Текст книги "Создан для бури(изд.1970)"

Автор книги: Генрих Альтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Здесь мы дадим вам необходимые пояснения. Наше знание установило, что все близкие к нам звезды и планетные системы, в том числе и ваша система, состоят относительно нас из антивещества. Наши космические корабли уже в давнее прошлое время путешествовали по Вселенной, но не могли опуститься ни на одну планету. Планетные же системы, состоящие относительно нас не из антивещества, пока находятся вне пределов досягаемости наших кораблей.

Наша планета часто подвергалась разрушительному действию метеоритов из антивещества. Мы научились изолировать эти метеориты магнитным полем и опускать их вниз. Так был опущен и ваш автомат, который мы сначала приняли за метеорит.

Высокое знание, свойственное существам нашей планеты, позволило разобрать автомат и понять его устройство. Это было трудной задачей, потому что наши знания ушли вперед на тысячи отрезков времени, называемых годами. Ваш автомат оказался слишком простым, чтобы мы его легко поняли. Здесь сложилась ситуация, для которой мы не нашли слова в лексиконе автомата».

– Это слово «юмор», – усмехнулся старик. – Робот его не знает.

«Нам было трудно и сложно, – продолжал бесстрастный металлический голос, – разобрать автомат, сделанный из антивещества, и понять его устройство настолько, чтобы сообщить вам об этом. В нашем распоряжении осталось мало времени. Здесь мы должны сказать, что считаем нерациональной вашу систему отсчета времени. Мы знаем, что год есть период обращения планеты Земля вокруг звезды Солнце. Но зачем делить период вращения Земли на двадцать четыре части, а каждую из этих частей – на шестьдесят отрезков? Это неразумно, ибо вы в других случаях применяете десятичную систему счисления. Однако мы поняли, что автомату необходимо вернуться к доставившей его космической ракете через пятьдесят единиц времени, называемых часами. Нам хватило этого времени, чтобы составить ясное представление об уровне развития жизни на планете Земля. Мы получили обширные сведения о ваших знаниях. Мы убедились, что уровень вашего развития достаточен, чтобы можно было без опасений послать к вам корабли. Мы сделаем это в близком будущем. Снабженные магнитной защитой, наши корабли смогут безопасно находиться в антимире. Кроме того…»

Голос умолк. Потом послышался снова. Паузы между словами уменьшились.

«Люди планеты Земля, через несколько шестидесятых долей часа автомат должен отправиться в обратный путь. Приняты необходимые меры для безопасного возвращения автомата на корабль. Мы…»

Магнитофон с шипением перематывал ленту. Голос оборвался.

– Все, – негромко сказал старик, откидываясь на спинку кресла. – Можете выключить.

Наступила тишина. Старик, закрыв глаза, думал. Юноша, покусывая губы, нетерпеливо ходил по залу. Юноша был крайне взволнован. Ему еще никогда в жизни не приходилось первому узнавать столь новое в науке. И, хотя ракету запустили другие люди, хотя другие существа говорили голосом робота, он волновался так, будто все открытия были сделаны им самим. В голове его вихрем проносились мысли: куда сообщить, что сообщить… Но старик молчал, и юноша заставлял себя ждать, пока старик заговорит. Юноша чувствовал какой-то безотчетный трепет перед стариком. И, если бы сейчас старик начал вдруг говорить на языке этой далекой планеты, юноша не удивился бы.

Старик открыл глаза. Поднялся.

– Утром вы отправите вниз все приборы, – сказал он. Голос его был звонок. – Все приборы робота и ракеты. Предварительную информацию я передам сегодня.

– Радио? – быстро спросил юноша.

Старик посмотрел на него, покачал головой:

– Нет. Я вылечу сейчас на своем орнитоптере.

– Ночью? – Юноша был поражен. – Через эти горы, в такую погоду? Я вызову ракетоплан, вас доставят…

– Не нужно, – улыбнулся старик. – Поверьте, ничего не случится.

