Текст книги "Чудовище"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Глава X. Жертвоприношение

После торжественной паузы Дэча встал и сказал ледяным тоном:

– Я слышу, бог призывает нас. Предстанем перед богом и принесем ежегодную жертву. Образовалась процессия. Впереди шел Дэча с Драманой, за ними Ханс и я, а за нами – все пирующие, всего человек пятьдесят.

– Баас, – прошептал Ханс, – после этого напитка, которого, вы, к сожалению, не дали мне выпить больше, ко мне явился ваш преподобный отец и разговаривал со мной.

– Что же он тебе сказал, Ханс?

– Он сказал, баас, что мы попали в очень подозрительную компанию, и посоветовал смотреть в оба и не вмешиваться в дела, которые нас не касаются.

Я вспомнил, что час назад получил тот же совет из чисто земного источника. Возможно, что Ханс подслушал предостережение Драманы. Как бы то ни было, я ему сказал, что таким повелениям следует подчиняться, и велел сидеть смирно, что бы ни произошло, и не пускать в ход револьвера без крайней нужды.

Процессия покинула зал через боковую дверь и вступила в какой-то освещенный лампадами тоннель. Пройдя по нему шагов сорок, мы очутились в большой пещере, тоже освещенной лампадами, казавшимися просто светлыми пятнами в окружавшей черноте.

Привыкнув к полумраку, я увидел, что все жрецы, включая Дэчу, покинули нас. В пещере остались только женщины; они стояли на колеях, поодиночке, поодаль одна от другой.

Драмана подвела меня и Ханса к каменной скамье, на которую мы все трое сели. Драмана не молилась подобно другим. Так мы сидели молча, уставив глаза в абсолютную темноту, перед нами не горело ни одной лампады. Признаюсь, это дикое занятие и вся обстановка действовали мне на нервы. Наконец я не выдержал и шепотом спросил у Драманы, что должно произойти.

– Жертвоприношение, – шепнула она в ответ. – Молчи, ибо у бога повсюду уши.

Я подчинился; прошло еще минут десять невыносимой тишины.

– Когда начнется пьеса? – прошептал мне на ухо Ханс (он был со мной однажды в дурбанском театре).

Я его толкнул в колено, чтобы он замолчал, и в то же мгновение вдали послышалось пение. То была дикая и печальная музыка. Мне казалось, что переговариваются два хора, и каждая строфа и антистрофа – если можно здесь применять эти термины – заканчивалась каким-то стоном или криком отчаяния, от которого у меня холодела кровь. Потом я стал различать фигуры, двигавшиеся перед нами во мраке. Ханс, вероятно, видел то же, потому что он шепнул:

– Тут Волосатые, баас.

– Ты их видишь?

– Кажется, баас. Во всяком случае, я различаю их запах.

– Так держи наготове револьвер, – ответил я.

Минуту спустя я увидел колеблющийся в воздухе свет факела, хотя несущего не было видно. Факел наклонился вниз, и послышался треск от разжигаемого огня. Пламя вспыхнуло, осветив сложенные для костра поленья, а за ними высокую фигуру Дэчи в причудливом головном уборе и белом жреческом одеянии, отличном от того, которое было на нем во время пира. Он держал перед собой в протянутых руках белый человеческий череп, опрокинутый вниз лбом.

– Гори, Прах Видений, гори! – воскликнул он. – Покажи нам наши вожделения! – и с этими словами он высыпал из черепа на дрова какой-то порошок.

Густой дым заполнил всю пещеру, а когда он рассеялся, ярко пылающий костер осветил чудовищное зрелище.

За костром на расстоянии приблизительно десяти шагов стоял страшный предмет – внушающая ужас черная фигура, величиной в двенадцать футов на восемь, фигура Хоу-Хоу, каким он был изображен в пещере в Драконовых горах. Только там художник сильно польстил оригиналу. Перед нами был образ дьявола, явившийся безумному монаху, его глаза метали красный огонь.

