Текст книги "Русская печь"

Автор книги: Геннадий Федотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Приготовление мази от ревматизма. Конечно, лежанка русской печи прекрасно унимает многие боли. В том числе и ревматические. Но лечение ревматизма идет гораздо быстрее, если дополнительно использовать специальную мазь, приготовленную в русской печи. Во время ревматических приступов мазью натирали больные места и забирались на печку.

В небольшой глиняный горшочек клали слой сливочного масла примерно в палец толщиной, сверху насыпали слой высушенных березовых почек. Слои масла и почек чередовали до тех пор, пока не наполняли горшочек почти доверху. Затем его закрывали и зазор между ним и крышкой обмазывали вокруг густым ржаным тестом. Горшочек ставили в печь лишь только после того, как топка была закончена. В ней он должен был простоять ровно сутки (кстати, хорошая печь держит тепло около двух суток). Через сутки горшок раскрывали, выбирали из него березовые почки, выкладывали их в мешочек из марли или ряднины и отжимали оставшееся в них масло в горшок. Оставалось только добавить в содержимое горшка немного растертой в порошок камфары (на 100 г мази требовалось примерно 1 г камфары). Готовую мазь тщательно размешивали, закрывали плотно крышкой и ставили на хранение в прохладное место.

Снадобье от водянкиготовили в русской печи из корней петрушки и коровьего молока. Корни тщательно мыли, мелко нарезали и, положив в глиняную кринку, заливали коровьим молоком. Кринку ставили на ночь в русскую печь лишь только после того, как в ней спадал жар. За ночь молоко вытапливалось и густело, приобретая золотистый оттенок. Топленое молоко, которое вобрало в себя целебные вещества из корня петрушки, процеживали и переливали в стеклянную посуду. Приготовленным снадобьем поили больного в течение целого дня, давая ему по 1–2 столовых ложки через каждый час. Старые люди утверждают, что после такого лечения больной быстро шел на поправку.

Старинное средство от кашля.Его готовили в печи чаще всего специально для детей. У черной редьки ножом срезали верх, а в середине выбирали небольшое углубление, в которое доверху насыпали сахарный песок. Затем редьку закрывали срезанным верхом, прикрепляя двумя-тремя спичка ми. Редьку клали в небольшой горшочек, накрывали крышкой и отправляли в протопленную печь на два-три часа. Потом горшок с распаренной редькой вынимали из печи. С редьки снимали верх, перемешивали ложкой образовавшуюся внутри массу и давали больным по две чайных ложки три-четыре раза в день.

Средство от золотухи.В русской печи особенно хорошо получаются всевозможные отвары для лечебных ванн и обмываний. Постепенно распариваясь при определенной температуре, лекарственные растения максимально отдают свои целебные вещества. Например, в печи довольно часто готовили настой для обмывания детей, больных золотухой. В глиняный горлач клали примерно полфунта (200 г) молодых побегов и листьев черной смородины и заливали доверху мягкой горячей водой, взятой из речки, ручья, дождевой или снеговой. Горлач ставили в печь примерно на 2–3 часа, после чего его вынимали и, пока снадобье было теплым, обмывали им ребенка.

Профилактическое средство.В Великий четверок (четверг на Страстной неделе перед Пасхой) хозяйки не упускали случая приготовить в печи универсальное профилактическое снадобье из поваренной соли. Соль смешивали с квасной гущей в глиняной плошке и ставили в печь в стороне от огня. От высокой температуры соль превращалась в бурый комок. Пережженную соль толкли, высыпали в стеклянный пузырек или глиняный горшочек и плотно закрывали. Четверговую соль хранили в течение всего года, время от времени добавляя ее в пищу как себе, так и домашнему скоту в качестве профилактического средства от всех болезней.

Универсальное снадобье из высевок. Перед тем как затворить тесто для выпечки хлеба, стряпуха просеивала муку через частое сито. Однако знающие хозяйки оставшиеся после просеивания муки так называемые высевкине отдавали, как обычно, домашним животным, а собирали в отдельную посудину. Как только высевок накапливалось достаточно много, их замешивали на воде, чтобы получилось крутое тесто. Хорошо промятое тесто раскатывали тонкой колбаской и разрезали на маленькие комочки. Затем творили молитву и сильно сжимали каждый комочек щепотью, то есть тремя пальцами. При этом каждый комочек теста приобретал своеобразную форму, напоминающую трехгранную пирамидку с вдавленными гранями. Отформованные кусочки теста раскладывали на деревянной доске и сушили под потолком на перекрышепечи. Когда комочки из высевок высыхали и становились твердыми, их высыпали в холщовый мешок и вешали на чердаке и при этом обращались к Горешному (так называли в некоторых губерниях России домового) с такими словами: «Бери, Горешный, да оставь нам, грешным».

