Текст книги "По обе стороны горизонта"

Автор книги: Генрих Аванесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Мы постоянно ищем молодых людей, таланты которых могут принести пользу нашей социалистической родине. Вы и ваш товарищ относитесь к их числу. О ком я говорю, вы понимаете. Вам обоим предстоит поработать у нас. Работая у нас, вы получите совершенно иные возможности для самореализации, чем в любом другом месте. Вам будут предоставлены достаточные средства для осуществления интересующего нас проекта. От вас же требуется лишь одно: действовать быстро, четко и результативно. Ваш товарищ уже дал согласие работать у нас, и, я думаю, вы будете достаточно благоразумны, чтобы последовать его примеру. Собственно, особого выбора у вас и нет. Вы выйдете отсюда, только подписав две бумаги. Одну о согласии работать в нашей системе, а другую о неразглашении государственной тайны. А ею является все то, что вы увидите и услышите здесь сейчас и впредь.

Коротко и ясно. Кто такие "мы", он не объяснил. Следовало догадываться самому. Говоря о социалистической родине и талантах, он явно чуть-чуть ерничал, во всяком случае должный пафос в его речи не прозвучал. Что за проект их интересует, он тоже не сказал. Но размышлять обо всем этом было некогда. Хозяин кабинета взял трубку переговорного устройства и попросил привести к нему второго гостя. Именно привести, не позвать, не пригласить, а привести. Через минуту на пороге показался Серега. Он смущенно улыбался, но несчастным не выглядел. Мы пересели за большой стол. Секретарша принесла чай и вазочки с печеньем и конфетами, а также папку, которую подала Генералу – так я окрестил про себя хозяина кабинета.

– Ну что, ребята, дружно ставим подписи, – сказал Генерал, вынимая из папки бумаги.

Мы подписали их, не читая. В сложившихся обстоятельствах читать их было просто бесполезно.

– Молодцы, – похвалил нас Генерал, складывая бумаги в папку. – Теперь мы с вами в одной команде. Ваши документы будут храниться в этом сейфе. Пока я жив и здоров, с вами все будет в порядке. Но настанет день, когда я должен буду сдать дела. Тогда уж сказать что-нибудь определенное о вашем будущем будет труднее. Будем надеяться на лучшее. Возможно, к этому времени я уничтожу вашу папку. Тогда вы освободитесь от взятых обязательств. А, может быть, мой преемник возьмет вас под свое крыло. Время покажет. Теперь попробую объяснить, что от вас требуется в ближайшем будущем и как вам предстоит жить сразу после нашего разговора, но об этом после короткой паузы. Я оставлю вас минут на десять, а вы попейте чайку и поговорите. Можете говорить свободно. Мой кабинет не прослушивается.

Генерал вышел из кабинета. Мы остались вдвоем. Говорить было особенно не о чем, даже если кабинет и вправду не прослушивался, во что верилось с трудом. Мы молча принялись за конфеты. Они были замечательно вкусные. В магазинах такие не продавались. О чем думал Серега, не знаю. Но ход своих мыслей воспроизвести могу. Я думал о своей работе. Тот небольшой опыт, который я накопил к этому времени, говорил мне о том, что приборостроение – это Сизифов труд. Бьешься, как рыба об лед, чтобы сделать хороший прибор, наконец, получилось. Но за это время появились новые элементы, на которых можно сделать все гораздо проще и без особого труда. Опять стараешься сделать новый прибор на новых элементах, но к концу работы повторяется то же самое – открываются новые возможности, и так без конца. Только на стыке наук, когда целью становится не сам прибор, а какая-то совсем другая задача, где он лишь инструмент исследования, можно получить новый научный результат. Тогда уже не важно, как и из чего сделан прибор. Важен только результат. До сих пор никто не знает, как древние астрономы вычислили период обращения Земли вокруг Солнца, а они с этой задачей справились. Или, например, Майкельсон измерил скорость света с помощью своего интерферометра. Это и сейчас с помощью современных приборов сделать непросто. А он сделал это почти сто лет назад примитивными средствами, но об этом никто и не вспоминает. Вместе с Серегой у нас есть шанс добиться чего-то на стыке биологии и электроники. Почему бы не попробовать. В обычной жизни это может и не получиться, а здесь, продав душу дьяволу, мы получим некий шанс, хотя о душе тоже стоило бы позаботиться. Ну, о душе, похоже, вспоминать поздновато. Ведь купчая-то уже подписана. Что же, назвался груздем – полезай в кузов.