И такова была сила этого человека, что юноша моментально успокоился. Теперь он знал, твердо знал: действительно ничего не случится. Он не мог сомневаться в словах старика.

По узкому, покачивающемуся трапу они опустились на освещенную люминесцентными лампами дорожку. Старик поднял воротник куртки, огляделся, глубоко вдохнул морозный воздух.

– Вы идите, – сказал он, протягивая юноше руку. – Идите.

Юноше хотелось проводить старика, но он не посмел ослушаться. Обычно очень разговорчивый, он в этот вечер незаметно для самого себя перенял манеру старика – говорить мало, точно, продуманно.

– Есть! – коротко ответил юноша.

Старик шел по аллее, обсаженной низкорослым кустарником. Он смотрел вперед и рассеянно улыбался своим воспоминаниям. Перед его мысленным взором возникали лица тех, кто сорок лет назад вместе с ним послал отсюда ракету. От имени этих людей он встретил сегодня вернувшийся корабль. Он мог сказать им: «Друзья, наш труд не был напрасен…»

У озера старик остановился. Ветер гнал по озеру черные волны, раскачивал похожий на тушу кита ионолёт. Старик кивнул ракете, как близкому и живому другу. «Нелепая конструкция… – с нежностью подумал он. – Как же тебе трудно было там, в космосе!..» Он поднял руку, прощаясь с ракетой. Круто повернулся и пошел к тому месту, где когда-то стояла скамейка.

«Да, это было здесь, – подумал он. – Теперь я точно помню. А слова… Ну конечно… Она просто ничего не ответила. Ни одного слова – иначе я бы помнил. Она положила руку мне на грудь – и ничего не сказала. Наверное, ей помешала музыка. Помешала?..»

Он усмехнулся.

«Теперь я изменю маршрут экспедиции, – думал он. – Уже нет смысла лететь к звезде Ван-Маанена. Я пойду в короткий рейс, чтобы вернуться на Землю. Надо увидеть тех… Да, они умны… умны… Я вернусь на Землю. И сюда еще вернусь… Все уходящие в космос берут с собой частицу земли. Да, конечно, я возьму ее отсюда».

Он опустился на колени, достал платок и аккуратно положил в него несколько сбившихся в комья кусочков земли, обломок асфальта, пучок желтых жестких травинок. Потом встал и быстро, не оглядываясь, зашагал к площадке, на которой стоял его орнитоптер.

Юноша видел все из окна центрального здания ракетодрома. Он стоял в неосвещенной комнате у широкого окна и смотрел вниз. Он неожиданно почувствовал, как к горлу подступает тяжелый ком.

Старик скрылся за поворотом аллеи, а юноша, прижавшись лбом к стеклу, смотрел на озеро. Ионолёт отсюда казался совсем крошечным. «Как древние доспехи, – подумал юноша. – Они давно устарели, погнулись, проржавели, но… но их носили богатыри!» Это слово заставило его вспомнить о симфонии Бородина. Быстро, не зажигая света, он включил магнитную запись и вернулся к окну.

Над ракетодромом, заглушая свист ветра, гремели мощные аккорды. В лучах прожекторов сверкнули, словно поднятые ввысь музыкой, тонкие крылья орнитоптера.

Юноша смотрел в небо.

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ КОНСТРУКТОР

Ураган был насыщен электричеством. В придавленных к земле тучах извивались огненные нити. Вихри налетали на пульсирующее фиолетовое пламя, рвали его в клочья и раскидывали по небу. В зените горело накаленное до синевы пятно – «глаз бури». Из мрака, окружавшего «глаз бури», с лихорадочной поспешностью вонзались в землю широкие клинки молний. Плотная дождевая завеса вспыхивала временами подобно струе расплавленного металла. Ветер с нетерпеливым воем подхлестывал искрящиеся потоки воды. Они сталкивались, сплетались в клубок и мгновенно вскипали, разбрасывая багровую пену.

Пилот долго стоял у оконного стекла, прислушиваясь к хриплому реву бури.