В повседневной практике комочки из высевок заменяли обычные дрожжи.

Если кому-либо из домочадцев случалось заболеть, комочки из высевок использовали как лечебное средство при самых различных заболеваниях. Разведенные в воде комочки из высевок принимали внутрь при простуде и заболеваниях печени. Густую кашицу прикладывали на опухоли и плохо заживающие раны.

Лечение печной золой. В народной медицине печная зола издревле применялась в качестве лечебного средства. Средневековый врач Амирдовлат Амаснаци в медицинском трактате «Ненужное для неучей» писал о древесной золе так: «Ее сила подобна силе тех веществ, из которых она обра зовалась. Лучшей является зола дуба…Она останавливает кровь. А если просеять через тюль и пить ежедневно по утрам по 2 драма с яблочным сиропом, то поможет при болях в желудке… Если сделать примочку с золой виноградной лозы,то поможет при головной боли. Если вымыть ею волосы, то сделает их красными. Зола тростника помогает при сыпи в глазу… Зола виноградной лозы помогает при язвах кишечника. А если в смеси с уксусом положить на селезенку, то тоже поможет… Зола очага останавливает кровь, а если приложить ее с оливковым маслом и черным дег тем к опухоли, то вскроет ее. Зола дуба убивает вшей… Зола смоков ницыполезна при болезни седалищного нерва».

Широко применялся в средневековой фармакопее и сваренный из золы щелок, называемый в трактате «водой золы». Амирдовлат пишет об использовании ее в лечебных целях следующее: «Если промыть ею злокачественные язвы, то очистит их от старого мяса и поможет вырасти новому. А если ею сделать клизму, то поможет при старых язвах кишечника и уменьшит влажные выделения. Если же 8 драм смешать с небольшим количеством оливкового масла и выпить, то выведет свернувшуюся в животе кровь. И поможет при падении с высоты. Если выпить 18 драм, то остановит старый понос и поможет при язвах кишечника. Если же смешать с оливковым маслом и смазать тело, то поможет при потливости, болезни нервов и параличе. А если выпить, то поможет при звериных укусах».

Лечение печной золой также широко практиковалось на Руси, благо она всегда была под рукой в каждой избе. Например, в старинных лечебниках золой или пеплом рекомендовали лечить излом, то есть ушиб: «Аще у человека излом, еловый пепел смеси с желтком яичным прикладывай к излому…» Другой рецепт предлагает ушиб «прививать можжевеловым пеплом с яичным белком смеся вельми добро». Но зола золе рознь, если приходилось лечить болезни глаз, то предпочтительно было ее получать из терна:«Егда бельмо на оце, терние из лесу нажещи, пеплом посыпай, то и лакомство…»

У деревенских знахарок печная зола была излюбленным средством при лечении детских болезней. При этом они не удовлетворялись золой от какого-нибудь одного дерева или одной печи. Если ребенок часто капризничал и плакал, его окатывали водой, настоянной на золе, которая была собрана из трех печей: избяной, горничной и банной.

Для лечения более сложной болезни, так называемой стени (детской дряхлости), золу нужно было собирать уже из семи печей. Разумеется, в одном подворье столько печей не набиралось, поэтому за золой шли к соседям. Видимо, золу собирали из нескольких печей не только ради того или иного магического числа, но и по причине, имеющей определенное практическое значение для усиления лечебного воздействия. Ведь в одних домах печи топили только березовыми дровами, в других их сочетали с осиновыми, ольховыми, сосновыми и еловыми. Те же, кто победнее, чуть ли не всю зиму жгли в печах ивовый бурелом, хворост и все, что придется, порой солому, льняную и конопляную кострику. Поэтому и зола в каждой печи имела свой неповторимый состав. Смешивая вместе золу от многих печей, знахари получали порошок, содержащий целый букет мине ральных солей. Подобным же образом поступали и травознаи, которые, желая увеличить лечебный эффект растений, составляли лекарственные сборы из нескольких трав. Собранную золу тщательно перемешивали в горшке или корчаге и оставляли на шестке до поры до времени.

