросил, кому поручить выяснить, чем вызвано чрезмерное усердие чиновников, Ани сказал:

– Каждый должен нести тяготы войны – пусть все остается как есть.

Номарх Суана, расположенного на самом юге страны, требовал средств на постройку новых, жизненно необходимых для нома [8585
  Ном – греческое название округа в древнем Египте. Первоначально ном состоял из сельских общин во главе с выборным старейшиной. После объединения Египта (ок. 3000 г. до н. э.) ном стал основной административной единицей, а правитель нома – номарх-наместником фараона. Каждый ном имел свой местный религиозный культ и сохранял известную хозяйственную обособленность. В ведении номарха находились финансы, суд и храмы, кроме того, он наблюдал за местными ирригационными сооружениями и командовал военными отрядами.


[Закрыть]] дамб. Везир участливо и даже как будто с волнением выслушал его, а потом стал уверять номарха, что война поглощает все государственные средства, что касса пуста, но он готов пожертвовать часть своих собственных доходов – как они ни ничтожны, – чтобы уберечь от опасности пашни своего верного нома Суана, жителям которого он просит передать лучшие пожелания.

А когда номарх отошел, он тут же распорядился взять из казны внушительную сумму и от его имени послать ее просителю.

Среди разговоров с просителями он время от времени поднимался с трона и становился в позу человека, сраженного горем, чтобы показать несчастным, как глубоко он им соболезнует.

Солнце уже переползло через зенит, когда в толпе, окружавшей писцов, вдруг поднялось волнение, раздались громкие крики.

Множество мужчин и женщин сбежалось со всех сторон в одно место, и даже самые невозмутимые из фиванцев заинтересовались тем, что там происходило.

Дворцовая стража разгоняла кричавшую толпу, а отряд ливийских воинов вел какого-то арестованного к боковым воротам двора. Не успел этот отряд дойти до ворот, как их догнал писец, посланный везиром узнать, в чем дело.

Начальник ливийских воинов подошел к трону.

Весь дрожа от негодования, он доложил Ани, что маленький человечек, карлик госпожи Катути, уже несколько часов слоняется по двору, отравляя души людей мятежными речами.

Ани распорядился бросить этого «ослепленного», как он его назвал, в темницу. Но едва, начальник отряда удалился, он приказал одному из своих писцов, чтобы еще до захода солнца этот карлик был доставлен к нему.

Когда он отдавал это распоряжение, толпа вдруг снова заволновалась.

Подобно морю, которое в библейском сказании расступилось перед израильтянами, и «воды были им стеною по правую и по левую сторону», люди добровольно, но словно повинуясь какому-то приказу, расступились, образуя широкий проход. По этому проходу, благословляя толпу, торжественно двигался верховный жрец в полном облачении, сопровождаемый несколькими святыми отцами.

Везир пошел ему навстречу, склонился перед ним, и вскоре оба они исчезли в глубине залы.

– Итак, немыслимое все же должно произойти, – сказал Амени. – Земледельцам, обрабатывающим угодья наших храмов, приказано идти на войну.

– Рамсесу нужны солдаты для победы, – отвечал везир.

– А нам нужен хлеб для существования! – вскричал жрец.

– Тем не менее мне предписано немедленно, а значит, еще до начала жатвы, призвать в ряды войск земледельцев из всех храмов. Мне, конечно, очень жаль, что пришел такой приказ, но фараон – это воля, а я – всего лишь рука, ее исполняющая.

– Рука, которой он хочет воспользоваться, чтобы нарушить права тысячелетней давности и открыть пустыне дорогу к плодородным землям.

– Ваши поля недолго останутся невозделанными. Увеличив свою армию, Рамсес одержит с помощью богов новые победы.

– Богов, которых он оскорбляет!

