Текст книги "Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 47 страниц)

Народ говорит, что ночью дух старого зулуса выходит из гроба и угрожает призрачным топором призрачным врагам! Разумеется, ночью никто не решается проходить мимо того места, где похоронен герой!

Между тем непостижимым путем в народе уже создалась новая легенда или пророчество. Эта легенда говорит, что пока старый зулус будет сидеть там и смотреть на лестницу, которую он один геройски защищал против полсотни человек, до тех пор будет процветать новая династия, которая произойдет от брака англичанина с королевой Нилептой. Но когда с годами кости его рассыплются и обратятся в прах, тогда падет династия, падет лестница и перестанет существовать народ Зу-венди!

XXIII. Я все сказал

Прошла неделя. Я чувствовал себя несколько лучше. В один теплый день ко мне вдруг явился вестник от сэра Генри и сказал, что Зорайю приведут в полдень в первую комнату королевы и что Куртис просит меня присутствовать при этом. Мне хотелось взглянуть еще раз на несчастную королеву, и я отправился, с помощью Альфонса (он – настоящее сокровище в моем положении) и другого слуги, в покои королевы. Я пришел раньше других, хотя несколько официальных придворных лиц уже находилось там, так как им приказано было явиться. Но едва я успел сесть, как, сопровождаемая отрядом королевских телохранителей, явилась Зорайя, такая же прекрасная и надменная, как всегда, но с выражением горечи на гордом и мрачном лице. Она была одета, по обыкновению, в королевскую кеф и держала в правой руке серебряное копье. Чувство восхищения и жалости охватило меня, когда я взглянул на нее. Я поднялся на ноги, низко поклонился ей, выразив сожаление, что не могу стоять перед ней, сообразно моему положению.

Она немного покраснела и горько засмеялась.

– Ты забываешь, Макумазан, – сказала она, – я больше не королева, я – пленница, над которой всякий человек может смеяться!

– Но ты женщина, – возразил я, – следовательно, тебе нужно выказать почтение, кроме того, ты находишься в тяжелом положении, значит, вдвойне заслуживаешь уважения!

– Ты забыл, – ответила она с усмешкой, – что я хотела завернуть тебя в золотой лист и повесить на колонне храма!

– Нет, – сказал я, – я уверяю тебя, я не забыл этого. Я часто думал об этом, когда мне казалось, что битва проиграна нами. Но колонна на своем месте, а я остался здесь, хотя и ненадолго, зачем говорить об этом?

– Ах, эта битва, битва! – продолжала она. – Я хотела бы снова быть королевой, хоть на один час, чтобы отомстить проклятым шакалам, которые бросили меня в нужде. Эти бабы, эти люди с птичьими сердцами дали победить себя!

Зорайя задыхалась в своем гневе.

– А этот маленький трус около тебя! – продолжала она, указывая серебряным копьем на Альфонса. – Он убежал и выдал мои планы. Я хотела сделать его командующим войском и показать солдатам, сказав, что это великий Бугван! – (Альфонс вздохнул и погрузился в невеселые размышления). – Всюду была неудача! Он сбежал с моим знаменем и раскрыл все мои планы. Я хотела убить его, но – увы! – не могу!

А ты, Макумазан, я слышала, что ты совершил! Ты – храбрый человек, у тебя честное сердце! И твой черный дикарь! Он был настоящий мужчина. Я желала бы взглянуть, как он боролся с Настой на лестнице!

– Ты странная женщина, Зорайя! – сказал я. – Прошу тебя, вымоли прощения у королевы Нилепты, быть может, она пощадит тебя!

Она громко засмеялась.

– Я буду просить пощады? – сказала она. – Никогда!

В эту минуту вошла Нилепта, в сопровождении Куртиса и Гуда, и села. Лицо ее было бесстрастно. Что касается Гуда, он выглядел совсем больным.

– Приветствую тебя, Зорайя! – сказала Нилепта после долгого молчания. – Ты навлекла горе и печаль на мое королевство, из-за тебя тысячи человек погибли в бою, ты дважды покушалась убить меня, ты поклялась убить моего господина и его спутников и сбросить меня с трона! Говори, Зорайя!

