Текст книги "Вечный день"

Автор книги: Георг Гейм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

A.B. Маркин. О книге «Вечный день»

Публикации единственного прижизненного сборника стихотворений Георга Гейма «Вечный день» предшествовало его участие в собраниях «Нового клуба» (Der neue Club) – студенческого кружка, состоявшего из учащихся берлинского университета, недовольных политической и культурной ситуацией, сложившейся в кайзеровской Германии. Гейм стал посещать этот кружок в начале 1910 г. Каждую среду члены Нового клуба собирались в казино «Ноллендорф», а с июня 1910 г. клуб стал проводить открытые заседания в различных берлинских кафе. Там члены клуба вели дебаты на политические, философские и литературные темы, зачитывали и обсуждали свои произведения. Эти собрания дополнялись театральными миниатюрами – специально приглашенные актеры и музыканты исполняли новых авторов. Со сцены читали также произведения Ницше и отрывки из драм Ведекинда.

Подобные открытые собрания Нового клуба получили название "Неопатетическое кабаре". [66]66
  По названию эссе Стефана Цвейга «Новый пафос» («Der neue Pathos»), опубликованному в 1909 г.


[Закрыть]Со временем они стали излюбленным местом встречи берлинской богемы. С конца 1910 г. по апрель 1912 г. «Неопатетическое кабаре» играло заметную роль в культурной жизни Берлина. (Всего прошло девять таких вечеров.) Отклики и отчеты о вечерах «неопатетиков» появлялись на страницах столичной прессы. Среди участников «кабаре» были многие из тех, кто в ближайшее время определил развитие литературного экспрессионизма – поэты Готфрид Бенн, Эльза Ласкер-Шюлер, Якоб ван Годдис, Минона, писатель и искусствовед Карл Эйнштейн. Сюда же в поисках новых имен приходили владельцы издательств и редакторы авангардных литературных журналов. Одним из посетителей «Неопатетического кабаре» был, к примеру, известный венский сатирик-публицист и издатель Карл Краус.

6 июля 1910 г. на одном из вечеров "Неопатетического кабаре" Георг Гейм впервые прочитал несколько своих стихотворений, вошедших затем в его первую книгу. Среди них были «Тучи», "Спящий в лесу", "Берлин II" и «Успокоение». Настроение стихов и их необычайная образность произвели сильное впечатление на тех немногих, кто смог дослушать поэта: к концу выступления Гейма в зале оставалось лишь несколько человек. [67]67
  Воспоминания очевидцев выступления Гейма в «Неопатетическом кабаре» собраны в 4-м томе собрания сочинений поэта. См.: Heym G. Dichtungen und Schriften. München, 1960–1968. Bd. 1–4. Bd. 4: Dokumente zu seinem Leben und Werk. S. 390–438. Некоторые свидетельства тех, кому довелось услышать стихи Гейма в авторском исполнении вошли в антологию: Dichter lesen. 3: Expressionismus und Nachkriegzeit. Marbach a. Neckar, 1995. S. 47–56 и в новую книгу Нины Шнайдер о Гейме ( Schneider N.Am Ufer des blauen Tages: Georg Heym. Sein Leben und Werk in Bildern und Selbstzeugnissen. Glinde, 2000. S. 66–67).


[Закрыть]Причиной тому было его сбивчивое, запинающееся чтение. Правда, некоторые из присутствовавших на вечерах Нового клуба утверждали, что именно такая манера чтения и была наиболее адекватна стихам поэта. [68]68
  Так, в 1959 г. «неопатетик» Фридрих Шюльце-Майцер вспоминал: «Но наибольшее впечатление производил голос Гейма, особенно тогда, когда он сам читал свои стихи, с совершенно особенным металлическим призвуком, который звенит в моих ушах и по сей день. Соответствует ли это утверждениям, часто появляющимся в литературе о Гейме, что он был плохим чтецом собственных стихотворений? Мне-то кажется совсем наоборот, – конечно не в смысле артистического совершенства, но в смысле замечательной согласованности тона и настроя, содержания и модуляции». Такое «неровное», «сбивающееся» чтение, по всей видимости, отвлекало слушателя от однообразного, монотонного ритма геймовских стихотворений.


