Текст книги "Воин Скорпиона (сборник)"

Автор книги: Генри Кеннет Балмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Глава 8
Я БЕРУ ОБИ У КЛАННЕРОВ ФЕЛЫНРАУНГА

Я, Дрей Прескот с Земли, сидел среди кланнеров, несчастный, сгорбленный, в шатре убитого мной человека и ощущал только бессильный гнев, муку и ад подавленности и печали.

Делия погибла.

Мне сообщили об этом вожди клана. Дозорные видели фрислов, подвергшихся нападению, как они выразились, «странных зверей верхом на странных зверях». Сомнений не оставалось. Но сомнения должны были оставаться. Как Делия могла погибнуть? Это немыслимо, невозможно. Это ошибка. Я сам расспросил дозорных, раздражаясь от паппату и время от времени бросаемых вызовов на поединок. Правда, все стойбище знало, что Хэп Лодер, джиктар тысячи воинов, принес оби Дрею Прескоту, и меня мало кто вызывал на бой. Я узнал про обычаи кланнеров и про то, как получалось, что десять тысяч бойцов могли жить вместе, не вызывая постоянно друг друга на бой. При первой встрече оби могли дать или взять. Впоследствии дело решали мудрецы и вожди клана, обычай и необходимость, и выборы, когда вождь умирал или погибал в бою. Меня все это раздражало. Я искал по стойбищу людей и задавал вопросы – достаточно легко, после того как убил троих и взял оби у остальных – у двадцати шести человек. Рассказы дозорных сводились к одному и тому же. Странные звери, ездящие на странных зверях, напали на фрислов и перебили весь отряд.

Поэтому я, Дрей Прескот с Земли, сидел в своем шатре из шкур, окруженный трофеями, добытыми в результате моих поисков, и с болью размышлял об утраченном.

Но я не переставал сомневаться. Наверняка во всем мире не найдется настолько глупого человека, способного убить такую замечательную красавицу, как Делия из Дельфонда. Правда, нападавшие были вроде бы зверьми. Я содрогнулся. Неужели они не разглядели в Делии красавицу? А впрочем… Мне в голову пришла ужасная мысль… Если это произойдет, лучше уж Делии погибнуть.

Я надеюсь, что вы, слушающие пленки на магнитофоне, простите меня, если я не стану задерживаться на описании жизни среди кланнеров Фельшраунга. Я провел с ними пять лет. Не состарился. Путем вызова на бой, выборов и поединков я поднялся в иерархии, хотя и не стремился к этому. Изумительно и отрезвляюще действует осознание мощи десяти тысяч бойцов, принесших оби одному человеку. К концу этих пяти лет кланнеры Фельшраунга все до одного принесли мне оби – либо в результате победы в схватке, либо косвенными методами признания, со всеми требуемыми оби церемониями.

Все это, конечно, мало для меня значило.

Положение было навязано мне главным образом обстоятельствами и стремлением спасти собственную шкуру. Я знал, почему хочу жить. Не говоря уж о моем отвращении к самоубийству, как я оправдаюсь перед самим собой в Туманных равнинах, если Делия из Дельфонда все еще жива и нуждается во мне?

В иные дни, когда мы ехали на зорках под порывами ветра по широким равнинам, я начинал думать, что Делия и впрямь мертва. Но потом, когда хлестали дожди и по равнинам ползли вьючные животные и бесконечные колонны повозок, тонувших по оси в грязи, я снова надеялся, что она жива. Я часто ловил себя на вере в то, что Делию каким-то чудесным образом перенесли обратно в Афразою, город савантов. Меня изгнали из этого рая за оказание ей помощи. Может быть, теперь саванты пересмотрели свой вердикт? Мог ли я опять ждать встречи с Качельным городом? А то, что под моим началом находилось десять тысяч самых свирепых бойцов, каких я когда-либо возглавлял, было случайностью.

