Текст книги "Обелиск"

Автор книги: Геннадий Мамлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Роман. Анна Петровна, можно, я все-таки уйду?

Анна Петровна. Ты, конечно, уйдешь. Но прежде ответишь, зачем тебе понадобилось поставить под удар репутацию твоего товарища Игоря Бабца.

Роман(вскочил). Да не ставил я ничего под удар. Что вы как шарманку завели?

Иван Иванович. Не забывайся, Воробьев, – с женщиной говоришь.

Анна Петровна. Женщина, товарищ – для него эти понятия существуют, пока его по шерстке гладят. А чуть не по нему – грубиян. Садись, Воробьев. (Приоткрыв дверь, говорит кому-то в коридоре.) Я просила Скрябину найти… Давайте ее ко мне. (Проходит к письменному столу.)

Роман косится на дверь. Напряжен. Появляется Ольга. Прежде чем войти, оценивая обстановку, задерживается в дверях.

Ольга. Здравствуйте, Анна Петровна.

Анна Петровна. Здравствуй, Скрябина. Войди… Скажи, о чем вы говорили с Воробьевым в последний раз, вчера?

Ольга. Не помню, о многом. О Славке говорили, о вас.

Анна Петровна. А что тебе Воробьев говорил об Игоре Бабце?

Ольга(пытаясь понять, в чем дело, посмотрела на Романа, не сразу). Ничего не говорил.

Анна Петровна. Так-таки ничего?

Ольга(твердо). Ничего.

Анна Петровна. Скрябина, не лги.

Ольга. Я не лгу.

Анна Петровна. Значит, мне Таисия Митрофановна лгала.

Ольга. Я не понимаю.

Анна Петровна. Таисия Митрофановна – заведующая нашим роно. Ей всю версию с Игорем преподнес сын. А сыну по секрету рассказал его сосед по парте, Миша Воробьев.

Роман. Здравствуйте. Мишка-то при чем?

Анна Петровна. А Миша эту жгучую тайну узнал из твоих уст.

Роман. Ничего себе цепочка. (Ольге.) Представляешь, чтобы я с Мишкой на такие темы говорил?

Анна Петровна. Видишь ли, Воробьев… этот разговор не предназначался для Мишиных ушей.

Роман. Что же, он подслушивал его? Так?

Анна Петровна. Ну вот. Даже из твоего вопроса следует, что такой разговор действительно был.

Роман. Не ловите меня на слове.

Анна Петровна. Хорошо. Меня не форма интересует, а существо. Ты по секрету – Оле, Миша – приятелю, приятель – маме, мама – мне. И скоро весь город будет повторять измышления безответственного мальчишки (повысив голос), у которого, кстати, в кармане лежит комсомольский билет… Сплетню надо пресекать. На корню. (Ольге.) Так что же он тебе говорил?

Ольга(помолчав). Он говорил, что у Игоря, ему кажется, появились странные друзья… вот и все… И что это его беспокоит и надо как-то осторожно выяснить, чтобы не случилось беды… и все.

Анна Петровна. Смягчаешь, Скрябина. Мне все это в другой редакции преподнесли… Ну, Воробьев, понимаешь теперь, как отвратительно было мне наблюдать за всеми твоими жалкими потугами уйти от ответа? Запомни, что товарища от незаслуженных подозрений следует оберегать. Оберегать следует его честь! Опять эта усмешечка твоя?

Роман. Слышал я сегодня эти слова.

Анна Петровна. Тем более. Так вот: родители Игоря возмущены. Я не скрыла, что разговоры исходят от тебя. Поэтому сейчас же отправляйся к ним и извинись… Ты слышишь, что я говорю, Воробьев?

Роман. Никуда я извиняться не пойду.

Пауза.

Анна Петровна. Где ты был вчера вечером, когда с Пироговым случилась эта беда?

Роман не отвечает.

Оля, ты правдивая девочка. Скажи, где вчера в момент поножовщины был Воробьев?

Ольга(помедлив). В парке.

Анна Петровна. Ну да, в парке. А далеко ли от того места, где произошла беда?

Ольга. Я не знаю.

Анна Петровна. Неправда. Ты знаешь и это. Он был рядом. Настолько рядом, что видел, как был разбит фонарь и как в темноте началась драка. Да?

Ольга (очень тихо). Да.