– Спектакль, – сказал он наконец. – Пиротехника, а не ураган. «Синей птице» нужны серьезные испытания. Скажите, доктор, это все, что смогли сделать ваши метеорологи?

Врач (он сидел на диване в глубине комнаты) посмотрел на пилота. «Как скала, – подумал он. – Странно, что никто не догадался сфотографировать его так: черный силуэт и молнии».

– Совсем неплохой ураган, – ответил врач. – Одиннадцать баллов. Центр урагана – у взлетной площадки. Мы стараемся не очень шуметь: в шестидесяти километрах восточнее начинается зона леспромхоза.

– Одиннадцать баллов? – переспросил пилот. – На Юпитере даже в верхних слоях атмосферы «Синяя птица» встретит ураганы вдесятеро сильнее. Я привез снимки, сделанные с разведывательных ракет. Плохо, если для ваших метеорологов одиннадцать баллов уже предел.

– Это не предел, – сказал врач. – Мы ждали вас завтра. Сегодня метеорологам заказали обычный ураган. Они выполнили заказ, и только. Если им закажут катастрофический ураган, они сделают катастрофический. Даже сверхкатастрофический.

Пилот отошел от окна и остановился посредине комнаты. Он внимательно и с едва заметным недоумением оглядел высокие книжные стеллажи и большой, заваленный книгами стол.

Врач знал этот взгляд. Людям, редко бывающим на Земле, всегда кажется странной нерасчетливая просторность земных помещений.

– Машину надо испытывать в самых жестких условиях, – повторил пилот.

Врач мог еще на несколько минут оттянуть неизбежный разговор – и ему очень хотелось это сделать. Но он ответил:

– «Синюю птицу» можно не испытывать. Она уже прошла все испытания.

Пилот вернулся к окну и опустил штору. Плотная металлизованная ткань скользнула вниз. Сразу стало тише. Зажглись лампы, спрятанные за матовой поверхностью стеклянного потолка.

– Поговорим? – спросил пилот.

Врач молча показал ему на кресло. Уже опускаясь в кресло, пилот заметил голубую пластмассовую трубочку, лежащую на столе, между страницами раскрытой книги.

– Калейдоскоп? – удивленно произнес он. Его светлые глаза потемнели, и лицо сразу стало добрее. – Это… ваш?

– Генерального Конструктора, – ответил врач.

Пилот взглянул на врача. Это был беглый взгляд, не больше, но со свойственной астронавтам способностью мгновенно схватывать главное пилот увидел в глазах собеседника напряженное ожидание.

– Скажите, – осторожно спросил пилот, – Генеральный Конструктор… он никогда не летал?

Врач пожал плечами:

– Что значит – летать?

Пилот снова взглянул на врача. Лицо у врача было подвижное, очень худое, с нездоровой желтизной.

– Летать – значит подниматься над землей на машине, – вежливо объяснил пилот.

– В таком случае, Генеральный Конструктор летал, – сказал врач. – Он летал в тот день, когда вас встречали после первого рейса к Меркурию. Генеральный Конструктор был тогда… мальчишкой. Он хотел походить на вас. Хотел летать. В тот день он попытался взлететь на своей первой машине. Он построил ее из кусков фанеры и дюраля. Игрушка. Но эта… машина взлетела. На пятнадцать метров. А потом упала. Вот, собственно, все. Ходить он начал через три года. Сначала на костылях. Летать ему не разрешали. Даже на пригородных вертолетах.

Ураган постепенно выдыхался. За окном ровно гудел ветер.

– Так, – сказал пилот. – У вас должны быть хорошие испытатели. Конструктору нелегко, если он никогда не летал на настоящих машинах.

У нас нет испытателей. Генеральный Конструктор всегда сам испытывал свои машины. Он сам провел все испытания «Синей птицы». Сегодня… сегодня он тоже летал.

– Он погиб восемь дней назад, – медленно произнес пилот. – Он погиб, а мертвые не летают.

Врач отрицательно покачал головой.

