Текст книги "Призрачный мой дом"

Автор книги: Геннадий Тарасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Геннадий Тарасов
Призрачный мой дом

Глава 1.

Проникновение.

Штаб тяжелого бомбардировочного авиационного корпуса возвышался над толпившимся у его подножия сосняком, будто гора Килиманджаро над саванной. Памятник прежней эпохи, когда архитектура вдохновлялась идеологией и соответствовала великим замыслам. Цитадель мирного, а теперь и военного времени.

Располагался штаб несколько на отшибе от собственно гарнизона, носившего предсказуемое название Сосновый Бор, ближе к летному полю, что понятно, у развилки дорог. Песочного цвета многоэтажное, а точней – многоуровневое здание в стиле конструктивизма под красно-коричневой железной крышей, утыканной похожими на тотемы антеннами. Где-то там, на самом верху, располагался КП – командный пункт Корпуса. Большая часть антенн принадлежала ему, им возбуждалась и использовалась – для связи с внешним миром и выдачи целеуказаний летящим по разным маршрутам бортам. КП наполнял эфир своим дыханием, своими живыми флюидами, не позволяя самолетам затеряться в океане неба, заблудиться, пропасть, не выполнив приказа. Зона ответственности КП была огромна, и сгинуть в ней, представлялось, так легко.

И эта вершина, этот особо охраняемый пик оказался покоренным.

КП был взломан, словно консервная банка, или раковина-жемчужница, когда весь его личный состав, включая дежурную смену, собрался в конференц-зале на ежемесячную читку приказов. Мероприятие проводил сам Командующий корпусом, генерал-лейтенант Горынин, поэтому присутствовать на нем полагалось всем, без исключений. Тем более что сразу после оглашения приказов, а это не больше десяти-пятнадцати минут, все, кто должны, вернулись на свои места и посты. Никто и предположить не мог, что в этом, охраняемом как крепость здании, с особым пропускным режимом – и за такой короткий промежуток времени, может произойти что-то подобное. Однако – произошло.

Едва открыли входную дверь КП, всем в лица ударил сильный поток ветра, что само по себе было странно. В режимном помещении работал кондиционер, и окна не открывались, по определению. То есть, таким было требование документов, определявших степень режимности объектов, и что это означает на практике, в каких конкретных мероприятиях выражается. Для КП было установлено – окна не открывать. И не так, что хочу – не хочу, а исключить технически такую возможность. Вместо решеток на окнах установили бронированные стекла, чтобы ни разбить их, ни проникнуть снаружи на КП было невозможно. Но, как дань уважения технике безопасности при пожаре – и в качестве компромисса, – при чрезвычайных обстоятельствах одно окно все же открывалось. На нем был установлен специальный запор с датчиком, который срабатывал при общем сигнале пожарной тревоги и открывал окно принудительно. В этом случае оно использовалось как аварийный выход, имелась даже специальная веревочная лестница для эвакуации. Однако пожара никакого и в помине не было, а сквозняком тянуло так, что забивало дыхание, и как раз из этого окна, что напротив двери. Створка его оказалась распахнута, и за ним, словно восклицательный знак, вертикальная доминанта, откуда-то с крыши свешивалась толстая альпинистская веревка. Розовая. Веревка мерно раскачивалась, и по ней сверху вниз пробегала волна.

То, что окно раскрыто, тем более веревка за ним – нонсенс для КП Корпуса. И если на окнах нет решеток, еще не значит… Или значит?

– Что за черт! – удивился Главный штурман КП Корпуса полковник Раужев, которого за возраст и опыт все запросто звали Лукьянычем. Он быстро подошел к окну и, глянув вниз, убедился, что лестница на месте и не задействована, а веревка не достает даже до предыдущего этажа. Это означало только то, что использовали ее для проникновения с крыши именно сюда, на КП. Лукьяныч, запрокинувшись, посмотрел вверх. Прикрывавший его лысину боковой начес седых волос при этом съехал и отвалился в сторону острым бликом, серпом на сияющем фоне неба, точно крыло верткой крачки. Веревка свисала с карниза крыши, он ухватился за нее и несколько раз с силой дернул. И, отзываясь на его действия, кто-то невидимый потащил веревку на себя, попытавшись втянуть ее наверх.

