Текст книги "Гарпия"

Автор книги: Генри Лайон Олди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Сила! – выкрикнул с места Клод.

– Сила! – поддержали его сокурсники, радуясь удачному сравнению.

– Значит, сила? – переспросил доцент. Он задавал этот вопрос десятки раз, надеялся, что однажды получит другой ответ, а не вечный крик про силу… И с грустью понимал: не сейчас. – Что ж, вы не оригинальны.

– А вы? – перекрыв гомон, спросил усатый студент. Усач был старше остальных. – Что скажете вы, мастер Матиас?

«Запомнил имя, – отметил Кручек. – Внимательный…»

– Усилие. Я скажу: усилие. Чем, по-вашему, отличается сила от усилия?

Воцарилось молчание.

– Не знаете? – доцент обождал еще минутку. – Хорошо. Попробую объяснить. Сила – самодостаточна. Она может валяться на диване, уставясь в потолок, ничегошеньки не делать, и все равно она вовеки пребудет – сила. Сила – хозяин, не работник. У силы нет причин совершенствовать мастерство. Достаточно приложить к объекту большее количество силы – и все задачи, какие сила обычно ставит перед собой, будут решены. Представьте, что вы получили в свое распоряжение огромный резерв силы. Зачем вам учиться?

– Ха! – мечтательно выдохнул Клод, фактически ответив.

Хохот аудитории вернул его на землю.

– Вот именно. Будь мана силой, все, пронизанное ею, утратило бы стимул к развитию. Лук силен. Натянув его, мы получаем представление: насколько силен наш лук. Но смысл лука – в выпускании стрелы. А смысл полета стрелы – в поражении цели. А наличие цели говорит о человеке, выбравшем эту цель. Сложная, взаимосвязанная цепочка, где сила – лишь одно из звеньев. Эту цепочку я называю усилием. Почему?

– Ага, почему? – без тени насмешки выдохнул Хулио.

– Усилие производит кто-то или что-то. Усилие направлено на некий объект. Усилие – способ решения. Усилие дубины, сокрушающей кости, и усилие острого кончика шпаги, пронзающей сердце. Да, первое – больше. Но второе – искусней. Итак, мана – это усилие. Она нуждается в накоплении, целеполагании и трансформации не меньше, чем будущий объект воздействия. Вы и ваша мана сливаетесь в едином, сложно организованном усилии. И все-таки…

– И все-таки сила солому ломит, – хмыкнул усач.

– Согласен. Ломит. Не для всех проявлений Высокой Науки необходим большой резерв маны. Ювелиру ни к чему кувалда. От этого ювелир не делается хуже молотобойца. Но ману копить необходимо, вы правы. Все здесь обладают достаточно развитым маноресурсом…

Кручек замолчал, сосредоточась на мана-фактуре студентов. Синий огонек, синий, светло-голубой, фиолетовый… ого! – апельсиновый, глянцевый, как зрелый плод…

– У вас, юноша, – он кивком указал на оробевшего Яцека, – потрясающий запас маны. Очень, очень высокий уровень. И качество – редкой чистоты мана, впервые вижу. Не обижайтесь, если мой вопрос покажется вам слишком личным… Врожденная способность, да?

– Да…

Яцек озирался по сторонам, словно ждал града насмешек. Видя лишь восхищение, да местами – зависть, мальчик чувствовал себя не в своей тарелке.

– Я уже говорил… на собеседовании…

– Вы не должны этого стесняться. Но и гордиться тоже не должны. Слух у музыканта, точность руки у краснодеревщика, гибкость у цирковой акробатки – если это дано природой, а не развито годами труда… Алмаз в естественном виде некрасив. Красоту ему придает огранка, создавая условия для многократных внутренних отражений. Каким образом вы копите ману?

– Книжки читаю…

Яцек зарделся, как маков цвет. Соседи даже отодвинулись подальше: а ну как обожжет случайной искрой? Мальчику его способ накопления маны, отчасти сформированный усилиями бабушки в раннем детстве, всегда казался немужским, игрушечным, словно он пополнял запас, играя с куклами в дочки-матери.

