Текст книги "Красный буран"

Автор книги: Генри Уилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Одинокий голос нарушил молчание.

– Бедняга ослеп. Он ничего не видит!

Тут мужчины рванулись вперёд, окружив Переса.

– Господи! – выдохнул молодой лейтенантик, отдёргивая руки от шубы скаута, – одежда замёрзла на нём!

– Оставьте одежду как есть. Принесите одеял и посадите его вот здесь на стуле у камина. – Приказы полковника Бойнтона звучали отрывисто. Капитан с мрачным лицом вложил флягу в руку начальника.

– Быстрее, влейте в него виски, сэр. Этот человек умирает. Где майор Джонстон?

Гарнизонный врач пробился вперёд.

– Здесь, – отвечал он, быстро склонившись над распростёртым человеком. – Оставьте его там, где он сейчас. Не придвигайте к печи. Если он оттает слишком быстро, потеряет лицо целиком. Дайте мне эту флягу.

Все молча столпились вокруг.

– Кофе! Чёрного, горячего. И быстрее!

Глотнув виски и вскоре затем обжигающе горячего кофе, Перес очнулся. Глаза его раскрылись, в них появился слабый блеск. Растресканные губы зашевелились.

– Кто-нибудь позаботьтесь о лошади там, снаружи…

– Дайте мне ещё раз флягу, – приказал майор Джонстон тихо.

Один из сержантов, что вошли вслед за Пересом, медленно вымолвил, пока врач вливал ещё виски в горло скаута:

– Конь мёртв, мистер. Он пал прямо там, где вы оставили его, за этой дверью.

Лицо Переса покривила гримаса, он сплюнул на пол виски пополам с кровью.

– Прочь, оставьте меня. Всё в норме. А теперь слушайте… – Слова с остановками пробивались сквозь губы, синие от стужи. – Форт Фарни в осаде. Две тысячи индейцев. Сиу, шайены. Неистовая Лошадь. Они вырезали Стейси и с ним восемьдесят человек. Засада. Гребень Скво-Пайн.

– Господи Боже, – в тоне Бойнтона звучало недоверие. – Когда?

– Три дня назад.

– Три дня! Вы проскакали от Фарни сюда за три дня? В такой буран?

– Я здесь, – возразил Перес мрачно.

– А посылали ли телеграмму из Мьюлшоу? – послышался вопрос капитана с фляжкой.

– Её перехватил Маленький Волк. Вырезал всех.

– Фляжку! – рявкнул майор Джонстон. – Он снова отходит.

– Никуда я не отхожу, – скрипнул зубами Перес, – а вот вам, полковник, надо бы кое-куда идти, да поскорее. Там осталось дров всего на неделю. Когда они кончатся и буран занесёт их, сиу всех возьмут. Может, до тех пор вам удастся опередить Ташунку ради вашего друга Фентона.

– Но послушайте, я не смогу довести колонну до Фарни в недельный срок!

– Вам лучше всего попытаться, – скаут ловил ртом воздух, борясь с тенями, которые словно решились встать между ним и его слушателями. – Они продержатся до этого. Старик будет драться, и этот Хау… этот Хауэлл, – он встряхнул головой, заставляя себя говорить, – этот крепче прокипячённого сапога.

– Он снова в забытьи, полковник, – заметил врач ровно, когда голова несчастного откинулась. – Оставим его в покое.

– Нельзя ли его снова привести в чувство? – Вопрос командира выразил общее замешательство. – Мы ведь даже не знаем, как его имя и кто он такой.

Врач сердито взглянул на вопрошавшего, подумал было сказать что-то, но не стал; затем взял скаута за плечи.

– Ну же, друг, – мягко настаивал он, – придите в себя. Кто вы? Вы слышите меня? Кто вы?

Губы Переса с болью пошевелились.

– Джон Перес – белый скаут, 16-й пехотный полк.

– Ладно, – поднялся майор Джонстон. – Всё. Положите этого человека в постель – прямо здесь. Укутайте в одеяла. Никакого другого тепла. Пошлите кого-нибудь за моей сумкой. И расходитесь. Всё. Мне кажется, этот человек заслужил право умереть в мире.

Двое сержантов подняли скаута, лежавшего без сознания, осторожно, как дитя.

– Несите его, – приказал врач, проталкиваясь сквозь застоявшихся зевак.