– Эй, эй! – закричал Лукьяныч и, моментально обернув канат вокруг ладони, не позволил ему ускользнуть. – На крышу, быстро! – скомандовал он.

Когда усилия с противоположной стороны прекратились, к слову – практически тотчас, он привязал веревку к трубе отопления под окном и, поправив прическу, приказал:

– Ну, а теперь внимательно смотрим, у кого что пропало.

Достав из кармана большой красный платок в крупную клетку, он вытер моментально покрывшийся испариной высокий лоб, тонкие губы его при этом презрительно кривились, хотя в прозрачных зеленых глазах сквозила тревога. Старый вояка понимал, что шуток в ближайшие дни не предвидится.

По КП, несмотря на сквозняк и прямой ток воздуха из сосновой рощи, разливался отчетливый кислый запах дерьма. Пока – в переносном смысле. Лукьяныч отчетливо видел, что в дерьме они все, и даже не по уши, а по самые макушки.

На крышу быстро не получилось, при том, что дверь на нее находилась совсем рядом, возле курилки, всего лишь этажом выше по боковой лестнице. Пока нашли ключ, пока совладали со ржавым замком, никого на крыше уже не застали. Только веревка, привязанная к основанию антенны, свидетельствовала, что прискорбное событие имело-таки место.

– Скорей всего, ушел по той лестнице, – указал зажатым в руке пистолетом в сторону спуска на нижний уровень крыши дежурный по части. – Знал, видимо, гад, как и куда.

Сунув пистолет в кобуру, он лично спустился по внешней металлической лестнице с узкими ржавыми перильцами уровнем ниже.

– Точно! – закричал оттуда. – Здесь дверь открыта.

Дверь, которую имел в виду дежурный, выводила в вечно пустой коридор в боковом крыле. Конечно, там никого уже не было, и никто ничего не видел. Не забываем, что мероприятие в конференц-зале еще не завершилось.

Как и предполагал Лукьяныч, на КП вскоре обнаружились пропажи.

– Маргаритка! Маргаритка пропала! – заметил пустое место на стойке с аппаратурой Серж, он же – капитан Таганцев, один из штурманов дежурной смены.

Маргариткой назывался БШД, блок шифрования данных. Блок был новейшим, предсерийным и по сути опытным образцом, потому и статус имел совершенно секретный. Еще и месяца не прошло, как поступил шифратор с завода, но за это время он уже прекрасно себя зарекомендовал в работе. Благодаря ему надежность канала связи с самолетами и защищенность его от подслушивания и помех многократно повысилась. Во всяком случае, тех трудностей при общении с бортами, которые наблюдались в первые дни войны, они больше не испытывали. Если БШД попал в чужие руки, использование его отныне бесполезно. Придется все менять, схему, алгоритмы, программное обеспечение, а это не за один день делается, и кучу денег стоит. Короче, серьезное дело, можно сказать – катастрофа. На тормозах такое никто не спустит.

Подлил масла в огонь, а если начистоту – подбросил гранату в пороховой погреб, Юра Хостич, по прозвищу Отто, удостоенный им благодаря большому шраму на правом виске. Шрам он заработал однажды в обстановке, приближенной к боевой, когда в ходе короткого, но жаркого словесного боестолкновения с женой, возникшего при обсуждении полезных свойств отдельных спирто-водяных смесей (СВС), почувствовал, что с него хватит, и вышел вон из кухни – прямо сквозь закрытую стеклянную дверь.

– Компьютер взломали, – сообщил он, и шрам на его отчаянно бледном лице запунцовел.

– Ты его что, не выключил? – спросил зачем-то Лукьянович, хотя и сам знал ответ.

– Мы его никогда не выключаем, – пожал плечами Отто, – тем более на пятнадцать минут. Но все защищено паролем, так просто не войдешь…

– Почему ты решил, что кто-то вошел?