Затем ребенка купали, но не в простой воде, а собранной из девяти рек. Но поскольку столько рек не всегда набиралось в ближайших окрестностях, то допускалось брать воду из девяти колодцев. Когда купание заканчивалось, ребенка не обтирали, как обычно, полотенцем, а, посыпав золой, пеленали в чистую холстину и укладывали спать на теплую печь.

Как лекарственное средство золу нередко применяли в сочетании с солью. Например, при болезни горла брали щепоть золы и, смешав ее со щепотью соли, тщательно перетирали. Затем смочив палец в воде, опускали его в порошок, а прилипшие частицы соленой золы наносили на воспаленные гланды. Эту процедуру через определенные промежутки времени повторяли до тех пор, пока не наступало облегчение.

Лечение болей в животе соленой золой, а также печью с горячим ржаным хлебом очень красочно описал в рассказе «Петербургский дворник» В.И.Даль: «На другое утро Иван и Григорий опять поздоровались через улицу с метлами в руках.

– Что ты? Аль неможешь?

– Нет, что-то плохо; через силу хожу – так и подводит живот.

– А ты бы натощак квасу с огурцами поел, посоливши хорошенько.

– Нет, я уж вот золы с солью выпил; авось отпустит.

Но, видимо, от золы с солью не совсем отпустило; Григорий пошел к лекарю своему, к лавочнику, и просил помощи. Тот, узнав главнейшие обстоятельства, положил Григория у себя на печь, велел ему лечь плотнее животом на горячий ржаной хлеб; накрыл больного тулупом, дал ему выпить чего-то горячего и к обеду поставил на ноги».

Лечение древесным углем.Иногда крестьянские дети любили жевать и даже есть древесный уголь. Вынут из печи или утюга остывший уголек – и за щеку. Вроде бы и не очень-то вкусно, а все же ели, получая от этого какое-то непонятное удовольствие. Видимо, крестьянские дети интуитивно чувствовали полезность этого вещества, и, возможно, тяга к нему возникала чаще всего при расстройствах пищеварения. Им было невдомек, что древесный уголь уже давно использовался в медицине как эффективное лечебное средство. Он не только благотворно действует на пищеварение, но и очищает зубы, устраняя дурные запахи изо рта. Недаром древесный уголь использовался при производстве отличного зубного порошка, а также специальных пилюль и таблеток. Особо ценным для медицинских целей считался уголь, полученный из древесины липы. Недаром липовый уголь входил в I–VII издания Российской фармакопеи. Он назначался при отрыжке, метеоризме, дизентерии, диарее (поносе), туберкулезе легких и горла.

Разумеется, в народной медицине древесный уголь находил такое же применение. Кроме того, опытные хозяйки всегда держали рядом с печью на всякий случай толченый уголь. Если вдруг случалось, что она или кто-нибудь из домочадцев обожжет, скажем, руку или ногу, то обожженное место смачивали водой и посыпали толченым углем. Через час-другой краснота спадала, а боль постепенно утихала. Более эффективным был компресс из угольного порошка, смешанного с тертым картофелем.

Лечение опечиной. Не только уголь и зола, но даже опечина, или печина (пережженная глина, находившаяся в печной кладке между кирпичами) применялась в народной лечебной практике. Опечину перетирали в мелкий порошок, ссыпали в глиняный кувшин, плотно закрывали и хранили до поры до времени. Перед употреблением ее заваривали кипятком и давали пить при лихорадке. Если у грудного ребенка появлялись опрелости, их тут же присыпали просеянной опечиной, и болезненное раздражение кожи довольно быстро исчезало.

Лечение дымом. То, что дым сжигаемых растений может оказывать лечебное воздействие не только при окуривании помещения, но и при вдыхании (ингаляции), было хорошо известно врачевателям древней Руси.

Самым простым древнейшим ингалятором, с помощью которого получали дым с определенными лечебными свойствами, был обычный печной кирпич.