Чудовище, как я говорил раньше, было похоже на большую гориллу, но все-таки то была не обезьяна, а человек – и не человек, а бес. Длинная серая шерсть, пучками растущая на туловище; большая красно-рыжая косматая борода; грузное туловище, длинные руки и кисти с когтем и перепончатыми пальцами; сидящая на бычьей шее маленькая старушечья головка со скрюченным носом, огромным ртом и павианьими клыками. Выпуклый тяжелый лоб, глубокомысленные пылающие глаза, теперь светящиеся красным огнем, жестокая улыбка – все было резко подчеркнуто. И тело мертвого человека, грудь которого попирала когтистая ступня, и в левой руке голова, оторванная от этого туловища.

О! Очевидно, картина в Драконовых горах не бушменом была написана, как некогда я полагал, но каким-нибудь жрецом Хоу-Хоу, которого судьба занесла туда в давнишние века. При виде чудовища я громко вскрикнул и чуть не упал от страха. Но Ханс схватил меня за руку и сказал:

– Не бойтесь, баас. Он не живой. Это размалеванный камень, а внутри зажжен огонь.

Я еще раз взглянул. Ханс был прав.

Хоу-Хоу был просто идол! Хоу-Хоу существовал только в сердцах своих почитателей!

Но чье сатанинское воображение породило этот образ?

Я облегченно вздохнул при нашем открытии и стал присматриваться к деталям. А было на что посмотреть. По обе стороны от истукана выстроились в ряд отвратительные Волосатые, мужчины – направо, женщины – налево, а на столе у подножия истукана, который, как я разглядел, стоял на пьедестале, лежало тело мертвой женщины из Волосатого племени.

– Баас, – опять заговорил Ханс, – мне сдается, что эта та самая гориллиха, которую я застрелил на реке. Я как будто узнаю ее прелестное личико.

– Если так, то будем надеяться, что нам не придется лечь с ней рядом на этот стол.

И вдруг я обезумел, и все обезумели. Должно быть, пары, поднявшиеся от проклятого порошка, отравляли мозг. Дэча назвал его Прахом Видений. И действительно, предо мною вставали видения – зловещие, кошмарные. Я не в силах их описать. Вы читали, друзья, о переживаниях курильщиков опиума. Это было нечто в том же роде, только еще хуже.

Мне чудилось, что Хоу-Хоу сошел с пьедестала и пустился в пляс по залу; он склонился надо мной и поцеловал меня в лоб. (В действительности меня, вероятно, поцеловала Драмана). Волосатые начали перед истуканом бесовский танец. Женщины неистовствали и кричали с искаженными лицами; жрецы в исступленном восторге размахивали руками, как поклонники Ваала в Ветхом Завете. Коротко говоря, то было буквально служение дьяволу.

Затем наваждение прошло так же внезапно, как и началось. Я очнулся. Моя голова покоилась на плече Драманы, или, может быть, ее голова на моем плече – не помню. Ханс успокоенно целовал мой ботинки, вообразив, что это нежный лоб какой-нибудь чернокожей девы, которую он знавал лет тридцать тому назад. Я ударил его ногой по носу, после чего он виновато встал, бормоча в свое оправдание, что он никогда не пробовал такой крепкой дакки 1313
  Дакка – одурманивающая конопля, которую курят туземцы.


[Закрыть].

– Да, – ответил я, – теперь понятно, на чем основана магия мошенника Зикали. Не диво, что он нас послал в такую даль за пучком листьев.

Костер все еще ярко горел, хотя не производил ядовитого чада, и при свете его я увидел, что Дэча обращается к идолу с страстной молитвой, хотя не мог разобрать слов, так как у меня все гудело в ушах. Но вот он отвернулся и поклонился нам.

– Чего он хочет от нас? – спросил я у Драманы, сидевшей рядом со мной с самым целомудренным видом.

– Он говорит, чтобы вы подошли и воздали богу свою дань.