Главным оружием кланнерам служил составной изогнутый лук. Я тоже освоил искусство попадания пятью стрелами в пять глаз чункры. Чункра домашняя скотина, большегрудая, рогатая, свирепая; ее мясо превосходно в жареном виде. Я нуждался в подобных навыках владения луком, ибо не раз во время выборов соперники, с которыми я дрался, желали взять у меня оби с помощью лука. Я находил первобытное удовольствие в том, чтобы мчаться верхом на зорке или ваве навстречу противнику, одетому, как и я, в кожаный охотничий костюм, с луком против лука, ускользая от его стрел и отправляя свои глубоко ему в грудь.

Кланнеры применяли древнюю и отлично продуманную систему военных действий. Они использовали стада чункр, которые неслись, сотрясая землю, для прорыва вражеских частоколов и поставленных в круг фургонов, хоть и считали это напрасной потерей мяса. Они оборонялись, когда возникала надобность, из-за плотно сомкнутого круга повозок. Но самую горячую радость им доставляли верховые животные – вавы и зорки. В качестве кланнера я делил с ними два совершенно непохожих развлечения: атаковать бок о бок массированной лавой вавов и описывать изумительные пируэты на проворных зорках, пока молниеносно посылаемые стрелы косили вражеские ряды.

Для первого удара вавов, когда земля содрогалась от грохота копыт, кланнеры применяли длинную, тяжелую, берущуюся наперевес пику, окованную сталью. Потом хватались за секиры, с которыми становились неудержимыми. Палаш применяли часто, но, как правило, только после того, как секира разлеталась или срывалась с темляка. С опытом орудования абордажным топором на родной Земле, я был в состоянии постоять за себя. Но у секиры относительно короткая режущая кромка, палаш же наносит раны почти всей длиной. Даже с зорков и вавов, сидя в высоких седлах, враги не могли одолеть меня секирами. Я обнаружил, что в свалке кавалерийского боя, когда могучие вавы сражались голова к голове и размахнуться становилось почти что негде, топор мог причинить куда больше ущерба, уверенно пробивая насквозь сталь, бронзу и кость. Он становился полезным оружием. Но когда давка усиливалась и поднималась пыль, душа, слепя и разъедая залитые потом глаза, набиваясь даже за наши платки, – вступал в дело короткий меч, и его колющие удары позволяли в два счета разделаться с противником, недоступным для секиры.

Некоторые кланы Великих равнин довольно благосклонно относились и к сбалансированному метательному ножу. Терчик, как кланнеры называли его подозреваю, не столько за форму, сколько за издаваемый звук, – разил быстро и метко. Однако считался женским оружием. Горячие зеленоглазые загорелые девушки кланов умели метать терчики с безупречной меткостью. Во время брачной церемонии жених становился пред невестой у набитых травой мешков, и та всаживала в них полный колчан терчиков. Потом, когда запас средств самозащиты иссякал, жених, смеясь, заключал невесту в объятья и, бережно усадив на вава, отправлялся с ней в свадебное путешествие.

Вавы – это крупные восьминогие звери, рогатые, хохлатые, с диковатым норовом. Лохматая шерсть отливает красно-коричневым цветом в лучах солнц Антареса. О выносливости вавов ходили легенды. День за днем, во время долгой непрерывной погони, их сердца исправно качают кровь, пока животное не рухнет замертво, все еще порываясь мчаться дальше. Они несли в бой главные боевые силы кланнеров, нанося удар массой и силой. Зорки отличались большей легкостью и быстротой бега, но не обладали внушающей трепет выносливостью вавов.

Через пять лет возникла необходимость покорить клан Лонгуэльм. Опять же это принесло минимальную радость. Хэп Лодер, ставший моей правой рукой, заметил, что я мог бы, если пожелаю, сплотить всех кланнеров Великих равнин в единую могучую боевую силу.

– Зачем, Хэп? – спросил я.

– Подумай о славе! – Лицо Лодера отразило увиденные радужные перспективы. – Перед такой мощью ничто не устоит. И ты можешь добиться этого, Дрей.

– А если добьюсь, с кем мы будем драться?

Лицо у него вытянулось.

– Об этом я не подумал.

– Наверно, – сказал я ему. – Именно потому, что тогда не с кем будет драться, это, возможно, и предстоит сделать.