Проскочила и еще одна мысль: вот и решился вопрос с распределением. В то время все выпускники высших учебных заведений подлежали обязательному распределению на работу. Назначение в какой-то подмосковный научно-исследовательский институт я уже получил с год назад, но по студенческому разгильдяйству до сих пор не был там ни разу. Приглашение же остаться на кафедре мне так и не поступило, хотя по логике событий оно должно было быть. Много лет спустя, обсуждая этот вопрос с одним уважаемым и умудренным житейским опытом человеком, я, наконец, понял, почему оказался персоной нон-грата на родной кафедре.

– Ты нарушил правила езды в трамвае, – сказал он, – не занимать первые десять мест и не высовываться.

Это действительно было правдой. Действуя из лучших побуждений и не слишком интересуясь чьим бы то ни было мнением о себе, я занял на кафедре гораздо больше места, чем подобало студенту, за что и поплатился.

Антракт кончился. Генерал вернулся в кабинет, сел в торце стола и начал объяснять нам наши новые обязанности, попутно поясняя их историческими примерами и подкрепляя экономическими экскурсами. Суть его речи сводилась к следующему. На дворе вторая половина двадцатого века. Давно закончилась вторая мировая война, но мир на Земле не воцарился. Мировой империализм продолжает лелеять мечту стереть с лица Земли оплот мира и демо– кратии – Советский Союз. Мы должны противостоять этим замыслам, каждый в своей сфере.

– Наш комитет – комитет государственной безопасности, где вы теперь имеете честь служить, действует в сфере разведки и контрразведки. Но сегодня это уже не секрет, наш комитет занимался и созидательным трудом. Под нашим руководством строился стратегический Беломоро-Балтийский канал, создавалась авиация, ковалось атомное оружие, строились подводные лодки. Да что греха таить, мы использовали подневольный труд. На то было веление времени. Теперь эти времена ушли в прошлое. В наших проектах теперь работают свободные люди. Вам предстоит создать современное производство, где продукцией станет икра, которую вы научились добывать на маленьком рыбозаводе под Воронежем. Спасибо следователю, что по ходу дела послал нам записку о ваших деяниях, а то бы мы до сих пор были в счастливом неведении.

Все становилось на свои места. Теперь было понятно, как и почему мы оказались в сфере интересов всесильного комитета. Следователь доложил куда надо. Его доклад дошел до адресата. Кто надо понял, что здесь есть здравое зерно, и взял нас под колпак. Круг замкнулся. Свет сошелся клином на нас с Серегой.

А Генерал между тем продолжал развивать свою мысль. Икра пойдет на экспорт, а выручка от нее будет использоваться для финансирования наших зарубежных операций и помощи братским партиям. Вот и сказке конец.

– Вы люди молодые, думаю, что в ваших головах со временем созреет какая-нибудь другая плодотворная идея, которую вы воплотите в жизнь в будущем. Но сначала постройте завод, а при нем лабораторию. Назовите ее, например, лабораторией биомолекулярных исследований или как-нибудь иначе, на свое усмотрение.

Сереге такая идея не могла не понравиться, да и мне тоже. Мы заулыбались. Генерал сменил тональность беседы, переходя с возвышенного тона на житейский уровень, он заговорил тише и задушевнее:

– Запугал я вас, ребята. Все нормально. Будете работать, получать приличную зарплату. Ну, дисциплина, да. Об отлучках из города докладывать, так ничего в этом страшного нет, уверяю вас.

Заканчивая беседу с нами, он пригласил к себе в кабинет двух молодых людей, которые должны были нам во всем помогать. Они вручили нам удостоверения сотрудников не КГБ, как мы полагали, а Госплана. Увидев наше изумление, Генерал весело рассмеялся:

– Ну, зачем вам удостоверения сотрудников КГБ, чтобы от вас все шарахались? А Госплан – солидная организация, уважать вас будут, да и территориально она от нас недалеко.

Ребята – Андрей и Виктор – проводили нас к выходу, и мы с Серегой вскоре оказались в небольшом скверике, в почти таком же, в каком мы были несколько часов назад и из которого ушли в новую жизнь. Но мир не перевернулся. Все осталось на своих местах: так же звенели трамваи, сновали прохожие, играли в песочнице дети, и никому не было дела до нас и наших проблем. Мы просидели в сквере, не сказав друг другу ни слова, минут тридцать, а потом, также молча, отправились по домам, условившись встретиться на следующее утро, чтобы обсудить все на свежую голову.

