Текст книги "Ожерелье Странника"
Автор книги: Генри Райдер Хаггард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Глава VI. Хелиодора
В этот вечер во дворце состоялся праздник, на котором я, Олаф, теперь ставший Михаилом, был одним из главных приглашенных, так что ускользнуть оттуда незамеченным было просто невозможно. Я сидел настолько молчаливый, что даже Августа нахмурилась, хотя и находилась слишком далеко от меня, чтобы иметь возможность заговорить со мной. Наконец пиршество завершилось, и перед полуночью я смог уйти, так и не услышав ни слова от императрицы, прошествовавшей в свои покои в дурном настроении.
Я добрался до постели, но уснуть не смог. Я нашел ее после долгих лет поисков, во время которых я и сам не сознавал отчетливо, что я ищу. Через столько веков я нашел ее, а она – меня. Ее глаза сказали мне об этом, и если мне не показалось, то ее голос произнес то же.
Кем она была? Несомненно, это была Хелиодора, дочь Могаса, принца, о котором мне рассказывал епископ Бернабас. О! Теперь мне стало понятно, что он имел в виду, когда говорил о другом ожерелье, сходном с тем, которое носил я сам, хотя он и не сказал мне всего. Это другое сегодня было на груди Хелиодоры, именно той Хелиодоры, которую он хотел бы видеть моей женой! Теперь я также стремился к тому, но – увы! – как я мог жениться на ней, я, полностью находившийся во власти Ирины, служивший ей игрушкой, которой можно позабавиться, после чего сломать. И что может случиться с той женщиной, о которой станет известно, что я хотел бы жениться на ней? Я должен все держать в секрете, пока она не покинет Константинополь и пока я сам тем или иным способом не ухитрюсь последовать за нею. Я, всегда бывший открытым и откровенным, теперь должен научиться держать в секрете свои намерения.
Затем я вспомнил, как Бернабас говорил мне о приказе Августы, чтобы Могас и его дочь перебрались во дворец в качестве ее гостей. Что ж, он был достаточно просторен, этот дворец – настоящий город, и вполне возможно, что здесь я не встречусь с ними. Но одного из этих гостей я хотел видеть так, как никогда и ничего до этого не желал. Я был уверен также, что никакие опасности не смогут разлучить нас. Даже если бы я и знал, что дорога впереди переполнена множеством испытаний и опасностей, я пошел бы по ней, рискуя жизнью, о которой прежде я совсем не беспокоился, но которая теперь мне стала дорога. Разве есть на свете преграды, способные удержать вдали двух людей, принадлежащих друг другу?
Ночь прошла незаметно. Я встал и приступил к своим обычным обязанностям. Я уже заканчивал дела, когда вошел слуга, потребовавший, чтобы я явился к Августе, и я последовал за ним. Сердце мое билось тревожно, так как не оставалось сомнений, что все беды, которые я предвидел, начали приближаться ко мне. И, кроме того, во всем мире теперь не было женщины, которую я желал бы видеть в меньшей степени, чем Ирину, Повелительницу Мира.
Меня проводили в небольшой кабинет для аудиенций, где я уже один раз вел с ней беседу; пол украшало мозаичное панно, изображавшее Венеру, пытавшуюся убить своего возлюбленного. Здесь находились Августа, сидящая на троне, и, кроме нее, министр Стаурациус, сердито посмотревший на меня, когда я входил, несколько секретарей и Мартина, моя крестная мать, которая была дежурной фрейлиной.
Я отсалютовал императрице, в ответ она грациозно поклонилась и сказала мне:
– Генерал Олаф… О нет, я забыла, генерал Михаил, ваш крестный отец Стаурациус хочет вам сообщить кое-что, и это обрадует вас, как радует его и меня. Говорите!
– Возлюбленный мой крестный сын, – начал Стаурациус, а в его голосе слышалась скрытая ярость. – Мне приятно сообщить вам, что Августа назначила вас…
– По вашей просьбе и совету, Стаурациус, – перебила его императрица.
