Текст книги "Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века"

Автор книги: Геннадий Седов

1904 год: газетная хроника

Август:

«Минский листок»:

МИНСК, 17 АВГУСТА. «Дерзкое ограбление на Губернаторской.

Минувшая пятница, вне всякого сомнения, станет памятной в криминальной истории нашего города. В пятом часу пополудни вооруженная группа преступников совершила налет на Общество взаимного кредита. Главный сейф, ключи от которого находились у отсутствующего председателя правления, нападавшим открыть не удалось – похищено, по предварительным данным, пять с лишним тысяч рублей и на неопределенную сумму драгоценностей из персональных ячеек вкладчиков.

Из беседы нашего корреспондента со следователем первой полицейской части господином Загоруйко вырисовывается следующая картина преступления.

Грабители, судя по всему, прибыли к Обществу взаимного кредита на двух экипажах. На одном, скрывшимся с места событий первым, несколько уличных прохожих видели женщин в вуалетках – они, надо полагать, и увезли награбленное.

Что касается событий в самой конторе, они, по свидетельству находившихся там четырех сотрудников, разворачивались следующим образом. За полтора часа до закрытия в контору вошли трое мужчин. Вытащив револьверы, они приказали служащим оставаться на своих местах. Предводитель потребовал ключи от главного сейфа, их не оказалось. Осматривая помещение, он зашел в коридор, где столкнулся с отлучившимся по надобности, запиравшим на запор заднюю дверь охранником Якимовым, у которого попытался вырвать заряженную берданку. Тот оружие не отдавал, завязалась борьба, на помощь вожаку поспешил подельник, ударивший Якимова в пах – тот, падая, успел выстрелить, ранив подельника, но сам был убит вожаком двумя выстрелами – в голову и грудь.

Предводитель банды, кстати, был опознан счетоводом расчетного отдела Кормилицыным. По его словам, последний до этого заходил несколько раз в контору с целью, как говорил, вступить в число вкладчиков. Интересовался состоянием дел, просил помощи в подыскании надежного поручителя. На допросе у следователя Кормилицын со слезами на глазах рассказывал, как, покончив с охранником, вожак, называвший себя при знакомстве Виктором Валерьяновичем, направил на него револьвер, намереваясь убить, а раненый подельник отвел его руку, сказав: «Не надо лишней крови, товарищ Василий!» Счетоводу, получившему благодарность от городского полицеймейстера Соколова, полиция обязана тем, что в руках правосудия оказался один из грабителей. Тот, что отвел от Кормилицына револьвер вожака. Придя в себя счетовод нашел мужество кинуться вслед за преступниками на улицу, позвать на помощь. К счастью, мимо Общества взаимного кредита проходила в это время рота минского гарнизона, направлявшаяся на еженедельную помывку в баню. Возглавлявший роту офицер, поручик Гентшке, бросился, стреляя, к пролетке, поразив тремя пулями в спину раненого бандита, которого сообщники пробовали втащить в пролетку. Убедившись, как видно, в тщетности своих усилий, грабители оставили подельника на мостовой и, паля из револьверов, скрылись из вида.

«Минский листок» будет освещать ход расследования беспримерного по цинизму и наглости преступления, совершенного в дни, когда патриотически настроенная Россия скорбит по поводу гибели в Корейском проливе геройски сражавшегося с врагом крейсера «Рюрик». Склоним головы перед доблестными сынами Родины, отдавшими жизни за веру, царя и отечество!»

МИНСК, 10 CЕНТЯБРЯ. «Продолжается расследование беспримерного в летописи Минска ограбления кассы городского Общества взаимного кредита. Как сообщил редакции следователь Загоруйко, у полиции не осталось сомнений в причастности к грабежу членов террористической партии социалистов-революционеров, пополняющих таким образом партийную казну. Главная ниточка расследования в настоящее время – единственный из схваченных налетчиков, личность которого установлена. Это находящийся под надзором полиции бывший дворянский сын Никита Остроумов, работающий слесарем в Минском депо. Подследственный, прооперированный в еврейской городской больнице нашим замечательным хирургом Яковом Шабадом, находится в тяжелом состоянии, отвечать на вопросы не может. Полицейская облава на квартиру Остроумова в Уборках успеха, к сожалению, не принесла: жена Остроумова, бывшая городская проститутка по кличке Деревня скрылась в неизвестном направлении, предупрежденная, по всей видимости, однопартийцами преступника.