Он действительно не понял меня.

За пять лет у меня набралось немалое по любым меркам богатство. Мне принадлежали тысячи зорков и вавов и десятки тысяч чункр. Я распоряжался правами жизни и смерти двадцати тысяч бойцов и в три раза большего количества женщин и детей. На моих повозках имелись сундуки с драгоценностями, редкими пандахемскими шелками, пряностями из Аскинарда, резной костью из джунглей Чема. Стоило щелкнуть пальцами – и ко мне примчалась бы дюжина самых прекрасных девушек, каких только можно сыскать, чтобы танцевать передо мной. Вино, еда, музыка, литература, добрая беседа и знания мудрецов – все было бы моим, только пожелай.

Но все это время я лишь существовал, ибо меня интересовала только Делия с Синих гор, а после нее – Афразоя, где вся роскошь, все изыски культуры были бы неизмеримо слаще на вкус.

Жизнь, однако, требовалось прожить.

Если я создал впечатление, что оби является всего лишь делом вызова и относительно бездумного размахивания оружием, то я оказался несправедлив к кланнерам. Все обстоит куда сложнее. От мудрецов, например, никто не ждал, что они со своей старческой прозорливостью будут постоянно вскакивать, махать мечом и стрелять из лука. Система выборов поддерживала равновесие, в конечном счете, это было выгодно клану. Вождь всегда являлся прекрасным бойцом, что весьма полезно, учитывая условия жизни на Великих равнинах Сегестеса.

Я знал, что могу рассчитывать на абсолютную и фанатичную верность всех до единого бойцов кланов Фельшраунг и Лонгуэльм. Я сделал своей задачей выпалывание личностей вроде покойного Ларта. Первый лейтенант королевского флота быстро научится управлять любыми людьми. Я испытывал извращенную гордость, что мои ребята служили мне, не нуждаясь в плетке, и мнил также, что они испытывают ко мне некоторую приязнь. Я не был бы человеком, если бы меня это не радовало.

Но это недостаточная замена тому, что я потерял.

Надо сказать, рабов кланнеры не держали. Так что не было никакой необходимости заниматься их освобождением – со всевозможными последующими слезами, смятением и трагедиями. Вторжение рабства на Великие равнины препятствовало бы преданности и приязни между человеком и человеком, между мужчиной и женщиной. Мы носились, как степной ветер, и, подобно ветру, появлялись тут и там, исчезая прежде, чем успевали заметить неуклюжие смертные. На Великих равнинах под семью лунами Крегена мистицизм приходит легко.

Большинство поединков оби проводилось верхом. То, что первые поединки я провел на ногах, обеспечило мне несомненное преимущество. Кланнер живет в седле. Когда юноша и девушка соединяются после брачной церемонии, которая проходит с одобрения старейшин, они едут дальше на своих скакунах, и это естественное продолжение известной им жизни. Я это понимал. Среди многих языков Крегена – а я достаточно скоро научился говорить не только по-крегенски, но и на наречии кланнеров – существует много различных названий для красного и зеленого солнц, и для каждой из семи лун и каждой из фаз. Если возникнет необходимость, я буду употреблять наиболее подходящие названия, поскольку названия и имена на Крегене очень важны важнее, чем на Земле. Благодаря названию и имени первобытный человек чувствует, что обладает внутренней природой названной вещи. Названия даются не просто так, и коль скоро они даны, значит, объекты пользуются уважением. Да, имена и названия очень важны, об этом не следует забывать.

Я не буду пока рассказывать о кланнерах Сегестеса и перейду к событиям одного дня ранней весны – крегенские времена года сменяются так же, как и наши, поэтому там есть время сева, время сбора урожая и время пиров. Но два солнца вызывают неизбежные элементарные отличия, постоянно, год за годом меняющиеся. В тот день я ехал во главе охотничьей партии. Воины скакали весело и беззаботно, ибо жизнь была хороша. Они говорили, что никогда не знали столь великого вождя, столь неистового зоркандера, чем Дрей Прескот.