– Какую дань? – спросил я, полагая, что имелось в виду нечто кровавое.

– Приношение священного пламени, который носит с собой Господин Огня, – и она указала на Ханса.

Я был озадачен.

– Она имеет в виду спички, баас, – подсказал мне Ханс.

Я сообразил, в чем дело, и, вооружившись непочатым коробком BestWaxVestas 1414
  Лучшие восковые спички (англ.).


[Закрыть],мы встали, величественно подошли к огню, обошли его кругом и поклонились звероподобному идолу Хоу-Хоу. Затем по указанию Дэчи Ханс торжественно положил коробок со спичками на каменный стол, после чего нам разрешили вернуться на свое место.

Невозможно представить себе что-нибудь смехотворнее этой сцены. Среди фантастики всего окружающего коробок казался таким жалким, что, глядя на него, я едва удержался от истерического хохота. Я скорее потащил Ханса на место, чувствуя, что с ним происходит то же самое, что со мной. К счастью, не в обычае готтентотов открыто выражать свое веселье.

– Идет жертва, – прошептала Драмана, и в зале появилась высокая женщина в белом покрывале, которую подвели к каменному столу, где лежал труп и спички.

– Кто она? – спросил я.

– Прошлогодняя Невеста. Жрецам она больше не нужна, и они ее передают в обладание богу, – ответила Драмана с каменной улыбкой.

– Несчастную убьют? – спросил я в трепете.

– Бог принимает ее в свое обладание, – загадочно ответила Драмана.

В этот момент один из Волосатых сорвал с жертвы покрывало, и взорам представилась красивая женщина в белой тунике, глубоко вырезанной на груди и едва достигающей колен. Она стояла перед нами неподвижно, высокая и стройная, с разметавшимися по плечам черными волосами. Затем по сигналу все присутствовавшие встали и завопили:

– Венчание с богом! Венчание с богом! Приобщимся к богу через нее.

К девушке подошли двое из Волосатых, держа в руках что-то, чего я не мог разглядеть, и остановились, словно в ожидании знака. Лица окружающих меня женщин были искажены мерзостным сладострастием. Я ненавидел их всех, кроме Драманы, которая одна не кричала.

Что предстояло мне увидеть? Какой-нибудь отвратительный акт шаманства, практикуемый неграми на Гаити и на Восточном берегу? Возможно; если так, я не выдержал бы, чем бы это мне не грозило. Моя рука почти автоматически схватилась за револьвер.

Дэча приготовился что-то сказать – быть может, слова приговора. Я смерил глазами расстояние между ним и мною, готовясь принести богу жертву, какой он не ожидал.

Но в этот момент девушка вскинула руки и сказала громким чистым голосом:

– Я требую древнего права вознести молитву богу перед тем, как буду отдана ему.

– Говори, – сказал Дэча, – только не тяни.

Она поклонилась чудовищу и, чуть отвернувшись от него, начала речь, направленную скорее к аудитории, чем к идолу.

– О бес Хоу-Хоу, – говорила она, и голос ее звучал горькой насмешкой. – О бес, которому мой народ поклоняется на свою погибель! Я, оторванная от моего народа, прихожу к тебе, ибо не пожелала ни одного из твоих первосвященников и за это должна заплатить кровью. Да будет так. Но сперва я должна сказать нечто тебе, о Хоу-Хоу, и твоим жрецам, что разжирели в пороке. Слушай меня! Во мне говорит дух, открывающий зрение! Я вижу – вода наводнила остров. Вижу – пламя прорывается сквозь воду и обращает в прах твое отвратительное изваяние и сжигает твоих злых служителей; ни единого не останется! Исполнится час древнего пророчества!

Она взглянула на меня и на Ханса и простерла руки, словно собираясь обратиться к нам. Но если и было так, то она изменила свое намерение.

Жрецы слушали, онемев от изумления, а может быть, и страха. Но затем раздался залп яростных проклятий, и когда он замер, я услышал голос Дэчи.