Судьба похищенных денег и драгоценностей остается неизвестной. Места возможного их хранения и пути переправ под контролем полиции. Что касается самого факта ограбления, то «Минский листок» вновь обращается к городскому голове и нашим избранникам в магистрате: доколе, господа, полиция губернского города будет насчитывать в штате ничтожное в сравнении с перечнем задач число надзирателей и городовых – менее сотни? Озаботьтесь, наконец, нуждами горожан, не чувствующих себя в безопасности перед лицом разгулявшегося преступного мира и так называемых борцов за народное счастье, грабящих средь бела дня банки и убивающих ни в чем не повинных людей!»

МИНСК, 12 СЕНТЯБРЯ. «Как сообщил нашему корреспонденту следователь первой полицейской части Загоруйко, накануне, не приходя в сознание, в палате для тяжелобольных еврейской городской больницы скончался участник ограбления кассы Общества городского кредита Никита Остроумов. Следствие продолжается».

…«Бедный Никита! Бедная Адуся! Как ей жить теперь?»

Она отложила в сторону газету, закрыла глаза.

Привинченный к полу диванчик, на котором она лежала, покачивало. Скрипели под продавленным матрацем пружины, стучали колеса под полом, пронзительно завывал где-то впереди паровоз – одиноко, точно жалуясь на судьбу.

На полке напротив беседовали Виктор и Парфианович. Все о том же: «эксе», ошибках, просчетах, гибели Остроумова.

– Поспешили, товарищ Василий, – говорил Парфианович. – Деньги надо было брать скрытно, без захода в контору. Подкопом. Тогда бы и жертв избежали.

– Полгода работы, – отзывался устало Виктор. – А то и больше. Помещение с подвалом снять поблизости, проход копать в два десятка саженей. Землю вывозить тайком от соседей. Мартышкин труд! А сейф стопудовый как открыть? Эта гнида, Кормилицын, уверял, что броню гаубичный снаряд не возьмет. Промучились бы зря.

У нее ломило в висках: надо было, не надо было! Какое это все сейчас имеет значение?

Память настойчиво возвращала к событиям страшного дня. Как они неслись в пролетке по пустынным улицам, как за спиной стреляли. Как лежали потом запорошенные мучной пылью в полутемном сарае на груде набитых мешков, глядели в распахнутые ворота. Нечем было дышать, пахло свежепомолотой пшеницей, мышами. Мельница не работала, подкупленный арендатор объявил накануне, что будет менять приводные ремни. Снаружи было тихо, курлыкала вода под плотиной.

Спустя короткое время, за стенкой послышался скрип колес по песку, голоса.

– Они, кажется! – спустила ноги с мешков Александра Адольфовна. Отряхнула платье, пошла к выходу.

У нее сжалось от предчувствия сердце: в сарай вошли Виктор, Ваня Пулихов и Константин.

– А где же товарищ Мастеровой? – спросила в недоумении Катя.

– Оставили.

Виктор поправил за поясом револьвер, опустился на край мешка.

– Что значит, оставили?

У Кати сорвался голос.

– Оставили. Смысла не было брать. Кровью истекал, не довезли бы живым. А так в больницу повезут, будут спасать. Им свидетель нужен.

– Вы бросили раненого товарища? – закричала Катя. – Вы, хваленый экспроприатор!

– Успокойтесь, барышня, – Виктор тянул из кармана пачку папирос.

– Не смейте так меня называть! – кричала Катя. – Я вам не барышня, а соратник по борьбе! Отвечайте немедленно: почему вы оставили в руках полиции члена группы? Не попытались спасти? Имея оружие на руках? Бомбу?

– Я все объяснил, говорить больше не намерен! – Виктор бросил на пол нераскуренную папиросу. – Задача сейчас, – повернулся к Александре Адольфовне, – вывезти деньги. Лучше всего по частям. Мужчины за пазухой, женщины в сумках… Этот мусор в воду! – показал на кожаный мешочек с драгоценностями в руках Вани Пулихова. – Не сумеем продать, засыплемся.