– Потому что вошел. Кто-то. Экран разблокирован…

– Херасе, – выразил общее мнение майор Марлинский.

– Это еще слабо сказано, – отозвался маленький и верткий, как пуля, начальник дежурной смены подполковник Дукшта-Дукшица.

Вскоре выяснилось, что тот, кто вломился в защищенный паролем компьютер, кем бы он ни был, отлично знал, что ему нужно и где искомое взять. История посещений свидетельствовала, что скорей всего была скопирована, видимо, на флэшку, секретная база данных – частоты связи, пароли, позывные, цели… Компьютер подключался только к замкнутой локальной сети и выхода в большой интернет не имел, поэтому взломать его извне не представлялось возможным. Кто-то неизвестный нашел способ пробраться к нему непосредственно. Сюда, на КП, лично.

Произошедшее было очень и очень серьезно, тем более, учитывая, что авиация Корпуса вела реальные боевые действия в Литорали. Никто даже не думал, что невидимый враг сможет дотянуться своими щупальцами оттуда, из расположенной за тысячу километров зоны прорыва. Однако смог.

В общем, присутствующие сразу почувствовали, как распахнул им свои объятия трибунал. Кого, правда, он удушит в них, было пока еще не ясно, но выбор был достаточно ограничен, и в том, что подходящий человечек вскоре найдется, не сомневался никто.

Для начала же, как водится, подозревались все.

Организованные по горячим следам поиски, чрезвычайный режим пропуска, досмотр и проверки не принесли желаемого результата. Никого постороннего, или чужого, в штабе не выявили. Что было совсем уж плохо, ибо означало, что кражу совершил кто-то из своих. Тот, кто знал все входы и выходы, режим охраны и внутренний распорядок штаба, тот, на кого никто не мог подумать, кто вне подозрений.

После завершения собрания в конференц-зале о происшествии было доложено начальству. И начальство незамедлительно прибыло на место инцидента, Командующий Корпусом, собственной персоной, в сопровождении начальника штаба и группы офицеров-порученцев.

Генерал-лейтенант Горынин был немногословен, справедливо полагая, что все, что мог, он уже сказал раньше, за штурвалом боевого самолета, и что этого достаточно.

Среднего роста, с ладной, крепко сбитой фигурой, с орлиным взглядом и сединой в жестких волосах, в генеральской форме из особого материала для высшего комсостава, с дубовыми листьями в петлицах, Иван Владимирович был похож на епископа, такой же ухоженный и недоступный. Окруженный аурой небожителя и ароматом особого генеральского одеколона, Командующий прошел прямо на середину штурманского отдела, сразу заполнив как бы само собой освободившееся перед ним пространство. Утвердившись в центре, он заложил руки за спину и медленно обвел всех присутствующих взглядом. Потом кивнул в сторону окна:

– А это что за кишка там болтается?

– Веревка, товарищ генерал-лейтенант, – дал пояснения Лукьяныч. – По ней сюда, на КП и проникли, так сказать…

– Ясно… Развели бардак!

С этим спорить было сложно, поэтому никто и не ответил.

– Ну, и кто, по-вашему, это сделал? – продолжал допытываться генерал.

– Пока не знаем, – понимая, что отдуваться, прежде всего, придется ему, снова ответил Лукьяныч.

– Не знаете? А я вам скажу: это вы все сделали.

Командующий объединил всех присутствующих круговым жестом.

– Вы все.

Повисло гнетущее молчание. Возразить было нечего, никто и не пытался.

– Разбирайтесь! – кивнул Горынин начальнику штаба и направился к выходу.

– Есть! Так точно, товарищ Командующий, – подобравшись, закивал красной физиономией полковник Дахно. – Разберемся, будьте уверены.

На пороге генерал остановился и, повернувшись, бросил свинцовое:

– Вы все, все здесь преступники! – чем добил присутствующих окончательно.

– А ты зайди ко мне, – неожиданно сказал генерал майору Марлинскому, чем заставил того вытянуться в струнку. – Когда тут разгребетесь немного …

– Есть, товарищ Командующий!