Мы углубились далеко на юг, оставив много миль между собой и блистающим морем, для которого у кланнеров нет названия, ибо они – дети Великой равнины. Нам удалось присоединить к своим пастбищным угодьям новые участки, благодаря слиянию с кланом Лонгуэльм. Это и являлось одной из причин для дальнейшего продвижения моей дипломатии мечей.

Мы вступили в края, неизвестные кланнерам Лонгуэльма, и наш отряд отправился на разведку.

Теперь, оглядываясь назад, я виню себя в плохой организации разведки и плохом руководстве. Но если бы наш передовой дозорный не прозевал того, что следовало увидеть, прежде чем его убили, то всего того, что последовало, не произошло бы и вы не слушали бы сейчас эту кассету.

Местность была прекрасна из-за расцветающей весенней зелени. Мы скакали меж двух округлых холмов, поросших лесом, радуясь деревьям, видя в них признак близости воды и пахотных земель. Воздух был душистым и свежим. Два солнца сияли, изумрудно-алый огонь отбрасывал ставшие такими привычными для меня двойные тени.

Мы ехали верхом на горячих зорках, а сзади следовала цепочка вавов. Несколько вьючных животных, по большей части калсаниев – крегенских ослов, везли наши принадлежности для лагеря. Да, жизнь была хороша, свободна и полна вкуса для следовавших со мной людей. Но во мне все еще отзывался постоянной тупой болью образ Делии с Синих гор. И все же я начинал наконец допускать, что мне придется жить без нее.

Туча стрел и копий неожиданно накрыла нас, свалив четверых людей. Подо мной убило зорка, я оказался сброшен в пыль. Мгновенно вскочив на ноги, я выхватил меч, но над моей головой уже сомкнулась сеть. Я увидел швыряющих сети тварей странного вида и попытался разрубить и рассечь путы – а потом мне врезали дубиной по голове, и я рухнул, потеряв сознание.

Как же я был удивлен, когда, придя в сознание, обнаружил, что на мне нет ничего, кроме набедренной повязки, руки скручены веревкой, а сам я привязан за шею к немногим оставшимся в живых моим людям.

Нас толчками подняли на ноги и приказали идти.

Взявшие нас в плен звери пахли не самым приятным образом. Не выше четырех футов ростом, покрытые густыми волосами темно-коричневого цвета, темнеющими на кончиках, они обладали шестью конечностями. Нижняя пара была обута в грубые сандалии, в верхней они держали копья, которыми тыкали нас, мечи и щиты, а средняя выполняла прочие функции, в которых возникала необходимость. Они одевались в туники с разрезами, сделанные из какого-то блестящего материала изумрудного цвета – цвета зеленого солнца Антареса. Лимонообразные головы, с массивными челюстями и выступающими резцами, увенчивали нелепые плоские шапочки из изумрудного бархата. Копья они держали так, словно действительно умели ими орудовать.

– Ты цел, зоркандер! – спросил меня один из моих ребят. Ближайший зверь тут же гортанно зарычал, как пес, и ударил его по голове, но парень даже не вскрикнул. Он был кланнером.

– Мы должны держаться вместе, кланнеры! – крикнул я, и прежде, чем зверь успел ударить меня, повысил голос и проревел: – Мы прорвемся, друзья!

Острие копья прошлось вдоль моей головы, и некоторое время я спотыкался, ослепленный, ослабевший и оглушенный.

Лагерь, куда нас привели, блистал богато изукрашенными большими палатками и шатрами. Видимые повсюду признаки изобилия и роскоши указывали, что эти существа считали, что жизнь на Великих равнинах должна быть устроена как можно удобнее. Ряды привязанных зорков соответствовали рядам других животных, восьминогих зверей, напоминающих вавов, за исключением того, что эти были мельче, легче, без рогов и клыков, и явно не обладали свирепостью. Привели и наших скакунов, привязав вместе с другими. Однако взявшие нас в плен не привели ни единого вава. Будь я склонен к пустым жестам, я бы улыбнулся.

Из шатра вышел мужчина. Он встал, широко расставив ноги, подбоченясь, и стал рассматривать нас, скривив губы. У него была очень белая кожа, темные волосы, тело облегала кожаная одежда того же изумрудно-зеленого цвета, что и одеяния поймавших нас тварей.