Ночь с Виктором они провели здесь же, на мельнице. Лежали одетые на голых лавках, застеленных жесткой кошмой, не прикоснулись друг к дружке. Она не могла уснуть, била под платьем прыгавших блох, чесалась. Томила тоска, хотелось домой, к маме. Прижаться к теплым ее коленям, смотреть, как мелькают спицы в ее руках, как гоняет по полу раскручиваемый моток веселый котенок Дарка, клюет носом Лея, читает вслух на сон грядущий главу из Торы отец.

К полудню следующего дня за ними заехал в своем экипаже Парфианович, повез кружным путем на запасной путь товарной станции, к готовящемуся отойти составу, груженному торфом.

Посидели какое-то время внизу насыпи, побежали по условному сигналу (высунувшаяся в вагонном окне рука со шляпой) к прицепленному в хвосте техническому вагону.

Мастерская-лаборатория на колесах члена минского народнического кружка Мечислава Фодиевича Парфиановича, заведовавшего ремонтом весов на линии Московско-Брестской железной дороги, была ценнейшей находкой для революционеров края. Пользуясь предоставленными ему правами, инженер-путеец перевозил в своей кочевой кибитке запрещенную литературу, оборудование для подпольных типографий, преследуемых полицией товарищей.

Ехали среди нагромождения механизмов, ящиков с запчастями, к зарешеченным окнам не подходили. «Гомель!» – объявлял очередную станцию Парфианович. Исчезал ненадолго, возвращался, затаскивал в вагон судки с едой и чайник с кипятком. Черпали ложками из судка битки с кашей, запивали свежезаваренным чаем из кружек.

– У меня, друзья, – опускал в кружку кусок колотого сахара Парфианович, – колесная болезнь. Не спится дома, хоть убей. В дороге сплю как агнец небесный, а в спальне на кровати, ни в одном глазу. Хожу часами, как лунатик, в палисаднике сижу. Жена смеется: может, нам, говорит, колесики на ножках кроватных приделать, кататься по квартире?

Товарняк часами простаивал на станциях, загонялся в тупики. Вагон отцепляли, возили из конца в конец, цепляли к новому составу. Гудел прощально паровоз, трогались в путь. «Горностаевка!»… «Чернигов!»… «Нежин!» – объявлял Парфианович.

В Киеве простояли полдня, проехали Жмеринку, с которой началось их странствие по югу России. День, ночь, битки с кашей, чай из кружек, вагонная одурь. Кодыма, Бирзула, безымянные полустанки. На одиннадцатые сутки, помятые, с закопченными лицами, они спустились со ступенек на черный от мазута гравий станции Одесса-товарная.

– Успеха, товарищи! – помахал с площадки рукой Парфианович. – Адрес вы знаете. Если что-то не так: заминка и прочее, возвращайтесь в вагон. Я здесь простою минимум до пятницы.

Даешь революцию!

 
«Я жил тогда в Одессе пыльной:
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
 
 
Там все Европой дышит, веет,
Все блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
 
 
Звучит по улице веселой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжелый,
 
 
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали».
 

А.С. Пушкин, «Евгений Онегин»

Одесский обыватель, вышедший погожим летним утром 1905 года за калитку, чтобы сесть за углом в набитый до отказа вагон конки, уплатить за билет, проехать три остановки, прошагать до станции «канатки», подняться в движущейся кабинке на Николаевский бульвар, приподнять по привычке шляпу, проходя мимо задумчиво глядящего вдаль Дюка на постаменте, двинуться, вдыхая прохладный бриз с моря, по направлению к Пассажу, раскланиваясь со знакомыми, размышляя при этом, на чем сегодня остановиться: чашечке кофе у Фанкони или кружечке-другой холодного жигулевского в «Гамбринусе» – рядовой этот обыватель, непременная часть фланирующей публики, заполнявшей набережную и центральные улицы города, крутил головой, ловя себя на мысли, что не чувствует привычного настроения, сопровождавшего его прежде в субботние часы праздного ничегонеделания, о которых мечталось на протяжении недели. Не та Одесса, не та! И Россия не та! Кошмар что творится вокруг: редкий день без происшествий! Стачки, забастовки, патлатые студенты орут с трибун, мастеровые шастают по улицам с плакатами. «Даешь восьмичасовой рабочий день!» «Буржуи – кровососы!» «Царя Николашку – под зад коленом!» Содом и Гоморра!