Нервная молодая женщина отступила, пропуская мимо солдат с их достойной жалости ношей…

– Что за ужасного вида человек! – прошептала она возбуждённо своему мужу-лейтенанту. – Ни за что не поверить, а ведь он был белым человеком!

– На мой взгляд, чистый краснокожий, – заметил равнодушно молодой офицер.

Подобно Фентону, Бойнтон, по крайней мере, был компетентным человеком. Выйдя из форта Лоринг в два часа дня, он довёл свою колонну подкрепления по тракту Вирджиния-Сити до форта Уилл Фарни, уложившись в поразительный, пятидневный, срок. Фентон сидел без дров уже двадцать восемь часов, буран ослабевал, и сиу, не подозревая о наличии других войск ближе чем за двести тридцать шесть миль, неспешно продвигались, чтобы начать приятное занятие по сжиганию дотла фортификационного шедевра Фентона. Однако не успели они пройти в этом направлении дальше нескольких выстрелов, как явился следопыт от Маленького Волка с известием о приближении Бойнтона.

– Вождь с Орлами из форта Лоринг. Много солдат на конях. За одно солнце отсюда. Много также солдат, ходящих пешком. Сколько? Ах, да просто много. Правда, много. Волноваться больше не о чем – солдат много. Пошли. Пошли прочь отсюда.

Вслед стихающему топоту копыт этого посланца весь в мыле от быстрой езды прискакал индеец-оглала – от Американской Лошади.

– Идёт Орлиный Вождь. Конных солдат множество – что галок вокруг зелёно-пенной бизоньей лёжки. Ходящие пешком роятся, словно черви в желудке мёртвого пса. Их неисчислимо больше, чем просто много, коней и людей. Зрение шайена затмилось. Язык его скуп. Хопо. Хукахей.Пошли. Тотчас же!

Красное Облако знал правила военной игры слишком хорошо, чтобы не признать поражение, когда оно в упор глядит на тебя. Он увёл своих сиу, направившись назад, на Танг, часом позже после полученного от Американской Лошади известия. Чёрный Щит со своими минниконжу отправился следом. Белый Бык и его хункапапа, в свою очередь, также пустились в путь. Тупой Нож уже вывел своих шайенов на тропу, полагаясь на более раннее сообщение, пришедшее от Маленького Волка.

Ташунка Витко и его шесть сотен воинов-оглала из группы Плохие Лица остались одни и снялись с места лишь тогда, когда под утро на тридцатое число за шесть миль ниже по тракту на Вирджинию-Сити начали поблёскивать стволы карабинов кавалерии Бойнтона. Форт Уилл Фарни был спасён, но странный смуглокожий человек, принёсший ему спасение, лежал тихо на госпитальной койке в форте Лоринг, с бледным лицом, закрытыми глазами, с застывшим ртом. Если он дышал, покрывавшая его простыня не выдавала этого.

Врачебное заключение вытянулось длиной на целый фут, и человеку, обладающему достаточным мужеством, чтобы переварить такие термины, как «полная атрофия нижней конечности» и «частичное усыхание левой верхней конечности», без сомнения, всё становилось ясно. Но и заурядному уму легко было проглотить последнюю строчку без труда: «В резерв. Частичная инвалидность. Годен к нестроевой».

Перес, сидевший полностью одетым на краю госпитальной койки, с кривой улыбкой вернул листок майору Джонстону без всяких комментариев.

– Как вы себя чувствуете, Перес?

– Нормально. С медведем бы не схватился.

– Со временем станет лучше.

– Может, и так. Что сказал о моей судьбе Фентон?

– Что ж, мне пришлось сообщить ему о вашей нетрудоспособности.

– Ну, я думаю. Что-нибудь ещё?

– Сержант Даффи ожидает внизу с вашей лошадью и снаряжением.

Перес поднялся, зажмурив невольно глаза в тот момент, когда высохшая нога коснулась пола. Врач шагнул вперёд. «Постойте, дайте я вам помогу…»

– Не стоит, – скрипнул зубами скаут, отшатнувшись. – Вроде могу ступить на неё. Нужно же когда-то начинать учиться.

– Надо мне было, не слушая вас, отнять её, – сказал майор Джонстон, глядя с неодобрением на скрюченную конечность. – И руку тоже. Они вам ни к чему.

– Вы говорите, как белый, док, – усмехнулся Перес. – Забываете, что индеец садится на пони с правой стороны. Всё, что мне нужно от этой ноги – всего лишь поддерживать меня в стремени, когда я сяду верхом. Что же до руки, я приберегаю её для приятеля, который их собирает.

