Текст книги "Механизм Времени"
Автор книги: Генри Лайон Олди
Соавторы: Андрей Валентинов
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Как с Банкой, полковник?
– Скверно. Половина заряда. Боюсь, не успеем.
Черное небо, серое море. Ближе, внизу – ровный квадрат двора, пушки-старушки у ворот, мраморный Ольгер за калиткой. Замок Эльсинор, королевский музей. Самопрялки, плуги, рыцарские латы, ржавые мечи...
Не морщи нос, прогрессивный малый – XIX век!
– Может, не сегодня? Лишний день...
– Нет, юнкер. Не будет у нас лишнего дня.
Музей пуст. Зеваки-иноземцы приедут в июле, когда на Северном море установится погода. Смотрители в отпуске. Директор, доктор Каспар Вегенер, принимает экзамены в университете. Весь гарнизон – сеньор-сержант и принц Ольгер.
– Помнишь, Торвен? Есть легенда, что Ольгер встанет из гроба, когда Дании будет грозить смертельная беда...
– И где был этот лежебока, когда жгли Копенгаген?
Башня, темная молчаливая громада, позади. Гладкие «вобановские» стены. Крытая галерея-мост висит в воздухе, упираясь концами во внешнюю стену и камни Башни. Есть еще один ход – под землей. Узкий, неприветливый тоннель. Но его не разглядишь, для того и рыли.
Военный совет собрали на смотровой площадке донжона. Отсюда все видать: и замок, и Башню, и берег. Даже вечер не помеха. Только холодно – норд осмелел, набрался силы, нагнал туч, захватив небо в плен.
– Начнись штурм – замок падет быстро. Значит, главное сражение произойдет в тоннеле. Я очень надеялся на Банку...
– А я – на здравый смысл. До сих пор не верю. Филон – убийца? Филон – враг науки? Ты рассказывал, ему не нравилась твоя дружба с Месмером. Для Филона даже он – мистик и шарлатан.
Андерс Эрстед смотрел вдаль – в сумрак, подступающий со стороны пролива. Тьма шла на Эльсинор. Зануде подумалось, что в январе 1814-го, когда остатки Черного полка отступали по мокрому снегу Голштинии, было веселее. Их оставалось две-три сотни – живых, не желавших сдаваться. Плечо к плечу – черный кант, красные мундиры.
«О-хэй-и-йодле-йодле-хэй! Да нету головы!..»
Здесь – ночь, пустой замок, статуя принца, старик-сторож. Дюжина лаборантов – молодежь, студенты, никогда не стоявшие под ружьем. Инвалидная команда – безрукий, безногий и воскресший. Принцесса Пин-эр, метательница поэтов.
Воюй – не хочу.
И с кем? С философом? Противником насилия? Бред!
– «Когда придет тысячелетье за нынешним тысячелетием вослед, – Эрстед словно прочел его мысли, – построены будут по всей земле вавилонские башни. Люди займутся всеобщей торговлей, и цена человека будет не большей, чем фунт свинины. Научатся люди будить видимость жизни, создадут неведомых тварей, коих не было у Ноя в ковчеге. И раздавит мудрость немудрых, и погубит разум душу...»
– Кто это сказал?
– Иоганн Иерусалимский, средневековый пророк. Филон его очень ценит. Мне повезло в жизни, Торвен. У меня было два великих учителя – Франц Месмер и... Филон. Месмер умер. С Филоном мы стали врагами. Он решил, что наука вырвалась из узды. Прогресс летит стрелой, люди не успевают освоить его дары. Гибнут – разрушители станков в Англии, хлопкоткачи в Бенгалии; солдаты, убитые из пушек нового образца... Филон понимает: по доброй воле никто не откажется от прогресса. Но он знает иное – открытия делают единицы, гении. Их несложно вычислить, найти. Донос, яд, пуля в живот...
– Галуа?
– Мы опоздали, Торвен.
– ...Опоздали!
Выстрел услыхали издалека. Не хлопок, не щелчок плети. Громыхнуло в полную силу, словно там, за стеной пригородного леса, ударила малая пушка. Сырой воздух охотно подхватил звук, разнес по округе. Сразу не скажешь – откуда и где. Со всех сторон, из многих стволов.
В упор.
Волмонтович замер, став похож на борзую – узкий силуэт на фоне заката. Помедлил, резко взмахнул длинной рукой, указывая влево.
– Туда!..