– Я полагаю, что после заключения мира он умилостивит их щедрыми дарами. Он твердо уверен в скором окончании войны и пишет мне, что после первого же выигранного сражения намерен предложить хеттам союз. Говорят также, что фараон предполагает еще раз вступить в брак, на этот раз – с дочерью хеттского царя Хетазара. [8686
  Хетазар – здесь автор допустил фактическую неточность. Он называет хеттского царя Хетазаром, в то время как имя его читается Хаттушиль (Хаттасиль). Кроме того, до битвы при Кадеше и в момент битвы (1312 г. до н. э.) царем хеттов был Муталлу (Муватал). Лишь много позже, ок. 1296 г. до н.э., преемник Муталлу Хаттушиль заключил мир с Рамсесом II и отдал ему в жены свою дочь, известную в надписях под именем Маат-Нофру-Ра.


[Закрыть]]

До сих пор глаза везира были смиренно опущены. Теперь же он поднял их и, ожидая увидеть радость на лице Амени, с улыбкой спросил:

– Что ты скажешь об этом?

– Я скажу вот что, – ответил Амени, и в его суровом голосе неожиданно послышались лукавые нотки. – Я скажу, что Рамсес, по-видимому, считает кровь твоей тетки и своей матери, дающую ему право на трон в этой стране, не такой уж кристально чистой.

– Но ведь это кровь бога солнца!

– Которой у него в жилах лишь половина, а у тебя – вся. Везир предостерегающе поднял руку и со слабой улыбкой на бледном, как у мертвеца, лице тихо проговорил:

– Мы не одни.

– Здесь нет никого, кому не следовало бы нас слышать. Впрочем, то, что я сказал, известно каждому ребенку, – возразил Амени.

– Но если это достигнет ушей фараона, тогда…– прошептал везир.

– Тогда он поймет, сколь неразумно посягать на древние права тех, кто властен испытывать чистоту крови властелина этой страны. Рамсес еще сидит на троне Ра, а посему да ниспошлют боги процветание его царствию и даруют ему благоденствие и силу!

Везир склонил голову, а затем спросил:

– Намерены ли вы подчиниться приказу фараона?

– На то он и фараон. Наш совет, который соберется в ближайшие дни, может решить лишь, как нам следует подчиниться его приказу, но отнюдь, не следует ли нам вообще ему подчиняться.

– Значит, вы хотите затянуть посылку к фараону ваших земледельцев, а ведь Рамсесу они нужны немедленно. Кровавое ремесло войны требует новых орудий.

– А мир требует нового хозяина, который сумеет употребить сыновей нашей страны на ее благо. Нам нужен истинный потомок Ра!

Неподвижно, как статуя, стоял везир перед верховным жрецом. Амени же склонил перед ним, как перед божеством, свой гнутый посох и отошел к дверям.

Когда Ани присоединился к нему, кроткая улыбка, как обычно, уже играла на его лице, и он с достоинством уселся на трон.

– Ты все сказал? – спросил он верховного жреца.

– Остается только добавить, – отвечал тот громко, как бы обращаясь ко всем придворным, – что дочь фараона Бент-Анат совершила вчера тяжкое прегрешение. Во всех храмах страны надлежит нам молить богов, с приношением жертв, об очищении ее от скверны.

По улыбающемуся лицу везира пробежала легкая тень. На мгновение задумчиво опустив взор, он сказал:

– Завтра я сам приеду в Дом Сети. А до этого прошу тебя ничего не предпринимать.

Амени поклонился, и везир, покинув зал, направился в свою пристройку при дворце фараона.

На столе его ждали запечатанные свитки папируса. Он знал, что в них содержатся важные сведения, но любил обуздывать свои самые страстные желания, испытывать свою выдержку и поступал, подобно гурману, приберегающему лакомое блюдо напоследок.

Сначала он просмотрел менее важные письма.

Глухонемой слуга, сидевший у его ног, сжигал на жаровне свитки, подаваемые ему везиром. Писец записывал краткие замечания Ани – по ним потом предстояло составить ответы на письма.

