Текст книги "Мари. Дитя Бури. Обреченный"
Автор книги: Генри Хаггард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]
Глава XV
Ретиф просит об одолжении
Снова и снова на всем протяжении нашего беспокойного странствия по жизни мы обретаем милость Небес в виде мгновений почти безграничного счастья, вправленных, подобно бриллиантам, в изобилующее терниями полотно времени. Порой это всего-навсего часы простого животного удовольствия, иногда же наши переживания становятся прекрасными, ибо их питают воды духовных источников бытия, и так бывает в тех редких случаях, когда материальное покрывало жизни словно слетает, сдернутое могучей и незримой дланью, и мы ощущаем присутствие Всевышнего, а Он направляет наши шаги к неизбежному концу, то есть к Себе. Но изредка все перечисленное – физические удовольствия, божественная любовь и возвышенные чувства – объединяется и становится цельным и нераздельным, как душа и тело; и мы говорим: «Теперь мне известно, какова истинная радость».
Подобное ощущение охватило меня вечером того дня, когда спор с Дингааном завершился моей победой. Почти десять человек были спасены благодаря хладнокровию и меткости вашего покорного слуги. Ни рука, ни сердце меня не подвели, хоть я сознавал, что многим обязан озарению, постигшему готтентота Ханса (откуда оно пришло, хотелось бы знать), а иначе все могло бы сложиться и наверняка сложилось бы по-другому. При всей моей сноровке и при всем опыте мне попросту не приходило в голову, что зоркие глаза стервятников способны заметить вспышки выстрелов при ярком солнечном свете, из-за чего, собственно, треклятые птицы ухитрялись уворачиваться от пуль.
Тем вечером, признаюсь, меня чествовали как героя. Благодарил даже Анри Марэ, говоривший со мной так, как отец мог бы говорить с сыном, которого втайне всегда ненавидел; отчасти это объяснялось тем, что я был англичанином, а отчасти – любовью его дочери ко мне. Он завидовал и ревновал, а еще пекся о своем племяннике Эрнанду Перейре, которого то ли любил, то ли не выносил – возможно, все сразу. Остальные же буры, мужчины, женщины и дети, дружно славили и благословляли меня со слезами на глазах и клялись, что отныне, несмотря на молодость, Аллан Квотермейн будет признан единственным их предводителем. И конечно, похвалы старой фру Принслоо, причастной к победе тем, что накормила героя печенкой и уложила спать, звучали едва ли не громче всех.
– Вы только поглядите! – приговаривала она, тыча в меня толстым, как сарделька, пальцем и обращаясь к своему семейству. – Да будь у меня такой муж или такой сын, вместо вас, олухов, волею Господа привязанных ко мне, точно путы к копытам ослицы, я была бы счастлива.
– Господь знал, что делал, старуха, чтобы ты не лягалась, – откликнулся ее муж, тихий и спокойный человек, за которым я и раньше замечал склонность к язвительности. – Вот связал бы Он заодно тебе язык, я бы и вовсе решил, что попал в рай.
Фру дала ему подзатыльник, а их отпрыски, пересмеиваясь, поспешили удалиться.
Но чудеснее всего оказался разговор с Мари. Все, что случилось тем вечером между нами, разумнее, как мне представляется, оставить на волю читательского воображения, ибо беседы влюбленных, тем паче в подобных обстоятельствах, мало чем интересны для прочих. Вдобавок они в каком-то смысле поистине священны и потому не подлежат разглашению. Однако я все-таки упомяну об одной фразе, поскольку, как стало ясно из последующих событий, она была почти пророческой и прозвучала, думается мне, отнюдь не по прихоти случая. Эта фраза была произнесена ближе к концу нашего разговора, когда Мари захотела вернуть мне пистолет, который я, напомню, отдал ей ради осуществления жуткого, но мнившегося неизбежным замысла.
– Трижды ты спасал мою жизнь, Аллан, – сначала в Марэфонтейне, потом в лагере, где мне грозила голодная смерть, и сейчас, когда ты избавил меня от Дингаана, чье прикосновение сулило погибель. Уж не знаю, будет ли у меня возможность отплатить тебе той же монетой? – Мари опустила подбородок, потом положила голову мне на плечо и прибавила: – Думаю, Аллан, это будет в… – Она вдруг оборвала себя и отвернулась.