[Закрыть]

В черновиках Гейма сохранился «отчет» об этом выступлении, написанный самим поэтом от третьего лица. "Неизвестный мне до сего дня, но очевидно весьма талантливый Георг Гейм в своих стихах, которые он прочитал в этот вечер, запечатлел грандиозные, ясно очерченные видения… Стихотворения «Тучи» и «Успокоение» произвели особенно сильное впечатление. Его язык уже вполне самостоятелен, хотя немного неровен… В общем, стихи Георга Гейма были лучшими из услышанных мной в этот вечер". [69]69
  Heym G. Besprechung einer Veranstaltung des Neopatetischen Cabarets vom 6. Juli 1910 // Dichtungen und Schriften. Bd. 2. S. 179.


[Закрыть]

В ноябре 1910 г. друзьям поэта по Новому клубу удалось опубликовать сонет Гейма "Берлин II" в еженедельнике "Демократ". [70]70
  Der Demokrat. 1910. N 48 (23 November).


[Закрыть]Стихотворение привлекло внимание молодого лейпцигского издателя Эрнста Ровольта (ставшего вскоре одним из главных издателей экспрессионистической литературы). Через несколько дней после того как сонет появился в журнале, Ровольт передал Гейму через Франца Пфемферта, редактора «Демократа» и члена Нового клуба, письмо с просьбой прислать ему для ознакомления свои рукописи, «лирику или прозу». [71]71
  Цит, по: Heym G. Dichtungen und Schriften. Bd. 2. S. 179. Далее страницы и том указаны в тексте статьи.


[Закрыть]

Гейм сразу откликнулся и выслал в Лейпциг около 40 своих стихотворений, не забыв при этом отметить в письме, что их публикация, "по мнению целого ряда независимых критиков, произведет революцию в немецкой литературе". Просмотрев рукописи, Ровольт выразил готовность издать книгу стихотворений Гейма.

К середине декабря 1910 г. корпус книги в основном был сформирован. Как полагал автор, в нее должны были войти лишь лучшие его стихотворения. "Прежде всего нужно исходить из качества этих стихотворений, – пишет Гейм Ровольту. – Я бы мог послать еще тридцать, но за них я не дал бы ни гроша". Тогда же появляется и приблизительное название книги – "Металлический день" или "Вечный день". [72]72
  Более подробно о названии книги см. ниже.


[Закрыть]

31 декабря поэт посылает издателю еще несколько стихотворений, написанных им в ноябре-декабре, среди них "Демоны городов" и "Бог города". Он хочет также включить их в сборник.

В начале февраля 1911 г. издатель возвращает поэту рукописи и вслед высылает гранки книги. За несколько дней Гейм производит весьма небрежную правку, добавляет еще несколько новых, только написанных, стихотворений, среди которых цикл "Черные видения" и отсылает верстку, ожидая, что "Вечный день" появится уже начале марта. В Новом клубе назначается дата вечера, посвященного выходу книги.

Но Ровольт не торопится. В течение нескольких дней он сам занимается тщательной корректурой геймовских текстов. К середине марта подготовительная работа завершена, и издатель сообщает Гейму, что его книга увидит свет в первых числах апреля. 20 апреля поэт получает сигнальный экземпляр своей книги.

* * *

Критика отметила неординарный талант молодого поэта, его непривычный язык. Все рецензенты, без исключения, называли Гейма немецким наследником французских символистов, в первую очередь Бодлера и Рембо.

В связи со зримостью образов в стихотворениях Гейма и способностью поэта увидеть грандиозно-страшное, стихийное, вечное за обыденностью жизни и предметов, много писалось об "особом видении" поэта, о "новом зрении", которое проникает в первоосновы явлений окружающего мира, в самую суть вещей. [73]73
  Вот лишь некоторые пассажи из прижизненных рецензий на «Вечный день», в которых говорится об особом в идении Гейма: «колоссальный зритель», «его глаз, острый, как глаз хищника», «наивно-удивляющийся визионер», «он удерживает мир в ледяном кристалле своего ока», «он не просто глубок, он… объективен» (т. е. «проникает в глубину объекта», «objek-tiv», как пишет рецензент, обыгрывая немецкое слово tief —«глубокий»).