– Вероятно, королева, сестра моя, забыла главный пункт обвинения! – ответила Зорайя своим мелодичным голосом. – Он гласит следующее: «Ты пыталась отбить у меня любовь моего Инкубу!» За это преступление сестра моя хочет убить меня, а не за то, что я начала войну! Счастье твое, Нилепта, что я слишком поздно обратила внимание на его любовь к тебе! Слушай, – продолжала она, возвысив голос, – мне нечего сказать вам, кроме того, что сказала бы я, если бы выиграла битву! Делай со мной что угодно, королева, пусть Инкубу будет королем, потому что он – причина всего зла, пусть будет и концом его! – Зорайя выпрямилась, бросила гневный взгляд своих глубоких глаз на сэра Генри и начала играть своим копьем. Сэр Генри наклонился к Нилепте и шепнул ей что-то.

– Зорайя! – заговорила Нилепта. – Я всегда была доброй сестрой для тебя! Когда наш отец умер и в нашей стране возникли сомнения и толки о том, должна ли ты сесть на трон рядом со мной и быть королевой, я, старшая сестра, подала голос за тебя. «Пусть Зорайя будет королевой так же, как и я. Мы – близнецы с ней, мы росли вместе от рождения, почему же предпочитать меня ей?» – говорила я. Мы всегда были вместе, сестра моя! Теперь ты знаешь, что виновна передо мной и твоя жизнь в опасности! Но я помню, что ты – моя сестра, что мы вместе играли детьми и любили друг друга, вместе спали, обняв друг друга, поэтому сердце мое рвется к тебе, Зорайя! Но оскорбление, которое ты мне нанесла, очень серьезно, я не пощадила бы твою жизнь. Пока ты будешь жить, в нашей Стране не будет мира и тишины! Но ты не умрешь, Зорайя, потому что мой дорогой супруг просил меня как милости пощадить твою жизнь! Я дарю ему твою жизнь, как мой свадебный подарок, пусть он делает с ней все что хочет. Я знаю, что ты любишь его, но он не любит тебя, Зорайя, несмотря на всю твою красоту! Хотя ты прекрасна, как звездная ночь, о Зорайя, но он любит меня, а не тебя, он – мой супруг, и я дарю ему твою жизнь!

Зорайя сверкнула глазами и ничего не сказала. На Куртиса жаль было смотреть. Манера Нилепты и ее слова, хотя они дышали правдой и силой, вовсе не нравились мне.

– Я понимаю, – пробормотал Куртис, смотря на Гуда, – я понимаю, что вы обе были привязаны друг к другу, ваши чувства естественны, но, во всяком случае, можно найти какой-нибудь выход из неприятного положения, покончить с этим! У Зорайи есть свои владения, где она может жить свободно, как ей захочется! Не правда ли, Нилепта? Впрочем, я могу только советовать!

– Я хотел бы забыть все происшедшее, – добавил Гуд, сильно краснея, – если Царица Ночи считает достойным меня ее руки, я готов завтра же обвенчаться с ней – или когда ей угодно – и постараюсь быть для нее добрым мужем.

Все взоры устремились на Зорайю, которая стояла неподвижно, с той загадочной улыбкой на прекрасном лице, которую я часто замечал и раньше. Она помолчала немного, потом трижды присела перед Нилептой, Куртисом и Гудом.

– Благодарю тебя, прекраснейшая королева, моя царственная сестра, – заговорила она спокойным тоном, – за твою любовь ко мне с детских лет, а особенно за то, что ты отдаешь мою особу и мою судьбу в руки лорда Инкубу, который будет королем! Пусть счастье, мир и благоденствие распустятся чудными цветами на твоем жизненном пути, нежная добросердечная королева! Царствуй долго, победоносная королева, и держи обеими руками любовь твоего супруга. Пусть процветает твое потомство, сыновья и дочери твоей дивной красоты! Благодарю тебя, лорд Инкубу, будущий король, тысячу раз благодарю тебя, что тебе угодно было принять в дар от королевы мою бедную жизнь и судьбу и передать ее твоему товарищу по оружию и приключениям, лорду Бугвану! Этот поступок достоин тебя, Инкубу! Наконец, благодарю также и тебя, лорд Бугван, за то, что ты, в свою очередь, удостоил меня своим вниманием и не отказался от моей жалкой красоты! Благодарю тебя тысячу раз и добавлю, что ты – добрый и честный человек, и клянусь, положа руку на сердце, что сказала бы тебе «да», если бы могла! Теперь, когда я поблагодарила всех, – она улыбнулась, – я добавлю только несколько слов. Для меня нет середины! Я смеюсь над вашей жалостью и ненавижу вас! Я не нуждаюсь в вашем прощении – для меня это жало змеи! Я стою здесь перед вами, обманутая, покинутая, оскорбленная, и все же торжествую над вами, смеюсь и презираю вас всех! Вот вам мой ответ!