Нужно было многое объяснить; это угнетало его. Он взял лежащий на книге калейдоскоп и придвинул книгу к пилоту:

– Вот, посмотрите. Орел летел к Солнцу – и погиб. Погиб в полете… и не упал, а продолжал лететь.

Книга была открыта на других стихах, но пилот узнал автора и вспомнил эти строки:

 
Он умер, да! Но он не мог упасть,
Войдя в круги планетного движенья.
Бездонная внизу зияла пасть,
Но были слабы силы притяженья…
 

Пилот мягко сказал:

– Это поэзия.

– Да. Это поэзия, – машинально повторил врач.

У него дрожали руки, и в калейдоскопе жалобно звенели стекла.

* * *

– Так, – медленно произнес пилот после продолжительного молчания. – Так. Но вы сами сказали, что Генеральный Конструктор никогда не поднимался на настоящих машинах. Автопилоты? Нет. Для испытаний новой машины, для полета сквозь ураган нужен человек. Нужны ум, смелость, воля, выдумка.

– Да, – сказал врач. – Машины могут делать то, что могут. Человек умеет делать и невозможное.

– Значит, автопилоты исключены. Генеральный Конструктор управлял кораблем с Земли. Только так. Но если это обычное радиоуправление, нужна очень точная координация движений. Нужно уметь мгновенно перенести руку с одного рычага управления на другой, нужно… почти такое же здоровье, как и для полетов. Нет, это тоже исключено. Остается одна возможность – биоэлектронное управление на расстоянии. Так?

– Да, – коротко ответил врач.

– Хорошо, – продолжал пилот. Теперь он говорил увереннее, жестче. – Значит, биоэлектроника. Человек сидит на Земле, у пульта управления, следит по приборам за полетом машины и мысленно передвигает рычаги управления. Аппаратура усиливает возникающие в мозгу и мышцах биотоки, радия передает сигналы на машину. Я видел такой полет. В ясную, безветренную погоду эта штука поднялась метров на сто и не спеша описала круг над площадкой. Потом приземлилась. Летающий диван…

Врач нетерпеливо перебил:

– «Синяя птица» – четвертая его машина. И все они испытывались только им. Это совсем иначе. Он сидел в кресле. И никакого пульта, никаких приборов. Вы понимаете – ничего! Он сидел с закрытыми глазами и мысленно представлял себе весь полет – от взлета до посадки. Он представлял себе – во всех деталях – каждое движение пилота. Биотоки записывались. На пленке – две серии колебаний: одна – мысленные условия полета, вторая – мысленные действия человека. Потом эта запись служила программой для электронных автоматов на ракетоплане. Машина воспроизводила полет, мысленно совершенный человеком. Приборы регистрировали поведение корабля. Вносились изменения в конструкцию. И снова проводились испытания – в более сложных условиях. Человек представлял себе эти условия, мысленно переживал полет – и запись биотоков пополняла электронную память управляющих автоматов… Я знаю, что вы хотите сказать! Знаю! Да, могут быть непредвиденные обстоятельства. Но и машина имеет разные записи. Человек переживает полеты в самых различных условиях. Предусматривает все случаи, которые могут встретиться в реальном полете.

– Нельзя предусмотреть все, – возразил пилот. Он старался говорить спокойно. – Это – как калейдоскоп. Вы можете предусмотреть бесчисленные сочетания стеклышек?