– Приятель, собирающий высохшие левые руки?

– Ага. Высохшие или здоровые. Лишь бы левые.

– Но кто же на свете Божьем, – с удивлением спросил врач, – станет коллекционировать левые руки?

– О, да любой шайен, док, – но я приберегаю эту для Маленького Волка. Я думаю, ему понравится, что она такая вся усохшая и причудливо-необычайная. Он большой знаток по этой части.

Когда Перес вышел наружу, Даффи экспансивно приветствовал его.

– Перес, дружок! Наконец-то. Хотя, честное слово, во имя всех святых, я не узнал бы тебя, если б не эти твои сатанинские баки. Что с тобой случилось, парень?

– А что случилось с тобой, Даффи? – Перес пристально на него посмотрел. – Я торчу в этой мясной разделочной уже почти с месяц, и ни души рядом не было.

– Ах, ну, Перес… видишь ли… – Солдат опустил глаза вниз, пошаркал тяжёлыми башмаками в неловкости. – Много чего здесь переменилось. Полковник Фентон отстранён от командования. Я нашёл себе одну вдовушку в жёны…

– Поздравляю, – проговорил скаут, сменив тон на спокойно-серьёзный. – А что миссис Коллинз, Даффи?

– Девушка-то? Ну, у неё-то дела отлично. Каждый норовит похлопать её по хорошенькой спинке за то, что она заставила тебя совершить этот перегон…

– Что, это она так говорит? Будто заставила меня сделать это?

Даффи вовремя взглянул на него, чтобы уловить молнию, промелькнувшую в чёрных зрачках глаз.

– Ну, не совсем так, парень. Я…

– Хватит пятиться задом, Даффи. – Большой рот Переса сжался. – Что ты там скрываешь? Насчёт девушки то есть?

– Да ничего в общем-то. Я бы не придавал этому значения.

– А я бы придал. – Голос зазвучал сухо, словно звук взводимого курка. – И именно сейчас.

– Ну, ладно, парень – Тон Даффи зазвучал печально. – Просто, видишь ли, она положила эти свои зелёные глаза на одного здешнего офицера, и…

– Бойнтон?

– Да, на полковника.

– И что?

– Отец Флэнаган повенчает их сразу после парадного построения сегодня утром. Мне очень жаль, парень. Ты вынудил меня сказать это.

– Всё в норме, Даффи. – Голос скаута снова стал спокойным. – Что-нибудь ещё?

– Господи, конечно. Чуть не забыл. Миссис Коллинз передала мне для тебя вот эту записку.

Перес взял конверт, засунул, не открывая, в карман охотничьей рубахи.

– Спасибо, Даффи. – Он отвернулся, взял в руки поводья живо откликнувшегося Сози. – Я передам от тебя привет Красному Облаку.

Сержант стоял, глядя вслед скауту, внезапно припоминая что-то ещё, им позабытое. Он поспешил за хромавшим Пересом, и голубые глаза его со значительным выражением расширились.

– Ты уж не покидаешь ли форт, Перес, а, парень?

– Не скорее, чем навострю лыжи. А что?

– Да простят мне небеса, я позабыл всё, о чём прежде всего другого послал полковник Фентон тебя известить!

– Ну?

– Ну, так нельзя тебе ещё уезжать, парень. Надо подождать до построения!

– Ха! Полковник Фентон – павший герой, и ему собираются трогательно помахать на прощанье ручкой. Можешь передать старику, что он волен оставить это построение себе, и…

– Да это не в его честь построение, парень. – Сержант-ирландец пустил в ход всю мягкую убедительность родной речи. – Это в твою!

Перес застыл неподвижно, до него медленно доходил смысл сказанного старым солдатом. Голос Даффи продолжал убеждать:

– Это ты герой, парень, и среди нас нет такого человека, который бы, стоя под стеной и окапываясь перед этими бойницами да читая молитвы, не знал бы этого.

Когда Перес посмотрел на сержанта, его чёрные глаза были темны, как угли.

– Я вовсе не герой, Даффи. Я совершил эту скачку просто, чтобы показать Фентону, да и остальным вам всем, что полукровка может сделать нечто, когда все остальные только плюхаются на живот да пускают ветры. – В голосе скаута зазвучала усталость, не горечь. – Я возвращаюсь к своему народу, Даффи, если они меня примут. Целых десять лет я пытался стать Пересом, а теперь попробую быть Поуни.