Если коротко, милостью Провидения мне удалось спасти всех этих достойных людей от мучительной и неприглядной смерти. И все же я неоднократно размышлял впоследствии, что, сложись обстоятельства иначе, скажем, найди вожак стервятников в себе силы улететь подальше и там умереть, как нередко поступают птицы с ранениями в легких – наверное, в поисках воздуха; не устремись он прямиком вверх, будто вспугнутая куропатка, наша история могла бы закончиться гораздо лучше. Я бы тогда наверняка застрелил Дингаана, а мы все полегли бы прямо там, на вершине холма, от рук зулусов. Если бы Дингаан погиб в тот день, Ретиф и его спутники избегнули бы жестокой смерти. А если бы королю наследовал его брат, миролюбивый Панда[51]51
Имеется в виду Мпанде, единокровный брат Чаки и Дингаана; в 1840 году при поддержке буров он восстал против Дингаана, убил брата и стал верховным правителем зулусов. В этом качестве он передал бурам земли в Натале и поддерживал дружественные отношения с британцами, сохраняя независимость Зулуленда.
[Закрыть], не состоялось бы, полагаю, ни последующей бойни при Веенене[52]52
Веенен – город, основанный спустя два месяца после нападения зулусов на бурские лагеря. В англизированном прочтении Винен.
[Закрыть], ни других трагических событий и кровопролитий. Увы, нам суждено было иное, и кто я такой, чтобы оспаривать или хотя бы подвергать сомнению законы судьбы? Несомненно, произошло то, что было предначертано, и случилось это в назначенный срок. Что тут скажешь?
Рано утром мы забрали наших волов, которые еще не полностью оправились, но были накормлены и немного отдохнули. Час или два спустя мы тронулись в путь, ибо посланец принес распоряжение Дингаана: король требовал, чтобы мы не задерживались. Еще он прислал нам проводников во главе с воином Камбулой, которые должны были провести нас до границ Наталя.
В то утро я позавтракал с преподобным мистером Оуэном и его домочадцами, поскольку хотел убедить священника присоединиться к нам: по моему глубокому убеждению, Зулуленд был неподходящим местом для белых женщин и детей. Но мои старания не принесли результата. У миссис Халли, жены отсутствовавшего переводчика, было трое маленьких детей. Она, мисс Оуэн и служанка Джейн Уильямс охотно уехали бы с нами, на чем я и настаивал. Однако мистер и миссис Оуэн, в сердцах которых пылало пламя миссионерского рвения, не желали слушать уговоров. Они отвечали, что Всевышний их защитит, что они провели в этих краях всего несколько недель и решение бежать отсюда, едва приступив к работе, будет проявлением трусости и даже изменой. Отмечу здесь, что после расправы с Ретифом они изменили свое мнение (что нисколько не удивительно) и поспешили уехать.
Я рассказал мистеру Оуэну, насколько близок был к тому, чтобы застрелить Дингаана, и прибавил, что в этом случае погибли бы все. Мои слова потрясли его до глубины души. Он прочел мне целую проповедь о грехе смертоубийства, кровожадности и порочности мщения. Поняв, что мы смотрим на мир по-разному и нет ни малейшего смысла тратить душевные силы на спор, я попрощался со священником и его домочадцами и ушел, не занимая себя мыслями о том, свидимся ли мы когда-нибудь снова.
Итак, час спустя мы двинулись в путь. Миновав проклятый холм Хлома-Амабуту, на склонах которого я заметил нескольких стервятников, сыто дремавших на валунах, мы подъехали к воротам большого крааля. Там, к моему изумлению, нас поджидал Дингаан с несколькими советниками, окруженный воинами числом более сотни человек. Король сидел в тени двух высоких и раскидистых молочных деревьев. Опасаясь предательства с его стороны, я остановил фургоны и велел бурам зарядить ружья и готовиться к худшему. Через минуту-другую появился юный Томас Холстед, который сообщил, что Дингаан желает говорить с нами. Я спросил, значит ли это, что нас собираются убить. Он уверил меня, что мы в полной безопасности; король просто получил некие вести, каковые привели его в доброе расположение духа по отношению к белым, и он захотел попрощаться с нами.