Анна Петровна. А теперь ответь мне ты, Воробьев. Как называется поведение человека, который отсиживается в кустах в то время, как на его товарища набрасываются с ножом? И интересно, что скажет на это уважаемый тобой Иван Иванович, бывший фронтовик?

Роман не отвечает.

Мягко говоря, трусостью. А если не бояться правды – подлостью. А человек называется подлецом.

Роман встает, он растерян и жалок.

И если ты не извинишься перед родителями за то, что возвел поклеп на их сына, честь школы будет действительно запятнана. Ты вынудишь меня пойти на это. Пусть общественность знает, что наша школа воспитала подлеца.

Роман, не поднимая глаз, резко поворачивается и убегает. Иван Иванович встает.

(Ивану Ивановичу.) Не уходите. (Ольге.) Ты можешь идти.

Иван Иванович(Ольге). Задержи Воробьева, пусть подождет.

Ольга уходит.

У этой вашей угрозы тоже название есть: шантаж.

Анна Петровна(опешила). Ну, знаете! Вы, как всегда, чересчур резки в суждениях.

Иван Иванович. Однако в выводах, в отличие от вас, нетороплив.

Анна Петровна. Не хотите ли и вы поддержать сплетню об Игоре Бабце? (Прошлась по кабинету, помолчала.) Помните, вы спросили, почему я от квартиры отказалась, живу в комнатенке, куда и гостей-то неловко пригласить?

Иван Иванович(сухо). Я знаю о вашей дружбе с родителями Игоря Бабца.

Анна Петровна. Да, это вы знаете. Вы уверены, что все знаете обо мне. Да и что, собственно, знать? Работящая старуха. Сухарь. Дружит с соседями по лестничной площадке. К молодым педагогам придирчива, с учениками строга. С вами и то с трудом находит общий язык. Пенсионный возраст. Как говорится, где тут вперед шагать, не отставать бы – и то хорошо… А знаете вы, каково старухе домой приходить? Одной. Сын в сорок пятом под Прагой погиб… Это, впрочем, тоже для вас не секрет. До седьмого класса Игорь Каждый день ко мне заходил. «Спокойной ночи, баба Аня. Все в порядке, иду ко сну». И в щечку чмокал, так уж у нас повелось. Теперь азбуку Морзе изучил, стучит перед сном. Комнаты – стенка в стенку у нас… Дед его и муж мой с финской не вернулись. На одном самолете летали, друзья… Вынянчила я Игоря. И сын и внук… Так-то, Ван Ваныч, дорогой. Кому же и знать его, как не мне? Не просто директор сейчас с Воробьевым говорил. А вы: «В выводах я, в отличие от вас, нетороплив».

Пауза.

Иван Иванович(вздохнул, подошел к окну, посмотрел на Анну Петровну, которая по-старушечьи сгорбилась за столом.) Отец Игоря у меня в кабинете сидит.

Анна Петровна. Почему же он ко мне не зашел?

Иван Иванович. О беде близкому человеку нелегко рассказать. А я для него – просто педагог.

Анна Петровна(насторожилась). Многообещающая интонация… Ну?.. Не малодушничайте. (Усмехнулась.) Уже перед вами не женщина сидит, педагог.

Иван Иванович. Полчаса назад по отводной трубке он случайно услышал разговор. Игорю какой-то Федька звонил.

Анна Петровна. Федька? Такого приятеля не было у него.

Иван Иванович. Теперь есть. Так вот, из разговора можно было убедиться, что Игорь не только участие в драке принимал, но и ранение было нанесено его ножом.

Большая пауза.

Извините. Радостные вести веселее приносить. (Идет к двери.)

Анна Петровна(с трудом). Воробьева пришлите ко мне. Сгоряча я, дура старая, не то наговорила ему.

Иван Иванович. Хорошо.

Анна Петровна. Отца Игоря давайте сюда… Пока все.

Иван Иванович выходит.

(Некоторое время сидит, не меняя позы. Потом снимает телефонную трубку; усмехнувшись, грустно.) «Все в порядке, иду ко сну»… (Набирает номер.)

Голос Марченко. Дежурный по седьмому отделению лейтенант Марченко слушает.

Анна Петровна. Здравствуй, Марченко. Анна Петровна говорит.

Кабинет исчезает в темноте.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Еще в темноте раздается короткая автоматная очередь. Потом, левее, еще одна. И тишина. Из темноты возникает декорация второй картины второго действия.

Старшина и Сашка в прежних позах, подавшись вперед, приникли к искореженной балке моста.