– Перес, послушай, паренёк. Полковник Фентон написал в Вашингтон об этой скачке. Правительство отправило тебе почётную благодарность и посылает щедрую сумму денег в придачу. Мы все очень гордимся и хотим поучаствовать в том, что тебе причитается. Не стоит тебе так поступать с нами – взять да уехать, парень.

Перес сдался на искренние и настойчивые уговоры.

– Хорошо, Даффи. Когда состоится построение?

– В десять тридцать. Значит, всего через полчаса.

– Я буду там. Так и передай Фентону.

– Спасибо, парень. Мы все так гордимся тобой!

Скаут похромал вокруг угла госпитальных бараков,

Сози – следом. Скоро он обнаружил то, что искал, – уединённое место у западной стены форта, где утреннее солнце могло согреть его застывшее тело. Присев неловко, сначала на одно колено, словно старая скво, он поудобнее опёрся о брёвна, пошарил рукой за пазухой и стал разглядывать маленький белый конверт. Когда наконец он открыл его, то принялся изучать написанное, наморщив лоб и время от времени водя по строкам пальцем. Губы его медленно двигались, повторяя каждое особенно трудное слово:

Дорогой Перес!

Я прошу Вас забыть всё, что было между нами. В ответ я обещаю, что никогда этого не забуду. Полковник Бойнтон и я собираемся пожениться сегодня, после построения в Вашу честь. Ах, Поуни, мы все так гордимся Вами! Я буду там сегодня и хочу, чтобы Вы меня видели. Я хочу знать, что в Вашем сердце – добрые чувства ко мне.

Ваша девушкавсегда будет помнить о Вас.

Лура Эвалин Коллинз.

Скаут перечитал письмо трижды, каждый раз переворачивая его на другую сторону, словно надеясь обнаружить какую-то незамеченную приписку. Наконец вновь вложил его в конверт, сложив вдвое, потом вчетверо, очень тщательно.

Любопытная овсянка порхнула к нему с промёрзлой земли, усевшись рядом. Перес поглядел на неё, прикинул расстояние, решил, что слишком далеко; терпеливо дождался, пока оно сократилось. Кусок жевательного табака задумчиво переместился от одной скуластой щеки к другой. Как только ветер, освещение, дистанция и мишень совпали, Перес плюнул. Траектория тонкой струйки слюны была прямой, как полёт боевой стрелы. Точно! Ни капли не пропало зря.

Маленькая птичка хрипло пискнула, помотала оскорблённо головкой, рассерженно порхнула прочь. «Пусть это будет тебе уроком, – выговорил наставительно скаут, с трудом подымаясь на ноги. – Никогда не доверяй женщине – или полукровке».

Пехота, кавалерия, оркестр и знаменосцы описывали круг и поворачивали, двигаясь по вязкой слякоти парадного плаца. Позади Переса и Фентона сидели верхами капитаны Хауэлл и Тендрейк. За ними застыли безмолвные ряды героев форта Фарни.

На дальнем конце плаца располагалась другая безмолвная группа: женщины и дети, которые провели ту ужасающую неделю в пороховом погребе форта Фарни. Впереди всех, сияя рыжими кудрями на утреннем солнце, ждала Лура Коллинз, застыв и затаив дыхание.

И ещё одна группа смотрела на проходящие войска. Они сидели на корточках, ряд за рядом, завернувшись в одеяла; с неподвижными, как камни, глазами, сиу из агентства, которым разрешено было видеть разминку военных мускулов белого человека – вознаграждение за согласие на жалкие условия своего рабства.

Самая последняя, наименьшая группка, стоявшая на плацу, производила впечатление даже на сиу. На десять шагов впереди полковника Фентона и Поуни Переса сержант Орин Даффи неподвижно застыл, демонстрируя цвета штандартов 16-го пехотного полка и четвёртого кавэскадрона США. Позади Даффи с задрапированными в чёрное пустыми сёдлами стояли три кавалерийские лошади. Сёдла могли быть пусты, но имена, начертанные на них, никогда не забудутся. Майор Фил Стейси. Капитан Дж. К. Боулен. Второй лейтенант Баррет Драммонд.

Перес, глядя на всё это, видел перед собой одну только девушку с той стороны поля, с вьющимися по ветру рыжими волосами, с фигуркой, грациозной, как у лани.