– Нет, я честно… книжки…

– Замечательный способ, – Кручек сделал вид, что не заметил хихиканья в аудитории. – Вот здесь я и впрямь готов позавидовать. У каждого из вас, – он медленно поворачивал голову, изучая студентов, и волны утихали, наступал штиль, а редкие шалуны-барашки старались не слишком пениться, – успел сформироваться индивидуальный способ. Иначе вы не могли бы практиковать. В университете вы освоите общие принципы накопления маны, формулы концентрации и очистки, теорию обмена… Опробуете новые, несвойственные вам методы, изменяя каналы всасывания…

– Зачем? – пискнула Марыся. – Мы и так… уже…

– Однажды у вас будут свои ученики. Которые «не так» и «еще». Ваш способ вряд ли подойдет им. Если, конечно, вы не пользуетесь универсальными методиками – «Великой Безделицей», например, или пляской ноометров. Ваш учитель не поленился подобрать ключик к вам. Неужели вы откажетесь сделать то же самое по отношению к вашим будущим ученикам?

Вокруг зашушукались. Об учениках никто не задумывался. Призрак ответственности, скучных забот, опеки над желторотиками, а в итоге – старости, слонялся по аудитории, трогая студентов зябкими пальцами. Казалось, призрак колдует, отращивая первокурсникам длинные бороды, добавляя седины в кудри и бесов в ребра.

– В принципе, – продолжил Кручек, – любой человек расположен к Высокой Науке. Средний уровень маны не-чародея – 0,05 декасингеля по шкале Кирхмайера. Этого, при определенных навыках, достаточно для слабых воздействий и трансформаций. Повторяю: любой человек…

– Можно вопрос, мастер?

– В следующий раз, прежде чем спрашивать, поднимите руку. Но раз мы уже остановились… Я слушаю.

– А правда, что у хомобестий…

– У миксантропов. Здесь я хочу слышать этот термин. Запомнили?

– Да, мастер. Правда ли, что у миксантропов – нулевой уровень маны? – Хулио Остерляйнен ухмылялся во весь рот, сверкая золотом «упырьков» на резцах. – Как у шмагов? Я имею в виду: как у сломанных?

Матиас Кручек вздохнул. Он ждал чего-то подобного. Парень хочет взять реванш. Такие не угомонятся, пока не кинут во врага если не копьем, так хоть кучкой экскрементов. К счастью, гарпия осталась невозмутима, изваянием застыв на спинке скамьи.

– Мой сын родился сломанным, – внятно, без лишних эмоций произнес доцент, и наглец Хулио вдруг сдулся, как проколотый иглой пузырь. – Шмагом, как вы изволили выразиться. Нулевой, точнее, нейтральный уровень маны. Ложные, провокативные видения. Насмешки окружающих. И другие прелести жизни.

Память услужливо подсказала: приговор мага-артифекса, размышления – и склянка яда в руках. Зачем жить, если Яцек никогда… ни разу в жизни… Смешно, подумал Кручек. Сын – тезка мальчика-студента с невероятным резервом маны, данным от рождения. Я часто звал своего Яноша уменьшительно-ласкательным – Яцек. Судьба любит пошутить. А я готов посмеяться. За давностью лет яд выдохся, утратил силу – заноза в сердце, эхо застарелой тоски, и все.

Можно продолжать.

– Извините, мастер, – бормотал Хулио. – Я не знал… я не хотел…

– Вы виноваты не в том, что задели меня. Подумайте на досуге: в чем вы действительно виноваты? Это полезно. И не надо сочувствовать мне или моему сыну. Он живет недалеко от столицы, в Ятрице, с чудесной женой. У них двое детей, так что я – вполне состоявшийся дед. Мой сын счастлив. Этого достаточно, даже если вся твоя волшба – внутри тебя. Иногда я думаю, что это лучше… Впрочем, вернемся к теме лекции.

Аудитория с облегчением вздохнула.

– Итак, средний уровень маны обычного человека – 0,05 декасингеля. Чистое, неизлечимое зеро – у больных синдромом ложной маны. Отрицательные уровни – у блокаторов, волкодавов Надзора Семерых, сохрани вас Вечный Странник от их внимания… Что же касается миксантропов – их уровень маны аналогичен среднему. Половинка сингеля, плюс-минус. Но в случае миксантропов мы сталкиваемся с другой проблемой.