Старшина. Метров десять он до второй воронки не дополз.

Сашка. Теперь уже точно, там обрыв, у второй.

Старшина. А похоже, догадались они, что у нас тут нитка идет. (Увидел, что Сашка перебросил автомат через плечо.) Вроде я тебе команды собираться не давал?

Сашка достает из-за пояса гранату.

Отставить! Поперек батьки в пекло соваться – такой игры нет.

Сашка(потуже затягивая ремешок под подбородком). Вы мне не батька – командир.

Старшина. Отставить, говорю! (Усмехнулся.) Я с девятиклассниками в походе был, так через каждый горный мостик прежде сам переходил – выдержит ли.

Сашка. Походы, Ван Ваныч, кончились. Война. (Помолчал.) Через три минуты прожектор на склон переведут. Методичные, гады. Говорят, у них философ Кант на прогулку выходил, так весь город часы по нему проверял.

Старшина. Обобщил.

Сашка(помолчал, усмехнулся). А я, между прочим, через горный мостик и не пробовал переходить, боялся – голова закружится от высоты. И вообще я в нашем классе самым трусливым был. Хотя, конечно, скрывал. И даже интересно было – а смогу я себя в случае чего преодолеть? Представлял, будто мне надо в опасной ситуации на риск пойти. Прислушивался к себе – есть трусость или нет. И выходило – есть… Пора, товарищ старшина.

Старшина. Отставить. В третий раз говорю… Приказываю: в случае чего через десять минут отойти назад. Доложить, что до следующей ночи нечего думать связь восстановить. И опять же в случае чего не вздумай после меня идти на обрыв. К тому времени светать начнет. По-глупому погибать – такой игры тоже нет. Это, как говорит товарищ пятый, – заруби.

Сашка. Пожалели мальчишку, товарищ педагог?

Старшина. Дурень. (Взял автомат, перебросил ногу через балку и протянул Сашке руку.) На всякий случай, Сашок…

Сашка(пожимая руку, старшине). Я, товарищ старшина, как только вы до первой воронки доползете, попробую прожектор автоматом достать.

Старшина(резко обернулся). Очумел?

Сашка. Я еще когда Вострецов ушел, про это подумал. Я на себя их отвлеку, а вы успеете до обрыва дойти.

Старшина. Я-то успею дойти, а ты куда денешься с этого пятачка? Глупость задумал, Пастухов. (После паузы, вдруг.) А ну, валяй!

Сашка(улыбнулся). Спасибо.

Старшина. Конфетой я тебя угостил?

Сашка. Спасибо, что из мальчишки в солдаты произвели.

Старшина. Эко тебя! «Произвели»! Ну, с богом. И с холодным, как говорится, умом. Как это у тебя в песне там? (Напевает строчку из песни.)

Сашка подхватывает, и вместе вполголоса они допевают куплет. Вступает оркестр. И эта песня – в исполнении певца – все громче звучит в зрительном зале.

Сашка перелезает через балку и скрывается в темноте. Старшина снимает трубку телефона.

Певец допел куплет. Оркестр замолкает. Но песня остается в ритме барабана, на фоне которого мы слышим телефонный разговор.

Охрипший голос. Пятый у аппарата.

Старшина. Товарищ пятый, «Стрекоза» говорит. Тут такое дело. Скомандуйте пехоте понаблюдать за скалами, что за мостом. Сейчас их автоматчики обнаружат себя. Хорошо бы их из пулеметов полить.

Охрипший голос. Сейчас с пехотой соединюсь.

Старшина. Подольше бы, товарищ пятый, под огнем их продержать. Мальчишку я на обрыв послал. Дать бы ему выйти живым.

Охрипший голос. Сашку, что ли?

Старшина. Его.

Охрипший голос. От нитки жизнь полка зависит, а ты на ответственное дело – сопляка. Где ему обратно, когда он туда не дойдет.

Старшина. Дойдет, товарищ пятый.

Охрипший голос. Ну-ну, гляди у меня, Званцев. Ответишь головой. Заруби.

Старшина. Зарублю. (Кладет трубку.)