Пин-эр подобралась, затянула пояс, сдвинула шапку на затылок. Глянула на Эрстеда. В узких глазах – просьба. Не иероглифы, простая и ясная скоропись. Пусти! – я ринусь по следу...
– Нет. Идем все вместе, – он скривился, гоня боль, подступившую к сердцу. – Вперед!
На берегу людей встретила сырость. От темной глади несло гнилью. Подошвы скользили на дрянной каше, в которую обратились прошлогодние листья. Кусты боярышника ощетинились колючими ветками. Пруд Гласьер, Жантийи – безрадостное место, сюда не ходят по доброй воле. Даже «романтик», начитавшись модного ныне Виктора Гюго, повернет назад – к свету, к жизни.
Хмуро, пусто, мертво.
– Вот!
Тело заметил все тот же Волмонтович. Трость безошибочно указала на недвижный куль, пристроившийся на склоне – между кустарником и кромкой ряски. Эварист Галуа лежал на боку. Левая рука прижата к животу, правая сцеплена в кулак. Лица не разглядеть – утонуло в тени. Черные кудри рассыпались по земле, шляпа упала рядом.
– Не трогайте!
Эрстед подбежал, наклонился, взялся за запястье, желая проверить пульс. В ответ раздался стон – тихий, едва различимый. Кулак раненого разжался, ладонь скользнула по мокрой траве.
– Шевалье. Огюст Шевалье...
Билась, ползла тонкая нитка пульса.
– В живот, – бросил мрачный Волмонтович. – Никаких шансов.
Не верилось. Больница недалеко. Рядом – поляна, где крестьяне грузят сено. Там есть телега... Успеем?
– Очень жаль, – князь отступил на шаг.
– Господа! – голос несчастного звучал еле слышно, но твердо. – Если вы из полиции... Никто не виноват, господа. Была дуэль. Дело чести. Никто не...
Хрип перешел в громкий стон.
– Вы назвали фамилию, – князь присел на корточки, неотрывно глядя на умирающего. – Огюст Шевалье. Кто такой? Какое отношение...
– Не надо! – Эрстед медленно встал. – Поздно. Бедняга не слышит.
Пальцы испачкались кровью. Он понял это, когда вытер пот со лба.
«Анхольт» дал прощальный гудок, пустил в небо редкую струйку дыма. Машину подлатали кое-как, но пироскаф рискнул отчалить. Колеса врезались в воду – сперва робко, затем тверже, веселей...
Удачи, храбрец!
С пироскафом уплыли четверо лаборантов – мальчишки, даже не первокурсники, вольнослушатели из гимназистов. Они догадывались, сердцем чуяли: «Останемся, останемся! Не хотим уезжать!» Пришлось наскоро сочинять сверхсекретное и сверхсрочное послание к Эрстеду-старшему – которому, само собой, требовалась немедленная помощь.
– Слава богу, – застегнув редингот, Андерс зябко поежился. – А ведь туман, господа!
– Так точно, гере кастелян! – с неуместной радостью отрапортовал сеньор-сержант. – Имеет место быть в натуральном виде. В тепло бы вам, подальше от простуды...
Стакан горячего грога – это хорошо, мысленно согласился Торвен. А туман – плохо. Он ждал грозы, с громом, с молнией. Не ради «романтики», чтоб ее! – из-за Банки. Они стояли возле калитки, под надежной охраной вечно молодого принца Ольгера и старины Ольсена. Близкий причал затянуло влажной пеленой. Исчезло небо. Неясным контуром проступали береговые валуны.
– Пошли!
Скрип калитки, скрежет массивного засова. Впереди – пустой двор. Хотели провести газовое освещение – не успели. Безлюдная галерея, острый силуэт донжона, пушчонки возле ворот. Твердыня, прости господи.
– Я – в Башню, Торвен. Поговорю с оставшимися. А ты...
– Дзинь-динь-динь!
Медный дребезг колокольчика был настойчив и долог.
– Динь-дзинь-дзинь!
Пистолет Зануда вынул-таки первым. К воротам, считай, бежали – что оказалось излишним. Бравый сеньор-сержант стоял на посту.
– Закрыто, закрыто! Утром приходите!..
Пистолетом Оге Ольсен не обзавелся. Но по случаю позднего времени сменил алебарду на аркебузу – испанскую, тоже из экспозиции.
Фитиль грозно дымился.
– Я к гере Эрстеду! К гере Андерсу Эрстеду! Позовите его! – или гере Торвена...
Зануда вначале не поверил своим ушам. Затем очень захотел кое-кого убить; возможно, с долгим мучительством. Сдержав законный порыв, он подошел к калитке и открыл «глазок».