Он сосредоточился. Неприятно тыкать пальцем в чужие недостатки. Особенно если ты говоришь начинающему флейтисту о его природной глухоте. К сожалению, обойти скользкий момент нельзя. Скажи, теретик – разве тебя это не мучило? Ты не задумывался, отчего гарпия за свою услугу короне выпросила странную награду: королевскую стипендию в Университете Магии?

Учитывая, что эта награда полезна ей, как корове – седло…

– При среднем уровне маны, – машинально он стал подниматься вверх, по проходу между скамьями, желая оказаться поближе к гарпии, – миксантропы категорически неспособны накапливать ману сверх нормы. Ни один из известных способов не дает результата. Израсходовав ману, данную от природы, миксантропы вновь накапливают ее естественным способом – до обычного уровня, не выше. Плюс-минус тысячные доли декасингеля. Винченцо Трембита делает предположение, что это связано со звериной частью тела миксантропа…

Он остановился, глядя на неподвижную гарпию.

* * *

Ее лицо… о, ее лицо!..

Странное опустошение настигло Кручека. Тема лекции, аудитория, три десятка человек вокруг – все исчезло. Остался лишь он, Матиас Кручек, вне званий, степеней и заслуг, и это прекрасное женское лицо.

Его словно ударили кулаком под дых. Гарпия была невероятно, невозможно похожа на Агнессу, жену Кручека, умершую после родов от грудной горячки. Пожалуй, никто, кроме самого Матиаса, не заметил бы сходства. Если взять все черты лица Агнессы, в сущности, миловидного, но не более, и довести до совершенства; если каждую черточку отдать на волю резца гениального скульптора, если превратить живого человека в идеал…

В последние годы, когда сын покинул родительский дом, Матиас Кручек перестал избегать женщин. На его счету было три-четыре интрижки с благополучным исходом – довольные друг другом, любовники расходились без последствий. Жениться во второй раз он не собирался. Это казалось предательством, в отличие от мимолетных увлечений. Нелепо, глупо, никакой логики, но сердцу не прикажешь.

Только вдовец, которому год за годом снится не жена, но ее похороны, мог увидеть лицо покойницы, отраженное в волшебном зеркале лица молоденькой гарпии. Сколько ей? – алые губы, белая кожа, ясный лоб. Ни морщинки, ни складочки… Восемнадцать? Двадцать?

Какая разница…

– Да, мастер, – с отменным спокойствием помогла ему гарпия, чувствуя, что доцент в замешательстве. Келена была уверена: причина паузы лежит в нежелании лектора обидеть ее словом или жестом. – Мы слушаем. Что касается меня, то я знаю о своей неспособности копить ману. И хочу уяснить методику ее накапливания. Не на практике, так в теории. Вас это удивляет?

– Н-нет, – Кручек с трудом вернул самообладание. – Знаете, меня нелегко удивить.

«Хотя вам это удалось», – мысленно добавил он.

Caput VII

Мне судьба говорит: «Не лезь!»,

А я лезу.

И стоит судьба, словно лес

Из железа.

Томас Биннори

«Четыре лекции в первый день – это перебор», – думала Марыся Альварес, пытаясь найти выход из лабиринтов Универмага. В голове царил полный кавардак. Наверное, поэтому «светлый путь» не срабатывал: они кружили по коридорам уже добрых полчаса.

Марыся заблудилась не одна. Она покидала университет в шумной компании – Клод, Яцек, усач Теодор… Вскоре к ним прибился зубоскал Хулио. Круг-другой, и он перестал изощряться в сомнительном остроумии. Теперь патлатый шипел сквозь зубы то ли ругательства, похожие на заклятия, то ли заклятия, похожие на ругательства.

Эффекта его инвокации не производили.

Старшекурсники, встречаясь по дороге, хмыкали с пониманием. Они даже указывали дорогу – без видимого результата. А просить о помощи новичкам не позволяла гордость. Что ж это – возьмите нас за ручку, отведите к мамочке…

– Не-е-е, так вы все ноги собьете, – проявил к ним сочувствие крепыш-лаборант, похожий на жука-скарабея, катящего в нору шарик навоза. Кургузый халат из черного сатина усиливал сходство. Шар тоже имел место: темно-лиловый, двух локтей в диаметре, он влажно пульсировал и время от времени хрюкал. – Вам что, про инверсию не рассказали? Шутники, дери их за уши… В коридорах только чары внутреннего пользования работают. Все остальное университетские чуры винтом закручивают. Сматывайте «путеводные нити», или что у вас там. Выход ищете?