Газет хоть не открывай. Анархисты – когда такое было, скажите? – стреляют средь бела дня в городского голову Нейдгарта, ранят главного полицмейстера, мечут бомбы в купеческие лавки, в магазины, нападают на состоятельных горожан. Грабят почище профессиональных бандитов – лавки, ссудные кассы, богатые дома. Мало нам было собственных смутьянов, так нате вам: прибывает, по слухам, не сегодня-завтра в Одессу этот самый крейсер со взбунтовавшейся командой, «Потемкин». Мясо на обед им, видите ли, пришлось не по вкусу: унюхали запашок. Капитана убили, офицеров поарестовывали! А? Где мы находимся, можете ответить? В Африке? На Огненной Земле? Кончится это когда-нибудь, я вас спрашиваю, или нет!

– Итак, товарищи…

Темноволосый, с пышными усами техник-специалист Лев Иванович Зильбергер (подпольная кличка Николай Иванович), прибывший в Одессу для налаживания работы динамитных мастерских, вышел из-за верстака с циркулем в руке…

– Итак, что нам потребуется для работы по изготовлению снаряда? Какие инструменты?

Широко улыбнулся, глянул в сторону скамейки с группой будущих бомбистов.

– Попросим ответить товарища Дору…

Ничего не помню, господи!

У нее разом вылетело все из головы!

– Не волнуйтесь, товарищ, – подошел он к ней вплотную. – Прежде всего, нам понадобится из инструментов?..

– Медный молоток! – вспомнила она.

– Правильно.

– …напильник, ножницы для жести…

Все встало на свои места.

– …спиртовка, наждачная бумага, пипетка для наполнения серной кислотой, – перечисляла она торопясь. – Стеклянная трубочка запала…

– И? – потряс над головой циркулем Николай Иванович.

– Циркуль!

Со скамейки послышался смех.

– Что и требовалось доказать, – развеселился вместе со всеми Николай Иванович. – Обращаться с заказом на заводы Круппа нам, по-видимому, не придется… Идем дальше, – вернулся за верстак. – Изготовление запальной трубки…

– Ну, как учеба?

Витя дожидался ее на углу, курил папиросу. Одет с иголочки: белоснежный костюм, шляпа, лакированные туфли, трость. Хорошенький, глаз не отведешь.

– Ой, Витя, знаете! – висла она у него на локте. – Так стыдно. Забыла название инструментов. Даже молоток, представляете!

– Бывает, – он проводил взглядом прошагавшую мимо молодую особу под зонтиком с пышными формами. – Первую бомбу смастеришь, запомнишь на всю жизнь.

Особа, дойдя до угла, обернулась в их сторону, улыбнулась бесстыже. Продажная женщина, не иначе…

– Жарко. – Виктор швырнул щелчком окурок в газон. – Может, съездим на море, искупаемся?

– Не опасно, Витя? Смотрите, что в городе делается.

– У тебя «браунинг» в сумочке на что? Ворон пугать? Шесть патронов – шесть покойников. И у меня ствол, – похлопал по заднему карману. – Не дрейфь.

– Хорошо, поедемте. Только мне купаться не в чем.

– Дело поправимое… Эй! – свистнул он проезжавшему мимо лихачу.

Сели в пролетку, проехали по мосту, обогнули площадь с памятником, встали у тротуара с вывеской на нижнем этаже каменного дома: «АНГЛИЙСКИЙ МАГАЗИН ВИЛЬЯМА ВАГНЕРА».

У нее разбежались глаза при виде такого обилия вещей. Горы мануфактуры, одежды, обуви – на любой вкус! Посуда, столовое серебро, пудра, духи. Шиньоны из натуральных волос, лорнеты, зонтики, швейные машинки. Зачем-то даже лошадиные седла…

– Давай побыстрей, – торопил ее Витя.

В отделе дамского белья она выбрала шикарный купальный костюм. Белоснежный чесучевый балахончик до колен с тюрнюром, полосатые чулки, шапочка-гофрэ – чудо! Предупредительный приказчик посоветовал взять тапочки на завязках.

– Ножки, госпожа, не наколете на пляже.

Проводил до выхода, отворил дверь.

– Захаживайте. Счастливы будем услужить!

Извозчик стоял на прежнем месте.