Вздохнул горестно:
– «Опять стучится кто-то. Вот досада! Войдите. Кто там?»
За калиткой долго молчали.
– «Это я. Заклятье повторить три раза надо...» – откликнулся неуверенный голосок. – Дядя Торбен, я не Мефистофель. Я...
Зануда махнул сеньор-сержанту: впускай идиота!
– Резервная колонна, – заметил Эрстед и добавил: – Убью паршивца!
Гере Торвен отметил полное совпадений их желаний.
Петли заскрипели. Отворилась калитка, за которой смутно обозначился сам Воплощенный Романтизм – в черном плаще, в широкополой шляпе. Длинный, худой, с чудовищной шпагой на боку.
Ach, du lieber Andersen,
Andersen, Andersen!..
Ханс Христиан Андерсен восшествовал на порог Эльсинора.
3Звание Музея обязывает; Королевского – тем более.
Славное имя надо оправдать. Заново возведенные стены и свежая черепица – полдела. «Англичанцы», денежные гости, привередливы. Вынь да положь изюминку, которой в иных древнехранилищах – днем с газовым фонарем не сыщешь. Мраморный Ольгер у ворот? – это так, на один зубок. Главное – за воротами.
Но что делать, если все реликвии давным-давно расхватали?
Самое ценное Амалиенборгу досталось. Остатки разделили музеи поменьше – Христианборг, Копенгагенский городской, Арсенал. Новобранцу-Эльсинору от щедрот выделили кучу хлама, годного лишь для воскресных школьных экскурсий. Прялка, борона-суковатка; ржавый миланский доспех – местной сборки, без правого башмака и шлема. Этим ли гостей удивлять?
Гамлет, простите, где?
Торвен, член музейной комиссии, предложил купить в Хельсингере, в ближайшей сувенирной лавке, весь «шекспировский» набор. Чучело Принца Датского, череп Йорика со светящимися глазами, парик Клавдия, кубок Гертруды, отравленную шпагу Лаэрта (яд так и капает!), корсет Офелии, художественно измазанный тиной, и «дымку от Призрака» – в прозрачной колбе с гербом.
В случае оптового заказа обещалась скидка.
Доктор Каспар Вегенер, директор Эльсинора, бросил грустный взгляд на сосуд с «дымкой», принесенный в качестве образца, и твердо пообещал: завтра повешусь на воротах. Но перед этим вгоню гере Зануду в колбу ногами вверх. Посетителей Каспар решил искусить коллекцией орудий труда допотопного человека – грудой скверно обработанных кремневых скребков, о каждом из которых мог говорить часами.
Стало ясно – музей пора спасать. «Англичанцу» не выжить после беседы о первобытном кремне. А зачем Дании лишние хлопоты?
«На помощь! – бросили клич братья Эрстеды. – Кто любит нас, скиньтесь по раритетику!» Клич не пропал втуне. Добрые друзья ненавязчиво подсобили, и музей заблистал. Амалиенборгу – не соперник, да на пятки наступает. Вот, скажем...
– Бом! Бом-м! Бом-м-м!..
Великий Зануда с проворством отскочил от голосистого колокола. Оглянулся: не увидал бы кто! Серьезный, солидный человек – и трезвон учинил.
– Бом-м-м!..
Густой бас меди наполнил галерею. Ушел вдаль, за стену тумана, к темным небесам. Опираясь на трость, Торвен начал спускаться во двор. Он мог поручить работенку звонаря молодежи – или попросить старину Ольсена.
Но решил лично дернуть за веревку.
Ступени послушно ложились под ноги. Идти было легко. Пользуясь темнотой и одиночеством, он позволил себе улыбнуться. Кто, как не я, чудо-колокол сторговал? – и где, во вражеском Стокгольме!
За два века до основания Эльсинора-музея прямо на рейде Стокгольма затонул флагман-фрегат «Ваза» – с экипажем, грузом и пушками. Отчего да почему, никто не понял. Налетел ветерок – и буль-буль, к Нептуну на постой. В Швеции – траур, датчане же с трудом прятали ухмылки.
Крибле-крабле-бумс! Лиха беда – начало, соседушки!
Пушки и кое-какое имущество с погибшего судна удалось поднять. Надзорная комиссия бдила, чтобы добро не ушло на сторону. Но за всем не уследишь. Корабельный колокол с надписью «Ваза» уплыл извилистым курсом по частным коллекциям, пока не встретился гере Торвену. Реликвию поместили на верхней галерее, слева от ворот.