– …По моей, Стаурациуса, просьбе и совету, – повторил евнух, словно попугай, – одним из ее камергеров и управляющим дворца с жалованием (я позабыл сумму, но она была очень велика) и всем довольствием, а также дополнительными льготами, соответствующими этому положению, в награду за вашу службу ей и империи. Благодарите императрицу за ее милость!
– Нет, – снова вмешалась Ирина. – Благодарите своего возлюбленного крестного отца, который не оставлял меня в покое до тех пор, пока я не решила предложить вам это повышение по службе, эту должность, которая совершенно неожиданно стала вакантной. Один Стаурациус знает, как это произошло, я же не знаю. О! Вы были умны, Олаф… я хотела сказать, Михаил, что избрали своим крестным отцом Стаурациуса, хотя я и должна предупредить его, – добавила она лукаво, – что, несмотря на эту его естественную любовь к вам, он не должен выдвигать вас столь ретиво. Кое-кому это может показаться излишней поспешностью и заботливостью, что чуждо его благородной натуре. Подойдите сюда, Михаил, и поцелуйте мне руку в честь вашего назначения.
Я приблизился и, встав на колени, поцеловал руку Августы в соответствии с обычаями, принятыми в подобных случаях, заметив, что она – и это, несомненно, не прошло и мимо Стаурациуса – достаточно крепко прижала руку к моим губам. Затем я поднялся и произнес:
– Я благодарен Августе…
– И моему крестному отцу Стаурациусу, – подсказала она.
– …И моему крестному отцу, – повторил я за ней, – за всю доброту по отношению ко мне. Но все же я со смирением отважусь заявить, что я – солдат, совершенно ничего не знающий об обязанностях камергера и управляющего дворцом. И поэтому прошу вас выбрать кого-нибудь более сведущего для этих высоких постов.
Услышав эти слова, Стаурациус уставился на меня своими круглыми совиными глазами. Никогда до этого он еще не встречал офицера, способного отказаться от власти и большего оклада, и не мог даже поверить услышанному. Но Августа только рассмеялась.
– Крещение совсем не изменило вас, Олаф, – сказала она. – Что же касается ваших обязанностей, то они будут даже проще остальных. Во всяком случае, ваши крестные родители просветят вас в этом отношении… Особенно ваша крестная мать. Поэтому прекратим этот пустой разговор. Стаурациус, вы можете идти и заниматься делами, которые мы обговорили, ибо я вижу, что вам не терпится приняться за них. Заберите с собой и секретарей, так как скрип их перьев раздражает меня. Задержитесь на момент, генерал. Вам, как управляющему дворцом, сегодня следует принять некоторых гостей, и я хотела бы переговорить о них с вами. Вы также останьтесь, Мартина, чтобы впоследствии вы могли напомнить мои инструкции, если этот неискушенный офицер позабудет их.
Стаурациус и секретари поклонились и оставили нас втроем.
– А теперь, Олаф или Михаил… Как бы вы хотели, чтобы я называла вас?
– Человеку легче изменить свой характер, чем имя, – заметил я.
– Вы можете изменить свой характер? Если так, то ваши манеры останутся прежними. Что ж, в таком случае будьте Олафом в узком кругу и Михаилом – в кругах официальных, так как часто это может оказаться удобным. Послушайте! Я, кажется, начала читать вам лекцию. Но, как сказал мудрый царь Соломон: «Всему свое место и время». Хорошее дело – каяться в своих грехах и думать о душе, но я прошу вас этим больше на моих праздниках не заниматься, особенно если они устраиваются в вашу честь. Вы прошлым вечером сидели за столом, словно мумия на египетском банкете. Если бы поставить на стол ваш череп, наполненный вином, он выглядел бы так же мрачно, как и ваше лицо в тот вечер. Будьте веселее, прошу вас, или же я повелю вам выбрить тонзуру и стану содействовать вашему превращению в епископа, уподобив вас этому старому еретику Бернабасу, в которого вы так влюблены. Ага! Наконец-то вы улыбнулись, и мне приятно это видеть. Теперь слушайте дальше. Сегодня во дворец пожалует некий пожилой египтянин по имени Могас, которого я передаю под ваше специальное попечение. Его и его жену… По крайней мере, мне кажется, что она – его жена.