Наконец, везир сделал писцу знак удалиться. Не спеша вскрыл он первое письмо фараона. Судя по надписи на ней – «Моему брату Ани», это было личное письмо, а не официальный документ.

Везир знал, что от этого письма зависит, как сложится вся его жизнь.

С улыбкой на губах, стараясь скрыть свое душевное волнение от себя самого, он сломал восковую печать, скреплявшую короткое письмо, написанное рукой самого фараона.

«Обо всем, что касается Египта и забот о моем государстве, равно как и благополучного исхода войны, – писал фараон, – я уже уведомил тебя через моих писцов. А все нижеследующее касается брата моего, пожелавшего стать моим сыном, и пишу я эти строки собственной своей рукой. Живущий во мне дух божественного властелина моими устами произносит „да“ или „нет“ и всегда все решает к лучшему. Ты просишь у меня в жены любимую мою дочь Бент-Анат, и я не был бы Рамсесом, если бы откровенно не признался тебе, что, еще не прочитав последнего слова твоего письма, я, не колеблясь, произнес решительное „нет“. Я велел испросить совета у небесных светил, изучить внутренности жертвенных животных, и все говорило против твоей просьбы. Но все же я не смог ее отклонить, ибо ты дорог мне и в жилах твоих течет такая же царская кровь, как и у меня. Твоя кровь даже чище моей, мне сказал это один старый друг, предупреждая меня о твоем честолюбии и об опасностях, которыми грозит твое возвышение. В сердце моем произошел тогда резкий перелом, но я не был бы сыном Сети, если бы из-за одного только пустого опасения мог оскорбить друга. А тот, кто стоит так высоко, что даже отважные люди боятся, как бы он не пожелал стать выше самого Рамсеса – тот, кажется мне, достоин Бент-Анат. Ищи ее руки, и если она согласится стать твоей женой, то в день моего возвращения отпразднуем свадьбу. Ты еще не стар и можешь дать женщине счастье. Твоя зрелость и мудрость уберегут мое дитя от беды. Пусть Бент-Анат узнает, что фараон, ее отец, благосклонно принял твои искания, а ты принеси Хаторам жертву, чтобы они расположили к тебе сердце Бент-Анат, чьей воле мы оба покоримся».

Читая это письмо, везир несколько раз менялся в лице. Наконец, пожав плечами, он положил письмо на стол, встал и, прислонившись спиной к колонне, погрузился в глубокое раздумье. Чем дольше он думал, тем мрачнее становилось его лицо. «Это – пилюля, подслащенная медом, из тех, что подносят женщинам», – пробормотал он про себя. Снова подойдя к столу, он еще раз прочел послание фараона и сказал:

– Да, у него можно поучиться, как давать согласие и в то же время отказывать, не забывая при этом блеснуть своим благородством. Рамсес хорошо знает свою дочь. Она ведь, как и всякая девушка, не захочет выйти замуж за человека вдвое старше себя, который годится ей в отцы. Рамсес пишет, что оба мы должны покориться ее воле. Покориться! А кому? Своенравной девчонке.

При этом он так яростно швырнул письмо, что оно, скользнув по столу, упало на пол. Глухонемой раб поднял его и бережно положил обратно на стол, а везир тем временем бросил шарик в серебряную чашу. Раздался звон, несколько чиновников опрометью вбежали в комнату, и Ани приказал им привести карлика госпожи Катути. В груди у него кипела злоба на фараона – сидя в своей походной палатке, далеко отсюда, тот воображал, будто осчастливил его своей величайшей милостью.

Замышляя против кого-нибудь недоброе, мы всегда склонны считать этого человека своим врагом, и, если такой человек подносит нам розу, мы считаем, что он дает нам ее не ради аромата, а ради шипов.