– Куда прикажете? – поправил на голове цилиндр.

– В Лузановку! – подсадил ее на ступеньку Витя.

– И-и-э-э-хх, родимая! – взмахнул кнутом возница.

До центрального городского пляжа они домчались в считаные минуты. Прошли по парковой аллее из светло-коричневого ракушечника, миновали арку, козырек летней эстрады, магазинчики, лавки, лотки. Шумела вокруг нарядная толпа: дамы под зонтиками, студенты, гимназисты, мастеровые, дети носились с криками между деревьев.

Спустились по каменным ступеням к пляжу: у нее перехватило дыхание – вот оно, оказывается, какое море! Необъятное, не охватишь взглядом. Ласковое, небесной голубизны, в белых кудряшках волн.

Скорее в воду! Окунуться, смыть с тела липкий пот, дневную одурь. Плескаться, хлопать ладошами по волне, громко смеяться – как парни в полосатых трико, дурачащиеся в облаке брызг в полосе прибоя.

Витя купаться не захотел. Заплатил за деревянную кабинку на сваях в женской части пляжа, сказал, что будет ждать ее наверху, в ресторане.

– Здесь мелко, не бойся. Помаши мне рукой, когда наплаваешься. Я увижу.

Она скоренько переоделась в накаленной солнцем кабинке, сошла, держась за перила, на облепленную водорослями нижнюю ступеньку лесенки. Постояла недолго, бросилась с размаху вниз.

Какое это было счастье, не передать словами! Похоже на полет во сне. Не чувствовала тела, скользила невесомо с открытыми глазами в сказочном подводном царстве – одна! Стайки серебристых рыбок уносились прочь, тыкались щекотно в подошвы. Как, непонятно, она жила все это время, не зная, что есть на земле кроме сонного штетла красивые города на берегах теплых морей? С модными магазинами, дорогими гостиницами, в одной из которых они живут с Витей? Ресторанами, театрами, веселыми, беспечными людьми, отдыхающими на пляжах?

Шла устало по горячему белому песочку, махала рукой Виктору под полосатым ресторанным зонтиком. Мужчины на лежаках и подстилках приподнимались, когда она проходила мимо, бросали нескромные взгляды. Она отворачивалась, охваченная странным чувством: и совестно и приятно – не разберешь.

Виктор в ресторане сидел не один. Когда она подошла, из-за столика поднялась сероглазая блондинка в платье «электрик» и восхитительной шляпе с цветными лентами.

– Прощайте! – протянула руку в перчатке Виктору. – Вы интересный собеседник! И сестра у вас красавица, – бросила на нее равнодушный взгляд. – Только постарайтесь впредь не говорить дамам – «мамзель». И произносите правильно слово «курьер». Не «кульер», а «курьер». Запомнили?

Весь обратный путь они не разговаривали. Ехали медлительной конкой, она смотрела в окно, он курил потихоньку в кулак таясь от кондуктора. Молча дошли до гостиницы, получили от служащего ключ, поднялись в номер.

– Кончай дуться, слышь! – обнял он ее в прихожей. – Ну, подсела мамзель на пару минут, поговорили. Это ж Одесса, не Жмеринка, люди знакомятся без затей… Ляжечки загорели? – задрал выше колен юбку. – До коль?

– Оставьте меня! – закричала она вырываясь.

Кинулась в спальню, упала ничком на постель. Слышала, как щелкнул дверной замок, хлопнула громко дверь.

Не могла уснуть, металась среди жарких подушек, подходила к окну. Видела отчетливо: комната в красных обоях, свет газа, на столе бутылки, закуски. Витя на бархатной кушетке в обнимку с пляжной блондинкой. Курят, хохочат, целуются.

Стискивала до боли пальцы: дура, дура! Сама виновата! Зачем надо было его сердить?

Вернулся он под утро – сонный, помятый. Лег, не раздеваясь, на диван, захрапел через минуту.

Едва рассвело, постучали условным стуком в дверь. Посыльный мальчишка передал: в одиннадцать срочный сбор в доме номер три по Треугольному переулку. Иметь при себе оружие.

– Пароль «лиман», отзыв «буря».

– Пришел долгожданный час, товарищи! Россия на пороге революции!

Цыганистая, с огненным взглядом предводительница анархистской группы «Хлеб и воля» Ольга Ильинична Рувинская-Таратута по кличке Элька сжала над головой кулак.