[Закрыть]Критики сравнивали Гейма с циклопом, мощным и диким великаном, связанным со стихийными, элементарными силами природы. Впрочем, это определение – «циклоп» (одноглазый!), – которое закрепилось за поэтом после того, как свою рецензию на «Вечный день» опубликовал идеолог зарождавшегося экспрессионизма Курт Хиллер, «бессменный президент» Нового клуба, было, возможно, еще и остроумным намеком на одну особенность книги Гейма: ее монотонность. Все, за исключением одного, стихотворения в книге были написаны одним и тем же размером – пятистопным ямбом, с преобладающей мужской рифмой.

Близкий друг поэта, Эрнст Бальке, в экспрессионистическом журнале «Акцион» (1911, № 1) писал о "беспощадной и свежей поэзии" Гейма, рассматривая ее как явление, "выходящее за рамки привычной литературной продукции", считая, что поэзия Гейма сохранится в немецкой литературе навеки (Bd. 4. S. 192). [74]74
  Почти все отклики на первую книгу Гейма собраны теперь в 4-м томе Собрания его сочинений.


[Закрыть]

Курт Пинтус, знакомый Гейма по Новому клубу, будущий составитель знаменитой поэтической антологии "Сумерки человечества", хотя и писал в "Приложении к журналу для любителей книги" (1911, июнь) об "известной тематической односторонности" поэзии Гейма и видимом влиянии Ш. Бодлера, С. Георге и Э. Верхарна, все же восхищался молодым человеком, "обнаружившим весьма неординарный талант". Пинтус советует читать книгу Гейма "несколько раз подряд", чтобы убедиться в "удивительном, необычайном богатстве" геймовского слога (Ibid. S. 195–196).

Другой «неопатетик», Эрнст Бласс, в своей рецензии на "Вечный день" утверждал, что с появлением "первой книги поэта Георга Гейма (…) можно с полной уверенностью говорить о таком направлении в искусстве, с которым несомненно придется считаться" (Ibid. S. 196–198).

Курт Хиллер, в те годы ведущий берлинский критик молодого поколения, опубликовал свой отзыв на книгу Гейма в первом номере журнала «Пан» в июне 1911 г. "Георг Гейм, – писал Хиллер, – самый мощный, самый исполинский; самый демонический, самый циклопический; молниеносный удар по поэтам наших дней". Своей книгой, считает Хиллер, Гейм "утверждает себя как самого сильного среди поэтов" (Ibid. S. 198).

Артур Дрей прямо причислил книгу стихов Гейма к лучшим образцам немецкой поэзии. Стихи молодого поэта, по его мнению, – это "произведения искусства, которые мог создать только титан" (рецензия была опубликована в "Гейдельбергской газете" – приложении "Литература и наука", № 7, июль 1911 г.)

Остроумный Артур Зильбергляйт в своем отзыве в сентябре 1911 г. (газета "Дер Таг"), намекая на мрачную тематику стихов, предполагает, что чернильницей Гейму "скорее всего служит череп". Но и он отдает дань таланту молодого поэта, называя его "мастером поэтического выражения". Критик Эрих Шмидт (журнал "Дер Вег", № 3, декабрь 1911 г.) удивляется новизне геймовских образов, его неисчерпаемой фантазии и мощи поэтического таланта (Ibid. S. 206).

Но несмотря на многочисленные благоприятные отзывы, которые Гейм и Ровольт отчасти обеспечили книге, использовав свои связи в литературных кругах, "Вечный день" не пользовался успехом у читающей публики. В своей рецензии, появившейся в декабре 1911 г., почти через восемь месяцев после выхода книги, Герберт Эйленберг, литературный обозреватель влиятельной "Берлинской газеты", не скупится на похвалы Гейму и призывает сограждан помочь молодому поэту: "Читайте его! Покупайте его книгу! Поэты тоже должны жить, – заключает критик, – и питаться не только нектаром и амброзией!" (Ibid. S. 221).