– Нет, похоже, что это его дочь, – вмешалась Мартина.
– О! Его дочь? – с подозрением переспросила Августа. – А я и не знала, что это его дочь. Как она выглядит, Мартина?
– Я еще не видела ее, императрица, но кто-то говорил, что она выглядит, как чернокожая женщина, как и все люди, происходящие от этих нильских племен.
– Вот как? Тогда я поручаю вам, Олаф, держать ее подальше от меня, так как я не люблю этих неприятных черных женщин, чьи волосы, похожие на шерсть, всегда пахнут жиром. Да, я разрешаю вам за нею ухаживать, и, может быть, посредством этого вы научитесь каким-либо секретам. – Она весело рассмеялась.
Я поклонился, заявив, что всемерно буду повиноваться приказам Августы. Она же продолжала:
– Олаф, я должна знать всю правду об этом Могасе и его намерениях, которые вы, как солдат, должны вызнать наилучшим образом. Кажется, у него есть план вырвать Египет из рук последователей этого проклятого лжепророка, чья душа находится у сатаны. Я должна вернуть Египет назад, если это возможно, и тем самым возвеличить славу моего имени и империи. Выслушайте все его предложения, хорошенько их изучите и подготовьте мне доклад по этому вопросу. Позднее я встречусь с ним сама, а сейчас пошлю ему через Мартину письмо, в котором попрошу быть откровенным с вами. В течение недели меня ждут другие вопросы, от решения которых будут зависеть моя власть и, возможно, жизнь.
Эти слова она произнесла, тяжело вздохнув, затем на некоторое время впала в тягостное раздумье. Потом, очнувшись, она вновь заговорила о делах:
– Вы заметили вчера, Олаф, если вы только вообще способны замечать хоть что-то из происходящего на этой земле, что во время моего торжественного выезда на улицах города многие встречали меня, открыто крича: «Где Августус? Дайте нам Константина! Мы не желаем жить под правлением женщины!»
– Я видел и слышал кое-что подобное, Августа, а также и то, что некоторые из солдат гарнизона склоняются к мятежу.
– Да, но вы не видели и не слышали о том, что был заговор, когда готовилось мое убийство в храме святой Софии. Мне вовремя сообщили об этом, и если бы вы все еще оставались комендантом той тюрьмы, вы бы знали, где сейчас находятся эти убийцы. Но все же они только второстепенные исполнители, я же хочу получить их руководителей. Что ж, пытки могут заставить их заговорить, Стаурациус как раз присматривает за этим. О! Борьба идет яростная, не на жизнь, а на смерть! Я брожу по краю пропасти с завязанными глазами. Надо мной – вершины удачи, подо мной – мрак гибели. Возможно, что для вас будет правильнее примкнуть к Константину, Олаф, и стать его человеком, как многие теперь делают; он будет рад вам. Не надо укоризненно качать головой, знаю, это не ваш путь, вы не из тех, кто натравливает других кусать руку, их кормящую, подобно уличным псам. Хотела бы я иметь возможность держать вас возле себя, чтобы вы в любой час могли бы помочь мне своим советом, своей спокойной силой… Пока же это невозможно. В будущем я вознесу вас настолько, насколько отважусь, но это следует делать шаг за шагом, так как уже теперь некоторые сгорают от зависти, глядя на вас. Внимательно осматривайте все, что едите, Олаф, следите, чтобы вас всегда охраняли люди Севера, а под камзолом постоянно носите кольчугу, особенно ночью, кроме того, пока я за вами не пришлю, не подходите ко мне слишком часто, а когда мы встретимся, будьте моим скромным слугой, не выделяющимся среди других. Да, научитесь пресмыкаться и целовать передо мной землю! И, самое главное – хранить мои секреты, как в могиле… А теперь, – продолжала она после паузы, во время которой я стоял молча, – что еще? Да! Несмотря на ваше назначение на новую должность, вы по-прежнему остаетесь капитаном моей охраны, потому что меня следует хорошенько охранять в течение нескольких недель. Займитесь этим делом египтянина, с его помощью вы можете выдвинуться. Возможно, что в один прекрасный день вы станете именно тем генералом, которого я пошлю на мусульман… Если, конечно, смогу обойтись без вас. Об этом деле также умалчивайте, так как, если о нем пойдут слухи, оно заранее будет обречено на неудачу. Египтянин и его дочь прибудут во дворец сегодня, как только он получит мое письмо. Встретьте их и присмотрите за тем, чтобы гостей хорошо устроили, но не размещайте их слишком близко ко мне. Мартина будет вам в этом помогать. А теперь уходите и оставьте меня с моими заботами о предстоящих битвах.