Я решил, что сломать ему шею будет достойным событием, способным скрасить однообразие будней.

Он повернулся к входу в шатер. Этот шатер был самой грандиозной постройкой во всем лагере. Мы стояли голые и вымазанные в пыли.

– Взгляните, моя принцесса, – крикнул белолицый. – Оши добыли улов, который может позабавить вас.

Так, подумал я, значит, у них здесь есть принцессы, да?

Принцесса степенно вышла из шатра.

Да, она была прекрасна. После всех этих лет я должен признать, что она была прекрасна. В первую очередь бросались в глаза волосы цвета спелой пшеницы, освещаемой утренним солнцем на полях нашей родной Земли. Глаза сияли васильковой голубизной цветов. Эти штампы устарели и стерлись задолго до того, как добрались до Крегена, но я вспоминаю ее такой, какой впервые увидел в тот давний день, когда она стояла, глядя на нас, пленников, брошенных лицом в пыль.

Она подняла округлую белую руку, светившуюся от пульсации теплой розовой крови. Прекрасные губы, красные и мягкие, напоминали сладкий плод. Она была одета в изумрудно-зеленое платье, открывавшее шею, руки и нижнюю часть ног, а на шее висело ожерелье из сверкающих изумрудов, на которые, наверное, можно было купить целый город. Она смотрела на нас сверху вниз, сморщив нос, словно от неприятного запаха. Она была прекрасной и властной такой я запомнил ее.

Я поднял голову и посмотрел ей в лицо.

Белолицый подошел и пнул меня ногой.

– Отверни свой взгляд в грязь, раст, когда проходит принцесса Натема!

Я перекатился, насколько позволяли путы и ярмо, продолжая смотреть на принцессу, хотя пинок, которым этот тип наградил меня, был жестоким и сильным.

– Разве принцесса не желает видеть восхищения в глазах мужчины?

Белолицый впал в бешенство.

Он пинал и пинал меня. Я откатывался, но мешали путы. Послышался гневный крик принцессы:

– Зачем вытирать сапоги об этого раста, Гална? Проткни его копьем, и делу конец. Мне это надоело.

Ну, если мне предстоит умереть, эта обезьяна умрет вместе со мной.

Я дал Галне подножку и, навалившись на него, нажал на горло связанными запястьями. Его лицо побагровело, глаза вылезли из орбит. Я зло глянул на него.

– Ты пнул меня, пустобрех, и умрешь за это!

Он что-то пробулькал. Раздался рев. Подбежали, размахивая копьями, оши. Я рывком поднялся, сжимая Галну, привязанные ко мне ребята поднялись вместе со мной. Я пнул первого оша в живот, и тот с воплем отлетел прочь. Мимо просвистело копье. На боку Галны висела пижонская шпажонка, усыпанная драгоценными камнями. Я выронил Гална, словно гремучую змею, сумев вытащить эту маленькую колючку в самоцветах. Следующий ош получил удар шпаги в глотку. Она сломалась, зверь пронзительно завизжал, задергался и издох.

Я швырнул рукоять в следующего оша, раскроив ему голову.

Затем снова приподнял Галну. Мои руки напряглись, разрывая путы, и я швырнул его прямо в принцессу.

Она вскрикнула и исчезла в шатре.

Затем, как случалось не раз, когда дела принимали интересный оборот, на меня упало небо.

Никому из нас не забыть моей первой встречи с принцессой Натемой Кидонес из Знатного Дома Эстеркари города Зеникка.

Глава 9
ЧЕРНЫЙ МРАМОР ЗЕНИККИ

Мраморные карьеры Зеникки лежат на поверхности, открытые двум солнцам, чьи топазовые и опаловые огни горят на белом камне, расцвечивая его миллионами оттенков. Добывать белый мрамор было тяжелой каторгой. Но самых непокорных рабов отправляли извлекать из недр черный мрамор. И работа в Черных Шахтах была непрерывной пыткой.