И снова возникает продолжение, а вернее, последний куплет песни о мальчишке в солдатской шинели. Старшина напряженно всматривается в темноту. Прячет под балку полевой телефон. А когда, по его расчетам, Сашка успел доползти до первой воронки, поднимает автомат, стреляет не целясь и, пригнувшись, перебегает чуть левее. Сразу же, словно разбуженные его выстрелами, несколько автоматных очередей с немецкой стороны отвечают ему. Старшина снова стреляет, и снова звучат немецкие автоматы. Когда выстрелы смолкают, старшина, чуть приподнявшись, перебегает вправо. Но в это время луч немецкого прожектора освещает его, звучит еще одна короткая очередь – и старшина падает. Некоторое время прожектор освещает его, затем медленно уходит вправо.

Торжественно звучит песня. И когда она кончается, в продолжающем звучать барабане остается ее ритм.

Старшина приподнимает голову и, с трудом дотянувшись до телефона, левой рукой снимает трубку.

Спокойный голос из динамика: «Ласточка» слушает».

Охрипший голос. Званцев, как там у тебя?

Старшина(в трубку). Порядок, товарищ пятый. Слушает «Ласточка», есть связь. (Кладет трубку и, снова приподнявшись на одной руке, всматривается в темноту.)

Медленно уходивший вправо луч прожектора застывает на месте. Барабан бьет все громче и громче. И замолкает вдруг.

(Кричит.) Сашка, назад!.. Саш…

Его голос тонет в грохоте выстрелов. И сразу же возникают уже слышанные нами в начале спектакля торжественные звуки органа. Сцена погружается в темноту, а затем в глубине, в разгорающемся свете прожектора, появляется обелиск и гранитная фигура солдата с автоматом на груди.

Подчеркнуто торжественное освещение меркнет, замолкает орган. Загорается фонарь на авансцене справа. И опять мы в тихой аллее городского парка. Вечер 9 Мая. На скамейке, склонившись над тетрадкой, сидит Роман.

Справа выглядывает Миша. На плече лассо, у пояса пистолет, на голове некое подобие скафандра с открывающейся, как дверца шкафа, плексигласовой пластиной у лица. Машет кому-то рукой.

Миша(брату). Ты почему обедать не приходил?

Роман не отвечает.

Гляди, буду теперь в космонавта играть. Будто я в прерии на другую планету попал…

Роман не отвечает.

Может, загипнотизировали тебя? (Осторожно дотрагивается до брата.)

Роман. Гав!

Миша(испугался, обиделся). Вымахала верзила! Отец тебе голову оторвать обещал. Поглядим, как ты с оторванной головой будешь самостоятельность проявлять.

Роман(оглядел Мишу с ног до головы). Новостей нет?

Миша. По всему городу ищут тебя.

Роман. Кто?

Миша. Олька твоя. Три часа таскаюсь за ней. Анна Петровна у нас сидит, тебя дожидается. (Помолчав.) Нашел кого бояться – шпану! Пускай в тюрьме посидят, поумнеют небось.

Роман. Фу-у-у! Сокровище растет. В мои отношения с девчонками тоже нос будешь совать?

Миша(обиделся). Я про серьезные дела, а не про глупости говорю. (Ольге, которая выходит справа.) Скажи – пускай домой топает, покуда отец ремень из сундука не достал.

Ольга(Мише). Иди там на лавочке посиди.

Миша. Ха! Где посидеть?.. Ромка, давай мне десять копеек, я в комнату смеха пойду.

Роман, не поднимая головы, протягивает Мише монету.

Спасибо. Скоро приду. В одиночку и в комнате смеха все равно что на лавочке сидеть, скукота. (Уходит.)

Ольга(садится рядом с Романом, после большой паузы). Я в больнице была. Райка в приемном покое рядом со Славкиной мамой сидит. Обнялись и ревут.

Роман молча достает из кармана папиросы, закуривает.

Мы решили поход на байдарках отложить. Вряд ли Слава через месяц будет способен грести. Хотим через райком хлопотать, чтобы путевку ему – в Крым или на Кавказ. Как ты считаешь, лучше в Крым или на Кавказ?

Роман. Ты Мишку затем и отослала, чтобы меня про путевку спросить?

Ольга. Лично я больше Крым люблю, но многие предпочитают Кавказ. Райка говорит: если уж на билет тратиться, так хоть на грузинских мальчиков поглядеть. Болтушка она.

Роман не отвечает.

Между прочим, знаешь, кто у нее сейчас любимый писатель? Тургенев. А в школе спросили, сказала: Ремарк. (Помолчала.) Говорят, еще водка помогает, многие от огорчения водку пьют.

Роман(бросил папиросу, с остервенением затоптал ее). Общественная нагрузка у тебя – чуткость проявить? Мишке последний гривенник отдал. А зачем, спрашивается? Балда!