И я ушел, сопровождаемый до самой двери ее взором, полным нежности…
И снова в моей памяти, в видении прошлого – пятно. Я полагаю, что Могас и его дочь прибыли во дворец в день моего разговора с Ириной, о котором я только что рассказал. По-видимому, я встретил их и проводил в дом для гостей, приготовленный в дворцовом парке. Несомненно, я с нетерпением выслушал первые сказанные мне Хелиодорой слова, если не считать слов приветствия в храме. Наверняка я расспрашивал ее о многих вещах, и сна задавала мне много вопросов. Но никаких воспоминаний об этом у меня не сохранилось.
Я запомнил египетского принца Могаса и себя, сидящих за трапезой в комнате, из которой открывался широкий вид на освещенный лунным светом дворцовый парк. Мы были одни, и этот благородный мужчина с орлиным носом и быстрым взглядом глаз рассказывал мне о заботах своих соплеменников, египетских христиан-коптов 1010
Копты – исконное христианское население древнего и современного Египта.
[Закрыть].
– Взгляните на меня, господин, – сказал он. – Я мог бы доказать, и тому есть множество свидетелей и сохранились соответствующие записи, что я по прямой линии – потомок древних фараонов своей страны. Моя дочь по матери – гречанка и происходит из рода Птолемеев. Наш народ – христиане, и таким он является вот уже триста лет, хотя и был обращен в христианство одним из последних. Все это так, но, как бы мы ни были благородны, мы постоянно страдаем под гнетом последователей Магомета. Наше имущество и земли обложены двойным налогом, а если мы хотим поехать в города Нижнего Египта, то вынуждены надевать одежду, на которой должен быть вышит крест как символ позора. Но все же там, где я живу, возле первого нильского порога 1111
Первый нильский порог находился у древнего города Сиены (ныне – г. Асуан).
[Закрыть], у города Фив, почитатели Пророка не имеют власти. Пока я на самом деле управляю этой областью, что вам может подтвердить Бернабас. И в любой момент, когда будут подняты мои штандарты, я мог бы созвать под них три тысячи коптских копий, готовых бороться под знаменем Христа в Египте. Кроме того, если бы было достаточно денег, я поднял бы нубийские племена 1212
Нубийцами называют группу родственных народов, проживающих на юге Египта и севере Судана, в исторической области Нубия, между первым и пятым порогами Нила.
[Закрыть], и вместе мы сумели бы смести всех мусульман, словно Нил в половодье, и преследовать их до самой Александрии.
Затем он принялся излагать свой план, суть которого заключалась в том, что союзный флот и армия должны появиться в устье Нила, осадить и занять Александрию и с его, Могаса, помощью вырезать и изгнать мусульман. План, который он затем изложил со всеми подробностями, казался мне осуществимым. Я пообещал доложить его императрице и затем еще раз переговорить с ним с глазу на глаз.