Старые друзья

Пока молодые люди обсуждали и переживали свое грехопадение, в кабинете Генерала шла смена декораций. Чайная посуда была убрана. На журнальном столике появилась белоснежная скатерть, а в ее центре воцарилась бутылка коньяка. Вокруг нее уютно расположились тарелочки с деликатесной закуской: икрой и рыбой разных сортов, колбасами и ветчинами. Хрустальные бокалы, салфетки, серебряные ножи и вилки завершали сервировку. Ждали Большого Гостя, и он не замедлил появиться. Во двор плавно вкатился огромный лимузин и застыл, встав вплотную к крыльцу. Выскочивший из машины адъютант распахнул заднюю дверь, и из нее на асфальт вышел крупный, грузный мужчина в генеральском мундире с тремя звездами на погонах. Не глядя по сторонам, он резво поднялся по ступеням крыльца и вошел в открывшуюся перед ним дверь. Все последующие двери поддержали пример первой, и Гость беспрепятственно добрался до уже знакомого нам кабинета. Здесь Гость расстегнул китель и вместе с ним снял с себя маску великого человека, став просто Михаилом Игнатьевичем – Мишей, а хозяин кабинета на этот вечер тоже превратился просто в Колю. Что и говорить, они знали друг друга всю жизнь, имеется в виду, сознательную и весьма бурную.

После теплого рукопожатия и десятка ничего не значащих слов гость и хозяин расположились в креслах, наполнили рюмки, чокнулись, как того требует русский кодекс застолья, и с удовольствием выпили. Не спеша закурили и начали разговор, в котором оба нуждались, так как каждый из них не имел в этой жизни никого другого, с кем мог бы поделиться своими мыслями, в которых главными были сомнения буквально во всем, не рискуя распроститься за это не только с карьерой, но и с самой жизнью. Гость начал первым.

– Я расскажу тебе одну историю, она поучительна для нас обоих. Мы, ведь, с тобой с год не виделись, и ты можешь о ней не знать. Ты, наверное, помнишь Виктора Коваленко. Он тоже был с нами в Испании, но в другой команде. Хороший, смелый парень. Потом его оправили в Латинскую Америку, а оттуда он перебрался в США, куда-то на юго-восточное побережье. Пустил там корни, женился на русской красавице и занялся общественной деятельностью. Поднялся до уровня сенатора. Информация от него шла – закачаешься. Знаю об этом не понаслышке: сам его там окучивал, легенду подкреплял, связь организовывал и все такое. Дочь у него родилась. Тоже красавица, в мать. Он-то мужик простецкий, не красавец, но и не урод. Жил он так, поживал, но постепенно ЦРУ что-то заподозрило. Стали за ним следить, провокации устраивать. Сначала он думал, что все это связано с его политической деятельностью. Он либеральное крыло поддерживал. О неграх пекся, за права рабочих боролся, то есть поддерживал униженных и оскорб– ленных – они за него и голосовали на выборах. Мы по своим каналам стали следить за обстановкой, и вскоре стало ясно, что заложил его кто-то. Дали ему команду: уходи. А как уйдешь. Жена, дочь, их же не бросишь. Однако нашел он выход из положения. Яхта у него была моторная. Вот он с женой и дочерью на ночную рыбалку и отправился, что не раз делал и раньше. Службы, конечно, отследили это. Позаботились, чтобы на бензоколонке, где яхты заправляют, бензина для него не было, а Виктор и в ус не дует. Заправщику говорит, мол, и не надо, я далеко не пойду, мне и того, что есть в баке, для рыбалки хватит. Отошел от берега, встал на якорь, забросил удочки и сел с семьей ужинать. Знал при этом, что за ним со всех сторон наблюдают. Здесь они с женой четко сработали. В какой-то момент она надела его фуражку и стала всякие манипуляции с удочками проводить, отвлекла внимание на себя. А он в это время надел акваланг, нырнул и за пару часов перетаскал на борт полсотни канистр с бензином, что были им давно на этом месте притоплены. Потом снялся с якоря, и, как бы ища местечко для рыбалки получше, пошел потихоньку в сторону открытого моря. Потом выбрал момент, дал полный газ, а те, кто следил за ним, не очень-то и спешили, все ждали, когда у него бензин кончится. Не дождались, а он прямиком на Кубу. Там всего-то километров триста. Могли, конечно, авиацию за ним пустить, но, видно, что-то не сработало, не пустили. Ушел мужик. Потом его наши морем вывезли. Здесь обласкали: генерала дали, квартиру в высотке на Котельнической и попросили подробный отчет составить о его годах на чужбине, так сказать, в назидание потомству. Он отчетом-то занялся, но стал критиковать то одно, то другое. Транспорт ему в Москве, видите ли, не нравится. Жилищное строительство ведется из рук вон плохо, зарплата у граждан низкая. Так это все бы еще ничего, но он и на политику замахнулся. С Европой надо говорить другим языком, с Китаем восстановить отношения, повернуться лицом к рынку, а это уже не игрушки. Ему и так и сяк намекать стали, что не своим делом занимается, а он ни в какую. Твердит свое. Раскрепостился в этой своей Америке, пропитался ихней демократией насквозь – не вытравишь. Ему предложили поехать советником по науке в посольство какой-нибудь развивающейся страны. Думали, откажется. Ан, нет, согласился.