– Ага…

– Вот лестница. По ней вверх, на следующий этаж. По коридору налево, еще раз налево – и по другой лестнице вниз до упора.

Кивнув в ответ на благодарности, лаборант покатил хрюкающий шар дальше.

Зачем нужно подыматься на этаж выше, чтобы спуститься к выходу, студенты не поняли. Но полученной инструкции, боясь промахнуться, следовали в точности. Указанный коридор освещался безмасляными плошками. Поворот. В глаза бьет яркий свет, вынуждая зажмуриться. Узкие окна вдоль стены; за стеклами – солнце.

Обещанная лестница. Вниз, вниз, вниз… Спуск занял целую вечность. В корпусе пять этажей? А впечатление такое, что позади остался добрый десяток. Может, они уже давно под землей?

– Есть! Вышли! – с радостью воскликнул Клод, спускавшийся первым. – Не соврал навозник…

Через минуту они оказались в знакомом холле. Яцек сунулся к расписанию; остальные устремились наружу. Над головой распахнулся бирюзовый шатер, по краям обгрызенный зубами домов. У ног ветер играл редкими желтыми листьями. Голуби слонялись вокруг да около, рассчитывая на поживу.

– Пошли куда-нибудь? Перекусим, а?

Едва Клод озвучил эту очевидную мысль, Марыся ощутила зверский голод. Заморить червячка в перерыве между лекциями не удалось. Во внутреннем дворике Универмага румяные предприимчивые тетки торговали горячими пирожками, ватрушками и ягодными слойками. Но ушлые бакалавры с магистрами, влезая без очереди, все разобрали. Да и времени оставалось с гулькин нос – едва успели к началу следующего занятия.

– Мы не «перекусим»! – решительно заявила капитанская дочка. – Мы пойдем вечерять. Как следует, от пуза!

Уже в центре площади их догнал Яцек. Остановившись, молодежь устроила краткое совещание: куда податься?

– Чтоб порции – до отвалу!

– Чтоб вкусно!

– И дешево…

– И сердито! Раскатали губы!

– Нет проблем! Есть один подвальчик…

Когда и как в их компанию затесался шустрый чернявый паренек, ровесник Яцека, никто не заметил. Минуты не прошло, а все уже знали, что его зовут Кей, что работает он в Универмаге, на побегушках у профессора Гонзалеса…

– Гонзалес?! – изумился Яцек, самый начитанный. – Который – теория подъемной силы левитанта? В соавторстве с Айзеком Люфтом?!

– Ну! – подтвердил Кей, выпячивая грудь.

– Ему за сто, наверное! До сих пор преподает?

– Ясное дело. Маги – они ого-го, живучие! Не знал, провинция?

– Знал, но…

– Ты у него лаборант? – вмешалась Марыся.

– Типа да, – махнул рукой Кей, не вдаваясь в подробности. – Эй, мы жрать идем?

– Идем! Где твой подвальчик?

– Близко. Я покажу.

– Ха! По подвалам одни крысы шастают. Пошли в «Шляпу», – из чувства противоречия встрял Хулио.

– Тебе бы только пиво дуть! Живот к спине прилип…

– А ты его подвал видел? «Шляпа» – место проверенное…

– Не понравится – уйдем.

– Быстрей решайте! С голоду опухнем…

– Хочешь – топай в «Шляпу»…

Кей в споре участия не принимал. Он ни секунды не стоял на месте. Казалось, парнишка вездесущ, как Вечный Странник. Он вертелся рядом с усатым Теодором, объявлялся за спиной Хулио, а мигом позже выглядывал из-за плеча Клода. Точь-в-точь непоседа-воробей, что скачет вокруг булькающих голубей, примериваясь, как бы половчее склевать «ничейное» зернышко.

– Эй! Ты что это… ты зачем, а?!

Голос Яцека сорвался, «пустив петуха». В споре возникла пауза, все взгляды устремились сперва на мальчика, а затем – на «лаборанта». Стало ясно: воробей добрался-таки до закуски. В руке Кея был зажат дамский кошель. Расстегнутая поясная сумка на боку Марыси говорила сама за себя.