Я оставил комнату и через некоторое время очутился в саду. Хотя уже наступила осень, ночи в этом мягком климате были еще очень теплыми, и лунный свет отбрасывал черные тени деревьев на дорожки. Под одним из таких деревьев, древним дубом, самым большим в этой маленькой роще, я заметил сидящую женщину. Возможно, я уже знал, кто она, или просто случайно пошел в ту сторону и встретился с ней, не могу сказать. По крайней мере, это не была наша первая встреча, и как только она поднялась, приблизив свое лицо к моему, уже в следующий момент я заключил ее в жаркие объятия.
Когда мы вдоволь нацеловались, то стали говорить, сидя бок о бок у дуба.
– Чем вы занимались сегодня, любимый? – спросила она.
– В основном тем же, чем вчера, Хелиодора. Выполнял свои тройственные обязанности: камергера, управляющего дворцом и капитана охраны. Также совсем немного видел Августу, которой доложил о некоторых делах. Аудиенция была короткой, так как до нее дошла весть о том, что армянские полки отказались принести клятву верности ей одной, как она приказывала, и потребовали, чтобы имя императора, ее сына, стояло бы рядом с ее именем, как и было до сего времени. Это сообщение очень взволновало императрицу, так что у нее было мало времени для других дел.
– Вы говорили с ней о делах моего отца, Олаф?
– Да, вкратце. Она выслушала меня и спросила, уверен ли я в том, что узнал всю правду, потом добавила, что мне следует попытаться узнать ее у вас, использовав для этого любые хитрости, которые только может использовать мужчина. Дело в том, Хелиодора, что моя крестная, Мартина, сказала ей, будто вы темнокожая и очень непривлекательная девушка, и это запечатлелось в ее голове. Поэтому Августа, которой не нравится, когда кто-либо из мужчин вокруг нее питает интерес к другим женщинам, думает, что я могу совершенно безопасно ухаживать за вами. И я попросил ее освободить меня от обязанностей по охране на этот вечер, с тем чтобы поужинать с вашим отцом и выяснить, что я еще могу узнать от одного из вас или от обоих.
– Любовь делает вас умнее, Олаф, но послушайте меня. Я не верю, что императрица и впредь будет считать меня темнокожей и уродливой. Так уж случилось, что, когда я прогуливалась посаду сегодня после обеда (где, как вы сказали, я могу гулять, если хочу остаться в одиночестве), мечтая о нашей любви, я подняла глаза и увидела величественную женщину средних лет, разукрашенную словно павлин, которая наблюдала за мной с близкого расстояния. Я продолжала прогулку; делая вид, что не заметила ее, и вдруг услышала, как она произнесла.
«Или эти хлопоты окончательно свели меня с ума, Мартина, или же я действительно видела женщину, прекрасную, как нимфа из народных сказок, прогуливающуюся между кустов!»
Я повторяю дословно ее выражение, Олаф, не потому, что оно верно, – вы ведь помните, она меня заметила на расстоянии, на фоне скал и цветов, – а потому, что такими были ее слова, и вы должны узнать их, как и то, что сказано было впоследствии.
– Ирина произнесла немало лишних слов в своей жизни, – возразил я, улыбнувшись. – Но, клянусь вам всеми святыми, эти ее слова к подобным не относятся.
Затем мы снова обнялись, и Хелиодора, чья головка лежала на моем плече, продолжала свой рассказ:
– «Как она выглядела, госпожа? – спросила Мартина в то время, как я проходила мимо них, скрытая невысокими деревьями. – Я не видела в этом саду ни одной прекрасной женщины, кроме вас».
– «Она была одета в облегающую белую мантию, Мартина, так что руки и грудь ее были обнажены».
Будучи одна, Олаф, я сняла плащ, так как припекло солнце, и осталась в своем египетском платье.