Вдруг, прежде чем кто-нибудь мог догадаться о ее намерении, она подняла серебряное копье, которое держала в руке, и нанесла себе такой сильный удар в бок, что конец копья прошел насквозь, и упала на пол.

Нилепта вскрикнула,

Гуд лишился чувств, остальные бросились к Зорайе. Царица Ночи подняла свою прекрасную голову и взглянула своими дивными глазами в лицо Куртиса, словно прощаясь с ним. Потом голова ее откинулась назад, раздался вздох, похожий на рыдание, и мрачная, но прекрасная душа Зорайи отлетела.

Ее похоронили с царской пышностью, и все было кончено.

Прошел месяц со времени трагической кончины Зорайи. В Храме Солнца совершилась торжественная церемония, и Куртис был официально объявлен королем-супругом в Стране Зу-венди. Я был болен и не пошел на церемонию. В самом деле, я ненавижу этого рода вещи, толпы народа, звуки труб, развевающиеся знамена. Гуд, присутствовавший на церемонии в полной морской форме, вернулся и рассказал мне, что Нилепта выглядела очень красивой, а Куртис держал себя так, словно родился королем, и был встречен громкими приветственными кликами, подтверждавшими его огромную популярность в стране. Потом, рассказывал он, когда в процессии вели королевскую лошадь Дневной Луч, народ начал громко, до хрипоты кричать: «Макумазан! Макумазан!» Они кричали так, что он, Гуд, должен был встать во весь рост в экипаже и объявить им, что я болен и не могу участвовать в церемонии.

Потом сэр Генри, вернее, король, пришел навестить меня. Выглядел он очень утомленным и клялся, что никогда так не скучал в своей жизни. Но думаю, что он несколько преувеличивал. Человеческой натуре не свойственно, чтобы человек соскучился в таких необыкновенных обстоятельствах. В самом деле, не удивительная ли вещь, что человек, который за год до этого времени приехал в страну никому не известным пришельцем, теперь женился на прекраснейшей и любимой всеми королеве и сделался королем страны! Я попытался прочитать ему наставление, чтобы он не возгордился и не увлекся блеском и силой своей власти, но помнил всегда, что был простым английским джентльменом и призван Провидением к великим и ответственным делам.

Куртис был так любезен, что терпеливо выслушал мои увещевания и даже поблагодарил меня за них.

Сейчас же после церемонии меня перенесли в домик, где я теперь пишу эти строки. Это прелестный уголок в двух милях от Милозиса. Здесь в продолжение пяти месяцев, не сходя с моего ложа, я употреблял свой досуг, набрасывая эти записки, историю наших странствований. Быть может, никто никогда не прочтет их, но это не важно. Во всяком случае, составление этих записок помогло мне коротать мое время, часы тяжелых страданий. Я очень страдал тогда. Слава Богу, скоро конец моим страданиям.

* * *

Прошла неделя с тех пор, как я написал последние строки. Теперь я снова берусь за перо, в последний раз, потому что конец мой уже близок.

Моя голова свежа, и я могу писать, хотя с трудом держу перо. За последнюю неделю боль в легких усилилась, но теперь совершенно прекратилась, я чувствую полное онемение членов и не обманываю себя надеждами.

Боль исчезла, а с ней исчез и страх смерти, и я чувствую и ощущаю близость вечного, нерушимого покоя и отдыха. Радостно, с тем же чувством покоя, с каким дитя лежит на груди у матери, я готов упасть в объятия ангела смерти! Всякая робость, все страхи, посещавшие меня при жизни, отлетели от меня, бури прошли, и звезда Вечной Надежды, блестевшая передо мной на далеком горизонте, теперь приблизилась ко мне. Много раз был я близок к смерти, многие друзья умерли на моих глазах, теперь – моя очередь! Еще двадцать четыре часа, и мир будет далек от меня, со всеми страхами и надеждами. Меня не станет, и мир забудет обо мне! Так было и будет со всеми! Тысячи веков тому назад умирающие люди думали свои думы и были забыты! Пройдет еще тысяча веков, и потомки будут умирать и, в свою очередь, также будут забыты.