Дернешь за веревочку – далеко слыхать.
И посетителей есть чем порадовать, особенно шведов. Помните, друзья, был у вас флагман-фрегат? В колокол ударить не хотите? Его Величество Фредерик VI в каждое свое посещение звонил дважды – при приезде и при отбытии.
Бом-м-м!
Завидуйте!
– Благодарю, гере Торвен! – Эрстед повернулся к неровному строю. – Запомнили? Все запомнили?
Дружный смех был ему ответом. Восемь парней, студентов Копенгагенского университета, хохотали от души. Безбороды, безусы, лишь у самого старшего, адъюнкта с кафедры физики, на подбородке висит русый клок волос.
Дон Кихот! – жаль, ростом не вышел.
Лаборатории в Башне пустовали. Работы планировалось начать осенью. Пока же маленькая группа добровольцев доводила до ума оборудование. Охрану тоже обещали с сентября. Комендант Кронборга грозился прислать целую роту с приданной батареей.
Дожить бы до сентября...
– Удар колокола – сигнал. Первое – взрываете галерею. Второе – действуете по боевому расписанию. Вопросы?
Улыбки исчезли. Без всякой команды строй подровнялся. Потомки викингов косились друг на друга, переминались с ноги на ногу.
– Есть вопрос! – крикнул рыжий ловец угрей. – Гере Эрстед, дайте нам оружие!
– Мы не подведем!
– Для дежурства в Башне хватит троих!
– Остальные могут драться!
– Драться! Хотим драться-а-а!
– Лейтенант! – простонал Эрстед. – Прошу вас!..
Зануда нахмурился. Шагнул вперед, откашлялся, глянул исподлобья. Боже, спаси нас от юных героев! Памятный снег зимы 1814-го. Очередной проигранный бой. Такие же мальчишки: красные мундиры, черный кант. «Умрем за короля! Не отступим!..» И хриплый, страшный, звериный рев Андерса Вали-Напролом:
«Идиоты! Умирать должен враг, а не вы! Поняли?!»
– Майне герен! Рискну напомнить, что в нашем... э-э-э... гарнизоне объявлена тревога. Мы в некотором роде на военном положении, – отставной лейтенант сделался мил и приятен. – А посему тех, кто не выполняет приказы... Р-расстр-реляю! Ко всем дьяволам! На месте без исповеди! Смир-рно!
Строй окаменел.
– Церемониальным шагом! К месту постоянной дислокации! Бодро, весело, рьяно! И этого красавца... взять с собой! Шагом марш!
Трость не без удовольствия ткнула в центр черной тени, где прятался Воплощенный Романтизм. Шпагу у милого Андерсена уже забрали. Оружие оказалось бутафорским – из реквизитной Драматического театра.
– Нет! – пискнула тень. – Я могу! я хочу! Я требую, наконец!..
Торвен и головы не повернул.
– Связать и запереть в сушильный шкаф. На два замка. Нет, на три. Командуйте!..
Последнее относилось к Дон Кихоту. Адъюнкт вздохнул, дернул себя за чахлую бороденку, посмотрел на викингов:
– Господа, церемониальный не забыли? Левую ступню параллельно земле на четверть метра...
– Гере кастелян! – донеслось с галереи. Сеньор-сержант Оге Ольсон бдил. – Осмелюсь, однако, доложить. Пока вы там парады разводите, у нас война началась.
Сцена шестая
Мертвый колокол
1– Одна, вторая...
Серая тень метнулась к подножию статуи, задержалась на миг.
Сгинула.
– Третья...
Старина Ольсен загнул мосластый палец. В ответ издалека донесся раскат грома. То ли отозвалась пушка Кронборга, то ли подступала опоздавшая гроза.
– Четвертая!
Вот она, серая – у запертых ворот. Покрутилась, ткнулась носом в калитку; пропала. Зануда не стал загибать пальцы. Может, четвертая. А может, первая по новому кругу пошла. Сеньор-сержант поторопился с объявлением войны. На данный момент перед замком кружила стая бродячих шавок.
– Это не собаки! – Эрстед проводил глазами вертлявую гостью. Меж бровями полковника залегла крутая, угрюмая складка. – И не волки. Волков в Дании перебили сто лет назад.
Торвен пожал плечами:
– Допустим, кто-то открыл клетки в королевском зверинце...
– И все волчары кинулись в Эльсинор? Гамлета на трон сажать?