Мы смело подъехали туда, где сидел Дингаан, снова остановили фургоны и все вместе подошли к королю. Тот приветствовал нас довольно дружелюбно и даже протянул мне свою толстую руку для пожатия.
– Макумазан, – сказал он, – хотя твоя победа стоила мне множества волов, я рад, что ты вчера победил. Иначе я убил бы всех твоих друзей, а это непременно обернулось бы войной между зулусами и народом амабуна. Этим утром мне донесли, что вожди амабуна отправили к нам посольство во главе с одним из старейшин. Думаю, вы встретите их по дороге. Потому поручаю тебе известить их, что они будут желанными гостями. Пусть приходят не страшась, я приму их как положено и выслушаю все, что они пожелают сказать.
Я ответил, что так и сделаю.
– Хорошо, – произнес он. – Отдаю тебе дюжину голов скота. Шесть вам на пропитание, другие шесть в дар посольству амабуна. А Камбула, мой верный воин, проводит вас до реки Тугела.
Я поблагодарил короля зулусов и повернулся, чтобы уйти, когда Мари вдруг вздумалось совершить глупость – выступить вперед и заговорить со мной о чем-то (о чем именно, уже не припомню).
– Макумазан, это та девушка, о которой ты говорил мне? – спросил Дингаан. – Ты ее хочешь взять в жены?
– Да, – коротко ответил я.
«Макумазан, это та девушка, о которой ты говорил мне?» – спросил Дингаан.
– Клянусь головой Великого Черного! – вскричал король. – Она очень красива! Подари ее мне, Макумазан!
– Она не моя, чтобы я мог ее дарить, – объяснил я.
– Тогда я заплачу тебе за нее сотню голов скота, Макумазан. Столько платят за королевских жен. А еще подарю десять красивейших девушек Зулуленда.
Я вежливо отказался.
Король явно начал злиться.
– Я оставлю ее себе, хочешь ты того или нет, – процедил он.
– Тогда она умрет, о Дингаан, – ответил я. – Не забудь, у меня хватает колдовства вроде того, какое убило стервятников на холме.
Я-то имел в виду, что погибнет именно Мари. Но, напомню, зулусским языком я владел не слишком хорошо, и Дингаан понял мои слова так, что я намерен расправиться также и с ним. Похоже, это его напугало, и он сказал:
– Что ж, я обещал всем вам свободу, если ты возьмешь верх, а потому ступайте с миром. Я не ищу ссор с белыми людьми, Макумазан, но знай, что ты первый среди них отказал Дингаану в подарке. Все же я на тебя не в обиде, и если пожелаешь вернуться, тебя встретят радушно. Я ведь вижу, что ты, хоть юн и мал ростом, весьма умен и наделен храбростью. Ты говоришь, что думаешь, и не склонен лгать. Передай народу Джорджа, что в моем сердце нет злобы.
С этими словами он поднялся и вышел за ворота крааля.
Я несказанно обрадовался его уходу, поскольку теперь мы и вправду были в безопасности, не считая тех повседневных угроз, какие подстерегают любого путника в этих диких местах. До встречи с посольством Дингаан, по крайней мере, будет поддерживать мир с бурами. Значит, можно не подозревать, что он отважится на открытое столкновение с ними в своих владениях и его воины предательски нападут на наш отряд. Потому мы отправились в дорогу с легким сердцем, вознося благодарность Небесам за наше чудесное спасение.
На третий день пути, уже приближаясь к реке Тугела, мы повстречали бурское посольство. Посланники расположились на берегу ручья, где мы намеревались дать отдых волам и немного перекусить. Сморенные жарой, буры дремали и не замечали нас до тех пор, покуда мы буквально не свалились им на голову. Увидев зулусских воинов, шедших впереди, они вскочили, забегали, похватали ружья, но затем из буша показались наши фургоны, и буры застыли в изумлении, очевидно гадая, кто это путешествует по здешним краям.