Многие ли люди, восхищающиеся прекрасной скульптурой из черного мрамора, изящной вазой или великолепной архитектурой, понимают, сколько мук и отвращения было испытано при их создании? Черный мрамор черен из-за примеси битумного материала. Всякий раз, когда этот мрамор раскалывается, при каждом ударе, он испускает зловонный, мерзкий, отвратительный запах.

Мы работали совершенно голыми, обматывая набедренными повязками рты и носы, пытаясь хоть таким нехитрым способом ослабить смрад.

В чашах из черного мрамора горели, шипя, жировые фитили, немного раздвигая границы тьмы. В этой шахте работали двадцать из нас, и охранники закрывали над нами тяжелую бревенчатую дверь. Нас кормили только тогда, когда мы нарубали и подымали на поверхность требуемое количество мрамора. Если мы не укладывались в норму, мы оставались без еды. Семь дней полагалось нам трудиться в Черных Шахтах, страдая от тошноты, отчаянно пытаясь приспособиться к вони и усталости. На следующие семь дней нас переводили в открытые карьеры добывать белый мрамор, а потом еще семь дней мы занимались перетаскиванием и перевозкой мрамора по каналам города.

Мы часто лишались этого третьего периода и отбывали семь дней в черном низу и семь дней на белом верху. Я плохо помню это время. Город был большим, впечатляющим, прорезан каналами, реками и широкими проспектами, застроен прекрасными зданиями и аркадами. Зеленые и пурпурные растения вырастали из-за каждой стены. На улицах толпилось много странного вида полулюдей-полузверей. Все они, как я понял, занимали невысокое положение, немногим лучше рабов.

Мое негодование на рабство было столь велико, что, должен признаться, я не пытался рассуждать, отбивался, отвечал ударом на удар, вырывал у охранников кнуты и ломал об их головы, прежде чем ко мне вернулась толика мудрости.

Когда юный Локи, прекрасный кланнер, у которого я счел за честь принять оби, умер у меня на руках в зловонной атмосфере Черных Шахт, я понял, что в ответе за его смерть, понял, как эгоистичен был в ненависти.

Охранники поступали умно и хитро. Они разделили моих кланнеров на три группы, и все трудились в разных сменах, поэтому, находясь наверху в белых карьерах, когда побег был в принципе возможен, я не мог использовать эту возможность, ибо со мной не было большинства моих ребят. Треть из них в это время горбатилась в Черных Шахтах. Никто из нас не посмел бы оставить друзей.

Охранников вербовали из множества рас. Оши и другие зверо-люди, особенно часто – рапы, монстры, которые напоминали результат кощунственного скрещения серых людей со стервятниками. Они очень ловко орудовали кнутами, эти рапы – быстро, виртуозно и резко.

Из многочисленных безрассудно храбрых поступков, совершенных мной за долгую жизнь, тот, что я совершил в Черных Шахтах Зеникки, следует расценивать как один из самых глупых. В конце нашего семидневного срока пребывания в мерзости и вони, когда нас выпустили наверх для работы в белых карьерах, я затаился за вонючим камнем и дождался новой смены. Один из моих кланнеров в группе выходящих рабов схватил своего друга из новоприбывших и поторопил его занять мое место, чтобы численность осталась прежней.

Когда массивные бревенчатые двери закрылись, я поднялся из-за камня.

– Лахал, Ров Ковно, – поздоровался я.

Ров Ковно молча воззрился на меня. Он был джиктаром тысячи, могучим воином, с телом как бочка и светлыми волосами. Его нос был сломан в нескольких местах, а подбородок надменно выпячен. Он принадлежал к клану Лонгуэльм. Я подумал, что ошибся и рассчитал неправильно. Стоя в едва раздвигаемой светильниками темноте, с забивающей рот и ноздри вонью, исходящей от адского черного мрамора, я думал, что Ров Ковно винит меня в нашем положении. Я стоял молча и ждал.

Ров Ковно двинулся вперед. Он держал в руках молоток и зубило – орудия нынешнего ремесла. Но вот выронил их в пыль и осколки, покрывавшие пол. И протянул мне обе руки.