Ольга. Первый раз за девять лет не смотрела, как цветы возлагают на постамент. Салют уж мы не пропустим, правда, Ром?

Роман. Слушай, соловей! Можешь ты без рулад, молча посидеть?

Ольга. Не бесись. Могу.

Роман(помолчав). У Ван Ваныча мненьице обо мне сложилось – будь здоров. При нем от Аннушки «подлеца» схватить! Ты заметь, как только надо базу подвести, ее на вдохновении черт знает куда несет. Первоклашка три раза за урок в уборную вышел – родителей вызывает: мешает уроку, лепит систематический срыв. Дубки сажали – Мишка три желудя съел. Так у него, видишь ли, забота отсутствует о будущем поколении советских людей.

Ольга. Ты что, как из школы убежал, так на скамейке и сидишь?

Роман. Так вот и сижу. Прозаически сижу. Топиться от огорчения не бегу.

Ольга. Дурачок. (Помедлив.) Игорь сегодня из дома не выходил. Значит, совесть не испарилась, стыдится ребятам в глаза посмотреть.

Роман. A-а! Из-за него ты и бегала, искала меня! Скажешь, нет? Ты же в книжках вычитала, что к товарищу надо чуткость проявлять. Оберегать, чтобы в пропасть он сдуру не загремел. У-у! Подонок он, Игорь твой! Вот уж подлец – клеймо ставить негде, до того он подлец! Общественника разыгрывал из себя. Кибернетикой интересовался, твердил, что лучшего товарища не встречал. А подумать, что этого товарища из-за тебя подлецом обзовут, не допер, лень было извилинами пошевелить. Катишься в пропасть – катись, других не тяни. Честно, как бывшему товарищу, скажи: меня со шпаной судьба свела, не марайся, сторонкой меня обходи.

Ольга. Запутался он. Клюнул на приманку, и на крючке.

Роман. Вот-вот. На поруки его возьми. У нас в стране сердобольных – пруд пруди.

Ольга. У него последнее время деньги водились. Помнишь, в ресторан нас позвал. Как купец, трешку официанту бросил на чай. Я тогда думала – отец балует, а теперь поняла.

Роман. Что ты поняла? Что шпана ему деньги дает? На, мол, мальчик, пользуйся, подрастешь – отработаешь, каждую копейку рублем вернешь? Так это же старо как мир, понимаешь, старо! Ты мне объясни, почему он на эту приманку пошел.

Ольга. Не знаю, я в его шкуре не была.

Роман. Так и нечего его, подлеца, в заблудшую овечку рядить. Я в его шкуре был. Понятно? Был. Покупали меня. Деньги совали – ты столько сразу и не держала в руках. А я не купился, потому что не продаюсь. Мне покой дороже форса – перед девчонками деньгами сорить.

Ольга(помолчала). Верно, Рома, покой тебе дороже. Ты не то что от денег откажешься, ты ради покоя и товарища бросишь: катишься – катись, других за собой не тяни.

Роман. Слушай! Иди ты от меня! Какого дьявола ты, такая сердобольная, меня, эгоиста, разыскиваешь три часа? Иди.

Ольга (улыбнулась). Юпитер, ты сердишься – значит, ты неправ.

Роман. Давай, давай, мифологией глуши. Стишки процитируй: «Покой нам только снится». Или у Гёте еще есть: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой…» А я спокойно – понимаешь? – спокойно хочу жизнь прожить.

Ольга. Бешеный ты. Садись.

Роман садится.

Где это ты пуговицу потерял?

Роман(опять вскакивает). Теперь она еще мать будет разыгрывать передо мной! Слушай! Вот никак я загадку одну не могу отгадать. Я хочу, чтобы все было тихо-мирно, а психую по каждому пустяку. А ты в каждую щелку влезть норовишь, а живешь будто царевна спящая – темперамент, что ли, рыбий у тебя?

Ольга. Рома, а кто тебе деньги давал?

Роман. Еще чего! Забудь! Забудь, что я тебе это говорил. Заруби!

Ольга. Хорошо. Только и на мою откровенность не рассчитывай теперь.

Роман. Ну что вы все угрожаете мне! Отец родной голову грозит оторвать, Аннушка – перед всей школой выставить подлецом…

Ольга. Радуйся.

Роман. Чему?