– Ну, и правильно сделал, что согласился, – вставил слово Николай, наполняя рюмки. – Закис бы он тут.

– И ты туда же, правильно, – вдруг резко возразил Михаил, – да кто же его после стольких лет в Америке в другую страну пустит. Не добрался он до развивающейся страны, да и не должен был добраться. Исчез вместе с женой и дочерью. Накануне отлета они все вместе отправились в Большой театр. Уж не знаю, что в этот вечер давали, оперу или балет. Водитель ждал их после спектакля. Не дождался. Через час, когда все уже из театра вышли, позвонил своему начальству. Ночью обыскивать театр было просто некому. Утром принялись за дело основательно. Человек двадцать работало. Еще бы, такая махина. Больше тысячи различных помещений. К вечеру в одной из гримерных, которой давно никто не пользовался, нашли на вешалке генеральский мундир со всеми документами, а рядом аккуратно повешенные на плечики дамские платья жены и дочери с приколотыми к ним заколками паспортами.

Допросили всех, кого только можно было. Еще неделя на это ушла. Кое-что выяснили, но совсем неутешительное. Нашлись свидетели, и немало, которые видели, как генерал, влекомый дамами входил за кулисы. Он даже как бы чуть сопротивлялся им. Дамы были в вечерних нарядах и с большими букетами, которые часто дарят артистам. Они обычно и служили своеобразным пропуском за кулисы. Как вошла эта троица, люди видели. Но никто не видел, чтобы они выходили. Через несколько месяцев генерал обнаружился. В Париже. В небольшом отеле в центре города он был найден прислугой в своем номере мертвым. На фотографии, опубликованной в одной из парижских газет, он сидел в кресле у окна с видом на Монмартр. В заметке в той же газете говорилось, что постоялец, американский гражданин, умер в отеле естественной смертью.

Закусывая коньяк лимоном, Михаил задумчиво произнес:

– Только одна мысль меня греет – молодец Виктор. И от тех, и от этих сумел уйти. А умер, конечно же, вдали от своих, чтобы от них назойливое внимание отвести.

Николай, намазывая бутерброд икрой, продолжил тему:

– То, что ты рассказал, только дополняет картину, которую мы наблюдаем все эти годы. Из тех, с кем мы начинали, пожалуй, только мы с тобой в живых и остались. Помирать не своей смертью это, конечно, часть нашей профессии, но от рук врагов, а не от своих. А из нас только единицы на фронтах и в тылах противника погибли. Большинство же было или репрессировано, или тихо убрано. Так и с Виктором поступить собирались. Вот и приходится держать рот на замке, хотя и мне очень многое не нравится в нашем королевст– ве. Самое главное, непонятно, куда ведем страну. Скорее всего, к развалу. Сначала разрушили сельское хозяйство, теперь ведем туда же экономику в целом. Продуктов потребления производим минимум. Зато продолжаем клепать танки и другое вооружение, как в военное время. Ни одна экономика этого не выдержит. Страна у нас уж очень богатая, да и народ терпелив не в меру. Вот и дер– жимся пока. Лет на двадцать, наверное, еще хватит, а там может грянуть гром, и еще какой. Почему же там, – он показал пальцем наверх, – это не понимают? Да потому, что все они считают себя небожителями, при этом не обременены образованием, иначе хоть из истории бы знали, чем такие дела кончаются. Ну, ладно, играли бы в политику, но зачем же свою собственную экономику гробить, пилить сук, на котором сидят. И не объяснишь. У всех рты заткнуты, кто пытается что-то сказать, так его сразу во враги записывают или в сумасшедшие. Я вот недавно попросил своих спецов подготовить мне справку о производительности труда. Два коллектива задействовал. Один по западной промышленности работал, а другой – по нашей, советской. И что же получилось – во всех отраслях у нас производительность труда в несколько раз ниже. Я включил эти данные, как бы между делом, в очередную сводку в ЦК – никакой реакции. И это еще хорошо, что не отругали за искажение социалистической действительности.