За несколько дней до гибели поэта в альманахе "Художественная литература" (№ 13, январь 1912 г.) появилась еще одна рецензия на "Вечный день". Ее автор удивляется тому, с какой виртуозностью и фантазией Гейм сумел "лирически переработать обыденную механическую действительность" (Ibid).

Внезапная смерть поэта вызвала волну интереса к его творчеству. Уже 17–18 января 1912 г., когда по Берлину только распространялись слухи о гибели "немецкого Рембо" и его друга, не вернувшихся с катания на коньках по реке Хафель, спрос на "Вечный день" в книжных магазинах стал расти. В многочисленных некрологах на смерть поэта непременно упоминалась единственная прижизненная книга его стихов. О Гейме писали как о ясновидце, предсказавшем свою ужасную смерть. Из статьи в статью переходили одни и те же фразы-клише о мистической связи между творчеством поэта и его загадочной гибелью вместе с другом, которому, по странному стечению обстоятельств, было посвящено стихотворение сборника под названием "Успокоение".

Слава одного из самых знаменитых поэтов Германии – то, о чем Гейм мечтал, – пришла к нему.

Несколько недель спустя после смерти поэта весь тираж "Вечного дня" был распродан. В марте 1912 г. Ровольт принял решение повторно издать книгу стихов Гейма. Новому изданию сопутствовал умеренный коммерческий успех.

* * *

Книгу «Вечный день» составляют 41 стихотворение. Все они, за исключением двух – «Самый длинный день» и «Тучи», [75]75
  Стихотворение «Тучи» было написано в 1909 г. В «Вечный день» поэт включил незначительно измененный вариант стихотворения, относящийся к марту 1910 г.


[Закрыть]были написаны с апреля по февраль 1911 г.

"Вечный день" – книга с тщательно продуманной композицией. Уже на начальном этапе подготовки книги в печать, поэт просил издателя с особенным вниманием отнестись к последовательности, с которой должны были быть расположены стихотворения. "Я расставил их, – предупреждает Гейм в письме от 6 декабря 1910 г. – в соответствии с определенными законами". В февраля 1911 г., когда подготовительная работа уже подходила к концу, Гейм сообщает Ровольту о своем решении поделить сборник на разделы с латинскими названиями: "На первом листе, – просит он в одном из писем, – перед стихотворением "Берлин I" в середине (напечатайте) Ignis,на третьем пустом листе (после «Демонов городов» перед «Слепым») – Umbra, на шестом пустом листе (после «Робеспьера», перед стихотворением «Стикс») – Ara Mortis, на седьмом пустом листе (после «Летучего Голландца»), перед стихотворением «Апрель», – Hortus, на девятом пустом листе, после стихотворения «День» – Flamma, на десятом пустом листе, после «Офелии», – Dolores, на последнем пустом листе, перед «Черными видениями», – Hesperus.(По латыни – «Огонь», «Тень», «Жертвенник смерти», «Сад», «Пламя», «Страдания», «Вечер»). Вскоре поэт повторяет свою просьбу: «Не будете ли Вы так любезны напечатать слова, предваряющие отдельные разделы, как я того хочу. Это очень важно» (письмо от 24 февраля 1911 г.) (Bd. 2. S. 185). Гейм просит так же, чтобы после последнего стихотворения цикла «Черные видения», завершавшего книгу, стояло греческое слово Τέλος («конец»).

Таким образом книга должна была состоять из семи разделов.

Ровольт, однако, не учел пожелания автора и, сдавая книгу в набор, оставил лишь предусмотренный Геймом порядок расположения стихотворений, убрав названия разделов. (Впрочем, внимательный читатель "Вечного дня", даже и не зная о намерении автора объединить стихотворения внутри книги в озаглавленные циклы, все же сможет заметить определенные закономерности в их расположении, вызванные кругом тем и мотивов – город, природа и т. д. [76]76
  Но в этом построении уже не чувствуется той чрезвычайно сложной архитектоники, которая лежит в основе поэтических книг Рильке или Георге.