Ольга. Тому, что Аннушка запретила тебе об Игоре правду говорить. Самооправдание есть. «Я бы, конечно, мог товарища от пропасти уберечь, но мне директриса официально запретила вмешиваться в грязные дела».

Роман. Балаболка ты! Она ведь чем грозит!

Ольга(не сразу). Бывает, и смертью грозят, чтобы правду закопать.

Роман. Сравнила! Ты пойми, она же меня в угол загнала! Если я подлецом прослыть не побоюсь, так в трепачи попаду. Она подонка этого чуть в святые великомученики не произвела, – кто же поверит, что он связался со шпаной?

Ольга. Считаешь, в обывателях лучше ходить, чем в трепачах?

Роман. Лучше. Обывателя я и от тебя проглочу. Пожалуйста. Обыватель. Жить спокойно хочу. Мыслишки кое-какие вертятся у меня. Может, я человечество осчастливить хочу, новое открытие ему подарить.

Ольга. Не верю я, Рома, чтобы обыватель человечество осчастливить мог.

Роман. Поглядим… Принимай, какой есть. Извини, что героического во мне не произросло. В мирное время рос.

Ольга(не повышая голоса). И не верю я, что отличаемся мы от дедов и отцов. Такие же, тот же замес. Как теперь говорят: та же комбинация ген… Жили-были тихие люди, а пришла пора – на Зимний в распахнутых бушлатах пошли. Песни наивные пели: «Не спи, вставай, кудрявая, в цехах звеня!» – а потом амбразуры закрывали собой. Обелиски стоят на земле. Солдаты каменные с автоматами на груди. Мы шагаем, а они стоят. Стоят и смотрят на нас. И верят, что все было не зря. Что такие же мы – свое совершим… А если так не думать, зачем жить на земле? Твист танцевать и обезьяну можно научить.

Роман. Подвела базочку. Уже и твист нельзя танцевать.

Ольга. Танцуй. Только главное – время свое не упустить. У каждого бывает, когда что-то главное нужно решить. Может быть, даже характеру вопреки – себя преодолеть, а решить. И не опоздать. А то привыкнешь слабостям своим потакать и не заметишь, что в человека превратиться не успел.

Роман. Умозрительно, конечно, что угодно можно болтать. Интересно, как бы ты философствовала, если бы перед тобой дилемма была не в человека превратиться, а в труп. Неясно изъясняюсь, товарищ Скрябина? Могу пояснить. Приходил тут кое-кто и недвусмысленно объяснил, что, ежели лишнее про вчерашнюю драку сболтну, могу завещание писать. Кому – зажигалку, кому – магнитофон. И учти, не героическую смерть обещают в бою, а просто: был человек – и нет… Молчишь? Такого оборота не ждала? В порядке самобичевания могу признаться: стоял я перед ним с этакой усмешкой мефистофельской, кривлялся как шут гороховый, а у самого поджилки от страха тряслись. Это тебе не с критикой на комсомольском собрании выступать. Те самые, которые «от хулигана до фашиста один шаг».

Ольга. Из наших, из городских?

Роман. А вот этого я тебе – эгоист – не скажу. Не любят они тех, кто в их секреты посвящен.

Ольга. Сегодня приходили?

Роман. Это ты, между прочим, тоже забудь.

Ольга. Я так и знала, что на свободе они. Райку и меня в милицию вызывали. Мужичка показали. Кличка у него смешная – «старожил». Спрашивали, не встречался ли нам в парке вчера? Подозревают, что это он Славку ножом. А он сидит, жалкий такой, и все бормочет: «Не помню ничего, а только не мог я живого человека ножом». Значит, те на свободе, а невинный человек в тюрьму угодит… Ой, Ромка, что же делать? Страшно ведь!

Роман. А ты думала, бирюльки? Это тебе не слова красивые произносить.

Ольга. Страшно, что невинный человек погибнет из-за тебя.

Роман(изумленно). Ты что? Столб? Сосна оструганная? Прохожий я тебе на улице или кто? Я тебе рассказал – думал сочувствие найти. Вон какая силища государство у нас. Пусть соображает, как без разной сволочи в коммунизм входить. Ты обо мне подумай. Я ведь не рояль, живой человек.

Ольга. Со вчерашнего вечера я только и думаю, что о тебе.

Роман. Да ты не в философском смысле, не про то, что я время свое упущу. Ты подумай, как мне рядом со Славкой на больничную койку не лечь.

Ольга(помолчала). А ведь я считала, все это просто шелуха на тебе. Дунет ветерок – сдует шелуху.