– Ну, ладно. Душу отвели, на судьбу пожаловались и хватит, – вдруг подвел черту под этим разговором Михаил, – не хочется душу выматывать, мыслим мы с тобой по-прежнему одинаково, только слова произносим разные, а изменить ничего не можем. Даже мы, на своем немаленьком уровне, что же говорить о простых людях. Они то же самое тихонько друг другу шепчут на своих кухнях. Расскажи лучше, что ты новенького надумал.

Николай вкратце рассказал о своих новых делах, упомянув, в том числе, и о намерении организовать в стране, а возможно, и за рубежом, производство икры в заводских условиях. Михаил выслушал его внимательно, качая в знак одобрения головой, а про икру сказал, что не комитетское это дело, но если финансированию зарубежных операций поможет без дополнительных обращений в министерство финансов, то, может, оно и неплохо.

– Ты всегда тяготел к коммерции, – добавил он, – помню, как ты устроил торговлю липовыми секретами, так к тебе тогда все разведки мира в очередь выстроились. Ты, кажется, тогда им чертежи кофемолки за центрифугу для обогащения урана выдал. Хорошо посмеялись. Ты вообще мастер мистификаций.

Бутылка подошла к концу, конечно, она была не последней в этом доме, но желания продолжать не было. Михаил встал и надел китель, а вместе с ним к нему вернулась маска неприступного величия, с которой он вошел в этот кабинет. Они пожелали друг другу здоровья и расстались, не прощаясь, считая, что это обеспечит им следующую встречу в будущем.

Усевшись в автомобиль и подняв стекло, отделявшее салон от водителя и адъютанта, Михаил Игнатьевич начал по привычке анализировать только что закончившийся разговор. Пожалуй, Николай остался прежним, в меру веселым, находчивым и сообразительным. Таким он и помнился ему с детства. Оба сироты, они вместе воспитывались в спецшколе ГПУ – НКВД. Между ними было только одно различие. Михаил смутно помнил своих родителей. Как говорили, они погибли, устанавливая советскую власть на Дону. Николай же ничего не знал о своих родителях. Его взяли в спецшколу только потому, что в свои четыре года, когда его подобрали где-то на улице, он одинаково легко говорил на русском, английском и французском языках. Это было находкой, которую нельзя было потерять, а высокое происхождение, которое было в данном случае несомненным, не имело особого значения, поскольку ребенку оно все равно оставалось неизвестным. В годы учебы Николай всегда был первым во всем. Будь он другим человеком, это вызывало бы зависть, но от него исходила такая непринужденность и благородство, что его успехи воспринимались всеми как должное. Такой не обманет, не подведет, не предаст – это и было сегодня главным для Михаила Игнатьевича. Подтвердив для себя мнение о своем друге, он позволил себе предаться воспоминаниям об очень важном для них обоих дне в далеком теперь 1936 году.

В близком к столице пригороде в сосновом лесу основательно разместилась большая воинская часть. От штатской публи– ки – жителей ближайших деревень и наезжавших на лето дачников – ее отделял высокий сплошной забор и ворота с большой красной звездой, где всегда несли службу часовые при оружии. Несмотря на выходной, в части было оживленно. Готовился праздник по случаю очередной годовщины славного воинского подразделения. Дата была некруглая, но ожидалось прибытие высокого начальства. К его приезду были чисто выметены дорожки, покрашены бордюры, вычищены сапоги, пряжки ремней, пуговицы и кокарды у тех, кому полагались фуражки. Кроме того, на плацу была установлена трибуна, а рядом длинный стол, накрытый кумачом. Чтобы кумач не слетел, не дай Бог, от порыва ветра, его придавили четырьмя графинами с водой и гранеными стаканами. Оркестр играл марши, так что настроение у всех было приподнятое, праздничное.