Когда карлика Нему привели к везиру, он упал на колени. Ани приказал чиновникам удалиться и воскликнул, обращаясь к карлику:

– Ты сам вынудил меня бросить тебя в темницу! Встань! Карлик встал и промолвил:

– Спасибо тебе за все! И за темницу тоже спасибо! Везир с удивлением взглянул на него. Нему продолжал со смиренным лукавством:

– Я опасался за свою жизнь, но ты не только не укоротил ее, а даже продлил, ибо в одиночестве темницы время тянулось медленно и минуты превратились в часы.

– Прибереги свои шутки для женщин, – обрезал его везир. – Если бы я не знал, что ты желаешь мне добра и действуешь по приказу Катути, я отправил бы тебя в каменоломни.

Карлик ухмыльнулся.

– Мои руки в силах ломать лишь камешки для игры в шашки, зато язык мой, что вода, может одному земледельцу принести богатство, а у другого смыть возделанное поле.

– Мы сумеем укротить воду плотиной!

– Моей госпоже и тебе она во всем помогает, – сказал Нему. – Я объяснял охваченным горем горожанам, кто виноват в том, что гибнет их плоть и кровь, и от кого они должны ждать мира и счастья. Я сыпал соль на раны и восхвалял врача, который исцелит их.

– Однако ты делал это самовольно и неосмотрительно! – перебил его везир. – Правда, ты доказал, что можешь быть нам полезным, а потому я хочу сохранить тебя на будущее. Слишком усердные друзья опаснее открытых врагов. Когда ты мне понадобишься, я тебя позову. Пока же избегай болтовни. А сейчас ступай к своей госпоже и передай ей это письмо, присланное на ее имя.

– Да здравствует сын солнца Ани! – воскликнул карлик, целуя ноги везира. – Но неужели ты не дашь мне письма для передачи моей повелительнице Неферт?

– Передай ей мой поклон, – ответил везир, – и скажи Катути, что после обеда я наведаюсь к ней. От возничего фараона письма нет, но, насколько мне известно, он в полном здравии. А теперь, прочь отсюда! И смотри же, держи язык за зубами!

Карлик исчез, а Ани направился в прохладный зал, где ему был подан роскошный обед из множества блюд, приготовленных с особой изысканностью. Аппетит, правда, у него пропал, но, тем не менее, он отведал всего и сделал домоправителю замечания по поводу каждого кушанья.

Это не мешало ему тем временем думать о письме фараона, о Бент-Анат и о том, разумно ли свататься к ней, рискуя получить отказ.

После обеда специальный слуга тщательно побрил его, подкрасил ему брови и губы, помог одеться, нацепил украшения, а затем подал Ани зеркало. Везир долго разглядывал в нем свое отражение и, садясь в паланкин, чтобы отправиться к своей приятельнице Катути, решил, что его все еще можно назвать красивым мужчиной. Вдруг он посватается к Бент-Анат и она ответит согласием!

Его тянуло к Катути, потому что она всегда умела дать хороший совет, особенно в тех случаях, когда сам он колебался, не в силах принять решения.

Это по ее совету он так упорно домогался руки Бент-Анат в надежде добиться еще большего почета, увеличить доходы и упрочить свое положение. Он никогда не испытывал к царевне чувств, более нежных, чем к любой другой красивой женщине. Теперь он представил себе эту гордую и благородную девушку и ощутил благоговение перед существом, которое гораздо выше его. Везир досадовал на себя за то, что послушался совета Катути, и искал повода, чтобы уклониться от своего сватовства. Брак с Бент-Анат стал казаться ему непомерно тяжким бременем. Он чувствовал себя, как человек, который, добиваясь блестящей должности, заранее знает, что должность эта ему не по силам, как честолюбец, которому предлагают царский титул, но с условием никогда не снимать с головы тяжелой короны. Правда, если бы удалось другое, если бы…– При этом глаза Ани ярко заблестели. – Если бы судьбе было угодно посадить его на место Рамсеса… Тогда брак с Бент-Анат его бы не испугал, ибо он и для нее стал бы господином и повелителем и никто не осмелился бы усомниться в том, достоин ли он ее.