– «Она не очень высока, полновата и необычайно изящна. Ее глаза показались мне большими и темными, Мартина, как и ее волосы, а лицо имело такой оттенок, как у богато окрашенной розы. О! Будь я мужчиной, она показалась бы мне одной из тех, кого можно полюбить, потому что я, как и весь мой народ, всегда поклонялись красоте. И, должна сказать, она мне напоминала нимф Греции. Или нет, не так. Это была богиня Древнего Египта – вот что мне пришло сразу же на ум, так как на ее лице светилась мечтательная улыбка, какую я видела у статуи Матери Исиды, которой поклонялись египтяне 1313
Исида – в египетской мифологии богиня плодородия, богиня воды и ветра, символ женственности и семейной верности
[Закрыть]. Кроме того, ее головной убор – точно такой же, какие я видела на этих статуях».
Затем Мартина ответила: «Действительно, это могло вам почудиться, госпожа. Единственная женщина-египтянка во дворце – это дочь старого коптского дворянина Могаса, находящегося на попечении Олафа, и хотя мне говорили уже, что она не столь уродлива, как сказали вначале, Олаф ни разу не обмолвился при мне о том, что она напоминает богиню. То, что вы видели, несомненно, было образом судьбы, вызванным вашим воображением. Считаю это самым добрым предзнаменованием в эти полные сомнений дни, когда суеверия все возрастают».
– «Стал бы Олаф рассказывать о женщине, подобной богине, другой женщине, Мартина, даже если она его крестная мать и на много лет моложе его самого! Идемте, – сказала она, – и посмотрим, не сможем ли мы разыскать эту египтянку».
– Затем они, – продолжала Хелиодора, – пошли, а я, не зная, что мне делать, оставалась в неподвижности среди искусственных скал и цветов – до тех пор, пока, обогнув кусты, они не появились передо мной…
Когда я, Олаф, услышал это, то застонал и проговорил:
– О Хелиодора! Это была сама Августа!
– Да, это была Августа, как я узнала потом. Так вот, они подошли, и я поклонилась им.
– «Вы – дочь Могаса, египтянина?» – спросила госпожа, оглядывая меня с головы до ног.
– «Да, госпожа, – промолвила я. – Я – Хелиодора, дочь Могаса. Прошу простить меня, если я поступила плохо, выбрав для прогулок это место, но генерал Олаф, управляющий дворцом, разрешил мне сюда приходить».
– «И это генерал Олаф, известный нам также как Михаил, дал вам такое ожерелье, которое вы носите, о дочь Могаса? Вы должны мне отвечать, так как я – Августа!»
Я присела перед ней в реверансе и объяснила, что это ожерелье из Древнего Египта, его нашли на теле царицы в могиле, и что я ношу его уже много лет.
– «Вот как! То, что носит генерал Олаф, тоже найдено в могиле».
– «Да, он мне рассказывал об этом, Августа», – подтвердила я.
– «И мне кажется, что эти два ожерелья вместе составляют одно. Не так ли, дочь Могаса?»
– «Может быть, и так, Августа, не знаю».
Императрица огляделась вокруг, а госпожа Мартина, немного отстав, стала обмахиваться веером.
– «Вы замужем, дитя мое?» – поинтересовалась императрица.
– «Нет», – произнесла я.
– «Обручены?»
Я немного поколебалась, потом еще раз ответила: «Нет».
«Вы, кажется, заколебались, прежде чем ответить на последний вопрос? Пока до свидания. И когда вы гуляете в чужой стране, в нашем саду, открытом для вас, то будьте любезны одеваться в платье, которое носят в нашей стране, а не в это одеяние египетской куртизанки!»
– И что вы ответили на это? – воскликнул я.
– Боюсь, что это было неблагоразумно, Олаф, но мой характер побудил меня сказать: «Госпожа, благодарю вас за разрешение гулять в вашем саду. Если я буду здесь еще раз в качестве вашего гостя, то будьте уверены, что я не надену это платье, которое еще до того, как Византии стал деревней 1414
Византий – название древнего города, на месте которого в 324 – 330 гг. был основан Константинополь.
[Закрыть], было священным для богов моей страны и тех моих предков, что были фараонами Египта».