Мы окликнули их по-голландски, чтобы они не тревожились зря, и вскоре подъехали к стоянке. Прежде чем мы остановились, мой взгляд выхватил среди посланников коренастого мужчину со светлой бородой, который показался мне знакомым. К нему я и направился, не обращая внимания на остальных шестерых или семерых мужчин. Не замедлило выясниться, что зрение меня не подвело, и я протянул руку:
– Добрый день, минхеер Пьет Ретиф! Кто бы мог подумать, что, расставшись так давно и так далеко отсюда, мы встретимся в землях зулусов?
Он пригляделся ко мне:
– Кто вы? Ба! Allemachte! Теперь я вас узнал! Тот самый англичанин, юный Аллан Квотермейн, который стрелял гусей в колонии! Признаться, я ничуть не удивлен: человек, которого вы победили в том поединке, говорил, что вы странствуете в этих местах. Однако он почему-то уверял, будто зулусы вас убили.
– Вы об Эрнанду Перейре, верно? – уточнил я. – А где вы с ним столкнулись?
– Ниже по течению Тугелы, и встреча не была доброй. Да он сам вам расскажет, я взял его с собой, чтобы он показал дорогу к краалям Дингаана. Где Перейра? Ведите его сюда. Мне нужно с ним потолковать.
– Здесь я, – послышался заспанный голос, ненавистный голос Перейры. Он, оказывается, дремал в тени густого кустарника. – Что такое, коммандант? Уже иду. – Он поднялся с земли, потягиваясь и зевая, в тот самый миг, когда к нам присоединился весь мой отряд.
Перейра сразу же заметил Анри Марэ и кинулся к тому, приговаривая:
– Дядюшка! Слава богу, вы живы!
Потом он увидел меня, и, скажу как на духу, никогда прежде не доводилось мне наблюдать, чтобы лицо человека менялось столь разительно. Его челюсть отвисла, краска схлынула со щек, отчего те сделались желтоватыми, как у всех людей португальского происхождения. Протянутые к дяде руки бессильно упали.
– Аллан Квотермейн! – воскликнул он. – Я был уверен, что вы мертвы!
– Я бы погиб минимум дважды, минхеер Перейра, случись все по-вашему, – отозвался я.
– Что вы имеете в виду, Аллан? – спросил Ретиф.
– Я расскажу, что он имеет в виду! – вмешалась фру Принслоо, грозя Перейре своим увесистым кулаком. – Этот чернявый пес дважды пытался убить Аллана, хотя тот спас ему жизнь! Сначала стрелял в него ночью в овраге и промахнулся вот на столько, видите шрам у Аллана на щеке? А потом стакнулся с зулусами, сказал Дингаану, что Аллан – злодей и колдун, который навлечет беду на его владения.
Ретиф перевел взгляд на Перейру.
– Что скажете, минхеер? – спросил он.
– Что скажу? – делано возмутился Перейра, явно успевший собраться с мыслями. – Да все это попросту ложь! А если не ложь, то недоразумение. Я не стрелял в хеера Аллана ни в каком овраге! Зачем мне было это делать, когда он буквально вернул меня к жизни? И с зулусами я не договаривался, иначе погибли бы мой дядя, моя кузина и все остальные. Что я, спятил, чтобы замышлять подобное?
– Не спятил, а все продумал! – негодующе воскликнула старая фру. – Говорю вам, хеер Ретиф, он врет и не краснеет. Да вы спросите кого хотите!
Прочие буры, за исключением Марэ, поддержали ее хором:
– Да, да, он врет!
– Тихо! – произнес коммандант. – Аллан, изложите-ка вашу историю.
Я поведал ему все – вкратце, конечно, не вдаваясь в излишние подробности. Но и без того рассказ затянулся, хотя, похоже, не успел утомить слушателей.
– Allemachte! – высказался Ретиф, когда я замолчал. – Странная история, ничего диковиннее мне слышать не доводилось. Если она правдива, вы, хеер Перейра, заслуживаете того, чтобы вас привязали к дереву и расстреляли.