«Человеческая жизнь, – дыхание быка зимой, звезда, блуждающая по небу, легкая тень, исчезающая с закатом солнца!» – так выразился однажды зулус в разговоре со мной.

Нет, наш мир не хорош! Кто может не согласиться с этим, кроме тех, кто ослеплен собой?

Как может быть хорош мир, в котором первенствующее значение имеют деньги, где путеводной звездой является эгоизм и себялюбие?

Но теперь, когда жизнь кончена, я рад, что жил, что узнал нежное дыхание женской любви и верную дружбу, которая пережила любовь женщины, рад, что слышал звонкий смех детей, любовался на солнце, месяц и звезды, чувствовал соленое дыхание моря на своем лице и плавал по озаренной лучами месяца воде, охотясь за зверями. Но я не желал бы снова начать жизнь! Нет, нет!

Во мне все изменилось. Свет исчезает из глаз, и темнота приближается. Мне чудятся сквозь этот мрак знакомые лица дорогих умерших… Там мой Гарри и другие, и лучшая и совершеннейшая из женщин, которая когда-либо жила на земле.

Зачем говорить о ней теперь! Зачем говорить после долгого молчания, теперь, когда она так близка от меня, когда я иду туда, куда ушла она давным-давно.

Заходящее солнце горит пламенем на золотом куполе храма. Пальцы мои устали.

Всем, кто знал меня или слышал обо мне, всем, кто захочет иногда вспомнить старого охотника, я протягиваю руку на прощанье и посылаю последнее прости!

В руки Всемогущего Бога, Творца жизни и смерти, предаю дух мой!

«Я все сказал!» – это было любимое выражение покойного зулуса.

XXIV. Другой рукой

Минул год со дня смерти нашего незабвенного Аллана Квотермейна, когда он написал последнюю главу своих записок, которую назвал «Я все сказал!» По странной случайности, у нас появилась возможность переслать эти записки в Англию. Правда, эта возможность не обольщала нас надеждами, но мы с Гудом решили попытать счастья. В продолжение последних шести месяцев исследовательские группы усердно принялись за работу на рубежах Страны Зу-венди, с намерением во что бы то ни стало отыскать или проложить удобный путь сообщения с соседними странами. Результатом работ было открытие соединительного канала, который приобщал страну ко всему остальному миру. Я уверен, что по этому самому каналу туземный путешественник добрался сюда и до миссии мистера Макензи, хотя прибытие его за три года до нас в эту страну и изгнание из нее держится в строгой тайне! Пока производились исследования границ, на континент отправили посла с депешей. Мы вручили ему рукопись, два письма Гуда к его друзьям и письмо от меня к моему брату Джорджу. Мне больно думать, что я никогда не увижу его, и я уведомлял его, как ближайшего моего наследника в Англии, что он может владеть всеми родовыми поместьями, так как я не думаю, что когда-нибудь вернусь на родину. Мы не могли бы покинуть Страну Зу-венди, если бы даже желали! Этим послом был Альфонс, дай Бог ему счастья в его жизни! Он до смерти соскучился здесь!

– Да, да, здесь хорошо! – говорил он. – Но мне скучно, скучно! – Он жаловался на отсутствие всяких кафе и театров и стонал о своей Анетте. Но мне кажется, что весь секрет его отвращения к стране и тоски заключается в том, что народ смеялся над ним по поводу поведения в битве, происходившей восемнадцать месяцев тому назад, когда он спрятался под знаменем Зорайи, чтобы избежать сражения.

Каждый мальчишка бегал за ним по улицам и насмехался, оскорбляя его гордость и делая жизнь невыносимой. Во всяком случае, Альфонс решил, что лучше уж перенести все ужасы длинного путешествия, опасности, труды, даже готов был рискнуть на столкновение с французской полицией, чем оставаться «в этой печальной стране».

Бедный Альфонс! Мы были очень огорчены разлукой с ним, но я искренне желаю ему скорейшего прибытия на родину. Если он доберется благополучно и довезет с собой драгоценную рукопись, которую мы вручили ему вместе с солидной суммой золота, он будет там, у себя, богатым человеком и сможет жениться на своей Анетте, если она жива и одарит его согласием!

Теперь пользуюсь случаем, чтобы сказать несколько слов о дорогом умершем Квотермейне.