Роман. Опять понесла?

Несколько раньше справа вошла Рая. Остановилась. Невидящими глазами смотрит на Ольгу и Романа.

Ольга(заметив Раю). Ты что?

Рая. Славку с кровотечением опять в операционную повезли. Профессор сказал: будет чудо, если его со стола снимут живым.

Большая пауза.

(Делает несколько шагов в глубину сцены, резко оборачивается, с силой.) Ненавижу! Равнодушных, спокойных, трусов благополучных – ненавижу! Себя ненавижу за то, что пританцовывая жила. Если такое случается, зачем же мы тогда все на земле? Слова наши громкие зачем? Клопы в доме заводятся – паника в семье. Боевая тревога. Аврал. А бандиты рядом живут, с нами воздухом дышат одним – стыдимся к стенке их поставить, ждем, гуманисты, покуда перевоспитаются они! Не-на-ви-жу! (Убегает в глубину сцены.)

Ольга. Рая! Подожди! (Роману, с презрением, негромко.) Неужели повезет им, подлецам? Единственный свидетель останется у них. (Убежала вслед за Раей.)

Справа входит Миша. На лице гримаса, руки растопырены, идет на вывернутых ногах – это сейчас не он, а его изображение в кривом зеркале.

Миша(стараясь привлечь внимание брата). Ром!.. Ром, погляди! Опять загипнотизировали тебя?.. Я в комнату смеха задарма прошел, а на твой гривенник мороженого купил.

Роман(приняв решение, вырывает из тетради лист, быстро пишет, складывает записку, протягивает Мише). А ну, быстро. Игорю передай.

Миша. Мне отец без тебя возвращаться не велел.

Роман. Дуй, тебе говорят!

Миша убегает.

Роман сидит, обхватив голову руками. Где-то далеко возникает мелодия песни о мальчишке в солдатской шинели. На протяжении всей этой сцены, то удаляясь, то приближаясь, звучит барабан. Свет на сцене меркнет. И одновременно разгораются два луча, один из которых направлен на Романа, другой – на фигуру стоящего на постаменте солдата.

(Раскрывая тетрадь, читает.) «Я с седьмого класса стихи писал. В исключительные личности зачислил себя. Если б война с меня спесь не сбила, я бы перед самим собой в гениях ходил».

Сашка(появляется в луче прожектора. Усмехаясь, говорит в пустоту). И когда-то через мостик боялся переходить. Вообще я в классе самым трусливым был.

Роман(усмехаясь, говорит в пустоту). Хотя, конечно, скрывал.

Сашка. И даже интересно было – а смогу я себя в случае чего преодолеть?

Роман(встает, проходит на авансцену справа, говорит, словно размышляя наедине с собой). И ведь какая чушь: чем больше уговариваю себя, что имею право в сторонке стоять, тем больше беспокойство чувствую изнутри. Будто в жару от лихорадки трясет. Но ведь не преступление это. Одни приходят героями в жизнь, другие – просто честно работать. Надо же кому-то без геройства книги писать, города строить, законы новые открывать.

Сашка. Не верю я, чтобы обыватель человечество осчастливить мог.

Роман. Книги я люблю. Потрепаться на отвлеченную тему люблю. Судить меня, что ли, за то, что не памятник я, а живой человек?

Сашка. И не верю я, что можно безнаказанно языком трепать. Ржавеет от этого человек.

Роман. Пусть на земле и непримиримые люди живут. Но ведь и скромные достоинства в нашей стране не запрещены. Просто честным человеком быть. Или просто добрым, например.

Сашка. Добреньких я больше сволочей не люблю. Я хочу, чтобы добрый человек злым был. Чтобы злым было добро. Чтобы боролось оно за себя.

Роман достает пачку папирос, хочет закурить.

(Усмехнувшись.) Говорят, еще водка помогает. Многие от огорчения водку пьют.

Роман(сминает пачку, отбрасывает ее). Забавно получается. Живешь словно в ракете, летящей к Альфе Центавра. Все, что до тебя было, – история. Учебник от сих до сих. Родителей консерваторами считаешь. Негодуешь, что не понимают твоего стремления по-своему прожить. А стукнет тебя эта самая жизнь, и начинаешь связь времен ощущать. И не сам ты по себе на свете живешь, а будто тысячи людей след оставили в твоей душе. Как говорится – комбинация ген. И понимаешь, что Кошевой не герой исторический, а парень обыкновенный, такой же, как ты. И в тебе бы чего-то недоставало, не будь его на земле. Война окончилась, когда меня еще на свет не произвели. Чужое мужество. Чужой героизм. Солдаты, которых ты и в глаза не видал. А иногда задумаешься – и словно не умирали они. Словно рядом стоят и даже разговаривают с тобой.