– Одесса бастует. С завтрашнего дня останавливает работу судоремонтный завод, железнодорожные мастерские, обе текстильные фабрики, механический завод товарищества Беллино-Фендерих, элеватор, фабрика «Папиросы Сальве», конфектная фабрика Немировича. Не меньше ста заводов, фабрик и мастерских – вдумайтесь в эту цифру, товарищи! – вся трудовая Одесса! Остановятся поезда и пароходы, не будет работать почта, не выйдут газеты. В субботу объединенный стачечный комитет выведет на улицы не меньше десяти тысяч пролетариев. Пойдем к городской управе под красными знаменами – независимо от политических убеждений, в едином строю: эсеры, социал-демократы, анархисты-коммунисты, бундовцы, заявим во весь голос: уходите, кончилась ваша власть! Не уйдете добровольно – заставим силой!

– Вопрос можно? – голос с места. – Рабочие нашего склада мануфактуры отказываются бастовать. По причине потери заработка. Как быть?

– Не миндальничать, товарищ. Силой заставить присоединиться к бастующим. Несознательных проучить кулаком, хозяину устроить показательный поджог.

Отпила из стакана.

– В воскресенье в Одессу прибудет восставший броненосец «Князь Потемкин-Таврический». С нами военный флот, товарищи! Нас не победить!

– Урра! – закричал кто-то из рядов.

– Спокойно… – Элька попридержала сзади юбку, уселась на место. – Давайте обсудим технические вопросы. Слово предоставляется нашему гостю из столицы Николаю Ивановичу.

– Буду краток, – поднялся тот из-за стола. – Самодельных взрывных устройств на сегодняшний день изготовлено достаточно. Группа работает выше всяких похвал, добавим еще какое-то количество за оставшиеся дни. Благодаря товарищу Василию, – бросил взгляд на сидевшего с краю Виктора, – ликвидирована нехватка в гремучем студне. Такое впечатление, что товарищ Василий мобилизовал для доставки динамита всех без исключения контрабандистов Одессы. Спасибо вам, товарищ! У меня все…

– Минуточку, Николай Иванович, – поднял голову юноша с аскетическим лицом, шептавший до этого что-то на ухо Эльке.

– Если кто-то незнаком, товарищ Гроссман-Рощин, – представила она его. – Руководитель белостокской группы. Наш идеолог и пропагандист.

– Меня, Николай Иванович, интересует, каков будет эффект от вашего бомбового арсенала? – по лицу юноши прошла нервная судорога. – Какое количество эксплуататоров народа вы способны обезвредить?

– Простите, не понял?

– Чего тут понимать? – Гроссман-Рощин поглядел выразительно на слушателей. – Это же альфа и омега революционной борьбы! Стачки, забастовки, манифестации, все вообще легальные методы противостояния царизму – паллиатив, полумера! Попугали буржуев и разошлись по домам. Задача на сегодняшний день – беспощадный, всеохватный, безмотивный террор. Уничтожать! Как бешеных собак! Не одних только представителей власти в лице чиновников и полиции – всех сколько-нибудь состоятельных паразитов, как получающих свой достаток со стола капиталистов.

– Конкретней, если можно, – поморщился Николай Иванович.

– Хорошо, конкретней. Есть, скажите, у вас возможность заминировать в ближайшие дни бомбами Дерибасовскую? Чтобы взорвать в нужную минуту по всей длине буржуйскую улицу?

– Такой возможности нет. На это потребуется как минимум вдвое больше снарядов, чем мы располагаем. И технически подобная акция крайне сложна. Необходимы синхронные действия, малейшая ошибка приведет к непредсказуемым последствиям.

– Людей в соседних домах поубивает, – откликнулся из угла чубатый парень в косоворотке. – Детишек малых. Не дело…

– Вы кто, простите, товарищ? – ткнул выразительно в его сторону пальцем Гроссман-Рощин.

– Воскобоев, грузчик. Выбран в согласительную комиссию городским комитетом большевиков.

– Вам, товарищ, Воскобоев, место в институте благородных девиц, а не в согласительной комиссии! – взвился Гроссман-Рощин. – Нашли время для сантиментов! Пролетарий, называется!