– Смерть богохульнице! Да свершится жертвоприношение! Два дикаря подошли к ней ближе, и теперь я разглядел, что в руках у них была связка веревок. Несомненно, они собирались ее связать. Но она их опередила и одним прыжком очутилась на столе, где лежало тело Волосатой и спички. В ее руке сверкнул нож (должно быть, спрятанный в одежде). Она взмахнула им и с восклицанием:«Да падет на вас кровь моя, о жрецы Хоу-Хоу!» – вонзила его в сердце. Ее тело без движения упало на стол.

В воцарившейся сумятице я различил голос Ханса.

– Храбрая она была женщина, и все, что она сказала, оправдается. Можно мне застрелить того жреца, баас, или вы сами это сделаете?

– Нет, – начал я, но мои слова заглушил взрыв диких выкриков:

– У бога похитили жертву! Бог голоден! Отдать в жертву богу чужеземцев!

Дэча нерешительно смотрел на нас. Я понял, что настало время действовать, встал и воскликнул:

– Знай, о Дэча! Если хоть одна рука поднимется на нас, я сделаю с тобой то, что сделал мой товарищ с вашей собакой!

Дэча тотчас присмирел и заискивающе сказал:

– Не бойся, господин! Ты у нас почетный гость и послании Великого. Ступай с миром!

По его знаку ярко горевший огонь притушили, так что в пещере стало почти совершенно темно.

– За мной – скорее! – сказала Драмана и, схватив меня за руку, повела прочь.

Очутившись дома, мы первым делом бросились осматривать ружья и убедились, что их никто не трогал. Затем, видя, что мы совсем одни, так как все ушли на празднество жертвы, я сказал:

– Госпожа Драмана, правду ли говорит мое сердце, или мне только снится, что ты стремишься уйти от призрака Хоу-Хоу?

Она осторожно посмотрела кругом и тихо ответила:

– Господин, это мое самое сильное желание – даже если избавление означает смерть. Слушай: семь лет тому назад я была привязана к скале Приношений, где завтра будет стоять моя сестра. Я была избрана богом и отдана ему, то есть это означает – выбрана Дэчей и отдана Дэче.

– Каким же образом ты еще жива? – спросил я. – Ведь избранная приносится в жертву на следующей год перед новой свадьбой.

– Господин, я дочь Вэллу. Дэча через меня может получить этот титул. Титул Сабилы выше – она дочь старшей жены Вэллу, я же рождена от младшей жены. Но я могу пригодиться Дэче. Вот почему я еще жива.

– Какие же замыслы у Дэчи, госпожа Драмана?

– А вот какие, господин: до сих пор в течение многих поколений, с тех пор как великий огонь уничтожил город на острове, у нас было две власти – власть жрецов Хоу-Хоу, господствующая над душою народа, и власть рода Вэллу, распоряжавшаяся телом народа. Дэча честолюбив. Он хочет властвовать над телом и духом; он хочет влить в страну свежую кровь других племен и создать великий народ, каким были вэллосы, когда пришли сюда с севера. Женившись на моей сестре, законной наследнице Вэллу, он ее именем захватит власть.

Жрецы малочисленны и не могут привести этот план в исполнение только собственными силами. Но они управляют Волосатыми, которых зовут детьми Хоу-Хоу. Волосатые сейчас раздражены убийством на реке, которое приписывают Иссикору.

Поэтому они готовы идти войной на вэллосов, под предводительством жрецов Хоу-Хоу, которого называют своим отцом, так как его изображение похоже на них. Сейчас все мужчины дикого племени Хоу-хойа собираются на острове, переплывая озеро на стволах и тростниковых плотах. Завтра к ночи все будут в сборе. Потом, после Святой свадьбы, когда Вэллу привяжет мою сестру Сабилу к столбу к скале Приношений между Вечными Огнями, Волосатые под предводительством Дэчи нападут на город на берегу. Город сдастся, и Дэча убьет моего отца, Иссикора и весь наш род и объявит себя вождем. А потом отравит Волосатый Народ и, как я слышала, влив свежую кровь, утвердит свое царство.