Речь Фентона была сжатой. Он воздал должное героизму солдат и мужеству женщин форта Уилл Фарни, высоко отозвался о храбрости майора Стейси, отметил стойкость скаута Джона Переса и присовокупил к этому похвальное слово благородству и стати Малыша Кентаки, завершив всё искренней благодарностью в адрес полковника Бойнтона за успех военных действий.

После этого он вызвал Переса вперёд и быстро протянул ему длинный жёлтый конверт. В тишине, которая была столь ощутимой, что её можно было резать лопатой, Перес взял и мгновение нерешительно держал его. На конверте не было ни печатей, ни адреса, но внутри заключалось официальное признание его скачки, в самом деле присуждённое ему правительством из самого Вашингтона! Не диво, что Поуни Перес колебался, прежде чем распечатать его.

Наблюдая за ним, полковник Фентон находился в этот миг в не меньшем замешательстве, чем сбитый с толку Перес. Но если Перес был растерян оттого, что не знал содержимого конверта, Фентон переживал оттого, что знал его.

– Ну же, берите, – кривилась неловко его улыбка. – Это вам.

Скаут, сидя с высохшей левой рукой, безнадёжно повисшей вдоль тела, правой повозился с незапечатанным пакетом, наконец неловко раскрыл его. Внутри находились три купюры по сто долларов. И ничего больше.

– Примите поздравление, Перес. И всего наилучшего. И знаете, насчёт этих денег – я понимаю…

– Да, конечно. Я знаю. Не беспокойтесь вы об этом, полковник. – Каким-то образом ухмылка его вновь обрела свою силу. – Всё лучше, чем ткнуть в глаз кочергой. – В молчании, последовавшем за этими словами, он двинул лошадь через поле.

– Вот бедняга! – Подавленное проклятие Хауэлла донеслось до Тендрейка. – Что за дьявольский позор!

– В этом конверте лежали три сотни долларов, – пожал плечами бесстрастно его собеседник. – Вероятно, больше, чем он когда-либо видел. Он загуляет на них, как всякий полукровка, и, проснувшись, станет думать, что прекрасно провёл время!

Усмешка Хауэлла была едкой.

– Триста долларов – за человечью руку и ногу? За спасение полутораста жизней белых людей? За то, что сиу и шайены лишились величайшей победы, о какой могли только мечтать?

– Я могу ещё кое ^:что добавить к вашему «справедливому негодованию», – подбросил Тендрейк углей в жар его сарказма. – Двести долларов из этих денег – всего лишь зарплата, что ему причиталась за последнее время. Я сам выписывал документы. Правительственное постановление касалось только одной сотни.

В ответ Хауэлл резко вскинул правую руку к голове, салютуя отъезжавшему скауту.

– Ну а это к чему? – осведомился в раздражении Тендрейк.

– Это, – медленно промолвил его собеседников честь храбрейшего человека, какого я когда-либо видел, – белого, полубелого – всё равно.

Поуни Перес «въехал» в короткую историю форта Фарни в одиночестве. Точно так же он и выехал из неё. Его отбытие из форта Лоринг прошло столь же незамеченным, как и его появление. Даже погода, словно сговорившись создать видимость подобия, сгустила свинцово-серый фон снега, внезапно подкравшийся с гор Бигхорн, чтобы угрожающе скопиться позади флангов Ларами, быстро загасив яркое солнце плац-парада.

Капрал Сэм Бун подошёл к низкому крыльцу квартиры миссис Луры Коллинз, сутуля плечи на крепнущем ветру, постукивая каблуками, чтобы согреться.

– Прошу прощения, мэм. Я Сэм, э-э… то есть капрал Бун. Приятель Поуни, мэм. Он оставил мне этот конверт, чтоб вам передать.

– Пожалуйста, заходите, Сэм, – девушка взяла конверт, посторонилась, пропуская солдата. – Мистер Перес как будто скоро покидает форт?

– Он уже уехал, мэм.

– Ах, неужели? В такую бурю!

– Буря, да только не для него, мэм. Он ездил и в худшие. – Худощавый капрал глядел девушке прямо в глаза.

– Да, – зелёные глаза опустились. – Я знаю.

– Да уж верно, знаете, мэм.

– Я хотела повидать его. – Слова казались столь же мягкими, как и губы, произносившие их. – Он так внезапно покинул плац-парад. Я пыталась привлечь его внимание, но он не хотел смотреть на меня. Он не хотел смотреть ни на кого, Сэм. Что с ним случилось?

