Текст книги "Падение Кимас-озера"

Автор книги: Геннадий Фиш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Рассказ красноармейца, которому в 1922 году было девять лет

Я – красноармеец призыва 1934 года.

В январе 1935 года мы решили пройти по следам рейда Интернациональной военной школы.

Нами командовал товарищ Антилла, награжденный орденом за взятие Кимас-озера. В двадцать втором году товарищ Антилла был курсантом, а теперь он вел нас. Сейчас у Антиллы в петлицах шпалы. Из старых участников был Ояла и еще человека три-четыре, а затем шли мы, молодежь. Шестьдесят один боец с полной выкладкой и с запасом питания на трое суток. Строем с пулеметами проходили в среднем около шестидесяти километров в день по снежной целине. Честное слово! Прочитай наш рапорт наркому. Нас встречали в деревнях рапортами о своих достижениях местные колхозники... Были среди них старики и старухи. В одном рике [14]14
  РИК – райисполком. – Прим. Tiger'а


[Закрыть]был председателем бывший курсант – участник рейда. Короткий митинг – и дальше в путь. В одной деревне на десять километров навстречу послали сани, нет ли у нас больных, чтобы подвезти... Ну, конечно, больных не было. За время похода все даже прибавили в весе, честное слово... Около одного села нас встретил старик, который был проводником отряда в 1922 году, и, представь себе, в тот раз он заблудился в восьми километрах от деревни, и теперь снова, на этом же самом месте, он остановился, не зная, куда нас вести... Ну, мы-то дорогу нашли.

Местами мы находили путь по зарубкам, сделанным ребятами в первом рейде. Огромные глухари с любопытством смотрели на нас и не хотели сниматься с ветвей; когда мы их путали криком, снежками, они только с любопытством наклоняли голову, в упор смотря на красноармейцев.

– Сколько вы их подстрелили? – спросил после у нас командующий войсками округа.

– Ни одного, товарищ командующий, – сказал Ояла, – в такой птице больше чем пять кило... И надо было бы тащить ее на себе до ближайшего привала... Километров двадцать-тридцать... Ни одной не подстрелили, товарищ командующий...

А как нас встречало население!.. Совсем, как на прошлогодних маневрах. Тогда наша часть должна была пройти через одну деревушку, не задерживаясь, бегом... Так вот колхозники узнали об этом, и, когда мы пробегали через деревню, у всех изб, у изгородей, вдоль дороги стояли ведра с ключевой водой, с ковшиками – пей на ходу! А рядом с ведрами кринки с топленым молоком... кому что любо... Ну, мы, конечно, их не обидели, сколько могли на ходу вышили... Угощение пришлось кстати – день уж очень жаркий был.

Ну, а в нашем случае, конечно, о жаре приходилось только мечтать – морозы большие стояли.

Мы подходили к большой деревне, занесенной снегами.

– В этой деревне тринадцать лет назад я провел отвратительную ночь, – сказал мне наш командир, товарищ Антилла. – В бою под Барышнаволоком меня ранили в руку. Вот, смотри, пальца как не было! И тогда товарищ Антикайнен приказал мне итти обратно в тыл по лыжне, которую проложил отряд... Мне не хотелось итти обратно, но приказ – это приказ! И я пошел... И пришел я в эту деревню вечером... Постучался в одну избу – там мне даже и не ответили. Тогда я стукнул в окошко другой. Отворили дверь.

– Кто это?

– Красноармеец.

Дверь захлопнулась перед самым моим носом.

Я прошел без отдыха двадцать пять километров, раненая рука горела у меня. Я постучался в третью избу и сказал вышедшему на крыльцо старику:

– Я раненый, мне нужно только переночевать, к утру я уйду...

Послушай, что он сказал:

– Если ты красный, а победят белые, мне придется плохо за то, что я пущу тебя переночевать... Если ты белый, а победят красные, разве они мне простят гостеприимство?.. Иди же лучше-ка прочь подобру поздорову.

И я пошел, раненый и усталый, прочь от этого дома... Проклинал несговорчивого старика.