После того, как генерал Горынин удалился, Дахно обвел выстроившихся вокруг него членов дежурного расчета КП тяжелым взглядом, и, кивнув старшему по званию, полковнику Раужеву, хрипло бросил:

– Докладывайте!

Полковник Дахно, Михаил Кириллович, в отличие от генерала Горынина, не обладал высоким летным мастерством. И простым мастерством не обладал, и даже талантом, что стало очевидно в ходе недавнего летного происшествия, участником, главным действующим лицом и виновником которого он стал. Во время тренировочных полетов, при взлете, ему что-то показалось, или же он что-то перепутал, но неожиданно для всех, в том числе и для себя самого, он вдруг выключил двигатели, когда самолет уже набрал скорость и начал отрываться от земли. Самолет не взлетел, но и не остановился, потому что не мог так сразу это сделать, а выкатился далеко за пределы полосы. Так далеко, как никто до него не выкатывался, так что в определенном смысле Михаил Кириллович был чемпионом. Плоскостью самолет задел Ближний привод, в котором на топчане нес службу ничего не подозревавший дежурный прапорщик, которого и придавила на его ложе завалившаяся стена. Трое солдат дежурной смены, к слову, почуяв опасность, разбежались за мгновение до того, чем спасли себе жизнь. Прапорщик тоже выжил, но со службы его комиссовали. Самолет пострадал не сильно, восстановлению и ремонту подлежал, и это стало большим облегчением для полковника Дахно. Дело в том, что начальник штаба – должность летная, гипотетически даже генеральская, и тот, кто ее замещает, должен летать, не в качестве пассажира, а как пилот, и иметь за год определенный налет. И если бы Михаила Кирилловича списали с летной работы, что было уже практически решено, ему пришлось бы и вовсе увольняться из армии. А так еще хотелось послужить! На помощь пришел сам Командующий. Дахно в качестве начштаба его вполне устраивал, поэтому он, отстранив полковника от полетов на боевых, взял его, тем не менее, вторым пилотом к себе на УШС – учебно-штурманский самолет, так называемый самолет Командующего, которым управлял он сам. На добро Михаил Кириллович отвечал личной преданностью и рвением по службе, с которой почти перестал уходить домой. Часто он оставался ночевать в кабинете, на диване, конечно, не высыпался, отчего глаза его были воспалены, а лицо приобрело апоплексический красный цвет.

– Так вот, что тут докладывать? – пожал плечами Раужев. – В соответствии с вашим распоряжением, все убыли в конференц-зал на читку приказов. Вернулись через четверть часа, а здесь вот это, – он кивнул на открытое окно. – Что интересно, когда мы вошли, там, на веревке, еще кто-то барахтался, и потом попытался втянуть ее наверх. Этого мы ему не позволили…

– Ну, хоть этого вы не позволили, – саркастически прохрипел Дахно.

По случаю чудесного избавления от служебного тупика – после назначения на должность начальника штаба, – полковник Дахно, как водится, накрыл поляну, то есть, выставил угощение. Выпить-закусить, если кто не понял. Мероприятие проходило в сауне, устроенной в подвале штаба по личному распоряжению Командующего, большого любителя банных процедур. Приглашен был лишь узкий круг лиц, чином не ниже полковника – не считая упомянутого уже майора Марлинского, Петра Петровича, отвечавшего за сервировку стола и наполненность посуды. У Петра Петровича имелся прирожденный талант к организации и проведению застолий, поэтому очень часто начальство, да и не только оно, использовало его в этом качестве. Особенно же в неофициальной, банной обстановке и при полном неглиже. Тут кстати нужно заметить, что отец Петра Петровича, Петр Петрович старший, вышел в отставку в звании генерал-майора. Он являлся давним другом и сослуживцем нынешнего Командующего, генерала Горынина, не удивительно, что Марлинский-младший был знаком с ним с самого детства. Вот смотрю я на тебя, не раз говаривал ему Иван Владимирович, дядя Ваня, ну вылитый Петька! Вылитый!