– Обширный замысел, – сказал я, почувствовав известное уважение к этому негодяю Дэче, представлявшему собой резкий контраст с беспомощными и суеверными подданными старого Вэллу.

– А что, госпожа, ожидает меня и моего спутника?

– Не знаю, господин. Но думаю, он вас боится. А может быть, он рассчитывает, что вы будете ему полезны при исполнении его замыслов, и потому захочет оставить вас при себе и убьет вас лишь в случае попытки к бегству. Но, с другой стороны, когда Волосатый Народ узнает, кто в действительности убил на реке их соплеменницу, он может потребовать вашей смерти. Тогда может случиться, что на большом празднике, так называемом Завершении Святой свадьбы, вас привяжут к жертвенному алтарю и жрецы выпьют вашу кровь устами Хоу-Хоу. Быть может, завтра же, на Совете священников, будет вынесено такое решение.

– Благодарю тебя, – сказал я. – Подробности несущественны.

– Но пока вы в безопасности, – продолжала она, – и мне поручено воздать вам всяческие почести и завтра, пока жрецы будут заняты приготовлениями к Святой свадьбе, показать тебе все, что ты пожелаешь увидеть, и дать тебе ветвь от Древа Видений для пророка Зикали.

Я еще раз поблагодарил ее и прибавил, что с удовольствием прогуляюсь с ней, даже если будет проливной дождь.

– Насколько я понимаю, – сказал я, – ты хочешь бежать отсюда и хочешь спасти сестру. Должен предупредить тебя, Драмана, что под нашей невзрачной внешностью скрываются великие волхвы. Быть может, мы в силах спасти тебя и Сабилу и совершить другие, еще более замечательные подвиги. Но нам может понадобиться твоя помощь, ибо сильные мира сего действуют через малых. Я хочу знать, можем ли мы рассчитывать на тебя?

– Я твоя до самой смерти, господин, – ответила она.

– До самой смерти, Драмана, ибо, если ты нам изменишь, ты умрешь.

Глава XI. Шлюзы

Всю ночь шел ливень, необычайный даже для тропиков. Казалось, крыша не выдержит. Утром, когда мы встали и выглянули за дверь, все было затоплено и плыло, а от земли к небу поднималась сплошная водяная стена.

– Будет наводнение, баас, – сказал Ханс.

– Да, – ответил я, – будь мы сейчас в другом месте, я пожелал бы, чтобы оно затопило всю человеческую нечисть на этом острове.

– Увы, баас, в худшем случае они спасутся на вершине горы. Но вода может затопить пещеру и устроить Хоу-Хоу баню, в которой он сильно нуждается.

– Через пещеру вода может проникнуть в недра горы, – начал я и остановился, пораженный новой идеей. Я заметил, что пещера шла наклонно вниз к основанию вулкана, по направлению к центру. Возможно, что по своему происхождению она была проходом, пробитым в скалах при каком-нибудь прошлом извержении. Предположим теперь, что наводнение заливает пещеру и поток воды проникает в недра вулкана. Тогда должно произойти нечто небывалое! Вода и огонь – неуживчивые соседи. Соединяясь, они дают пар, а пар стремится к расширению. Эта мысль неотвязно овладела мной. Но с Хансом я ею не поделился – будучи дикарем, он ничего не смыслил в подобных материях.

Вскоре пришла Драмана и сразу заговорила о ночном ливне; такого, по ее словам, не помнят в стране. Она прибавила, что жрецы водрузили на место большие каменные ворота, преграждающие наводнению доступ на пахотные земли.

Я стал ее расспрашивать об устройстве этих шлюзов. Она сказала, что плохо разбирается, и обещала показать их мне, чтобы я мог изучить их систему.