– Я не могу, – твердо сказал врач, глядя на калейдоскоп. – Генеральный Конструктор… он мог. Он знал свои машины. Он начинал с простых полетов и постепенно переходил к более сложным. После каждого мысленного полета совершались контрольные реальные полеты. У нас не было ни одной аварии. Испытания «Синей птицы» ведутся уже полгода. Генеральный Конструктор совершил тридцать шесть полетов к Юпитеру. Обычное кресло и обычная комната. Воображаемые полеты – каждый раз все дальше и дальше в глубь атмосферы Юпитера. Вот вы… вы, в сущности, едва коснетесь атмосферы Юпитера. Перегрузка. Пока на ракетоплане человек, большего не достигнешь. Корабль выдержит, человек – нет. Генеральный Конструктор мог опускаться очень глубоко. В этом преимущество его метода. И еще в том, что можно собрать электрограммы мысленных и реальных полетов, выполненных лучшими пилотами, и тогда автоматы будут иметь обобщенный человеческий опыт. Не только опыт, но и человеческую смелость, человеческую самоотверженность. Человеческий стиль, которого нет у обычных электронных машин. Можно отпечатать комплект электрограмм сто, тысячу раз. Для многих кораблей. Для многих машин здесь, на Земле. Да. Мы не успели…

– Так, – сказал пилот. – Мысленные полеты к мысленному Юпитеру. Можно представить себе самый страшный ураган, но будет ли он таким, как реальный?

– Будет! – с неожиданной злостью выкрикнул врач. – Нет таких ураганов, которые человек не мог бы себе вообразить. Мысль человека – это… это… Поймите простую вещь. Физические возможности человека ограниченны. Природа скупо отмерила какие-то пределы. Да, да, разумеется, можно их перейти. Можно создать трехметровых людей, сильных и выносливых. Но это, в сущности, ничего не изменит. Пределы есть, их можно лишь несколько отодвинуть. И только одна способность человека не имеет никаких пределов – это способность мыслить. Вы… понимаете?

Пилот кивнул головой:

– Понимаю. Я все понимаю, кроме одного. Меня пригласил Генеральный Конструктор. И вот сегодня здесь смотрят на меня как на врага. Почему?

Врач положил на стол калейдоскоп и устало потер глаза.

– Почему? – повторил пилот.

– Трудно объяснить, – сказал врач. – Понимаете, мы все когда-то сомневались, что Генеральный Конструктор… ну, что он сможет… Потом мы поверили, и с этого времени все здесь работали и жили во имя одного. Мы поняли, что это такое – человеческая мысль. Нет, я не то хотел сказать. Вот представьте себе, что люди работают с каким-нибудь мощнейшим реактором. Или с электронной установкой. Это машины. Ими можно восторгаться – и только. А мы экспериментировали с человеческой мыслью. Мы видели ее безграничную силу. Нет, дело даже не в силе. Мы чувствовали обаяние человеческой мысли, ее могучую красоту. Да. Мы знали, что наши машины летают лучше всех пилотов – кроме вас. С вашим именем здесь связывали последний рубеж, который надо преодолеть.

– И вы… преодолели? – спросил пилот.

Врач посмотрел ему в глаза и твердо ответил:

– Да, конечно. Но Генеральный Конструктор… его нет, а вы – здесь.

* * *

В оконное стекло настойчиво скребся дождь.

Пилот просматривал акты испытаний «Синей птицы». Их было много, этих актов. Машина испытывалась жестко, в самых различных условиях. Вместе с актами в папке лежали написанные от руки три страницы – что-то вроде черновика докладной записки. Генеральный Конструктор не успел закончить записку. Она обрывалась на половине фразы: «Я считаю, что полет к Юпитеру корабль должен…»

Пилот встал и открыл окно. «Дождь, – подумал он, – снова дождь. На Земле всегда дождь». Он усмехнулся. Дождь шел на Земле не всегда. Но там, где проводились испытания новых машин, обычно была скверная погода.

Дождь шуршал листьями деревьев.

Так было и три года назад. Три года назад пилот впервые подумал, что останется на Земле. Смешная мысль! Вертолет, который должен был доставить его на ракетодром, опоздал на семь минут. Только и всего.

Пилот часто думал о Земле. Когда-то, поднявшись в космос, он впервые увидел оттуда Землю. Он мог часами смотреть на голубой шар, окутанный радужной дымкой. Он восторгался красотой Земли и одновременно радовался тому, что смог подняться над ней.

С годами у него появилось другое восприятие Земли, потому что с Землей были связаны многие опасности. Приходилось преодолевать силу земного тяготения, пробивать радиационный пояс, избегать притягиваемых Землей метеоритов.