Вернувшись с банного мероприятия домой довольно поздно, домашние все давно спали, Михаил Кириллович испытал вдруг сильную жажду, отягощенную адской сухостью во рту. На кухне он, пребывая в слегка взвешенном, полусонном и эйфорическом состоянии, схватил с раковины стакан с, как он почему-то думал, водой и, не ожидая подвоха, сделал большой глоток. Он ошибся. Подвох имелся, и не маленький, и заключался в том, что в стакане была вовсе не вода, а раствор аккумуляторной кислоты, которую полковнику принесли намедни, чтобы в воскресенье, которое, похоже, уже наступило, прочистить ею от накипи теплообменник газовой колонки, о чем полковник совершенно забыл. Кислота обожгла горло, но дальше не прошла, потому что была немедленно извергнута обратно в раковину, как и содержимое плотно набитого желудка. Горло Дахно тут же прополоскал водой из под крана, однако это помогло лишь отчасти – голосовые связки уже были обожжены кислотой. Не исцелил связок и принятый внутрь по горячим следам, в терапевтических и антисептических целях, стакан спирта, характерная дребезжащая хрипота голоса осталась и стала своеобразным фирменным знаком полковника Дахно. А у личного состава он заслуженно получил почетное прозвище Хрипатый.

– Так, что дальше?

– А что дальше? Дальше забрались на крышу, но там уже никого не было. Похититель по внешней лестнице спустился на нижний уровень и через открытую дверь вошел в штаб. Срочно организованные розыскные мероприятия результата пока не дали, никто посторонний в штабе замечен не был.

– Вы хотите сказать, что кто-то из своих? Предательство?

Раужев только пожал плечами.

– Что пропало? Из того, что вы уже обнаружили?

– «Маргаритка» исчезла. Это БШД, блок шифрования данных…

– Я в курсе, что это такое! Что еще?

– Проникновение в компьютер, в базу данных…

– Час от часу не легче! Что скопировали?

– Навскидку – все. Шифры, пароли, частоты… Позывные… Состав сил и средств…

– Но ведь это же чертова куча данных! Разве нет?

– По объему не много, скачать можно быстро. Если знать, где и что…

– А преступник, надо полагать, знал? Так… Трибунал… Точно вам говорю, всех нас ждет трибунал. Вас, господа офицеры, он точно ждет. Особый отдел?

– Уже работаем, – откликнулся неприметный подполковник у него за спиной.

– Хорошо. В смысле, хоть это… А что у нас с окном? С окнами? Помещение режимное, почему на окнах нет решеток?

– По правилам пожарной безопасности решетки ставятся не выше второго этажа.

– А вот были бы здесь решетки, никто бы и не залез.

Раужев развел руками:

– Так и так не должен был. Стекла бронированные, открывается только это, единственное, причем там на нем, на защелке, датчик инфракрасный стоит, срабатывает только при пожарной тревоге или от пульта. Пульт у меня в сейфе.

– Покажите.

Лукьяныч открыл сейф и достал из него пульт, по форме похожий на телевизионный, только с тремя кнопками.

– Вот он, на месте.

– Так. Ничего не понимаю. Как же ему удалось открыть окно?

– Неизвестно, – Лукьяныч снова пожал плечами. – Я не знаю, правда. Возможно, датчик можно заставить сработать, облучая его снаружи. Но как это сделать? Каким устройством? Какими лучами облучать? Мы не знаем. Вот от этого пульта оттуда он не сработает.

– Проверяли?

– Мы нет. Но при установке системы проверяли. Кажется. Да здесь такой слабый луч, что сквозь лист бумаги не пробивает.

Дахно оттянул галстук и повертел шеей, ему явно стало трудно дышать.

– А что у нас с режимом? – проскрежетал он, будто пружина.

– За режим подполковник Дукшта-Дукшица отвечает. Захарий Львович…

– Из германских, что ли? – полюбопытствовал Хрипатый у подполковника.

– Из прибалтийских, – разъяснил тот. – А что вам не нравится, товарищ полковник?

– Да все мне нравится, я в восторге. Просто хотел спросить.