Драмана мне объяснила, что озеро пока поднялось ненамного, но разлива ожидают на следующую ночь, когда переполненная река принесет воды с севера. Поэтому было решено закрыть шлюзы – нелегкая работа, так как каменные ворота очень тяжелы. Одну любопытную задело рычагом (как я понял из объяснения Драманы) и убило на месте. Ее тело еще лежало около шлюзов, ибо закон запрещал касаться трупа между празднеством Видений и празднеством Свадьбы; последний будет завтра ночью, тогда, – многозначительно прибавила она, – жрецы натешатся над трупами вволю.

– Так это будет праздник Крови? – заметил я.

– Да, праздник Крови, и может быть, вашей крови, господин.

– Этого не бойся, – ответил я небрежно, хотя в действительности мне стало очень не по себе. Я расспросил ее обо всех подробностях обряда Святой свадьбы. По ее словам, Невесту привозят к полуночи, жрецы принимают ее и привязывают к столбу. Затем лодка вэллосов отъезжает, и жрецы также удаляются, оставляя Невесту в одиночестве. На рассвете из пещеры выходит верховный жрец, одетый в шкуры, чтобы походить на изображение бога. Под ликующие возгласы сопровождающих его женщин и Волосатых он отвязывает Невесту и отводит ее в пещеру. Там она исчезает для мира.

– Ты думаешь, Сабилу привезут? – спросил я.

– Конечно, иначе суеверный народ из опасения бедствий убьет моего отца, и Иссикора, и Сабилу. Если ты не спасешь ее своим искусством, господин, Сабила достанется Дэче.

– А ты, Драмана, хочешь ли ты действительно покинуть остров?

– Господин, я уже поклялась тебе, а теперь прибавлю: Дэча меня ненавидит. Когда в его руках окажется Сабила, истинная наследница, меня ожидает жребий той несчастной, что прошлой ночью убила себя, дабы избавиться от худшего. О господин, спаси меня, если можешь!

– Если, смогу – спасу, – ответил я. И правда, я думал о ее спасении не меньше, чем о своем.

Она клятвенно обещала безоговорочно подчиниться всем моим приказаниям. Тогда я спросил, нельзя ли нам раздобыть лодку?

– Невозможно, – ответила она. – Дэча умный. Он сообразил, что ты захочешь бежать. Все лодки угнаны на ту сторону острова под охрану Волосатых. Он потому и позволил тебе свободно бродить по берегу, что бежать отсюда можно только на крыльях. Озеро вплавь не пересечешь – оно слишком велико, а главное, вэллосский берег кишит крокодилами.

Вы, друзья, понимаете, как это меня ошарашило. Однако я и вида не подал, что смущен, и как бы невзначай спросил, водятся ли крокодилы в этой части озера. Оказалось, что нет: вероятно, их отпугивали Вечные Огни или запах дыма над горою.

Наконец мы вышли, невзирая на дождь, который здесь, в Англии, мы назвали бы ливнем. Тогда же, по сравнению с тем, что делалось ночью, мне казалось, что только накрапывает. Для нас дождь был очень кстати, так как даже самая любопытная женщина не высунула бы нос на улицу. Мы могли свободно, никем не замеченные, рассматривать поселок жрецов.

Он был невелик, так как жреческая коллегия, если можно так ее назвать, насчитывала не более пятидесяти человек, не считая жен и наложниц, средним счетом по четыре на брата.

Замечательно, что на острове совершенно не было детей и стариков. Может быть, климат здесь был губителен для детей или их устраняли, принося в жертву Хоу-Хоу. Под давлением постоянной опасности я так и не спросил объяснения этому явлению. Возможно также, что детей и стариков вывозили на материк.

Замечу кстати, что, за исключением Драманы и нескольких опальных жен, которым грозила опасность заклания, женщины были более фанатичными и жестокими поклонницами Хоу-Хоу, чем сами жрецы. В этом я убедился на празднике Видений в пещере.