– Я не знаю, мэм. Эти полукровки очень странные.

– Вы говорите, что были его другом, Сэм. Неужели он вам ничего не сказал?

– Что ж, мэм, у него не было настоящих друзей, кроме этого другого скаута, м-ра Клэнтона, которого убил Неистовая Лошадь. А среди прочих, думаю, только я да Даффи – мы лучше всех его знали.

– Но объяснил ли он хоть что-нибудь, Сэм?

– Нет, мэм. Он дал мне и Даффи каждому по стодолларовой бумажке. Потом попросил передать этот конверт вам. Вот и всё. Может, вам лучше поглядеть, что внутри, мэм. – Лура Коллинз кивнула с отрешённым видом.

– Он был таким странным, таким резким человеком. – Длинные пальцы распечатывали конверт. – С ним я всегда чувствовала себя как-то неловко…

– С ним многие из нас чувствовали себя неловко, мэм. Так уж ему было свойственно.

– Нет. – Долговязый горец подумал, что слова девушки так же неслышны, как снежные хлопья, падающие на круп лошади. – Нет, не свойственно, Сэм. Я до сегодняшнего дня не понимала, как на самом деле чувствовалось при нём. – Она помолчала, и зоркий глаз горца уловил блеск набежавшей слезы. – Ах, Сэм! Рядом с ним становилось стыдно за себя.

– Я, пожалуй, пойду, мэм. Не годится мне здесь показываться. Я…

– Подождите, Сэм. – Конверт был уже открыт, а голос девушки сделался вопрошающим. – Но ведь в нём ничего нет! Просто чистый клочок бумаги. Ни слова. Я не понимаю…

– А я понимаю, мэм. Насчёт письма то есть. – Ленивый голос южанина звучал извинением. – Поуни, он ведь не умел писать. Так и не выучился.

Перес проехал по тропе пять миль, затем повернул к северу, по пересечённой местности. Существовал прямой путь к станции Мьюлшоу, в стороне от безлесной долины Платт, который сокращал обычную дорогу миль на десять. Если он хотел добраться туда, где спрятал своё снаряжение, до наступления темноты, ему следовало поторопиться. Едва он пустился по короткому пути, как нависшая хмарь со стороны Бигхорна сомкнулась вокруг него и первые крупные хлопья застлали глаза.

Всю вторую половину дня он ехал на север, а снегопад всё усиливался, тогда как температура неуклонно падала. К четырём часам дня, приближаясь к своему тайнику, Перес ощутил, что непогода разошлась вовсю и ещё – что он, трясясь и раскачиваясь в седле, совсем болен.

Дважды по пути ему пришлось останавливаться – его рвало; во второй раз из желудка не вышло ничего, кроме тонкого жёлтого с красным сгустка. Уже с час он кашлял – глубоким лающим кашлем, от которого грудь болела, а тело покрывалось испариной. Утирая рот после последнего приступа, захватившего его минут двадцать назад, он обнаружил, что на тыльной стороне руки остался след ярко-красной слизи.

Но не только изнурённое тело скаута было больным. За последние два часа сильно сдали нервы. Каждый естественный предмет на тропе наводил на него ужас. Заснеженный куст можжевельника, нависший у поворота, заставлял его гнать Сози с тропы в чащу леса, коричневый кролик, выскочивший из-под холмика травы, – судорожно хвататься за винчестер под коленом. Начиная с того момента, как Перес сошёл с тракта Платт по пути из форта Лоринг, он никак не мог избавиться от ощущения, что за ним следят. Вновь и вновь он делал петли, возвращаясь назад, залегая в засаде по собственному следу. Но никого не было. Ни хруста ветки, ни крика совы, ни фырканья лошади.

Наконец он понял, что никого и быть не могло. Только ветер, да снег, да одиночество – и нервы.

Так было несколько часов назад, ещё до рвоты и кашля. Тогда он не чувствовал себя больным. Теперь он знал, что болен всерьёз. И знал, что всё то, что ему казалось и слышалось, было лишь отзвуком крепнущей в нём болезни.

Первый раз в жизни Пересу нужно было бороться со страхом – пустым, паническим ужасом – какой приходит к сильному человеку, когда в нервных рудах, прежде всегда выплавлявших чистое железо, иссякает мощная жила. Этот вздох неподалёку справа вовсе не был конским. Этот тошнотворный скрип не был скрипом замёрзшего седла. Этот изменивший очертания силуэт там, впереди, не был конным воином, ожидавшим в неподвижности, за пеленой снега.