– Не надо просто спрашивать! В личном деле есть.

– Ну, вы мне тут не указывайте, что надо, что не надо, товарищ подполковник! Сам разберусь! Докладывайте, что у вас с режимом!

– С режимом у нас все в порядке, товарищ полковник. Согласно инструкции действуем. Уходя закрыли дверь на ключ и опечатали, вот со старшим лейтенантом Хостичем, два человека, как положено, согласно приказу. Пришли – печать цела, дверь закрыта. Никаких замечаний. Открыли, как обычно, а тут – окно, канат… Сразу поняли, что что-то не так.

– Сообразительные!

– Да уж, какие есть!

– Такие и есть, я говорю!

– Хорошо, товарищ полковник.

– Что, хорошо? Что тут вообще, хорошего? Может, вам еще медаль дать за то, что произошло?

– Давайте медаль, если заслужил!

– Ты, подполковник, такую медаль заслужил, что шея сломается ее таскать!

– Ответственности не боюсь, только скажите, в чем моя вина?

– Захарий, перестань залупаться, – вклинился в разговор Раужев.

– А я не залупаюсь!

– Залупаешься, тебе говорят.

– Я могу и уйти…

– Стоять! Что значит, могу! Что значит – уйти? Куда уйти? Сейчас в камеру пойдете, подполковник. Остыть и подумать! Потому что совсем не лучшее время выбрали для залупания. Всем сейчас тяжело, стойте и терпите, молча. Он всегда у вас такой, задиристый, или только по обстоятельствам?

Лукьянович пожал плечами, получилось не убедительно, жест трактовался двояко, и так, и эдак. Дукшта-Дукшица побледнел, и губы его мелко задрожали, видимо, готовы были сорваться с них некие слова, которые бы и расставили все точки над всеми «И», но тут, прервав перепалку, вошел дежурный по части.

– Разрешите? Нашли, товарищ полковник.

– Что нашли? – Дахно всем плотным телом, по-волчьи, повернулся к вошедшему.

– Пути отхода нашли. То есть, каким образом преступник ушел отсюда, так, что никто его не видел.

– И как же?

– Через подвал, товарищ полковник. Мы обыскали весь штаб, и в подвале нашли открытую дверь. Рядом с сауной, там…

Михаил Кириллович крякнул, гася внезапные воспоминания, закашлялся.

– Что там за дверь еще?

– Подземный ход, товарищ полковник.

– Я знаю про подземный ход. Это запасный выход, для экстренной эвакуации личного состава штаба в случае необходимости. Но почему открытый? Должен запираться. Вы проверяли, при смене?

– Так точно, всегда проверяем. Дверь была закрыта на запор и опечатана. Теперь открыта, а печать рядом на полу валяется.

– А тот, другой выход? В лесу? Вы прошли до конца?

– Так точно. Он тоже открыт…

Дахно снова завертел шеей, ослабляя воротник. Дышать ему становилось все трудней, лицо сделалось цвета вареной свеклы.

– Это что же получается? Что мы имеем? – он принялся перечислять известные факты. – Преступник, будем называть вещи своими именами, по веревке с крыши проник в режимное помещение штаба и похитил секретный блок и такую же секретную информацию. При этом очевидно, что он отлично знал, что ему нужно, и где что находится. Более того, вломился он сюда через то единственное окно, через которое это можно сделать. И он знал, как его открыть, подготовился! Выбрал краткий момент, подчеркиваю, краткий момент, когда в помещении никого не было, действуя быстро и четко, как и мы все действовать должны, совершил свое преступление. Затем, не встретив фактических препятствий, ушел тем же форточным путем. После чего незамеченным спустился в подвал, откуда через мало кому известный подземный ход вышел в лес. И был таков. Кстати, собаку по следу не пускали?

Неприметный подполковник наклонил голову.

– И что?

Отрицательный жест.