Вместо того, чтобы спрятать украденное под одежду и спасаться бегством, воришка демонстративно помахивал кошелем – явно рисуясь перед кем-то, кто сейчас наблюдал за ним.

– Ты… ты… отдай!

Капитанская дочка рванулась к вору, но опоздала. Тот припустил наутек, скрывшись в ближайшем переулке.

– Да что же это, мамочки?! Там же… там все мои… папа дал… на целый семестр…

Марыся дрожала от растерянности. Глаза ее стремительно набухали слезами. Клод бросился за похитителем, но поскользнулся на брусчатке, вытертой до блеска, и упал. Лежа, он провожал воришку глазами. «Нет, не догнать», – от злости щемило сердце. За спиной мерзавца крыльями трепетали полы замшевой, раздуваемой ветром куртки.

Чудилось, Кей вот-вот взлетит.

Но взлетел не он. От крыши университета вдруг отделился крылатый силуэт, словно одна из тамошних химер, каменных идолищ с разинутыми пастями, устала томиться неподвижностью – и хищная тень пошла наворачивать круги над площадью, высматривая добычу.

* * *

Кристиан, приемный внук бабушки Марго, заболел новой постоялицей – и не желал выздоравливать. Впору предположить, что гарпия подлила пареньку в квас приворотное зелье – и угодить пальцем точнехонько в Овал Небес. Скорее уж болезнь Кристиана была сродни недугу Томаса Биннори. Но скажите ему о вашем умозаключении – Крис-Непоседа скрутит кукиш, ткнет вам под нос, ничуть не возгордившись от сравнения с великим бардом, и вновь устремится мыслями к предмету своих вожделений.

Чихал он с присвистом на всех бардов, вместе взятых.

Задним числом Кристиан подозревал: в его страсти кроется тайный порок. «Лучше с козой, чем с китоврасихой!» – говаривал Прохиндей Мориц, друг и наставник. Но робкие доводы рассудка тонули в волнах чувств. А толика стыда, пряного, как лавка торговца специями, куда они залезли однажды ночью и чуть не задохлись, пока отыскали заначку, придавала грезам дополнительной прелести.

В снах у парня вырастали крылья. Он падал в ночное небо, купаясь в свете лукаво подмигивающих звезд, и несся, со свистом рассекая воздух, вслед за гарпией. Сердце плясало джигу: вот он догоняет Келену, она улыбается на лету… От улыбки гарпии по хребту бежали мурашки! Взмахи крыльев закручивали тьму воронками, внизу светились окна домов, приглашая войти без спроса…

Тут он неизменно просыпался, едва не плача.

В тот день, проводив взглядом гарпию, улетевшую в Универмаг, Кристиан ушел слоняться по городу. Образ Келены, соблазнительной и влекущей, преследовал его. Парень даже не заметил, как стащил с лотка растяпы-колбасника шмат буженины. Руки действовали независимо от разума, блуждающего в тумане. А что делать? Убедившись, что от влюбленного толку – как от козла молока, растущий организм взялся сам удовлетворять потребности в пище телесной.

Завернув мясо в лепешку, позаимствованную аналогичным образом, Кристиан на ходу сжевал добычу, не ощутив вкуса.

Очнулся он в скверике напротив Универмага. Часы на башне Большого Консенсуса пробили троицу. Вот-вот должны были закончиться занятия. Знак свыше, не иначе! В теперешнем состоянии Кристиан видел знамения в чем угодно: от узора облаков на небе – до пары кудлатых шавок, игравших свадьбу в подворотне.

Из дверей университета повалил народ. Студенты не интересовали парня. Он давно заприметил открытые окна на верхних этажах здания, и не ошибся. Скоро в угловом окошке возник знакомый силуэт. Посидев на подоконнике, гарпия камнем рухнула вниз. Казалось, она непременно разобьется – но тут Келена заложила крутой вираж и с грациозной небрежностью вознеслась на крышу.

Вдоль карниза над желобами водостоков шел ряд статуй. Дракон, химера, грифон, горгулья… Действительно ли они, как болтали в городе, приманивали дождь изливаться в их разинутые пасти, вместо того, чтобы плясать по головам людей и брусчатке площади, никто толком не знал. Один постамент пустовал: василиска унесли на реставрацию – и гарпия облюбовала его место.