Однако в другом, дальнем от ворот конце территории воинской части, где был выгорожен значительный ее кусок, праздника не чувствовалось, хотя музыка долетала и сюда. Здесь располагалась специальная школа НКВД, о самом факте существования которой знал очень узкий круг людей в государстве. Школа готовила разведчиков самого высокого класса для работы за рубежом. Далеко не первая и, конечно же, не последняя группа выпускников школы в составе восьми человек сидела сейчас в просторном классе и слушала напутственную речь своего наставника – руководителя курса – пожилого мужчины в элегантном заграничного покроя костюме.

Наставник говорил негромко, спокойным голосом, но чувствовалось, что он вкладывает в свои слова душу. Сам кадровый разведчик, начавший службу за рубежом задолго до революции и сохранивший преданность своей стране в период тяжких испытаний, выпавших на ее долю, он сейчас вместе с этими ребятами снова переживал молодость. Ему хотелось передать им весь свой опыт, все свои знания, чтобы потом, через десятилетия, все они или хотя бы кто-то из них смог бы сделать то же самое для будущего поколения разведчиков. Ох, как не просто разведчику-нелегалу дожить до старости. Большинство рано или поздно становится добычей контрразведки, и тогда у настоящего профессионала есть только один путь – достойно уйти из жизни, не выдав своих соратников. Для этого нужно большое мужество. На фронте умирать легче. Кругом люди, а на людях и смерть красна. Когда же ты один, вокруг враги, и ты знаешь, что ни одна живая душа не узнает о твоей судьбе, очень велик соблазн предательства. Некоторым везет, как повезло ему. Его жизнь нелегала в Германии и в Европе закончилась во время Генуэзской конференции, и он вернулся в Россию в мае 1922 года вместе с наркомом Чичериным, чтобы больше никогда и никуда не выезжать. Окруженный стеной недоверия со стороны новой власти он несколько лет перебивался случайным заработком, который давался ему относительно легко благодаря знанию языков. Но потом была создана эта школа, и его пригласили сюда преподавать, поселив практически без права выезда на территории части. Он с большим рвением принялся за работу. Разработал программу обучения, участ– вовал в отборе преподавателей. Подозрительность окружающих на время ослабла, но не пропала вовсе, а теперь вот опять усиливается, и это после стольких лет самоотверженного труда. Своим тонким чутьем разведчика он чувствовал ее в последние месяцы чуть ли не повсеместно. Чутье не раз спасало его там, в Германии. Шутка ли, всю войну продержался, посылая ценную информацию о противнике. Но тут что делать. Вроде, на своих работаю. Даже бежать некуда. Но это его проблема. Ребятам об этом знать незачем. У них вся жизнь впереди. Долгая или короткая – это другой вопрос. Дай Бог, чтобы у них со своими проблем не возникло, чтобы их преданность стране была уравновешена верой страны в них.

– Так вот, товарищи курсанты, – наставник заканчивал свою речь, – это наша последняя встреча с вами. С завтрашнего дня вы приступите к выполнению задания. Руководством мне поручено ввести вас в курс первого этапа операции, в котором вы будете участвовать все вместе. Потом ваши пути разойдутся. Вы хорошо знакомы с советской и зарубежной прессой, а потому знаете, что в наши дни в Испании происходят уникальные события. Власть в стране перешла в руки республиканского правительства, но его положение крайне хрупкое. У правительства, которое поддерживают широкие слои народных масс, нет оружия, которым оно могло бы защититься от уже поднявшей голову реакции. В нашу страну по нелегальным каналам пришло предложение республиканского правительства обменять имеющийся в его руках золотой запас на советское оружие. Сама процедура вывоза золотого запаса из Испании поручена наркомату иностранных дел. Вы же будете проводить операцию прикрытия. Расчищать дорогу и прикрывать тылы. Как это будет происходить на самом деле, станет ясно только на месте. Операция намечена на середину лета, так что вам предстоит отправиться в Испанию уже в самое ближайшее время и разными путями. После завершения операции, а, возможно, и ранее вам надо будет найти способ ассимилироваться в стране. Получить испанские паспорта, которые откроют вам путь в другие страны, куда вас направит Партия. При вашем знании языков и том беспорядке, который сейчас творится в стране, сделать это будет не очень трудно. Детальные инструкции вы получите индивидуально у инструкторов нашего наркомата. Я же должен выполнить свою последнюю задачу по отношению к вам – дать вам испанские имена: "Курсант Николай!" – Из-за стола четко по-военному встал стройный юноша ростом чуть выше среднего, – "Забудьте ваше прежнее имя. Теперь вы Алонсо Де Лас Торрес…"