Мы скоро вышли из поселка и очутились среди возделанных земель, которые обрабатывались рабами из Волосатых, или Хоу-хойа. Почва здесь была чрезвычайно плодородна, как показывал урожай, уже созревший для жатвы. Поля были обнесены каменной оградой и пересекались оросительными каналами, которые наполнялись в засушливое время года и регулировались упомянутыми выше шлюзами. Существование этой оросительной системы служило в моих глазах лишним доказательством, что вэллосы принадлежали по происхождению к какой-нибудь высококультурной расе.

Мы повернули обратно по тропинке вдоль берега и пришли к скале Приношений. По бокам ее горели две странные огненные колонны, а между ними, немного дальше от берега, стоял каменный столб с каменным же кольцом, к которому привязывалась Невеста бога. На кольце уже висели новые веревки, приготовленные для Сабилы.

Осмотрев на скале Приношений все, что можно было осмотреть – вплоть до ступенек пристани, по которой должны повести жертву, мы направились к длинному сараю с крутой тростниковой крышей, скрывавшему, так сказать, аппарат для регулирования шлюзов. Драмана открыла крепкую деревянную дверь каменным ключом, который, по ее словам, получила от Дэчи со строжайшим наказом вернуть по окончании осмотра.

В сарае действительно было на что посмотреть. Ближе к краю через сарай проходил оросительный канал, имевший футов двенадцать в ширину. Таким образом, во всю длину сарая под серединой крыши имелся ров, заполненный водой, что не давало возможности определить его глубину. По обе стороны рва, перпендикулярно к нему, шли очень глубокие желоба, выдолбленные в каменном полу. Эти желоба были закрыты в точности подогнанной каменной плитой в шесть – семь дюймов толщиной, имевшей выемку в верхней своей части. Когда плита поднималась выше уровня каменного дна канала, где обычно она лежала в своем гнезде, образуя часть русла, она совершенно отрезала приток воды из озера и была достаточно высока, чтобы остановить напор воды даже во время наводнения.

Гуд недоуменно смотрел на Аллана.

– Представьте себе, – пояснил Аллан, – театральный занавес, который, вместо того, чтобы падать сверху, вырастает из-под земли, – вернее, из-под воды. Я бы нарисовал вам, если бы не было так поздно.

– Понимаю, – сказал Гуд, – а подымалась эта ваша каменная дверь подъемным краном?

– А почему не прямо паровым двигателем? Нет, подъемных кранов вэллосы не знали. Они поднимали двери самым простым и древним способом – рычагом. В верхнем крае каменной двери было просверлено отверстие. В отверстие был вставлен каменный болт, который другим концом вставлялся в зарубку у основания рычага, образуя своего рода передачу. Сам рычаг представлял собою толстый каменный брус в двадцать футов длины. Когда дверь была полностью опущена в гнездо на дне канала, конец рычага, естественно, поднимался высоко в воздух – почти до крыши сарая.

Когда же надо было поднять дверь, то рычаг опускался посредством веревок и закреплялся на требуемой высоте. Для этого в скале были выдолблены каменные скобы.

В настоящем случае, в предотвращение наводнения, дверь была поднята до отказа. Она торчала на пять – шесть футов над уровнем воды, в то время как плечо рычага закреплено было над самой нижней скобой, на высоте фута от пола.

Мы с Хансом тщательно осмотрели этот примитивный аппарат. Допустим, размышлял я, что понадобилось бы опустить рычаг так, чтобы дверь упала на дно и вода хлынула бы в канал – как это сделать? Ответ: во-первых, высвободив конец рычага из-под скобы, на что потребовалось бы объединенные усилия нескольких человек; во-вторых, сломав пополам самый рычаг. Конечно, вдвоем с Хансом я не смог бы сделать ни того ни другого. Это и десятерым было бы не под силу. Может быть, посредством мраморной пилы, но таковой у нас не имелось.