Переступив кривыми птичьими лапами, Келена сложила крылья за спиной и замерла, словно окаменела. Непоседа замахал ей рукой. У нее отличное зрение. Как у орла. Даже лучше. А что виду не подает – так глупо рассчитывать, что гарпия снимется с места, приземлится рядом и спросит:

«Как дела, дружок? Я по тебе жутко соскучилась…»

Очень хотелось отчебучить что-нибудь эдакое, примечательное. Пройтись колесом? Мальчишество! Взобраться на крышу дома напротив? Еще решит, что он дразнится! Что он умеет лучше всего? Правильно! Чистить чужие карманы и выходить сухим из воды.

А если сделать все красиво, с шиком…

Остановись парень и поразмысли хоть минуту – его наверняка бы посетило сомнение. С чего Келене обрадоваться краже, совершённой в ее честь? Но какой влюбленный способен мыслить здраво?

В восторге от собственной идеи, он огляделся. Ага, вот и шайка-лейка студентов. Первый курс; гнилая провинция. Лишь слюнявые цупарьки боятся магов щипать. А зубастый барбос-карманник знает: щипнуть колдуна не опаснее, чем любого другого лафера. Цап – и ходу.

Пока очухается, ты за три квартала от него будешь.

Если же маг тебя срисует, пока ты ноги с места танцуешь – так не всякий обучен хватать да вязать. Гадатель или экзорцист – что они тебе сделают? Соли на хвост насыплют? Бесов на ходу изгонят? Разумеется, бранных магов и малефиков лучше обходить десятой дорогой. Еще у некротов воровать боязно. Лех Травила у некрота черепок серебряный со шнурка срезал. Хвастался: знатная вещица! А череп возьми, и укуси Травилу за палец. Рана загноилась, лекарь руку чудом спас. Пришлось черепок в тихий омут кинуть – никто даром брать не хотел.

Нет, Кристиан не испытывал опасений. И решительно двинулся к студентам – знакомиться. Располагать людей к себе он умел. Слово за слово, и «лаборант Кей» влился в шайку-лейку, как струйка яда – в бокал с вином. Врал с три короба, в кураже шнырял меж лаферами, демонстрируя далекой зрительнице:

«Гляди, каков я в деле!»

Самый жирный куш обретался у смазливой куколки. Таких хоть невинности на мостовой лишай, все проморгают. И Кристиан, уверенный в своей безнаказанности, утратил бдительность. Желая привлечь внимание гарпии, он помахал трофеем над головой.

– Эй! Ты что это… ты зачем, а?!

Кристиан рванул с места заячьей скидкой. Прохиндей Мориц, помнится, завидовал: у тебя, кузарь, не ноги – вихри! Здание университета осталось за спиной. Переулок Черной Кошки, на углу плешивый точильщик Скруль орет благим матом:

– Ножи-ножницы-бритвы! То-о-очим! Ножи-и-и…

Обогнув точильщика, Кристиан свернул направо, сломя голову пронесся три квартала по улице Отдохновения, юркнул в любимый проходняк, не раз выручавший его, нырнул под развешанные на веревках простыни, которые сушились здесь, должно быть, со дня сотворения мира…

– Украл? Беги, дурачина, беги…

Дребезжащий старческий смешок затих позади.

Теперь налево, в другой переулок – никто не поверит, что вор повернет обратно к площади. Вот и дворик с тремя выходами. Парнишка замер, переводя дух. Ни криков, ни топота ног. Ушел. Все в порядке. Но обостренное чувство опасности не проходило. Под ложечкой сосало, на лбу плясал нервный живчик. Беги, шептал живчик, хихикая. Спасайся, дурачина.

Чего медлишь?!

Вору чудилось, что он угодил в облаву. Что кольцо смыкается. Сердце колотилось в груди, разрываясь от отчаяния, хотя Кристиан совсем не запыхался.

Он был близок к панике.