Оге Ольсен не без сожаления погасил фитиль. Испанка-аркебуза смотрела в сторону «шавок». Молчала. Берегла аргументы – свинцовые, увесистые.
Стая обложила замок с полчаса назад. Ни рычания, ни лая, ни визга. Подбегут, оглядятся, понюхают – и прочь. Торвен начал подумывать о том, что загадочный враг просто отвлекает внимание. По здравом размышлении он отбросил эту идею. Замок – квадрат на холме. Три его стороны стоят над обрывом – цирковой акробат не залезет, сорвется. Для пущей верности (и согласно боевому расписанию) на донжон отправлен наблюдатель. Предупредит, если что.
Раз – собака, два – собака...
– Ух ты!
Не собака! Луна вырвалась из-за туч, рассекла лучом-мечом подлый туман – и тень обрела фактуру. Морда узкая, уши острые, как у эльфа. Гребень вдоль спины, широченная грудь, хвост-веревка с львиной кисточкой. По бокам – темные пятна; по хребту – черная полоса...
Лунный меч спрятался в ножны. Тень крутнулась возле мраморного Ольгера, отбежала к прибрежным валунам, исчезла в тумане. Эрстед присвистнул, сеньор-сержант помянул дьяволову бабушку. Зануда помечтал об окулярах с толстыми стеклами.
Пора, пора...
– Читал о таких, – заявил Андерс. – По-моему, они водятся в Южной Африке. Гиена, или что-то вроде...
Тишину разорвал вой – тоскливый, долгий. Он оборвался на самой высокой ноте; начался вновь, еще громче. Твари выли, оглашая даль Эресунна дикой жалобой на несовершенство мира.
– Прикажете пальнуть, гере кастелян? – сеньор-сержант достал огниво. – Как есть, надоели заброды!
Эрстед стоял у края стены, глядел вниз, в кисельную мглу.
– Не надо. Стрелять по животным за то, что бегают возле замка? Это редкий вид, за него в Королевском обществе нам в ножки поклонятся. Торвен, в замке есть сеть?
– Внимание!
Белесый занавес лопнул, пропуская очередного любителя музеев. Две руки, две ноги – человек. Ноги узоры пишут, а руки помогают. Курс бейдевинд, меняя галсы, жутким зигзагом – от берега к замку. Недаром одет, как моряк. Бушлат – шведский bussa rong на теплой подкладке; рыбацкая шляпа-дождевик, бахилы с высокими голенищами.
Первый, за ним – второй; третий...
И опять – ни соленого словца, ни шума, ни вздоха. Лиц не разглядеть – укрылись под широкими полями шляп. Добрели морячки до Эльсинора, постояли, свесив ручищи-плети; без звука повернули в обратный путь.
«Пьяницы?» – чуть не вырвалось у Зануды.
Шатаясь, троица ковыляла к пристани. Теперь они двигались чуть быстрее, словно их ждал не холодный, мокрый причал, а таверна дядюшки Свена – фасолевый суп со шпиком, окорок да стаканчик джина. Но далеко не ушли – дружные тени метнулись наперерез. Миг – и компания молчунов прежним зигзагом направилась к замку.
Овчарки подгоняли стадо: слева, справа, сзади.
– Эй! – не выдержал Эрстед, высовываясь из-за стенного зубца.
Щелк! – бодро ответила пуля, срикошетив о кирпич.
Полковник отскочил, прижимая руку к щеке. Стрелок-невидимка промахнулся, но острая крошка, отлетев от камня, догнала жертву. Стреляли из пистолета – длинноствольного, похоже, дуэльного. Французский «Гастинн-Ренетт»?
Зубастый приятель! Да-да, ты, с зонтиком!
Где прячешься?
– Ах ты, образина шведская! – возопил Ольсен. – Пулять, значит?!
Ба-ба-бах! – разделила его возмущение аркебуза.
Идущий впереди моряк рухнул навзничь – пуля угодила в грудь.
– А вот так! – наставительно резюмировал сеньор-сержант.
Торвен стрелять не спешил, храня заряд на крайний случай. Он не сомневался – крайних случаев этой ночью будет с избытком. Слишком просто все складывалось. Радовала лишь наступившая ясность: стреляют – значит, бой.
И южноафриканских гиен ловить не надо.
Сеньор-сержант с ворчанием перезаряжал аркебузу. Эрстед держал оружие наготове, не сводя глаз с приближающегося врага. Зануда же смотрел не на идущих – на лежащего. На бушлате – темное пятно, широко разбросаны ноги в бахилах; руки застыли, закоченели... Нет, шевелятся. Руки – левая, правая. Ага, вот и ноги ожили.