Пилот любил Землю. Но однажды он поймал себя на том, что думает о ней с непонятной ему самому тоской. Это не была тоска по Земле. И три года назад, ожидая вертолета, он вдруг понял, что это за тоска. Вертолет запоздал на семь минут, и в эти семь минут, стоя под мокрым от дождя кленом, он вдруг с предельной ясностью осознал, что рано или поздно ему придется навсегда вернуться на Землю.

С той поры он всячески избегал бывать на Земле. Он заставил себя не думать о том, что неизбежно должно было случиться…

Пилот внимательно вслушивался в звуки дождя. Невидимые в темноте дождевые струи ритмично стучали по асфальту. Ворчала, фыркала, гудела водосточная труба. Звенели дождевые капли, падая на пластмассовый подоконник. Дождь имел множество голосов, и это казалось пилоту до странности неожиданным.

«Отвык, – думал пилот. – Но я вернусь на Землю. Вернусь насовсем. Тогда мне останется одно – мысленные полеты по мысленным маршрутам. Обидно… – Он рассмеялся. – Доктор прав: мысль сильнее всего. Сильнее и быстрее. Но она не может дать того, что дает человеку дело».

Он вернулся к столу и отыскал подколотый к одному из актов фотоснимок. Это была увеличенная копия отрезка электрограммы. Вдоль снимка, разделенные шкалой отсчета времени, проходили две серии сложных колебаний; каждая серия представляла собой наслоение множества биотоков. Пилот долго рассматривал снимок. Он смотрел на сплетение изломанных линий и пытался представить себе, о чем думал Генеральный Конструктор в ту десятую долю секунды, когда приборы фиксировали эти колебания.

Повинуясь каким-то своим законам, мысли пилота снова вернулись к Земле. Он прислушался к шуму дождя и подумал, что вообще плохо знает Землю. На краю стола все еще лежала раскрытая книга. Пилот отыскал стихи, о которых говорил врач. Он начал их читать и остановился на строках:

 
Его зачаровала вышина
И властно превратила сердце в солнце.
 

Он отложил книгу и, быстро сдвинув в сторону акты испытаний, взял последний лист записки. Только теперь пилот понял, как должна была оканчиваться последняя фраза: «Я считаю, что полет к Юпитеру корабль должен совершить без человека».

Пилот вновь стал перечитывать акты испытаний.

Дождь шуршал листьями деревьев.

* * *

Через час вернулся врач и пригласил пилота к заместителю Генерального Конструктора. Складывая в папку акты испытаний, пилот сказал:

– Завтра метеорологи должны сделать все, что в их силах. Мне нужен настоящийураган.

– Да, – коротко произнес врач.

– Я хотел бы видеть метеорологов, – продолжал пилот. – Ураган должен быть… ну, как на Юпитере.

– Сегодня вам надо отдыхать, – возразил врач.

– Мне нужен настоящийураган, – настойчиво повторил пилот. – Нельзя лететь к Юпитеру и не верить в машину.

– Настоящий ураган? – переспросил врач. – Послушайте… Генеральный Конструктор погиб, исследуя Юпитер. Это был тридцать седьмой полет. Мысленный полет на мысленный Юпитер. Обычная комната и обычное кресло. Но сердце не выдержало.

* * *

Пост наблюдения находился глубоко под землей. Однако и сюда, сквозь толщу земли, проникал гул урагана.

В тесной, с невысоким потолком комнате перед телеэкраном сидели двое – инженер и врач.

На экране было видно: «Синяя птица» приближалась к ракетодрому. У стартовой площадки зажглись мощные прожекторы – и тотчас погасли. Их лучи не могли пробить черную толщу урагана. Багровый отсвет молний едва просачивался сквозь спрессованные вихрями тучи. Временами этот отсвет надвигался на «Синюю птицу», и тогда позади корабля на сплошной стене туч возникала гигантская черная тень. Молнии гасли, оставляя тускло мерцающие провалы, сквозь которые шел корабль – единственная наделенная разумом частица материи в хаосе ветра, воды, огня.