Какие имена получили остальные курсанты, и чем закончился этот последний урок, а также как прошел праздник в подмосковной воинской части, не так уж и важно. Известно лишь одно, что в тот же вечер руководитель курса, державший утром проникновенную речь перед выпускниками школы, был найден в своей квартире мертвым с простреленной головой. Выстрела никто не слышал.

Оставшись один, Николай тоже предался воспоминаниям. То ли визит старого друга заставил вспомнить прошлое, то ли коньяк подействовал на воображение, но картины прошлого захватили его целиком. В них он, как всегда, видел себя со стороны. Такому виденью операций их всегда учил в спецшколе тот человек, которого они – курсанты – привыкли называть Наставником. Настоящий профессионал старой школы, он всегда говорил, что в любой операции необходимо отказаться от своего я. Надо видеть себя со стороны. Только в этом случае можно правильно спланировать свои собственные действия и добиться успеха, играя на том, что подавляющее большинство людей в любом деле на первый план ставит самого себя. Особенно в критической ситуации, когда инстинкт самосохранения требует одного, а дело – совсем другого.

Следуя логике Наставника, там, в Испании, Николай пошел на службу к франкистам. Очень скоро оказалось, что это был верный ход. К тому моменту, когда начался вывоз из страны золотого запаса, франкисты захватили власть почти повсеместно. Прикрываясь формой и опираясь на помощь своих коллег, Николаю удалось обеспечить погрузку золота на десяток шлюпок и дать им выйти в море. Завязавшийся при этом бой с настоящими франкистами выиграть уже было нельзя, ввиду их подавляющего численного преимущества, но дело уже было сделано, а, значит, поле боя можно было оставить. Такую возможность предоставлял и рельеф местности. Скалы и заросли кустарника помогли бывшим курсантам без потерь выйти из боя, после чего они сначала рассеялись по объятой гражданской войной стране, а потом и покинули ее, каждый в соответствии с полученным им заданием.

Воспоминания об Испании ассоциировались у Николая с чувст– вом торжества и победы, чего нельзя было сказать о том, как он вернулся назад, в свою страну, спустя много лет. Тогда способность видеть себя со стороны, видимо, изменила ему.

Шел 1953 год…

Из здания администрации американского сектора оккупации Германии вышел молодой человек с тонкой черного цвета папкой, небрежно зажатой под мышкой. Одетый как и все гражданские американцы, работающие в администрации, в брюки цвета хаки, заправленные в высокие армейские ботинки, и короткую, светлую кожаную куртку, он выделялся из толпы широкополой шляпой, выдававшей в нем уроженца южных штатов. В руке он держал бумажный пакет, который, небрежно скомкав, бросил в урну при входе. Пройдя несколько шагов вдоль линии припаркованных к тротуару автомобилей, молодой человек остановился у одного из них. Сидевший за рулем водитель в солдатской форме протянул ему зажигалку. Тот поблагодарил, по-военному приложив руку к шляпе, и сел в стоящий рядом Виллис. Растяпы янки никогда не вынимают ключ из замка зажигания. Машина, взвизгнув покрышками, сорвалась с места и скрылась за углом. В то же мгновение из здания выскочили, размахивая оружием, несколько полицейских. Они бросились опрашивать находящихся у входа людей, куда девался молодой человек в кожаной куртке. Все недоуменно пожимали плечами. Сутолока у входа усилилась взрывом, эпицентр которого пришелся как раз на урну у входа в здание, куда разыскиваемый молодой человек бросил пакет. Гнаться за ним на время стало некому.

Впрочем, машину нашли уже к вечеру не более, чем в километре от места событий. Естественно, в ней никого не было. На все посты военной полиции, стоявшие на границе американской и советской зон оккупации, были разосланы ориентировки с двумя вариантами описания молодого человека, так как стало ясно, что человек, вынесший папку из начальственного кабинета, при выходе из здания сменил обличие, чем сбил всех с толку. Судя по размаху розыскной деятельности, которая развернулась в связи с пропажей папки, она содержала в себе что-то очень ценное. Однако похититель исчез бесследно.