– Понятно… В общем, как, какими красками не рисуй эту картину, а получается, что это кто-то из вас, господа. Первое, что на ум приходит. Ну, кто еще мог все знать и так ловко все обставить? Только кто-то из вас, из личного состава КП. А у вас здесь офицерский коллектив, правильно? Все офицеры, на сколько я помню, в чинах не ниже капитана. Старшего лейтенанта, хорошо, пусть старшего лейтенанта. Что это меняет? Сколько всего людей получается? Здесь шесть, плюс…

– Ночные смены, еще шесть.

– Вот, всего двенадцать. Пусть – пятнадцать. Вы все фиксируете? – снова обратился он к особисту. Тот кивнул.

– Ну, думаю, разберутся. Не рассчитывайте, что легко кто-то отделается. Не тот случай. Не то, что шапки – папахи полетят. Каждый получит свое, кто что заслужил, сполна. Кто-то на пенсию до срока выйдет, кто-то в академию не поедет, у кого-то свадьба может не состояться, кто-то звания очередного не получит, а кто-то отправится в тундру, на медведей охотиться. Последнее касается любителей препираться. Молчите! Слушайте, что вам говорят. Так, сейчас немедленно перейти на резервные каналы связи, продублировать все, что возможно, сменить позывные, частоты. В общем, все знаете, что делать. Кто не знает, зайдите ко мне, я объясню. В индивидуальном порядке. Под роспись в книге приказов.

Он направился к выходу. На пороге остановился, так же, как перед тем Командующий, и, усиливая слова резким категоричным жестом указующего перста, скрипучим голосом, словно ворон прокаркал, вынес оценку случившемуся:

– Архихерово! Архихерово!

– Так точно, товарищ полковник!

– Тьфу!

Глава 2.

Макиавелли.

Еще полдня, наверное, на КП толпились посторонние – те, в чьи обязанности входит во всем разбираться. Специалисты особого отдела проводили положенные в таких случаях следственные мероприятия, что-то измеряли, считали, проверяли, фиксировали на видео, фотографировали, брали отпечатки пальцев, для чего в срочном порядке были вызваны на службу даже те, кто после предшествующего дежурства отдыхал в это время дома. С надлежащими предосторожностями отвязали от антенны и упаковали в полиэтилен веревку – вещдок и единственный материальный след преступления. Сняли со всех вовлеченных показания и взяли подписки – о невыезде и о неразглашении. А когда следователи, наконец, ушли и личный состав КП остался сам, без посторонних, но наедине со своими проблемами, старыми и вновь свалившимися на их головы, все почувствовали себя во взвешенном состоянии и буквально не знали, за что хвататься, что делать.

– Давайте, за работу! – призвал подчиненных полковник Раужев. – Дел невпроворот. Сами знаете, кому что делать. Что там начальник штаба говорил? Резервные каналы, частоты, позывные… Открывайте инструкции, и читайте. Внимательно читайте, и чтобы буква в букву! Нам теперь доверия нет никакого, поэтому проверят всех, в восемь глаз каждого. А то еще и камеры слежения здесь установят, все записывать станут…

– Да мы в основном уже все сделали, товарищ полковник, – отозвался Дукшта-Дукшица. – Все же в курсе, что и как, натренированы…

– Смотрите еще! Проверяйте и перепроверяйте! Все должно работать, как часы!

На какое-то время КП погрузилось в рабочую тишину, разбавляемую лишь пощелкиванием контакторов и гудением аппаратуры, да еще шуршанием бумаги листаемых документов. Казалось, даже кондиционер затаил дыхание. Все молчали, склонившись над столами. Напряжение ощущалось почти физически, оно не рассеивалось, не вытягивалось прочь, а, напротив, сгущалось и концентрировалась под потолком, подобно беременному грозой облаку. И она вскоре разразилась.

– И все же, я не понимаю! – не выдержал, как обычно, первым Захарий Львович. Он оттолкнул от себя рабочую тетрадь, которую делал вид, что читал внимательно, и, откинувшись на спинку, развернул стул к центру зала.

– Что вы не понимаете, Захарий Львович? – чтобы удерживать импульсивного Дукшта-Дукшицу хоть в каких-то рамках, Лукьяныч обратился к старому приятелю на «вы».