Он умер на рассвете следующего дня, дописав последние строки главы. Нилепта, Гуд и я были около него. Это была трогательная и прекрасная сцена. За час до наступления утра мы заметили, что он умирает, и наше горе было очень сильно. Гуд залился слезами, и эти слезы вызвали последнюю милую шутку на уста умирающего друга, потому что он мог шутить даже в последние минуты своей жизни. Гуд взволновался, плакал, и монокль его постоянно выпадал со своего обычного места. Квотермейн заметил это.

– Наконец-то, – пробормотал он, пытаясь улыбаться, – я увидел Гуда без стеклышка в глазу!

Потом он замолчал до утра и при первых лучах рассвета попросил поднять его, чтобы в последний раз видеть восход солнца.

– Через несколько минут, – сказал он, – я должен буду пройти через его золотые ворота!

Десять минут спустя он приподнялся и посмотрел на нас.

– Я отправляюсь в долгое путешествие, более страшное, чем то, которое мы совершили все вместе. Вспоминайте иногда обо мне! – пробормотал Квотермейн. – Бог да благословит вас! Я буду ожидать вас там!

Он вздохнул, упал на подушки и умер!

Так ушел он нас навсегда прекраснейший человек! Нежный, постоянный, обладавший большим запасом юмора и поэтическими наклонностями, он был неоценим как человек дела и гражданин. Я не знал никого, кто бы был так компетентен в обсуждении людей и их поступков.

– Всю мою жизнь я изучал человеческую натуру, – говорил часто Квотермейн, – и думаю, что знаю ее!

Действительно, он знал людей. У него было два недостатка: его чрезмерная скромность и наклонность к ревности в отношении людей, на которых он сосредотачивал свою привязанность.

Читатели, вероятно, помнят, что он часто говорил о себе как о боязливом, робком человеке. В сущности же, он обладал неустрашимой душой и никогда не терял головы. В сражении с войском Зорайи он получил серьезную рану, от которой и умер, но эта рана вовсе не была случайностью, как можно было судить по его словам. Он был Ранен, спасая жизнь Гуда, рискуя своей жизнью ради другого человека. Гуд лежал на земле, и один из воинов Насты готов был убить его, Но Квотермейн бросился защищать товарища и получил сильный удар в бок, хотя убил противника.

Относительно его ревности – я могу легко оправдаться. В своих записках он несколько раз упоминает о том, что Нилепта совершенно овладела мной и оба мы стали относиться к нему холоднее. Нилепта и теперь имеет свои недостатки, как и всякая другая женщина, она бывает временами слишком требовательна, но, в общем, наше мнимое охлаждение к нему – это плод его фантазии.

Он жалуется, что я не хотел прийти повидать его, когда он болен, но доктора решительно запретили мне это. Когда я прочитал эти слова в его записках, они больно кольнули меня, потому что я глубоко любил Квотермейна, уважал его, как отца, и никогда не допустил бы мысли, чтобы мой брак с Нилептой мог отодвинуть на задний план мою привязанность к старому другу. Теперь все это прошло. Эти маленькие слабости делают еще дороже для меня незабвенный образ усопшего друга!

Квотермейн умер. Гуд прочитал над ним похоронную службу, на которой присутствовали мы с Нилептой. Потом его останки при торжественных криках народа были преданы сожжению. Когда я шел с длинной и пышной процессией за телом моего друга, я думал про себя, что, если бы Квотермейн видел эту церемонию, он был бы возмущен, потому что ненавидел тщеславие и роскошь.

Но я не мог ничего поделать с этим!

За несколько минут до заката солнца, на третью ночь после смерти, его принесли и положили на медный пол храма, перед алтарем. Когда последний луч заходящего солнца упал на его лицо и озарил бледное благородное чело усопшего, зазвучали трубы, пол раздвинулся, и труп Квотермейна упал в огонь. Никогда мы не увидим его, даже если проживем еще сто лет. Это был даровитый человек, настоящий джентльмен, вернейший друг, искуснейший спортсмен и лучший стрелок во всей Африке!

Так закончилась замечательная, полная приключений жизнь охотника Аллана Квотермейна.