– Бог мой! – вскричал Перейра. – Меня что, обвинят в преступлениях из-за этих баек? Готовы осудить невинного? Где доказательства? Где, я спрашиваю? Этот англичанин настроен против меня, потому что он украл любовь моей кузины, с которой я был помолвлен. Пусть свидетелей предъявит!
– Что касается выстрела в овраге, там свидетелем был только Бог, а Он все видит, – ответил я. – Что до вашего соглашения с зулусами, вон стоит Камбула, воин, которого послали мне навстречу, чтобы убить, как вы и замышляли. Ныне он командует нашим караулом.
– Дикарь! – усмехнулся Перейра. – Значит, слово дикаря против слова белого человека? И кто будет переводить его речи? Один вы, минхеер Квотермейн, говорите на местных наречиях, а вам веры нет, раз уж вы меня обвиняете.
– Верно, – согласился Ретиф. – Этакого свидетеля нельзя выслушивать без надежного переводчика. Ладно, я выношу решение как полевой коммандант. Эрнан Перейра, в прошлом я знавал вас как разбойника и помню, что совсем недавно вы пытались обмануть этого юношу, Аллана Квотермейна, на поединке в стрельбе, каковой мне случилось наблюдать. С тех пор и до сего дня я не слыхал о вас ни хорошего, ни дурного. Сегодня же означенный Аллан Квотермейн и группа моих соотечественников выдвинули против вас серьезные обвинения, которые, увы, невозможно пока ни подтвердить, ни опровергнуть. Каково бы ни было мое личное мнение, эти обвинения заслуживают рассмотрения; потому предлагаю вам вернуться к вашему дяде, Анри Марэ, и оставаться с ним, покуда не состоится законный суд.
– Если так, пусть уходят вдвоем, – бросила фру Принслоо. – Мы его не примем, выберем среди нас фельдкорнета[53]53
Фельдкорнет – в Южной Африке так именовали гражданских чиновников Капской колонии, имевших полномочия выступать как армейские офицеры и как магистраты.
[Закрыть] и застрелим его, этого негодяя, который оставил нас умирать с голоду и хотел убить юного Аллана Квотермейна, спасшего ему жизнь!
Хор голосов подтвердил:
– Ja, ja, мы его застрелим!
– Эрнан Перейра, – сказал Ретиф, потирая высокий лоб, – не понимаю, почему так складывается, но похоже, никто не желает составлять вам компанию. По правде сказать, я разделяю общее чувство. И все же, думаю, со мной вам будет безопаснее, нежели с теми, кого вы, по всей видимости, изрядно обидели. Посему предлагаю вам идти с посольством. Но учтите, молодой человек, – прибавил он сурово. – Если выяснится, что вы злоумышляете с зулусами против нас, я убью вас немедля. Поняли?
– Я понял, что все меня ненавидят, – откликнулся Перейра. – Но Писание учит смирению, поэтому я сделаю то, что вы требуете. А этих лжесвидетелей пусть покарает Бог!
– А тебя пусть дьявол утащит! – крикнула фру Принслоо. – Уж в его-то когти ты всяко угодишь рано или поздно!
Прочь с глаз моих, негодяй, не то я тебя причешу как следует! – И она замахнулась на Перейру своим грязнущим передником, который достала откуда-то из складок одежды.
Перейра отшатнулся, и фру погнала его, будто назойливое насекомое.
Понятия не имею, куда он удрал; чувствовалось, что и вправду все против него, поэтому даже дядя, Анри Марэ, не отважился последовать за племянником.
Когда Перейра скрылся, буры принялись расспрашивать друг друга, и каждому отряду нашлось что рассказать. Коммандант в особенности заинтересовался историей о моем споре с Дингааном и о том, как я спас жизни своих спутников, уложив троих стервятников.