– А ничего я не понимаю! У меня в голове просто не укладывается! Вся эта история. Это что же получается? Воинскую часть обокрали? Штаб ограбили? Ерунда какая-то. А что взяли? Секретный блок взяли и файлы с компьютера скачали. Это, я вам доложу, ни черта не ограбление. Это…

– Диверсия!

– Верно, диверсия это, – Дукшта-Дукшица кивнул высказавшемуся Хостичу. – Классическая шпионская операция. И произошла она, между прочим, не в романе какого-то там Ле Каре, а здесь, у нас. А это значит, что без участия кого-нибудь из присутствующих не обошлось.

Он обвел пальцем по кругу, поочередно указывая на всех находящихся в зале.

– Львович, ты все-таки как-то не очень… Не драматизируй раньше времени.

– А зачем юлить и самих себя обманывать? Легче-то от этого не станет. Те ребята, которые это дело раскручивают, вопросы поставят правильно, будьте уверены. И прямо в лоб. Каждому. А отвечать придется каждому за себя. Поэтому, я считаю, между собой нам лучше все говорить, как есть, называя вещи своими именами. Операция эта, как мне представляется, готовилась тщательно, вне всякого сомнения, и, я уверен, без определенного слива информации здесь не обошлось. Не мог кто-то посторонний, человек с улицы, все равно, что с другой планеты, это обстряпать. Ну, сами посмотрите, все на тонкого прошло, по ниточке, по лезвию бритвы. Ни на полминуты раньше, ни секундой позже. Знали досконально что, где и когда.

– Знали, за чем шли…

– Именно!

– И что же это значит? Договаривайте, раз уж начали.

– А ничего хорошего для нас. Это означает, что здесь, среди нас находится, или – осторожно, чтоб не нагнетать – может находиться предатель. Враг. Как минимум – пособник. Сам не участвовал физически, это тоже понятно, но посодействовал в планировании, сто процентов. Чем смог, тем и помог. Я так считаю.

– То есть, ты хочешь сказать, что кто-то из нас… Ну, и кого же ты подозреваешь?

– А никого! У нас же у всех алиби, мы вместе все на собрании были. Ситуация такова, что должен подозревать каждого. И я подозреваю, честно признаюсь, всех – кроме себя самого. Лишь про себя единственного я знаю все, себе доверяю полностью и поэтому могу сказать, даже гарантировать, что к этому делу не причастен. Чист я! За Владимира Лукьяновича еще могу поручиться, начальника нашего. Вам я верю, как себе, а вот про других – не знаю…

Подтверждая свои слова жестом, Дукшта-Дукшица поднял руки открытыми ладонями перед собой, – будто индульгенцию продемонстрировал.

– Какой вы, Захарий Львович, благожелательный, однако, приятно с вами общаться, ей Богу! Проблема в том, что ровно то же самое каждый из присутствующих может сказать про себя, – возразил ему Лукьяныч. – И про вас, кстати, тоже.

– Это верно, – согласился Дукшта-Дукшица. – Но кто-то один обязательно солжет.

– Возможно, возможно… Как же, по-вашему, события будут развиваться дальше? Ваш прогноз…

– Боюсь, что ждут нас трудные времена. И камеры слежения здесь точно повесят, как вы, Владимир Лукьянович, и предсказывали, вот увидите, дойдет и до этого. Сначала нас, а потом – камеры. А если кто-то переживет события и к тому времени еще останется здесь, и вообще, тот попадет на пленку. В кино, в историю. А я лично, как Дахно сказал, поеду на медведей охотиться, в тундру. А то и в Особый Легион. Плевать…

– Да ладно тебе! Не занимайся фанфаронством, молодежь смущаешь.

– Почему фанфаронство? Нет, правда. Вы же знаете, что мне кроме охоты ничего больше не надо. До пенсии немного осталось, продержусь, я думаю. В тундре к ней еще и проценты набегут…

Помолчали, все словно примеривались к будущим трудностям, которые предрек Захарий Львович. Прервал паузу снова полковник.