Еще в XIX веке на русском Севере дым применяли при лечении зоба (базедовой болезни). Пользоваться кирпичом-ингалятором можно было только в то время, когда топилась печь. От других кирпичей он отличался тем, что в середине имел небольшую лунку, в которую сыпали измельченные лечебные травы. Кирпич клали на под горящей печи и раскаляли чуть ли не до красна. Затем осторожно вынимали и укладывали на двух холодных кирпичах, поставленных ребром на столе или на скамье. На раскаленный кирпич сыпали измельченную траву, которая тут же начинала тлеть, источая густой ароматный дым. Больной наклонялся над кирпичом и втягивал в себя дым, поднимающийся от травы. Чтобы дым подольше не рассеивался, сверху на голову больного набрасывали плотную ткань. Лечение серьезных болезней чаще всего проводилось под присмотром знахаря-травозная. Но такие болезни, как насморк и ангину, обычно лечили самостоятельно. При этом в лунку раскаленного кирпича сыпали обычную луковую шелуху. Кое-где и сейчас ингаляцию охотно применяют в сочетании с другими лечебными средствами.

«ХОРОШО ЛЕЖАТЬ НА ПЕЧКЕ…»

Уж так в деревнях было заведено. Если войдет человек в избу и увидит, что хозяин средь бела дня лежит на печи, то обязательно скажет такую присказку: «Хорошо лежать на печке – ножки в тепленьком местечке». На эту реплику хозяин с печки отвечал примерно так: «А то как же, истинный рай!» С этой зацепки и начинался разговор. Как бы оправдываясь за то, что средь бела дня оказался на печке, хозяин начинал рассказывать, например, о том, как «наломал кости», работая в лесу на заготовке дров, как потом намерзся. А после такой работы почему бы не погреться на печке. Достаточно было полежать на печи хотя бы часок, чтобы усталость сняло как рукой. За стеной воет вьюга, а здесь тепло и уютно. Недаром в народе говорили: «На печи и зимой красное лето». Неспроста, описывая теплый майский вечер, С. Есенин вспомнил русскую печку:

Хорошо и тепло,

Как зимой за печкой.

И березы горят,

Как большие свечки.

В зимнюю стужу русская печь с лежанкой, удлиненной специальными деревянными полатями, – это райский уголок в избяном миру. Уже в октябре, когда солнце светит, но не греет, а на дворе все чаще и чаще морозные утренники, печка начинает притягивать к себе как магнит. Между тем в народе говорят: «В октябре с солнцем распрощайся и ближе к печи подбирайся».

Притягательная сила русской печи отразилась в многочисленных пословицах и поговорках: «Хлебом не корми, только с печи не гони»; «Хоть три дня не есть, лишь бы с печи не лезть»; «Как ни мечи, а лучше на печи». И оказывается, что есть только одна-единствен– ная сила, способная согнать с печи пригревшегося на ней человека. В пословице об этой силе го ворится так: «Придет счастье и с печи сгонит».

Только тот, кому приходилось осенним или зимним вечером, намерзнувшись за день, забраться на лежанку русской печи, мог в полной мере оценить все ее достоинства. Одним из тех, кто оценил русскую печь, был писатель Ю. Нечипоренко. Ей он посвятил такие вдохновенные строки: «…почему, думаете, в русской сказке Иванушка-дурачок – герой? Потому что он на печи лежал и медитировал до такого совершенства, что ему любая задача была потом нипочем. Надо, скажем, щуку из проруби выдернуть, Конька-Горбунка приструнить или царицу обаять – так он в два счета все сделает, почти не слезая с печи. Потому что только глупые думают, что он там на печи балдел – он там очень продуктивно медитировал. Я сам этого не понимал, пока не попал в хорошую избу с тремя печами во Владимирской области. Так я вам скажу, когда вечером на одну печь залезешь, растянешься как следует – чувствуешь, как твою спину тепло согревает, все ее морщинки разглаживаются, запасается в ней энергия березовых поленьев – в позвоночник входит, косточки теплом моет… Это, понимаете ли, такой поток пран и брахм, что никакая медитация в подметки не годится, потому что чуешь, словно дует тебе в спину теплый ветер, поднимает вверх, будто спина твоя – это огромный парус, и вот ты летишь уже в струях на своей спине, как на ковре-самолете, и привольно и ласково от тепла этого и от свободы расправить спину и полететь, в то время как за окном серенький вечер, и дождь сечет в стекло, и скука смертная, а ты паришь, летаешь, и сны приходят к тебе, грезы, и гадать начинаешь, ворожить о судьбе…»

Провожая человека в дальнюю дорогу, в старину говорили:

«Одевайся потеплее, с печным теплом в дорогу не ездят». Однако сказочный печушник-лежебока Емеля-дурак опроверг эту истину, превратив русскую печь в комфортабельное по тем временам средство передвижения: и слезать с печи перед дорогой не надо, и тепло печное с тобой. Достаточно было только сказать: «По щучьему велению, по моему прошению, печка, ступай к царю!» Справедливости ради надо сказать, если сказочный ковер-самолет был предтечей современных воздушных лайнеров, то печь, на которой Емеля ездил на аудиенцию к царю, следует считать предшественницей паровозов и современных экспрессов.