* * *

Время шло. Наша жизнь текла хорошо. Гуд занялся устройством флота на озере Милозис и других окрестных озерах и с его помощью мы надеемся развить торговлю и промышленность страны и покорить беспокойные и воинственные племена, обитающие по берегам озер. Бедный Гуд! Он начал немного забывать трагическую смерть бедной красавицы королевы Зорайи. Но это был тяжелый удар для него, потому что он серьезно привязался к ней! Надеюсь, что со временем он женится и выкинет совсем из головы свою несчастную любовь. Нилепте прислуживают две молодые девушки, одна – дочь Насты (он был вдовцом), красивая девушка, с царственным видом, но слишком похожая на своего отца и очень надменная. Что касается меня, я удовольствуюсь, сказав, что чувствую себя очень хорошо в моем курьезном положении короля-супруга, лучше даже, чем я мог ожидать! Но я нахожу, что ответственность очень тяжела. Все-таки, я надеюсь сделать что-нибудь доброе и намереваюсь довести до конца два дела. Во-первых, объединить различные племена, составляющие народ Зу-венди, под одним центральным управлением и уничтожить власть жрецов. Первая реформа положит конец гражданским войнам, которые в течение целых столетий опустошали страну, вторая – устранит источник политической опасности и проложит путь новой, истинной религии. Я надеюсь увидеть крест Христов на золотом куполе храма! Если я не увижу этого, то увидят мои наследники!

Еще об одной вещи я позабочусь. Я считаю необходимым воспретить иностранцам доступ в Страну Зу-венди – и не потому, чтобы я был негостеприимен, а по моему твердому убеждению, что священный долг обязывает меня оберечь великодушный и сердечный народ от нашествия варваров. Что станет с моим храбрым войском, если какие-нибудь пришельцы вздумают стрелять в нас из револьверов и ружей? Я не желаю вводить здесь порох, телеграфное сообщение, паровые машины, газеты, потому что твердо уверен, что все эти нововведения несут всякие бедствия и несчастья. Я не хочу наводнить прекрасную страну толпами спекулянтов, туристов, политиков, учителей, которые принесут с собой суету и ненависть остального мира, отдать ее на растерзание жадным аферистам, которые похожи на крабов – этих чудовищ подземной реки, терзающих труп прекрасного лебедя. Я не желаю развивать в стране жадность, пьянство, новые болезни и всеобщую деморализацию, являющуюся первым признаком цивилизации у неиспорченного народа. Если Провидению угодно будет присоединить Страну Зу-венди к остальному миру – это другое дело, но я не хочу брать на себя ответственности и Гуд вполне одобряет мое решение! Прощайте!

Генри Куртис.

PS. Я совершенно забыл сказать, что девять месяцев тому назад Нилепта, которая, по моему, еще похорошела, одарила меня сыном и наследником. Это – прелестный кудрявый мальчик, настоящий голубоглазый англичанин, и, хотя он должен наследовать трон Зу-венди, я надеюсь сделать из него прежде всего настоящего джентльмена и честного человека, что, по моему мнению, выше и дороже, чем наследовать королевский престол, и составляет величайшее счастье, какое человек может обрести на земле.

Г. К.

* * *

Примечания Джорджа Куртиса, эсквайра.

Мы считали умершим моего родного брата Генри Куртиса, как вдруг я получил рукопись, адресованную мне рукой моего брата. На конверте была почтовая марка Адена, и рукопись благополучно дошла до меня двадцатого декабря текущего года, через два года после ее отправки из Центральной Африки. Удивительную историю прочитал я в этих записках! Конечно, мне приятно было узнать, что Генри и Гуд благоденствуют на чужбине, но для меня и для моих друзей – они давно умерли, потому что мы потеряли всякую надежду увидеть их.

Они порвали всякую связь со старой Англией, со своим домом, с родными, и, может быть, по-своему правы и поступают мудро.

Но я никак не могу понять, каким образом они переслали рукопись! Полагаю лишь, что маленький француз, Альфонс, благополучно совершил свое путешествие.

Я наводил справки о нем в Марселе и в других местах, стараясь открыть его местопребывание, но безуспешно. Быть может, он умер и пакет был послан мне кем-нибудь другим, или, может быть, он благополучно обвенчался с своей Анеттой и, боясь полиции, предпочитает жить инкогнито. Я не знаю этого. Я долго надеялся разыскать его, но должен сознаться, что моя надежда слабеет с каждым днем. Большим препятствием является то, что в своих записках м-р Квотермейн нигде не упоминает его прозвища. Он говорит об Альфонсе, а в мире так много Альфонсов! Письма Гуда, которые брат Генри, по его словам, послал вместе с рукописью, не дошли по назначению. Я предполагаю, что они потеряны или уничтожены.

Джордж Куртис.