И подумай только: во всей деревне никто не захотел принять меня на ночевку... Злой и усталый, я забрался в темную холодную баню и кое-как провел в ней эту бесконечную зимнюю ночь...

Мы вошли в деревню. Здесь по маршруту намечен был большой привал... Посреди деревни стояли колхозники. Они отдали нам рапорт. Я тебе его покажу, он хранится у меня... Ояла сказал речь... Ну, что дальше говорить! Разобрали колхозники нас по домам...

В каждом доме на столе дымился, уже поджидая нас, обед... Обед с нашим красноармейским не сравнится, конечно, но кормили нас от силы сердца. Уха, запеченная в тесте рыба, клюква, молоко. Все хозяйства готовились к встрече несколько дней, как к празднику. Все бани были жарко натоплены. Мы могли смыть с себя пот нелегких переходов.

Я попал вместе с товарищем Антиллой в избу к председателю колхоза, совсем еще молодой женщине. Ее звали Марией. Осмотрели лыжи, сняли с плеч мешки и уселись за стол. Детишки с уважением ощупывали винтовку. Но не суждено было на этот раз нам спокойно пообедать. Только я поднес ложку ко рту, как дверь избы отворилась и в облаке пара ввалилась в горницу пожилая женщина. Подступая вплотную к хозяйке, она обиженно кричала во весь голос; казалось, вот-вот она вцепится в волоса хозяйке...

– Послушайте, Мотя. Я здесь ни при чем, и правление колхоза тоже здесь ни при чем, – отбояривалась Мария.

– Как так ни при чем? – кричала женщина, ища у нас поддержки своим словам. – Что, разве я и мой мужик не люди? Разве мы не первые ударники – он у себя в конюшне, а я на ферме? За что же нас так оскорбляют? Такой обидой из колхоза выжить можно!

– Да брось ты! – уже начинала сердиться хозяйка.

– А чем тебя обидели? – спросил Антилла.

– Да как не обидели?! – не успокаивалась та, кого председательница называла Мотей. – Разве я хуже других? По такому случаю даже блинов напекла, избу прибрала, баню стопила. Лучшее платье надела. Жирные щи на стол поставила. И вот тебе – нехватило на меня, говорят. Мужик до того осерчал, что из дому сразу к коням побежал... Кони, говорит, лучше, чем люди...

– Чего же тебе нехватило? – спросил я обиженную женщину.

– Как чего? Красноармейца! Каждому дали, в каждую избу привели, а мы с мужиком хуже всех выходим... Так, что ли, понимать прикажете?

– Ну, это дело поправимое, – сказал командир и приказал позвать из соседней избы красноармейца.

В соседней избе дело шло проворнее, чем у нас: там уже кончали снедать.

– Вы меня звали, товарищ командир?

– Да... Пойдите к этой колхознице и пообедайте у нее. Будьте ее гостем.

– Товарищ командир, я только что обедал... Второй обед тяжело. Нам ведь скоро уходить... Я боюсь – отстану от товарищей.

Но Мотя уже схватила за рукав полученного красноармейца и влекла его к двери...

– То-то обрадуется мой муженек! – уже довольная, сказала она.

– Я вас назначаю как в наряд, – сказал Антилла вдогонку красноармейцу. – Твою винтовку этот переход я сам понесу, – сказал он, переходя из официального тона в дружеский.

Затем он встал из-за стола и прошел вслед за ушедшими в сени. Через минуту я вышел за ним. Антилла сосредоточенно стоял, прислонившись к свежесрубленной стене.

– Подумай только, – сказал он мне, – и это происходит в той же самой деревне.

Голос его был неровен. Когда он прикуривал от моей папиросы, я заметил, что рука его дрожит и глаза влажны... Честное слово!

Только я прошу тебя – не спрашивай его про это. Он рассердится и ответит, что глаза его были влажны только два раза в жизни: первый – когда в глаз попала паровозная искра, и второй – когда он узнал, что умер товарищ Ленин.