[Закрыть])

Как и шестичастное деление бодлеровских "Цветов Зла", семеричность "Вечного дня" имеет, по-видимому, исключительно важное значение, ведь само число семь вызывает многочисленные мифологические ассоциации. В основе семеричности лежат архаических представления о семи направлениях пространства (по два противоположных направления для каждого измерения и центр), и если вспомнить, что центральным в книге должен был быть раздел с названием «Сад», – а в мифологиях многих народов сад считается символическим центром мира, – то тогда можно предположить: поэт замыслил показать, что мир, где существуют люди, заключен в кольцо «огня», "теней", «страданий» и "пламени".

Внутри разделов стихотворения также расположены особым образом (подробнее см. примеч.), а кроме того, все они соединены между собой сложной системой сквозных мотивов, тем, образов, ассоциаций, символов. В "Вечном дне" можно выделить несколько семантических рядов, организующих стихотворения сборника в сложное целое.

Один из них связан с образом солнца, пожалуй, центральным в книге Гейма.

К семантическому ряду, связанному с солярным мифом, относится часто возникающий в стихотворениях "Вечного дня" архаический мотив бесконечного путешествия, странствия в мир неизведанного, в страну мертвых (стихотворения "Берлин I", «Поезда», "Летучий Голландец", "На севере", «Облака», "Офелия", «Стикс», "Черные видения" и др.). Мифологические школы XIX в. выявили соотнесенность этого мотива с архаическими представлениями о смерти и возрождении солнца. К комплексу солярных сюжетов принадлежит история об Одиссее (примечательно, что во время подготовки "Вечного дня" Гейм работал над большим стихотворением «Одиссей», которое осталось незаконченным), легенда о Вечном жиде и мифологический сюжет о поэте, спускающемся в загробный мир (миф об Орфее, «Ад» Данте), который в "Вечном дне" возникает в стихотворении "Успокоение".

Известно, что в европейской культуре почитание солнца как героического начала и творческой силы возрождается в конце XVIII – начале XIX в. Гёльдерлином и романтиками (но также и Гёте), от них оно перешло во французский символизм и философию Ницше. Во второй половине XIX в. солнечная мифология была в центре внимания и научной мысли. Так, Макс Мюллер на основе достижений сравнительно-исторического индоевропейского языкознания того времени пытался реконструировать арийскую проторелигию и характерное для нее поклонение солнцу. [77]77
  См.: Ямпольский Б.Я. Наблюдатель. М., 1999. С. 130.


[Закрыть]

Особое значение культ солнца приобрел на рубеже XIX–XX вв. в художественных кругах Германии, где (не без влияния философии Ницше и индоевропеистики Мюллера) он стал неотъемлемой частью постсимволистской мифологии. [78]78
  Там же.


[Закрыть]Образ солнца здесь наследует многие смыслы, рожденные предыдущими эпохами. Солнце понимается как символ аполлонического начала, синоним прекрасного искусства. Солнце, жертвующее свой свет людям, соотносится с фигурой Христа и его страданиями, оно же воспринимается как воплощение Диониса, а также Орфея, растерзанного менадами.

Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить "солнечные поэмы" А. Момберта, стихотворную книгу Т. Дойблера "Северный свет", писавшуюся с 1889 по 1910 г., где фигуры античных, древнегерманских и христианских героев выступают олицетворениями странствующего солнца, картину М. Клингера "Христос на Олимпе". В это же время возникает интерес к творчеству Гёльдерлина.

Гёльдерлиновская «солнечная» поэзия оказала сильное влияние на юного Гейма. Примечательна запись в дневнике, сделанная 18-летним поэтом в мае 1906 г.: под впечатлением от стихов Гёльдерлина он представляет себя умирающим героем и соотносит свою смерть с закатом солнца: "А затем я умру, совсем один, и мой взор угаснет вместе с заходящим солнцем". [79]79
  Heym G. Dichtungen und Schriften. Bd. 2. S. 50.


[Закрыть]

В декабре 1909 г. Гейм составляет "Проект новой религии", согласно которому солнце должно было стать главным объектом поклонения новообращенных. В дни летнего и зимнего солнцестояния (по-немецки «Sonnwendetage» – и именно так будет называться единственное включенное в "Вечный день", причем расположенное в самой середине сборника, юношеское стихотворение Гейма!) в течение восьми дней должны праздноваться "великие праздники солнцеворота". "Работа останавливается, – писал Гейм, – народ пирует, проводятся состязания. В день солнцеворота сам верховный жрец приводит жертву, белого ягненка. Он пускает ягненку кровь. Народ поет гимны Солнцу (…) На этих торжествах соревнуются поэты. Победитель выходит перед народом и благодарит Солнце". [80]80
  Heym G. Versuch einer Religion // Dichtungen und Schriften. Bd. 2. S. 166,171.