– Выходит, не напрасно Всемогущий наделил вас умением метко стрелять! – проговорил Ретиф, выслушав эту историю. – Помню, когда вы подбили тех гусей в Груте-Клуф, я еще задумался, зачем Небеса ниспослали вам такой дар – ведь ничего подобного не дано никому среди нас, хотя все мы привычны к оружию с малых лет. Теперь я понимаю; Господь ведает, что творит, и знает Свое дело. Хотел бы я, чтобы вы сопроводили меня к Дингаану, но со мной этот подозрительный тип Эрнан Перейра, а потому вам, наверное, лучше пойти своей дорогой. Но расскажите мне о Дингаане. Он собирается нас убить?
– Не в этот раз, дядюшка, – сказал я. – Сперва ему нужно поподробнее разузнать о бурах. Но не доверяйте ему чересчур, не поддавайтесь на сладкие речи. Помните, что, промахнись я по третьей птице, мы все были бы мертвы. И на вашем месте я бы приглядывал за Эрнанду Перейрой.
– Спасибо за советы, Аллан, уж с последним я как-нибудь справлюсь. Что ж, нам пора выдвигаться. Хотя… Идите-ка сюда, Анри Марэ, нам нужно перекинуться словечком. Я так понимаю, этот маленький англичанин, Аллан Квотермейн, который стоит десятка крупных мужчин, снова спас вашу дочь. Значит, он любит ее, а она – его? Почему же вы не позволяете им соединить сердца должным образом?
– Потому что я поклялся перед Господом, что она выйдет за другого – за своего кузена Эрнана Перейру, которого все ныне презирают, – угрюмо ответил Марэ. – Пока она не достигла совершеннолетия, эта клятва остается в силе.
– Ого! – воскликнул Ретиф. – Вы поклялись отдать агнца в зубы гиене, друг мой! Смотрите, чтобы он не обглодал ваши косточки, Марэ, и не покусился на прочих! И почему Господь запускает в мозги некоторым людям червяка, как это бывает с дикими животными, червяка, что заставляет их вечно сбиваться с праведного пути? У меня самого нет ответа, но вы-то, Анри Марэ, человек религиозный; подумайте над этим и объясните мне при нашей следующей встрече. Что ж, ваша дочь скоро станет совершеннолетней, и тогда, поскольку мне выпало быть коммандантом тех мест, куда вы направляетесь, я присмотрю за тем, чтобы она вышла замуж за того, кто ей по душе, как бы вы ни сопротивлялись. Господи, Марэ! Как бы я хотел, чтобы этот парень полюбил мою дочь! Человек, способный так стрелять ради благой цели, наверняка наделен многими другими достоинствами. – Ретиф добродушно хмыкнул и пошел к своему коню.
На следующий день после этой встречи мы перебрались через Тугелу и вступили на территорию, ныне известную как Наталь. Два дня коротких перегонов по красивой местности привели нас к холмам, которые звались, по-моему, Пакади – либо там правил вождь, носивший это имя. Перевалив через холмы, мы отыскали на другой стороне, как и говорил Ретиф, большой отряд буров-переселенцев, обосновавшийся в тех краях, на дальнем берегу Бушменской реки[54]54
Бушменская река – приток Тугелы, как и упоминающаяся ниже река Муи; обе берут начало в Драконовых горах.
[Закрыть]; увы, эти бедняги не подозревали, что в скором времени многим из них суждено упокоиться там навеки. Сегодня эта местность зовется – и будет так называться во веки веков – Веенен, Место плача, в память о переселенцах, убитых Дингааном спустя всего несколько недель после событий, которые я излагаю.
Там и вправду было красиво, но мне по непонятной причине пейзаж не приглянулся, и потому, предвкушая скорую свадьбу с Мари, я прикупил лошадь у одного из буров и принялся изучать окрестности. Мне хотелось найти участок плодородной земли, где мы сможем поселиться, когда поженимся. Такой участок и в самом деле отыскался после нескольких вылазок – милях в тридцати к востоку, в чудесной излучине реки Муи.