* * *

– О, мастер Матиас! Вы чудесно выглядите! Стройный, молодой, просто душка! Давненько вы нас не баловали визитами…

Давненько, с точки зрения Руфи Кольраун, означало дня два, максимум, три. Скрипторша хлопотала вокруг Кручека, как заботливая бабушка – над любимым внуком. Лицо ее в обрамлении кружев чепца, похожее на печеное яблочко, сияло здоровым, ярким румянцем. Движения излучали энергию, в карих глазках светилось радушие. Человек, не знакомый с историей Руфи, услышав, что когда-то лекари отказались от этой женщины, а маги-медикусы лишь вздохнули, разведя руками, ни за что не поверил бы рассказу.

Не верьте и вы.

Правда редко бывает достоверна.

Ах, Руфь Кольраун, сестра заклинателя Авеля, родная тетя Просперо, боевого мага трона – с младых ногтей став пифией в 3-м столичном оракулярии, за двадцать лет беспорочной службы она напрочь подорвала здоровье. Гарь жженого лавра, медитации в хрустале, грибная вода – стимуляция видений требовала жертв, и Руфь жертвовала без колебаний. Когда она слегла, родственники – и капитул оракулярия! – просадили целое состояние на лекарства.

Ничего не помогало. Приговор был вынесен. Тайком от умирающей заказали место на кладбище. Уютный, тенистый уголок, оазис покоя, защищенный рунами – пифия, случайно восставшая из гроба, страшила семью. Венки-ленты, кисти гроба, саван из тончайшего батиста – все подготовили по высшему разряду. И стали ждать.

Ведь ясно, что со дня на день…

Ожидание затянулось. Те, кто проведывал Руфь-доходягу, отмечали странное поведение женщины. Каждого она встречала, как после долгих лет разлуки. Слабым голоском шептала комплименты, уверяла, что просто счастлива от визита такого расчудесного гостя. Угощала яблоками и медовыми пастилками. Интересовалась детьми и стариками. Радовалась, если все было в порядке. Узнав о чужих болезнях, напастях и бедах, на миг впадала в знакомое сосредоточение – и, вернувшись, заверяла, что все будет хорошо.

Болезнь пройдет, напасть минет, беда расточится.

Уходя, гости смеялись без причины, целовали Руфь в щечку и забывали, что это они пришли утешать, а не наоборот.

К ней зачастили.

Сев в подушках (да-да, она уже садилась!), экс-пифия приходила в восторг, видя незнакомца, задыхалась от счастья, встречая приятеля, а родичи или близкие друзья ныряли с головой в море радости. Попивая бульончик, грызя сухарики, Руфь выслушивала каждого – и обещала благополучный исход дела. Если выходила ошибка, и благополучие медлило, или гуляло в иных краях, на нее не обижались. Зато когда сбывалось хоть чуточку…

О, ее заваливали подарками, которых Руфь не брала. Если дары оставляли силой, она раздавала их другим гостям. «От хорошего человечка! – таинственно шептала Руфь. – Лично вам! Берите, берите, это на удачу…» – и одаренные славословили благодетельницу на всех перекрестках города.

Прошел год, и в ректорат Универмага явилась бодрая, пышущая здоровьем, приветливая дама. Ее просьбу – взять на работу, скрипторшей в университетскую библиотеку – удовлетворили без раздумий.

Бывало, к Руфи приходили за рецептом, с помощью которого она излечилась. Слухи гуляли самые разные: химерное молочко, джем из райских яблок, гимнастика старцев с горы Ху-Линам… Она виновато глядела в пол. Очень сложный рецепт, извините, не всякому подойдет. Требует многих усилий. Нет, за деньги не продается. Ага, и вам всех благ…

– Кабинет, мастер Матиас?

– Да, тетушка Руфь.

Скрипторша любила, когда студенты и преподаватели звали ее тетушкой. Вот и сейчас: просияв, она взмахнула веером – и, соткавшись из воздуха, плотные ширмы оградили столик, избранный Кручеком. Он нарочно сел у окна с видом на площадь, чтобы кабинет не торчал посреди зала, привлекая внимание. Ишь ты, а ширмы-то расписные – стиль «кожица груши», золотая фольга в лаке, как он любит…

Таких мелочей Руфь не забывала.

– Свободный абонемент, мастер Матиас?

– Да, пожалуйста.

– Тематика?

– Плотийские войны.

– Одну минутку…

Просочившись сквозь ширмы наружу, скрипторша вскоре вернулась с фолиантом в переплете из лилового бархата. Свободный абонемент представлял из себя список материалов библиотеки, близких по тематике, а щелчок ногтем по нужному разделу оглавления превращал книгу в указанный том.