Полукровка скрипнул зубами, вынуждая свою руку не браться за винчестер, и коленями направил Сози вперёд, на поляну, по ту сторону которой находился его тайник. Теперь он оказался в открытом месте. На поляне. И этот изменивший очертания силуэт там, впереди, действительно был конным воином, ожидавшим за пеленой снега!

Сози остановился с пылающими ноздрями, прижав уши. Перес сидел на нём неподвижно, наклонив голову вперёд, горбя плечи. В чёрных глазах, помутневших от лихорадки, всё же отразился блеск узнавания при появлении старого знакомца.

–  Хохахе, —сказал Американская Лошадь. – Добро пожаловать в наш типи! Мы ждали тебя.

Теперь вокруг себя скаут мог различить уже других, призрачных воинов, восседавших верхами на неосязаемых конях, серых, почти нездешних в нервном свете сумерек: Лосиный Народ, Малый Медведь, Безумный Типи, Большой Горб, Хвостатый Бык; все, все старые друзья. Ему не нужен был быстрый взгляд через сгорбленное плечо, чтобы понять: сзади него ждут другие. Тусклое поблёскивание серебряного креста, попав в поле зрения, проникло в сознание: Маленький Волк, шайен, стоял там вместе с Тонкашей, Малышом, Красной Мышью, что ухмылялся рядом, а с ним и тени дюжины других, толпившихся по краям.

–  Уойонихан, —возвратил Перес приветствие Американской Лошади, дотронувшись высохшей рукой до лба. – Уолакота. Хун-хун-хе.Я вернулся домой, к своему народу.

–  Хохахе!Добро пожаловать! – рявкнул Маленький Волк и выстрелил ему в спину.

Скаут застыл, полуобернувшись в седле, обращая лицо к шайену. Дюжина вспышек оранжевого цвета по краям поляны. Звук свинца, впивавшегося в тело Переса, всего на полсекунды задержался за звуком выстрелов. Правая рука Переса скользнула за пазуху шубы, поколебалась упала вниз крепко сжатой в кулак.

Сози, не обратив внимания на стрельбу, начал заинтересованно подходить к заржавшему жеребцу Американской Лошади. Тело Переса покачнулось, заваливаясь на холку, сползло по правом боку лошади, проволоклось несколько футов в стремени, освободилось совсем и упало, застыв в снежном сугробе.

Тогда индейцы столпились вокруг него, спешились. Маленький Волк завладел левой рукой полукровки, почти вытащив его тело из-под снега, и широкий охотничий нож блеснул в воздухе. Высокая тень упала между ним и скаутом. Маленький Волк сердито обернулся, когда удерживающая рука поймала его руку.

– Ташунка Витко сказал «нет». – Американская Лошадь был невозмутим. – Ташунка говорит: это была великая скачка. Он сказал – оставь ему руки, чтобы править лошадью на вечной тропе.

– И волосы тоже? – вызывающе потребовал ответа шайен.

– О волосах он ничего не сказал, – пожал плечами сиу.

Нож Маленького Волка нырнул вниз ещё до того, как Американская Лошадь замолчал. Резким толчком вождь шайенов отшвырнул от себя лишённое скальпа тело, послав его прочь ударом ноги. Безвольная фигура полетела в сугроб с такой силой, что сверху, с огромной ели, обрушилась лавина снега, и, когда она осела, на виду осталась лишь безвольная правая рука скаута.

– Рука всё равно никуда не годилась. Вся скрюченная! – заключил Маленький Волк. – Хопо,двинулись.

–  Хукахей, —согласился Американская Лошадь. – Двинулись. Холодает.

Копыта исчезающих коней подняли ветер, и прибывающий снег начал своё милосердное дело, скрывая последние очертания тела, лежавшего под елью. Маленький вихрь закурился над распростёртой рукой, капризно дёргая за скомканный клочок бумаги, зажатый в холодеющих пальцах. Секунда-другая – и тот был почти свободен. Ещё секунда – и он покатился по мёрзлому насту поляны, сморщенный, величиной с орех, шарик зелёного цвета. Зацепившись за нижние ветки полыни, он застыл неподвижно.

Вот налетел вороватый снежный вихрь, налетел в последний раз, подхватывая стодолларовую бумажку и погребая её ещё до того, как она прекратила своё движение.