Машина была невелика – одна из тех, что совершают космические перелеты на борту просторных лайнеров, а потом спускаются для разведки неисследованных планет. «Синяя птица» предназначалась для битвы с тем, что могло подстерегать ее в атмосфере чужой планеты. И все на корабле – вытянутый, без единого выступа корпус, отогнутые назад короткие, резко очерченные крылья, спрятанные до времени инфракрасные излучатели, – все предназначалось для битвы. Этой же цели служила и огромная, несоизмеримая с небольшими размерами корабля, сила двигателей.

«Синяя птица» снижалась, преодолевая натиск урагана. Главной опасностью были периоды мгновенного затишья. Ураган отскакивал назад, и корабль проваливался в пустоту, в ничто. В такие мгновения из тормозных дюз вырывались острые языки белого пламени.

Над экраном мигнула желтая лампочка. В динамике послышался голос пилота:

– Я – «Синяя птица». Вызываю метеоролога.

Другой голос, вибрирующий от едва сдерживаемого волнения, ответил:

– Метеоролог слушает! «Синяя птица», главный метеоролог слушает…

– Я – «Синяя птица», – повторил пилот. – Прошу изменить программу испытаний. Вы можете сделать нечто неожиданное?

– Нельзя менять программу испытаний. Это… опасно.

– Я спрашиваю: вы можете сделать нечто неожиданное?

После некоторого раздумья метеоролог ответил:

– Да. Если прикажет заместитель Генерального Конструктора.

Инженер, пожилой очень спокойный человек, придвинул микрофон и сказал:

– Разрешаю.

– Да, – вновь послышался в динамике голос метеоролога. – Понял. Я сделаю…

– Не надо, – перебил его пилот. – Вы слышите, я не должен знать, что именно вы сделаете. Испытание должно быть неожиданным.

Инженер отодвинул микрофон.

– Я знал, что так будет, – сказал он врачу.

Руки инженера бегали по клавиатуре управления. Изображение на экране расплылось, исчезло, потом возникло вновь. Теперь была видна другая часть ракетодрома. Отсюда навстречу кораблю двигалась туча, похожая на грубо обрубленную глыбу серого гранита. Она медленно ползла, подминая обрывки других туч. И в этом безмолвном движении было больше угрозы, чем во всем бесновании урагана.

Инженер повернул рычажок настройки. Масштаб изображения на экране уменьшился, и стал виден весь ракетодром.

Туча надвигалась, постепенно заполняя небо. На взлетной площадке вновь вспыхнули прожекторы.

– Смотрите, – глухо сказал врач.

Нижняя поверхность тучи, до этого почти ровная, вдруг начала вытягиваться, превращаясь в беловатый конус. Вершина конуса быстро приближалась к земле. Казалось, туча вытянула чудовищной величины щупальце. А снизу уже тянулось другое щупальце, такое же чудовищное.

Над экраном тревожно замигал красный сигнал. Инженер включил динамик. Молодой голос с нарочитой медлительностью произнес:

– Служба безопасности полетов. Смерч с юго-востока. Антигрозовые ракеты готовы к старту. Жду распоряжений.

– Скорость… какая скорость? – спросил инженер.

Динамик ответил голосом главного метеоролога:

– Семнадцать метров в секунду.

Инженер улыбнулся:

– Наконец-то наш метеоролог дорвался!..

Врач пожал плечами.

На экране было видно: смерч шел к кораблю.

Он шел, окутанный облаком пара. Он был похож на гигантскую змею.

Вспыхнули лучи прожекторов. Метнулись по черному небу, уперлись в извивающийся столб смерча.

Метеоролог спокойно докладывал:

– Двадцать шесть метров в секунду… Двадцать девять…

В ярких лучах прожекторов смерч казался полупрозрачным. В нем – сверху вниз – стремительно неслись клочья туч, похожие на бурые клубы дыма. Нижняя часть смерча судорожно извивалась, нащупывая опору для прыжка.