Что и говорить, каждый не откажется погреться на печке, коли представится такая возможность. Даже не терпящая русско го духа Баба Яга, не прочь была погреть свои косточки на русской печи. В одной народной сказке Иван-царевич вошел в избушку на курьих ножках и увидел такую картину: «На печи лежит Баба Яга – Костяная нога, нос уперла в потолок и кричит оттуда: «Что здесь русским духом пахнет?» Он ей и кричит:

«Вот я тебя, старую чертовку, ссажу с печки!» Она соскочила с печки, Ивана-царевича накормила, напоила и спать положила». В сказке не сказано, где Баба Яга уложила спать доброго молодца. Но, думается, вряд ли она могла уступить ему место на обожаемой ею печи.

Бывали случаи, когда преимущества русской печи неожиданно признавались ее недоброжелателями. Об этом мне рассказал пожилой крестьянин: «Случай этот произошел во время оккупации немцами Смоленщины. Когда они вошли в деревню, то стали распихивать солдат и офицеров по избам. К нам подселили какого-то очкастого, вроде бы офицера. Я в их чинах не шибко разбираюсь. В избе нас проживало пятеро: трое ребятишек да дед с бабушкой. Немец оказался очень важным, на все морду морщит и носом брезгливо по углам водит.

Чем обогреваетесь? – спрашивает он деда.

Как чем, – отвечает дед, а сам чело русской печки поглаживает, – вот она, родимая, всех нас и греет и кормит.

фу, – говорит офицер, – эта печка для Ванюшки-дурака!

На другой день приволокли двое солдат чугунную печку. Установили ее за перегородкой и подвели к ней от самоварной вьюшки через всю избу железную трубу. Дровец в нее понабросали, подожгли, и она пошла гудеть как самовар. Быстро жару нагнала. Немец радуется. Так и пошло. Утром солдаты дров принесут и топят печь, пока офицер завтракает. А как все они уйдут, мы тут же русскую печь затапливаем. Вечером солдаты опять дров принесут из нашего дровника и топят чугунку до тех пор, пока офицер не ляжет спать.

Так и жили. Мы всей гурьбой кто где: бабушка с нами у печи на полатях, а дедушка на печке. Немец на железной койке за перегородкой похрапывал. Под утро встанет, дрожит и, не дожидаясь солдат, говорит:

Затапливай, дед, быстрее печь. И снова гудит чугунка, пока он не уйдет. Так жили до тех пор, пока не ударили на дворе лютые морозы. Днем еще терпимо, а вот ночью даже деревья за окном от холода растрескиваться стали. Да так громко, что немцы сначала подумали на партизан, но потом успокоились. Только мороз им все равно покою не давал. Нам-то что, деду на печи тепло, да и мы на полатях не горюем, правда, только ближе к печке жмемся. А немец внизу на своей железной койке кряхтит да с боку на бок переворачивается.

Как-то раз случилось, что дедушке среди ночи вдруг приспичило. Он слез с печки – полушубок на плечи, ноги в валенки и на двор. Когда вернулся в избу, сунулся на печку, а оттуда на него гер-офицер как зыкнет. Делать нечего, лег он внизу на лавку. Хоть на лавке не то, что на печке, да и насиженное место жалко, а все же (как потом говорил нам дедушка) гордость за свою печку, которая передюжила чугунную ветродуйку, примирила его с таким сиротским положением. Утром, как только немец слез с печки, бабушка в зьми да и спроси его:

Как, батюшка, спалось? А немец отвечает:

Ванюшка-дурак – хитрый дурак.

Может, батюшка, в печи попариться желаешь?

А как это можно?

Тут ему и рассказали, как в русской печи вместо бани можно мыться и париться. Он удивился, однако попробовать сам не захотел. С тех пор так и повелось, как сильный мороз, он – шасть на печку. Да слава богу, что он слишком поздно печку оценил. Наши к тому времени пошли в наступление. Немцы удрали так быстро, что второпях даже деревню нашу спалить не успели».