Там обнаружилось приблизительно тридцать тысяч акров весьма плодородной низменной почвы. Деревья здесь почти не росли, зато в пышных травах было полно дичи. Над излучиной возвышался холм с плоской вершиной, откуда, как ни удивительно, стекал многоводный ручей, питаемый подземным источником. На полпути вниз по восточному склону холма, омываемое ручьем, лежало плато шириною несколько акров, и оно выглядело наилучшим местом в Южной Африке для возведения дома. Я сразу решил, что здесь мы совьем наше гнездо, и впоследствии разведение скота непременно принесет нам богатство. Пожалуй, следует упомянуть, что эта земля прежде принадлежала кафрскому племени, истребленному королем зулусов Чакой (о чем свидетельствовали развалины краалей), а теперь ее мог занять любой.
Более того, свободной земли было много, и я убедил Анри Марэ, Принслоо и Мейеров, с которыми проделал весь путь от берегов залива Делагоа, побывать там вместе со мной. Когда они увидели эти места своими глазами, то согласились поселиться там в будущем, но пока решили вернуться к другим бурам, не желая подвергать себя опасности. Я же при помощи нескольких местных кафров, уцелевших после истребления, отмерил и застолбил около двенадцати тысяч акров и поручил туземцам построить временную глиняную хижину, которой предстояло служить жилищем до появления настоящего дома. Следует добавить, что Принслоо и Мейеры тоже сделали приготовления для строительства схожих простых укрытий неподалеку. Покончив с этими хлопотами, я возвратился к Мари.
Наутро после моего возвращения в лагерь появился Пьет Ретиф с пятью или шестью спутниками. Я спросил у него, как прошли переговоры с Дингааном.
– Неплохо, неплохо, – ответил Ретиф. – Поначалу король изволил гневаться, все твердил, дескать, мы, буры, украли у него шесть сотен голов скота. Но я доказал ему, что это вождь Сиконьела[55]55
Сиконьела – вождь народа суто (басуто), позднее был изгнан Мошвешве, первым единоличным правителем Лесото.
[Закрыть], живущий на реке Каледон[56]56
Каледон – река Мохокаре в современном Лесото.
[Закрыть], переодел своих кафров в наряды белых людей и посадил их на коней, а потом прогнал похищенный скот через одну из наших стоянок, чтобы выставить нас ворами. Тогда Дингаан пожелал узнать, зачем я к нему пришел. Я объяснил, что хочу получить землю к югу от Тугелы, до самого моря. «Приведи обратно скот, похищенный, по твоим словам, Сиконьелой, и мы поговорим об этой земле», – сказал он. Я согласился и вскоре оставил его краали.
– А что сталось с Эрнанду Перейрой, дядюшка? – спросил я.
– Эх, Аллан… Будучи в Умгунгундлову, я стал выяснять, правда ли то, что вы мне рассказывали насчет попытки убить вас за то, что вы якобы колдун.
– И что вы выяснили?
– Сам Дингаан в подробностях поведал мне все обстоятельства этого дела. Тогда я призвал Перейру и велел ему убираться на все четыре стороны. И пообещал, если он когда-нибудь снова покажется среди буров, отдать его под суд за попытку убийства. Он молча ушел, оправдываться не стал.
– И куда же?
– Туда, куда отправил его Дингаан, в какое-то место по соседству с краалями. Король сказал, что Перейра будет ему полезен, ведь он умеет чинить ружья и сможет научить его воинов стре лять. Думаю, там он и останется, если не решит, конечно, сбежать. Так или иначе, сюда он вряд ли вернется, вам больше нечего его опасаться.
– Знаете, дядюшка, он вам еще доставит хлопот, – задумчиво проговорил я.
– О чем вы, Аллан?
– Не то чтобы я знал наверняка, но это человек с черным сердцем, предательство у него в крови. Рано или поздно он подложит нам всем свинью. Думаете, он питает теплые чувства к вам, особенно после того, как вы его прогнали?
Ретиф пожал плечами и усмехнулся:
– Пожалуй, я попытаю счастья. Но сколько можно болтать об этой гадине в человеческом обличье? Хочу вас кое о чем попросить, Аллан. Вы уже женатый человек?
– Нет, дядюшка. Впереди еще пять недель. Отец Мари все держится за свою клятву насчет совершеннолетия, а я обещал ему ничего не предпринимать, покуда не истечет этот срок.