– И что же произошло дальше?
– «Неплохо сказано! – заметила императрица. – Так бы ответила и я, если бы была на вашем месте. Кроме того, ваши слова искренни, а платье идет вам. Но все же не позволяйте себе слишком многое, девушка, представляя себе Константинополь не более чем деревней. Да и в Египте сейчас в качестве фараона фанатичный мусульманин, которому нет никакого дела до вашей древней крови».
Тогда я поклонилась и ушла. Уходя, я слышала, как Августа стала бранить госпожу Мартину, я не знаю, за что. Кроме того, упоминались ваше и мое имена. Почему это императрица так часто говорит о вас, Олаф? Ведь у нее много офицеров, чинами повыше вашего? И почему она так интересовалась этим ожерельем с золотыми раковинами и жуками?
– Теперь я должен рассказать то, что я утаивал от вас, Хелиодора, – проговорил я. – Августе нравится – не знаю, почему, но главным образом, полагаю, потому, что в последние годы я держался вдали от женщин, которые в этой стране очень привлекательны, – оказывать мне некоторое расположение. Мне даже кажется, осознает она сама это или нет, что она думает обо мне как о муже.
– О! – перебила меня Хелиодора, отпрянув в сторону. – Теперь мне все понятно. И я прошу вас ответить мне, думаете ли вы как о жене о той, которая вдовствует десять лет, имея двадцатилетнего сына?
– Один Бог надо мной, и ему известно, что я думал, а чего не думал, но несомненно, что в настоящее время я думаю о ней как о человеке, который был добр ко мне, но которого мне следует опасаться больше, чем наихудшего из врагов, если такой у меня есть.
– Тихо! – вдруг прошептала она, подняв палец. – Мне кажется, что я слышу, как кто-то шевелится в кустах позади нас.
– Ничего не бойся, – успокоил ее я. – Здесь мы одни, так как я расставил вокруг этого места охрану с приказом не пропускать никого. А мой приказ касается всех, кроме императрицы.
– Тогда мы в безопасности, Олаф, потому что этот сырой воздух может повредить ее волосам, которые, как я заметила, она завивает, потому что у нее не такие вьющиеся от природы волосы, как у меня. О, Олаф, как прекрасно, что судьба свела нас вместе! Скажу вам, что, хотя я и увидела вас там, в храме, впервые с тех пор, как родилась, я сразу же вас узнала, как и вы меня. Поэтому, когда вы мне прошептали: «Приветствую тебя через века!» – я выразила вам свою радость и ответила тем же. Я ничего не знаю из прошлого. Если мы уже когда-то жили и любили друг друга, то эта история для меня утеряна. Но есть сон и это ожерелье. Когда я была еще ребенком, Олаф, это ожерелье было взято из могилы некоей женщины царственной крови, которая там лежала набальзамированной. По преданиям, это была женщина моей расы, да и все, что там написано о ней, мой отец когда-нибудь расскажет вам, ибо он – один из последних людей, кто еще может читать древнеегипетские письмена. Кроме того, она была очень похожа на меня, и я хорошо помню, как она выглядела, лежа в гробу, сохраненная искусством, которым обладали древние египтяне. Она была юной, немного старше меня, и ее история повествовала о том, что она умерла, дав жизнь сыну, который имел царскую кровь только наполовину; он основал в Египте новую династию и стал моим предком. Это ожерелье лежало на ее груди, а под ним было послание на папирусе, в котором говорилось, что когда недостающая утерянная половина опять воссоединится с этой, то те, кто носит их, встретятся еще раз как смертные создания. И вот теперь две половинки ожерелья соединились, и мы встретились, как было предопределено Богом. И теперь мы навсегда – одно целое. И пусть все императрицы мира попробуют нас разлучить!
– Навсегда! – подтвердил я, снова обнимая ее. – Мы с тобой одно целое навсегда, навсегда. Хотя, возможно, время от времени нас будут разлучать друг с другом.