Хотя теплая лежанка русской печи была в крестьянской семье по душе каждому домочадцу, все же основное право лежать на ней принадлежало старикам и детям. О людях пожилых так и говорили: «И по летам и по годам одно место: печь».

Молодых наставляли: «Корми деда на печи: сам там будешь». А осенью, когда только начинали топить печи, домочадцы незлобно шутили, что бабушка с дедушкой на зиму печь межуют.

Детишкам всегда находилось место на печи даже среди бела дня.

Не было ничего лучшего, как, вернувшись с улицы, забраться на печь к бабушке или дедушке, как об этом написал поэт XIX века И. Сурков:

Весь ты перезябнешь,

Руки не согнешь,

И домой тихонько,

Нехотя бредешь.

Ветхую шубенку

Скинешь с плеч долой;

Заберешься на печь

К бабушке седой.

И начну у бабки

Сказки я просить;

И начнет мне бабка

Сказку говорить,

Как Иван-царевич

Птицу-жар поймал,

Как ему невесту

Серый волк достал.

Слушаю я сказку —

Сердце так и мрет;

А в трубе сердито

Ветер злой поет…

Сказки, рассказанные бабушкой или дедушкой на печи, глубоко входили в детское сознание, формируя поэтическое восприятие мира. Немало русских поэтов считали русскую печь своей поэтической колыбелью, кораблем, плывущим по волнам воображения. По этому поводу известный современный поэт Н.Тряпкин на писал такие строки:

Ах ты, бабка Настасья!

Что было бы нынче со мною,

Если бы в детстве своем

Я не видел, старушка, тебя?

Вспоминаются долгие зимы,

Покрытые снежною мглою,

И твое воркованье

У печного того корабля…

Мы с тобой на печи —

И сладки нам любые морозы,

И любая метель за стеной

Навевает блаженные сны.

Да к тому ж еще кот,

Без единой крупиночки прозы,

Между нами урчит

Про кошачьи свои старины.

И уж если теперь

Мои песни хоть что-нибудь значат,

И уж если теперь я и сам

Хоть на что-то гожусь —

Ах, всему тому корень

Тогда еще, бабушка, начат —

Там у нас на печи,

По которой и ныне томлюсь.

Бывало, что среди бела дня забиралась на печку погреться молодуха. Но не только погреться, а заодно сделать в тепле какую-либо несложную женскую работу. Бывало, что нужно было, например, довязать носок или заштопать порвавшуюся одежонку, а где надо и заплатку наложить. Но лежанка русской печи, особенно в морозные и ненастные дни, место опасное – того и гляди можно незаметно задремать. Недаром была широко известна поговорка: «Рукодельница Софья на печи засохла». И вот, чтобы не случилось конфуза, крестьянки Калужской губернии напевали песенку вроде этой:

На печке сижу,

Посиживаю.

Ой люли, люли,

Посиживаю.

Ой люли, люли,

Приплачиваю.

Мужа все браню,

Прибраниваю…

Здесь же, на печи, рядом с матерью, устраивали свое кукольное хозяйство девочки. В укромном местечке они подвешивали лыковые люльки, куда укладывали сшитых из тряпок или сделанных из спеленатого полена кукол-пеленашек. Заигравшись, дети порой засыпали на теплой и уютной печке.

Однако в народе всегда осуждали здоровых и полных сил людей, которые лежат на печи в любое время, не зная меры. Их называли печушниками-лежебоками, печепарамиили печегнетами.Негативное отношение к подобным людям отразилось в многочисленных пословицах и поговорках:

«Лень, отвори дверь. И подай кочергу» (чтобы достать с печи до двери); «Замерзла тетка на печи лежа» (свинья дверь растворила, а ей лень было сойти и притворить); «Лежа на печи, прогладишь кирпичи»; «Хорошо на печи пахать, да заворачивать круто»; «Кабы мужик на печи не лежал, корабли бы за море снаряжал».

Особенно нетерпимыми к лентяям-печушникам были старообрядцы. Они даже отказывали в праве престарелому и больному человеку умереть на печке, утверждая: «Умереть на печи все одно, что с перепою».

Злоупотребление печью осуждалось и в русских народных духовных стихах XI–XIX веков. В одном из них есть такие гневные слова, осуждающие печушников:

Ленивый-ат, как трутень,

По печи валяется,

И спит он, не просыпается;

Он и проснется,

богу не помолится,

Что и знает, да не прочитает.

О, горе таковому ленивому!