[Закрыть]

Но в книге "Вечный день" образ солнца и солярная символика приобретают иное значение.

Так, в "Самом длинном дне" и в стихотворениях "Летучий Голландец" и «Колумб» солнце отчасти выступает носителем положительных смыслов; [81]81
  В стихотворениях «Летучий Голландец» и «Колумб» упоминаются Китай и Южная Америка, где почитание солнца тесно связано с идеей семеричности; у китайцев праздник солнца, описываемый Геймом, проходит на седьмой день, седьмого месяца, священные индейские «солнечные пирамиды», про которые говорится в «Колумбе», имеют семь ступеней.


[Закрыть]но гораздо чаще наделяется негативным значением: красный цвет закатного солнца возвещает о грядущих катастрофах (стихотворения о городах), свет солнца «ужасает» («Слепой»); в цикле «Черные видения» солнце называется «диким», солнечный свет – это покров, скрывающий истинную суть вещей, дурман (стихотворения «Берлин II», «День»), наконец, «вечное солнце», изо дня в день однообразно повторяющее свой ход по небу, само становится метафорой монотонной жизни.

Подобное восприятие солнца подводит нас к другому существенному семантическому ряду "Вечного дня": через всю книгу Гейма проходят многочисленные образы, связанные с однообразием, монотонностью, окаменением, замкнутостью, движением по кругу. По Гейму, теснота и омертвение становятся не только отличительной чертой городского существования, где умерщвляется все живое – деревья в городе сравниваются с камнями ("Берлин II"), лампочки-гирлянды заменяют ягоды винограда ("Дачный праздник"), но и состоянием всего мира вообще. "Все – камень", – записывает поэт в своем дневнике. Природа, куда можно было бы бежать от современной цивилизации, – сама оказывается мертвой ("Зима", "На севере").

С этими двумя рядами мотивов и образов переплетаются и остальные важные темпы поэтической книги Гейма: сад, город, история, которые выходят на первый план в том или ином разделе "Вечного дня".

* * *

Первоначально Георг Гейм намеревался озаглавить книгу своих стихотворений «Море» или «Облака». [82]82
  6 декабря поэт пишет своему издателю: «Я хотел бы, чтобы на первой странице, в середине, большими римскими буквами был напечатан заголовок: МОРЕ, и под ним, маленькими (посредине, как обычно печатают имена авторов): Стихотворения Георга Гейма». Но уже на следующий день поэт отказывается от этого названия: «Я хотел бы поменять заглавие», – сообщает он Ровольту, – на ОБЛАКА" (Heym G. Dichtungen und Schriften. Bd. 3. S. 227, 228).


[Закрыть]Эти названия, однако, по каким-то причинам не устроили поэта, и он обратился к друзьям по Новому клубу с просьбой помочь ему в выборе подходящего заглавия для книги его стихов.