– Вот как? Сдается мне, Аллан, что наш Анри Марэ попросту крансик[57]57
Сбрендил. – А. К.
[Закрыть], либо коварный племянничек Эрнан Перейра его околдовал. Видели, как змея зачаровывает птицу? К несчастью, закон на его стороне, а я, будучи коммандантом, не могу допустить, чтобы закон нарушался. Слушайте, вам незачем отсиживаться здесь и глядеть на спелый персик, который все равно нельзя сорвать, поскольку от него разболится живот. Поезжайте со мной, добудем тот скот, который украл Сиконьела. Я буду рад вашей компании. А потом проводите меня в Зулуленд, где я получу во владение все эти земли.
– Но как же быть с моей свадьбой? – растерялся я.
– О, смею надеяться, вы женитесь еще до нашего отъезда. А если нет, то свадьба состоится, когда мы вернемся. Пожалуйста, не огорчайте меня отказом, Аллан. Кроме вас, никто не говорит на зулусском; насколько я слышал, в местных наречиях вы вообще как рыба в воде, а мне понадобится переводчик на встрече с Дингааном. Кстати, король очень просил, чтобы вы сопровождали меня, когда я приведу обратно скот; похоже, вы сильно ему понравились. Он уверяет, что вы способны передавать чужие речи дословно, а у него нет доверия к тому пареньку, которому поручают переводить на английский и голландский. Если согласитесь, вы меня немало обяжете.
Я медлил с ответом; некое мрачное предчувствие отягощало мое сердце и побуждало меня отказаться от этого предложения.
– Allemachte! – сердито воскликнул Ретиф. – Если не хотите оказать мне услугу, что ж, так тому и быть. Или желаете вознаграждения? Я могу пообещать вам двадцать тысяч акров наилучшей земли из той доли, которую намерен выторговать.
– Нет, минхеер Ретиф, – ответил я, – дело вовсе не в награде. Что касается земли, я уже застолбил участок на реке, милях в тридцати к востоку. Признаться, мне не хочется оставлять Мари одну. Я опасаюсь, что ее отец сыграет со мной какую-нибудь злую шутку и выдаст ее за Эрнанду Перейру.
– А! Если это все, чего вы боитесь, Аллан, я помогу вам. В моей воле приказать проповеднику Сельерсу, чтобы он не венчал девицу Мари Марэ ни с кем, кроме вас, даже если она сама будет умолять его о другом. Я также прикажу, чтобы в случае появления в лагере Эрнана Перейры его схватили и посадили под замок до моего возвращения. Наконец, будучи коммандантом, я выберу Анри Марэ себе в спутники, так что он никоим образом не сумеет вам навредить. Вы довольны?
– Да! – ответил я с деланой бодростью, хотя на самом деле был от этого далек.
На сем мы разошлись, ибо, разумеется, у комманданта Ретифа хватало иных забот.
Я же отправился к Мари и поведал ей об этом разговоре с Ретифом и о своем согласии поехать с ним. К моему немалому удивлению, она сказала, что, по ее мнению, я поступаю разумно.
– Если ты останешься здесь, – пояснила она, – то почти наверняка между тобой и моим отцом случится новая ссора, которая может обернуться взаимной горечью. А еще, милый, с твоей стороны было бы глупо оскорблять отказом комманданта Ретифа, который скоро станет большим человеком в этих землях. Ведь ты ему нравишься, Аллан. И потом, мы разлучимся лишь на короткий срок, а когда он минет, нам предстоит провести вместе всю жизнь. За меня не бойся; ты же знаешь, я не пойду ни за кого, кроме тебя, – даже если мне будут угрожать смертью.
Я оставил Мари, немного успокоившись, понимая, что могу доверять ее здравомыслию. Следовало заняться приготовлениями к походу во владения вождя Сиконьелы.
Свой разговор с Ретифом я воспроизвел точно, насколько возможно, ибо этот разговор имел для всех поистине судьбоносные последствия. О, если бы только я обладал даром предвидения! О, если бы я мог заглядывать в будущее!..