– Вавадир! – произнес он, и голос его пресекся. – Зоркандер!

Один из людей в его смене, не кланнер – просто еще один из несчастных, порабощенных городом Зениккой, посмотрел на меня и сплюнул.

– Он остался здесь после того, как его смена поднялась, – произнес он, не веря собственным глазам. – Этот человек – идиот! Или рехнулся! Наверняка рехнулся!

– Говори уважительно, крамф, или не говори вовсе, – прорычал Ров Ковно. Он приложил ладони к ушам, глазам, рту, затем сложил перед сердцем. Ему не требовалось ничего говорить, но я обрадовался. Это означало, что можно немедленно приступить к осуществлению моего плана и не беспокоиться.

Я стиснул ему руку.

– Я не могу сбежать, не взяв с собой всех своих кланнеров, – сказал я. – Есть план. Как только ты со своими людьми сбежишь, Арк Атвар чуть позже сбежит со своими. Моя смена пойдет последней.

– Арк Атвар знает об этом, Дрей Прескот?

– Пока нет.

– Тогда я останусь здесь, в Черных Шахтах, на следующую смену и сообщу ему.

Я рассмеялся – там, в Черных Шахтах, я, человек, не склонный к пустым жестам.

– Отнюдь нет, Ров Ковно. Это – задача твоего вавадира.

Он склонил голову. Не хуже моего он знал про ответственность, налагаемую званием вождя и взятием оби.

Мы понимали, что первой группе побег удастся относительно легко – им придется просто-напросто дать деру с баржи, перевозящей по каналам мраморные блоки с карьеров к стройплощадкам. Второй группе будет потруднее, но, несомненно, все получится и у них. Третий побег станет самым трудным, и его осуществит моя смена. Я знал, что мои люди не допустят иного исхода.

Мне пришлось дать согласие Рову Ковно приказать Арку Атвару бежать первым.

О фанатичной преданности кланнеров Великих равнин Сегестеса недаром ходят легенды.

На седьмой день беспрестанного откалывания и перетаскивания огромных черных камней Ров Ковно умолял позволить ему остаться в этом аду и передать инструкции Арку Атвару. Я мог бы, хотя это и глупо, гордиться, думая, что нисколько не упаду в его глазах, уступив мольбам. По правде говоря, мысль вылезти из этой зловонной ямы, снова увидеть солнечный свет и вдохнуть душистый воздух Крегена очень сильно меня волновала.

Я довольно резко ответил:

– Я взял у тебя оби и знаю, какие обязательства приобретает взявший оби по отношению к давшему. Больше не проси меня.

И он больше не просил.

Когда Ров Ковно утащил входящего кланнера в ряды своей смены и обеспечил прежнюю численность, я поперхнулся вонью шахт и чуть не рванул на волю. Но сдержал себя и сумел произнести почти нормально, когда поздоровался:

– Лахал, Арк Атвар.

Последующая сцена почти в точности повторила предыдущую.

Время терять не следовало. После недели в белых карьерах на поверхности для рабов начнется неделя перевозки блоков. Тогда сбежит Ров Ковно. Неделя прошла также медленно, это была третья неделя моего пребывания в Черных Шахтах. Никто прежде, как мне сказали, не пережил трех недель в этом тошнотворном аду. Жить и двигаться меня заставляла только мысль, что я взял оби у своих людей, значит, обязан обеспечить им жизнь и свободу. Признаться, образ Делии с Синих гор померк тогда, к стыду моему, превратившись в хрупкий и далекий сон.

Когда бревенчатые двери открыли и звери-охранники бичами погнали вниз новую партию рабов, я смотрел на новоприбывших с дрожью ожидания. По выражениям на лицах ребят я понял – они не ожидали, что я выживу, они не надеялись вновь увидеть меня. Началась моя четвертая неделя в Черных Шахтах. К последнему дню я очень ослаб. Отвратительная вонь клубилась вокруг головы, запускала мерзкие щупальца в живот, вызывая постоянную головную боль, делая невозможным переваривать пищу. Ребята работали как проклятые, рубя и грузя камень, чтобы моя бесполезность не помешала им получить несчастную порцию еды и питья. Другие трудившиеся с нами рабы, не кланнеры, ворчали. Но поневоле возникло грубое товарищество, мы сработались достаточно неплохо.