Якоб ван Годдис предложил Гейму озаглавить сборник "Каменный водопад". Курт Хиллер, подхвативший идею Годдиса дать книге парадоксальное, звучное название, которое смогло бы привлечь внимание публики, придумал другой заголовок – "Металлический день". Это название понравилось Гейму, однако в письме к издателю поэт вместе с заголовком Хиллера предлагает и свой вариант, где слово «металлический» заменено словом "вечный". [83]83
  Письмо Ровольту от 27 декабря 1910 г.: «Я изменю еще раз название, – пишет Гейм, – вероятно на: Вечный день – или Металлический день» (Ibid. S. 231).
  В христианской традиции слово «вечность» несет на себе и негативный оттенок как посмертное существование в ничто без надежды на Воскрешение: "Я шел сквозь неведомые тени, на которых отпечатались столетия (…) Вверху под самым куполом церкви был начертан циферблат Вечности —без цифр, он служил стрелкой сам себе, лишь чернеющий крест указывал на него, и мертвецы желали узнавать по этим часам время.(…) и Вечность возлежала на груди у Хаоса, и глодала его, и пережевывала себя (…) И когда я пал ниц, и взглянул в сияющее мирозданье, то увидел пред собою вздымающиеся кольца гигантской змеи Вечности, объявшей универсум миров, – и стянулись кольца, и вот она уже дважды, а вот и тысячекратно охватывала весь мир, и она давила все миры, сокрушила всё, сжала бесконечный храм в пределы кладбищенской церквушки, и стало узко, стало тесно, тяжко, тревожно, и безмерно вытянувшийся язык колокола вот-вот должен был пробить последний час времени, мирозданью предстояло рассыпаться на мелкие осколки" ( Jean Paul.Blumen-, Frucht– und Dornenstücke oder Ehestand, Tod und Hochzeit des Armenadvocaten F.St. Siebenkäs. Leipzig. [o.J.] S. 256–252 / Перевод A.B. Михайлова), – так говорится о вечности в «Речи мертвого Христа с высот мироздания о том, что Бога нет» Жан-Поля, одном из самых впечатляющих и важных произведений немецкой литературы XIX столетия.


[Закрыть]

Слово «вечный» – одно из самых частых в поэзии Гейма. Слово это, обозначающее время, приобретает у Гейма еще и пространственную окраску, так как часто употребляется им в качестве эпитета к существительным, означающим пространственные понятия ("горизонт", «небо», "могила" и т. п.), усиливая тем самым впечатление замкнутости, безысходности.

Не исключено, что оксиморон в заглавии книги должен был отсылать читателей к двум устойчивым словосочетаниям – "Судный день"(der jünste Tag)и " Вечныйжид" (der ewigeJüde), одно из которых соотносится с многочисленными картинами мертвого мира, появляющимися на страницах книги, и прямо указывает на апокалиптическую тональность многих стихотворений (тематика «страшного суда» станет вскоре одной из самых распространенных в искусстве экспрессионизма), а другое – «Вечный жид» (der ewigeJüde), как уже упоминалось, на протяжении всей книги варьируется в образах «странствующих мертвецов» – Летучего Голландца, Офелии и т. п.

В названии – "Вечный день" – скрыт, возможно, и своеобразный отклик на творчество P.M. Рильке, "пражского франта", [84]84
  Heym G. Zu einer Vorrede // Dichtungen und Schriften. Bd. 2. S. 181.


[Закрыть]как в одной из записей окрестил его Гейм. Лирику Рильке Гейм считал «банальной», «мягкой», «ненастоящей». Именно у Рильке в стихотворении, открывающем «Книгу о монашеской жизни», первую часть «Часослова», в те годы одного из самых популярных произведений поэта, встречается словосочетание, антонимичное по отношению к заглавию геймовской книги – «пластический день»:

 
Da neigt sich die Stunde und rührt mich an
Mit klarem, metallendem Schlag:
Mir zittern die Sinne: Ich fühle: ich kann —
Und ich fasse den plastischen Tag
 

(курсив мой. – A.M.). [85]85
  Вот час подходит к концу и волнует меня / Ясным металлическим ударом: / Я дрожу внутри: я чувствую: я могу – / и я постигаю пластический день ( Rilke R. М.Das Stunden-Buch. Frankfurt а. М., 1972. S. 11.) – Перевод мой. – A.M.


[Закрыть]

Эти строки могут дать представление о том, что Гейм не мог принять в творчестве своего более известного современника. У Рильке час заканчивается, но в нем берет начало следующий; дрожание колокола после удара, ознаменовавшего наступление нового часа, отзывается внутри лирического героя. Одно переходит в другое: все едино. Эту слитность подчеркивает даже необычный синтаксис с обилием двоеточий: каждая последующая фраза, каждое новое ощущение будто вытекает из предыдущего. День, «железно» поделенный на повторяющиеся службы, все же оказывается «пластичным», он наполнен движением, он сотворяется каждую минуту. Для Гейма, которому жизнь виделась застывшей, однообразной, лишенной внутренних связей, подобное восприятие окружающего мира было чуждым.