Однако из каждого затруднения можно найти выход.

Моя изобретательность была исчерпана, но оставался Ханс с его инстинктом дикаря, нередко приводившим его к цели быстрее, чем все мои умствования цивилизованного человека.

Говоря спокойно по-голландски, чтобы Драмана не угадала моего внутреннего возбуждения, я обрисовал Хансу эту проблему в следующих выражениях:

– Допустим, Ханс, что нам необходимо собственными силами сломать брус, чтобы впустить сюда воду из озера – как нам это сделать теми средствами, которыми мы в настоящее время располагаем?

Ханс посмотрел вокруг, комкая шляпу, и ответил:

– Не знаю, баас.

– Так подумай. Любопытно, совпадет ли твоя догадка с моей?

– Я думаю, что в таком случае она не совпадет ни с чем, – сказал Ханс, сделав этот меткий выстрел с таким деревянным выражением крайней тупости, что никак нельзя была дать ему пинка.

Затем, ни слова не говоря, он отошел от меня и стал внимательно осматривать рычаг, в особенности же скобу. Потом, сказав по-арабски, что хочет замерить глубину рва, он с ловкостью обезьяны полез по рычагу и уселся на нем верхом, около каменной передачи, делая вид, что смотрит на канал.

– Темно, ничего не видно, – вымолвил он наконец и спустился. Потом он обратил внимание на лежавший в тени у самой стены труп женщины, убитой при закреплении рычага. Мы подошли к ней. Как все жители острова, она была молода и красива. Наклонившись над трупом, Ханс сказал мне опять по-голландски:

– Баас помнит, как он меня ругал, что я захватил две жестянки пороха?

Я возразил, что не припомню этого инцидента, но, конечно, не к чему было таскать с собой на остров лишние тяжести.

– А как баас полагает, – продолжал Ханс, – кому лучше известно, что может произойти – баасу или преподобному отцу бааса в небесах?

– Моему отцу, Ханс, – ответил я без колебаний.

– Баас прав. Отец бааса знает больше, чем баас. Но в некоторых случаях Ханс смыслит больше их обоих – по крайней мере, в земных делах.

Я безмолвно смотрел на маленького нахала, а он невозмутимо продолжал:

– Вовсе я не забыл оставить порох на берегу, я его взял с собой, предвидя, что он нам понадобится, так как порохом можно взорвать и людей, и многое другое.

– Ладно, так при чем же тут порох?

– Может быть, и ни при чем, баас. Только вот что: эти вэллосы не слишком искусны в сверлении камней. Отверстия у них получаются шире, чем нужно. В ту дыру в водных воротах можно вставить под болт две фунтовые пороховницы.

– К чему класть туда порох? – спросил я небрежно, так как мои мысли были заняты мертвой женщиной.

– Ни к чему, баас, совершенно ни к чему. Только, кажется, баас меня спросил, как опустить эту каменную руку? Я думаю, если заложить в это отверстие два фунта пороху да поджечь его, то или разлетится вся верхняя часть каменной плиты, или выскочит болт, а может быть, произойдет и то и другое. Кулак разожмется, и дверь упадет на дно. Озеро хлынет в канал и затопит поля жрецов Хоу-Хоу, если только баас в своей мудрости и доблести полагает, что они еще нужны жрецам после такого дождичка накануне жатвы.

– Ах ты, плутишка! – воскликнул я. – Умный маленький чертенок! Молодчина! Только это дело надо обстоятельно обдумать.

– Да, баас, и лучше нам пойти в дом. Надо отсюда выбраться, баас, пока нашу даму не почуяли крысы. А перед уходом посмотрите отсюда на то отверстие и на болт.

Затем Ханс, все время не отводивший взора от тела женщины, поклонился и сказал по-арабски:

– Аллах, сиречь Хоу-Хоу, да примет тебя в лоно свое, – и почтительно отошел.

Мы вышли из сарая.