– Это вы, товарищ идеолог, бросьте! – нахмурился парень. – Где мне место, а где нет, судить не вам. А бомбами кидаться абы как посередь улицы не по-людски. Не звери, чать…

– Все, все, товарищи! – поспешила вмешаться в спор Элька. – Вопрос об оснащении группы бомбистов ясен. Давайте обсудим порядок встречи с революционным броненосцем…

Она получила задание: забирать на конспиративной квартире социалистов на Пересыпи отпечатанные листовки и прокламации и доставлять их в портовые склады и мастерские – тамошним рабочим агитаторам. Хозяйка квартиры Ревекка Фиалка за пару часов сшила ей для маскировки облачение пересыпской нищенки: сарафан из куска домотканого полотна с карманом на боку. Сарафан повозили по земле на заднем дворе, Ревекка, хохоча, взлохматила ей волосы, провела раз и другой выпачканными ладонями по лицу.

– Поо-дайте копеечку сироте! – проблеяла.

Вернувшись в дом, вручила видавшую виды холщовую сумку.

– Пощупайте внутри: она с двойным дном. Сверху положим котелок, кружку, ломоть хлеба для отвода глаз.

Высунулась в коридор, прокричала кому-то:

– Саша, милый, вздуйте самоварчик, пожалуйста! Есть хочется, мочи нет.

За чаем с баранками в обществе застенчивого наборщика Саши Лаппе придумали для нее сообща короткую легенду. Она из мелитопольской деревни, приехала на заработки, работы, как водится, не нашла. С квартиры согнали, живет где придется, христорадствует на папертях…

– Минуту!

Ревека отставила чашку, вышла из-за стола, дожевывая баранку.

– Смотрите!

Повалилась на пол, задергалась, молотя руками по половицам. Встала, отряхиваясь.

– У вас падучая, ясно? Не помешает при случае. Когда будете изображать припадок, можно для убедительности слюни изо рта пустить…

Высунула язык, качнулась в сторону Саши – тот отпрянул в сторону.

– Вам, Рифка, – засмеялся, – в художественный театр, к Станиславскому следовало поступить, а не на конспиративную квартиру.

– Я бы с удовольствием, – села та на место. – Настю сыграла бы в горьковском «На дне».

– Для Насти вы слишком красивы.

– А что, падшая женщина, по-вашему, не может быть красивой?

– Сомневаюсь, – поднялся он из-за стола. – Спасибо за чай, – направился к двери. – Работа стоит…

Она подружилась с обоими. Пышноволосая, с дивным разрезом глаз Ривка, в которую была влюблена вся мужская половина подпольщиков, была на год с небольшим старше ее. Тоже из семьи еврейского учителя. Училась в Кишиневе на швейных курсах, сошлась с революционно настроенной молодежью города, посещала кружки, участвовала в маевках, хранила дома под кроватью запрещенную литературу, занималась с неграмотными девушками-работницами. Организация эсеров Кишинева поручила ей связь с местной тюрьмой, где томились в застенках арестованные товарищи. Через старосту-заключенного она передавала в тюрьму собранные на партийные средства посылки, сообщала на волю просьбы узников.

Избежать слежки при таком образе жизни было невозможно, за Ривкой по пятам ходили шпики, несколько раз ее задерживали, подвергали допросам. Спасая боевого товарища, кишиневская организация ПСР, предложила ей поехать в Одессу, взять на себя руководство местной подпольной квартирой, где печаталась нелегальная литература, изготовлялись самодельные бомбы и гранаты для уличных боев.

Короткая их дружба оборвалась в день прихода в Одессу «Потемкина». Она пришла, как обычно, в сумерках к знакомому дому за очередной партией листовок, выглянула из-за угла.

У тротуара стояла полицейская коляска, расхаживал у входа жандарм.

Не раздумывая ни минуты, она бросилась прочь. Обогнула мельницу, побежала в сторону газового завода.

Спустя несколько дней из эсеровского штаба пришло известие: все работавшие в тот злополучный вечер на конспиративной квартире, включая Ривку и Александра Лаппе, арестованы. Через месяц военно-полевой суд приговорил Ривку, Сашу и третьего товарища, Павла Гальперина, к двадцати годам каторжных работ. Ривке как несовершеннолетней срок был сокращен на треть: тринадцать лет, четыре месяца.