Застреленный встал и пошел – галсами, против ветра.
– Ах, злыдень! – сторож плюнул в сердцах, отставил в сторону аркебузу, застучал подметками по ступеням. – Ужо я тебя, паскудника...
Бах! – подбодрил старика пистолет Эрстеда.
Полковник тоже сделал свои выводы. Пуля угодила не в человека – в тень-пастушку. Раздался отчаянный визг. Тварь отскочила в сторону, завертелась на месте, ловя собственный хвост. Вскоре она снова двинулась к воротам, но уже по широкой дуге.
– Ишь, каверзы строят, шведы проклятые!..
Сеньор-сержант вернулся – и не один. С ним была подружка – огромная, выше Ольсена, с примкнутым штыком-багинетом. Торвен прищурился, всматриваясь. Знаем мы вас, фрекен. Русская фузея из пятого зала. Не драгунская, не пехотная – «великанская», 1716 года. Вильгельм Прусский заказал у царя Питера отряд гвардейцев – чтоб не ниже семи футов росту. Перешерстили Россию сверху донизу, нашли полусотню гигантов – их и вооружили «великаншами», изготовленными на оружейных заводах Тулы.
Слабонервных посетителей фузея вводила в ступор: «О-о! Эти русские медведи!..»
Бу-у-ух!
Отдача чуть не сбила славного ветерана с ног. Хорошо еще, что Ольсен удачно примостил фузею на стене. И вновь – попадание, на этот раз в живот бродячему матросику. Упал, бедолага. Замер, напомнив застреленного на дуэли Галуа. Содрогнулся. Встал с развороченным брюхом.
Пошел...
– Ты, старый крот? Как скор ты под землей! – не удержавшись, процитировал Зануда. Ночной кошмар настроил его на философский лад. – Полковник, что там дальше?
– О день и ночь! – мрачней тучи, подхватил Эрстед. – Вот это чудеса!
– Мятежный дух! А дальше, господа, себя с любовью вам препоручаю...
«Стадо» сгрудилось у ворот. Тени торопили, подталкивали мордами. Неуязвимые морячки топтались на месте, затем, не сговариваясь, ударили кулаками в створки. Потревоженное, загудело железо.
– Закрыто, приходите завтра, – Эрстед перезарядил пистолет. – Филон, старый крот, проклял науку и возлюбил некромантию. Забыл, что это – тоже наука, связь материи с энергией. С его знаниями проще простого науськать на врага стаю гиен и охмурить шайку пьянчуг...
– Это не пьянчуги! – возмутился сеньор-сержант. – Гере кастелян! Это шведы! Потопельники из-под паруса. Не лежится супостатам! Мало им Норвегии, Зеландию подавай! Ничего, и на вас карачун найдется!
Умчался Ольсен – лишь отстучали дробь подковки на каблуках. В ответ, в спину сержанта, в уши защитников – настойчивый стук. Шведы-потопельники не унимались. Лупили в ворота ядреными кулачищами. Им дальним эхом вторил гром.
Гроза шла на осажденный Эльсинор.
– Шведы, – без всякого выражения повторил Зануда. – Гиены. Нептун. Андерсен со шпагой. О-хэй-и-йодле-йодле-хэй!..
– Солдат за милку пьет! – откликнулся Эрстед.
Гул стих, морячки застыли, тени опять начали круженье. Бегали, возвращались, тыкались носами в бушлаты. Рискнула выйти луна, осветила пятна на шкурах, гребни на спинах, кисточки хвостов. Млечный огонь упал на шляпы, забрался ниже, под козырьки, осветил лица... личины...
Бравый сеньор-сержант не ошибся.
– Из-под паруса, – Андерс Эрстед перекрестился.
Торвен моргнул: на его памяти полковник творил крестное знамение впервые. Самому же Зануде очень захотелось сплюнуть. Сдержался не без труда. Все-таки люди. Были. А он их еще колоколом дразнил – с флагмана-«Вазы»...
Бом-м-м!
Мысль показалось дикой, но в духе происходящего. Мертвый колокол с мертвеца-корабля... Кому еще вставать под него, как не этим? Дама Логика, сочувствуя, вздохнула. А ведь Филон мог знать про колокол. Тайна Полишинеля, во всех путеводителях прописана.
– Пся крев! Никак без нас начали?