Сашка. Мертвые живы, пока живые думают о них.

Роман. Красивая фраза, конечно. А в общем, так оно и есть. Как бы ни игрались мы в современных ребят – никуда не деться, рядом с нами они. Мы в их мире живем. Книги, ими написанные, читаем. В городах, ими в мечтах увиденных, живем. Связь времен. Комбинация ген. (Усмехнулся.) Хотя, конечно, в нашу честь салюты не загремят.

Сашка. Ну вот, не люблю я, Рома, не люблю, когда ты с усмешечкой говоришь.

Роман. Если даже погибнуть красиво, не загремят. А может, мне себя преодолеть – не легче, чем в атаку подняться под огнем.

Сашка. Если армия побеждает – значит, каждый солдат победил.

Роман. Желание за жизнь уцепиться в себе победил. Желание отсидеться за чужой спиной. Не каждый ведь солдат героем рожден… Сто раз мимо обелиска проходил, а никогда себе солдата живым представить не мог. А ведь был он на земле. И никуда нашей совести от взгляда его не уйти…

Сашка(негромко). Жили-были тихие люди, а пришла пора – на Зимний в распахнутых бушлатах пошли. Песни наивные пели, а потом амбразуры закрывали собой. Обелиски стоят на земле. Солдаты каменные с автоматами на груди. Вы шагаете мимо, а мы стоим. Стоим и смотрим на вас. И верим, что все было не зря. Что такие же вы, совершите свое. Что для каждого из вас свой салют прогремит… А если так не думать, то зачем было жить на земле?

Роман(негромко). Зачем тогда жить на земле?

Голос Игоря. Рома!

Сашка. Главное, время свое не упустить. Хватишься – жизнь позади, а ты так в человека превратиться и не успел.

Прожектор, направленный на Сашку, гаснет. Постепенно меркнет прожектор, направленный на Романа, и одновременно зажигается фонарь на авансцене справа. В глубине сцены слева по-прежнему стоит на постаменте гранитный солдат с автоматом на груди.

Игорь(стоит возле скамьи). Ромка, я пришел.

Роман(оборачивается на голос не сразу). Что ж ты дружков своих не привел? Стыдишься?

Игорь. Говори, зачем звал?

Роман. К профессорской дочке меня в гости зовешь, а с Федькой в подворотнях на гитаре бренчишь? Подлец!

Игорь. Брось, Ромка. Можем без громких слов, как товарищи, потолковать.

Роман(орет). Какой я товарищ тебе? Совесть в очко шпане проиграл? У-у, сволочь ты! (Наотмашь бьет Игоря по щеке, размахивается второй раз.)

Игорь(ловит руку Романа, бросает ее вниз). А ну, истерик, замри! (Потирает щеку.) Видал – тихоня.

Роман(со слезами в голосе). Стенгазету рисовал! На конкурсе стишки про мистера Твистера читал! До седьмого класса в старостах ходил! Предатель ты! (Снова замахивается, но Игорь перехватывает его руку.) Макулатуру по квартирам собирал! Негодяй! Ты зачем ходил? Может, ты к обстановке присматривался, чтобы дружков навести? (Пытается вырвать руку, от бессилия плюет Игорю в лицо.)

Игорь бьет Романа в живот. Роман падает на скамью.

Игорь(вытирает лицо носовым платком). Эпилептик. Мозги у тебя набекрень. Что ж ты думаешь, грабитель я? Ну, познакомился со шпаной. Ну, бывает, за столом с ними посижу. Ребята занятные, почему же поближе на них не поглядеть?

Роман(еще не оправился от удара). Людьми интересуешься? Коллекционер!

Игорь. Дел я за ними не замечал. Если и было что противозаконное, меня не впутывали, понимали, что номер не пройдет.

Роман. Деньги, значит, они тебе как гитаристу дают? Вроде цыгана ты у них? Завтра они тебе на стреме прикажут стоять – и станешь, подлец.

Игорь. Уймись. Не такие ребята они. Спьяну могут накуролесить, а так – ничего. Как говорится: воспитываются, в коллективе живут.