Чтобы вернуться к исходнику, надо было захлопнуть фолиант и вновь раскрыть.

Кручек углубился в поиск. История конфликта, описание крупнейших сражений, тактика и стратегия партизанской войны в горах Тифея… Нет, это лишнее. За окном мелькнул крылатый силуэт. Он на миг отвлекся, проводив взглядом гарпию, набирающую высоту. Небось, на крыше сидела. Ладно, занятия кончились, летим, куда хотим… Так, миссия сусунитов в устье реки Кеферы, военные экспедиции для вытеснения аборигенов под руководством майора Джошуа Горгауза. Первые соглашения, нарушенные обеими сторонами, Гиллово перемирие…

Стоп.

Назад.

Он превратил абонемент в описание экспедиций, откуда перепрыгнул к краткому жизнеописанию Джошуа Горгауза, деда Исидоры. Торговец, траппер, проводник. Среди аборигенов известен как Джош Кровопийца. В звании второго лейтенанта участвовал в подавлении восстания стокимов, затем – в боевых действиях против гарпий. Капитан, дворянство за военные заслуги. Королевский маршал в резервации на Строфадах. Когда пост маршала упразднили, подал в отставку. Умер через восемнадцать лет после заключения Тифейского договора, предположительно от «похищения души» (недоказано); похоронен в Тренте…

Стоп.

Через восемнадцать лет после…

…от «похищения души».

В душе проснулся азарт охотника. Кручек знал это чувство. Один сидит в засаде у водопоя, поджидая кабана. Другой в камышах, натянув лук, ждет взлета уток. Экзорцист чует бесов; друг детства Фортунат Цвях, охотник на демонов, преследует инферналов на ярусах геенны. А теоретик Матиас Кручек ловит крупицы знания – и вешает головы добытых трофеев не на стены гостиной, а на страницы монографий.

Каждому – свое.

Час поисков – и он, помимо Джошуа Горгауза, нашел три десятка ветеранов Плотийских войн, умерших в период от девяти до двадцати лет после заключения мира. Все – предположительно от «похищения души» (недоказано). К сожалению, симптомы треклятого похищения были описаны крайне скупо – штрихами, мазками, не давая полной картины.

Но и этого хватало, чтобы найти сходство с недугом Томаса Биннори.

Он вспомнил, как, разделенные аудиторией, смотрели друг на друга две женщины – Исидора Горгауз, внучка капитана Джошуа, и Келена Строфада, внучка гарпия Стимфала. Словно две войны, две страшные покойницы восстали из гроба, из пепла, из крови. И в теплом скриптории ему стало зябко.

– Чаю, мастер Матиас?

– Спасибо, тетушка Руфь. С удовольствием…

* * *

На улице Тридцати Бессребреников было людно. Кристиан лавировал меж прохожими, однако темпа не сбавлял. Скорей бы найти тихую ухоронку, отсидеться… И озноб схлынет, а чувство опасности, толкающее в спину, наконец отпустит, даст перевести дух.

Не видя за собой погони, воришка не понимал, очего трясутся поджилки. Это пугало больше всего. Он свернул в узкий проулок – два шага в ширину. Глухие стены домов рукотворным ущельем возносились на высоту трех этажей. На бегу он задрал голову, без причины глянул вверх…

В небе мелькнул крылатый силуэт.

Келена!

Он вздохнул с облегчением, но вздох не получился. Застрял в глотке, прорвался наружу сиплым кашлем. Предательский страх никуда не исчез, по-прежнему гоня жертву вперед. Да что ж это такое?! Чего он боится?! Она ничего ему не сделает!

«Ты уверен, кузарь?» – спросил кто-то, похожий на Прохиндея Морица.

Уверен! Она спустится, и мы поговорим по душам…

«…решил заяц, удирая от лисы!» – издевательски хохотнул лже-Прохиндей.

Этот хохот роем злющих шершнелей впился в сердце. Окончательно потеряв самообладание, юный вор понесся, не разбирая дороги. Он больше не планировал маршрут заранее, сбивая с толку возможных преследователей – нет, парень удирал куда глаза глядят, словно за ним гналась стая голодных ваалберитов, пуская слюни.