Инженер распорядился выключить свет.

Прожекторы погасли, и только один луч еще некоторое время упирался в серое туловище смерча, словно пытаясь сдержать его неотвратимый натиск.

Смерч шел к «Синей птице».

Машина начала разворачиваться, и смерч (он стал теперь иссиня-черным) тотчас же двинулся ей наперерез. Динамик прохрипел:

– Снесло перекрытие ангара! Начисто снесло…

И снова молодой голос произнес с нарочитой медлительностью:

– Служба безопасности полетов. Антигрозовые ракеты готовы…

Инженер выключил динамик.

– Конец, – прошептал врач. – Теперь конец. С этим мог бы справиться только Генеральный Конструктор.

Он обернулся к инженеру:

– Прикажите… пусть передаст управление биоавтомату! Вы слышите – пусть пилот передаст управление…

Инженер ничего не ответил.

Смерч надвигался на «Синюю птицу». Он хищно изогнулся, и в центральной его части возникло черное полукольцо.

Врач бросился к двери. Инженер, не отрываясь от экрана, сказал:

– Там ураган. Осторожнее.

* * *

Пилот и врач сидели под крылом «Синей птицы». Они сидели на взрыхленной ураганом земле, еще влажной, пахнущей сыростью. С передней кромки крыла лениво падали капли воды.

Пилот смотрел на небо. От яркого полуденного солнца небо казалось бесцветным. И только у горизонта проступала голубизна, сливающаяся с темной полоской далекого леса.

– Клесты, – сказал пилот, – Смотрите, летят клесты! Их и буря не взяла…

Привыкли, – отозвался врач. – Они привыкли. Скажите, вы… вы с самого начала перешли на биоэлектронное управление?

– Да, – ответил пилот, внимательно наблюдая за птицами. – Я не притронулся к штурвалу. Я думал, что смогу в случае необходимости… ну, вы понимаете… А потом увидел, что он (пилот так и сказал – «он») принимает решения быстрее меня. На секунду, на полсекунды, на мгновение – но быстрее. И еще… как бы это сказать… увереннее. Словно он уже не раз проходил через это – и все знает.

– Он знает, – сказал врач, поднимая воротник плаща. – Вы… застегните куртку. После урагана погода устанавливается не сразу. Да… В «Синей птице» есть частица человеческой души. Большой человеческой души. Маркс говорил о машинах: овеществленная сила знания. Тридцать семь полетов к Юпитеру…

– Тридцать семь, – повторил пилот. – Теперь он уйдет в тридцать восьмой. Без меня. Когда смерч приближался к машине, я подумал, что можно сжать электрограммы. Как при киносъемке: запись вести замедленно, а проецировать с обычной скоростью. Мысль быстрее движения руки, но мы можем создать нечто еще более быстрое, чем мысль.

– Генеральный Конструктор для этого и пригласил вас, – сказал врач. – Он знал, что так будет. Скоро закончится монтаж новой машины. Это… для вас.

Пилот посмотрел на «Синюю птицу»:

– Неужели нельзя создать машину, которая не потребует от летчика такого напряжения?

– Нет, – ответил врач. – Нельзя. Вот, скажем, «Синяя птица». Сейчас это рекордная машина. Полет на ней невозможен без предельного напряжения физических и духовных сил.

Пройдет лет десять, машину усовершенствуют – и летать на ней сможет каждый. Но к этому времени ока уже не будет рекордной. Появятся новые машины. Они предъявят летчику еще более суровые требования. Генеральный Конструктор знал, что ему никогда не придется летать на настоящихмашинах. «Синюю птицу» невозможно удержать в руках. С ней может справиться только человеческая мысль.

Они долго молчали. Потом пилот, все еще глядя на «Синюю птицу», произнес:

– Овеществленная сила знания… Да, это так. Хорошо сказано.

Врач улыбнулся:

– Это поэзия.

– Да, это поэзия, – согласился пилот.