В последний день, когда огромные блоки закачались, подымаясь на люльках, поблескивая в огнях светильников, мы с нетерпением ждали, когда нас наконец сменят. Бревенчатые двери отворились, и стала спускаться новая смена рабов. Я увидел бритоголовых гонов, рыжих уроженцев Лоша и нескольких зверо-людей, тоже использовавшихся в качестве рабов. Ни одного из кланнеров среди рабов не было.

Ров Ковно и его ребята сбежали!

Когда мы поднялись в мраморные карьеры, где нас со всех сторон окружали блестящие скалы, нарезанные гигантскими ступенями, я увидел крошечные фигурки охранников и рабов, работавших на фасах – огромных, похожих на мастодонтов зверей, волокших нарезанные блоки. Возле причала стояли баржи, нагружаемые под мерное раскачивание подъемных стрел. Я подумал, что жизнь может опять начаться.

– Дипру Ловкопалый побери! – прохрипел, моргая и щурясь, низкорослый человечек с лицом как у хорька. – Как язвит мне глаза благословенный солнечный свет!

Звали его Нат. Это был жилистый горожанин с редкими, песочного цвета волосами и бакенбардами. Его костлявое тело покрывали шрамы, на плоской груди проступали ребра. Я давно взял его на заметку, как способного принести пользу. Я догадывался, что прежде он промышлял в городе воровством и, следовательно, мог оказать определенную услугу кланнерам.

В воздухе над карьером висела туча каменной и мраморной пыли, поднимаемой тысячами работающих людей. Она раздражала глаза и ноздри, поэтому мы все пользовались кусками набедренных повязок, закрывая лица, что делало нашу одежду короче, чем когда бы то ни было. Напротив хижин с провисшими крышами, окруженной мраморным забором, куда нас селили на время семидневного пребывания в белых карьерах, я увидел группу рабынь, обтесывающих мраморные блоки. Спины женщин блестели от пота, а к поту примешивалась патина из мраморной крошки и пыли. Как и мы, они были одеты только в набедренные повязки. Лодыжки сковывала тяжелая железная цепь, соединяющая всех. Что и говорить: здесь, в пределах мраморных карьеров Зеникки, рабство было лишено какого бы то ни было романтического ореола.

Охранников попадалось больше обычного.

Один из моих парней, юный Локу, хикдар сотни, приходившийся братом умершему бедняге Локи, приблизился ко мне с докладом. Свирепое лицо воина, блестевшее от пота и покрытое пылью, выглядело серым и осунувшимся, но жесткое выражение в глазах меня успокаивало.

– Женщины рассказали мне, Дрей Прескот, что произошло два побега. Парень сильно рисковал, заговорив с женщинами средь бела дня. – Один – с баржи с мрамором, другой – из карьеров, прошлой ночью.

– Хорошо, – одобрил я.

Нат, вор, откашлялся и сплюнул пыль.

– Для них хорошо, а для нас плохо. Теперь рапы наверняка будут бить вдвое сильнее.

Локу намеревался двинуть Нату по зубам за неуважение к вавадиру, но я удержал его. Нат был мне нужен.

– Выясни, чья очередь кормить вусков, – приказал я Локу. – И устрой так, чтобы выполнять эту неприятную задачу выпало кому-то из наших.

Вуски – животные, начисто лишенные ума, большие, толстые, похожие на свиней твари примерно шести футов в холке, шестиногие, с гладкой маслянистой кожей беловато-желтого цвета и атрофировавшимися клыками. Их использовали для вращения водяных насосов, перевозки грузов, подъема клетей, а также для производства вкусных и сочных бифштексов и ломтиков ветчины. Правда, мы, рабы, видели в них только рабочую скотину. Ели мы те же помои, что и вуски.

Мастодонтов, которые выполняли действительно тяжелую работу, кормили задешево особого рода травой, привозимой с острова Страй.