Текст книги "Были и небылицы полигона"

Автор книги: Геннадий Ростовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Спирт

У военных на полигоне был налажен строжайший учёт этого продукта, хотя и расходовался он в огромных количествах в качестве горючего для ракет конструкции Королёва. Что, впрочем, не исключало утечки данной «сверхтекучей» жидкости, и она-таки попадала в частные фляжки.

Спирт ведь отпускали для промывки ответственных воздушных и топливных магистралей на борту ракеты, оптических линз приборов, штепсельных разъёмов и тому подобное, а проследить его расход досконально не представлялось возможным, несмотря на жесточайшие, казалось бы, утверждённые нормы расхода. Особенно ушлыми в этом деле были представители промышленности, по любому поводу выписывавшие и выпрашивавшие спирт на промывку «зайчиков» осциллографов или ещё чего-либо подобного и явно надуманного. Некоторые из них безбожно злоупотребляли спиртом, губя своё здоровье.

На полигоне было огромное хранилище спирта, применяемого для заправки ракет Королёва. Расходовались десятки тонн этого продукта.

Генерал Вознюк отобрал на должность начальника этого хранилища особо доверенного офицера – капитана Николая Морщагина. У него всё было предельно строго, даже друзьям не перепадало, а если он им и давал, то об этом никто не знал. Случай воровства на хранилище у него всё же случился.

Один из его подчинённых сумел изготовить поддельную печать, но, в конце концов, попался и был отдан под суд.

Историй со спиртом хватало. То караульные в охраняемой цистерне дырочку просверлят, то ещё что-нибудь, например, ослабляли сливную или заправочную горловину, чтобы получить тончайшую струйку вожделенной влаги. Пересказывать можно долго.

…Подполковник Михальчук, замечательный человек и отличный специалист, загубил свою карьеру, будучи уличённым в хищении спирта. Его недруг, главный инженер полигона полковник И. С. Карпов, инспектировал оборудование контрольно-измерительного пункта (КИПа). А там имелся наблюдательный стационарный оптический прибор (дальномер) большой кратности увеличения и высокого качества изображения.

Карпов как раз осматривал его, когда в степи заметил колонну цистерн, двигающуюся на стартовую позицию. Он навёл туда прибор, и всё увидел, всех узнал. Колонна цистерн остановилась, к ней подъехал подполковник Михальчук.

Командир расчёта этой колонны старший лейтенант Валентин Васильев (он по технической части подчинялся подполковнику) стал наполнять канистру спиртом из цистерны. Наблюдавший сцену полковник Карпов сел в машину, быстро нагнал колонну и прихватил всех с поличным…

Генерал Вознюк вынужден был уволить подполковника Михальчука из армии, хотя высоко ценил его деловые качества. Старший лейтенант Васильев был разжалован в воинском звании на одну ступень, однако через два года он поступил в Ростовское ракетное высшее училище и продолжил службу ракетчиком.

Уверен, что Денис Григорьевич брал спирт не для себя лично (зачем ему столько?). Да и выпивохой он не был. Полагаю, что спирт ему был нужен для оплаты всякого рода «левых» работ и услуг, в том числе и у промышленников (многочисленную технику надо содержать в работоспособном состоянии, обеспечивать её дефицитными запасными частями, всякого рода краской и смазкой).

Спирт являлся своеобразной подпольной валютой, с помощью которой можно было сделать много полезного для войсковой части.

* * *

Стартовые работы, как бы они не были интересны, всё же иногда превращались в ад кромешный. Случались многочасовые задержки по различным причинам: неудовлетворительные метеоусловия для внешнетраекторных измерений, неготовности боевых полей к приёму головной части, отказы техники, сбои в автоматике борта ракеты или в телеметрических системах и так далее. Особенно досаждали задержки зимой.

Зимы в степном краю весьма капризные: то частые оттепели с сыростью и великой грязью, то мороз, хотя и не сильный, но с хорошим ветром. При температуре воздуха минус 15-20 градусов по Цельсию и ветре 15-17 метров в секунду пробирало до костей. Гайморит имел не один я. Танковые костюмы на цигейке, заменившие нам старые на собачьем меху, защищали плохо.

Вот как-то в такую морозную с ветром погоду наш СПУ промёрз до такой степени, что отказала гидросистема подъема стрелы. Все попрятались от злого ветра в бараке, который прозвали «банкобусом» (за возможность там побанковать по техническим проблемам). Барак был старым, в щели дуло, но всё же не на открытом месте.

Остались на ветру двое: командир расчёта капитан Тихонов и инженер Васильев, то есть я. Что делать – не знаем, голова не хочет работать. Мысль одна: согреться бы. Тихонов, наконец, предложил вскрыть фильтр гидросистемы и осмотреть его. Может быть, там, на сетке отложился лёд. Лёд, откуда лёд в масле? Дело в том, что масло марки АМГ-10, штатное для данной гидросистемы, было гигроскопично. Я согласился.

Фильтр вскрыли и увидели, что на его сетке с обеих сторон высадился лёд толщиной на палец. Лёд убрать просто. А вот что дальше? Вдруг при подъёме ракеты в вертикальное положение на половине пути стрела застрянет, опять лёд забьёт сетку фильтра. Решили рискнуть по крупному: пробили в сетке порядочную дыру и поставили фильтр на место. Теперь фильтр как таковой перестал быть фильтром. Мы же понадеялись на русский обычай делать всё прочным, с запасом, понадеялись, что микрокристаллики льда не принесут особого вреда гидросистеме.

Действительно, русская техника выдержала такой режим, слава Богу. Доложили начальству, что готовы к подъёму ракеты в вертикальное положение. Но про дыру в фильтре умолчали вопреки правилу говорить правду. Да никто нас о причинах отказа и не спросил, настолько все промёрзли. Подъём ракеты прошёл гладко. Тихонов потом сетку в фильтре заменил.

* * *

Ракета 8К65, впрочем, как и 8К63, в качестве окислителя имела концентрированную азотную кислоту. В паре с гептилом топливо становилось самовоспламеняющимся. Оба компонента – не подарок. Страшноватая картина возникает, когда парит окислитель – тяжёлые бурые облачка или струйки паров оседают книзу.

Такие вот облачка или струйки образовывались при дренаже ёмкости или при случайных проливах. При проведении дренажей (для стравливания избыточного давления из ёмкости хранения или бака ракеты) всегда звучало предупреждение, и люди отходили подальше и следили за перемещением облачка.

Не дай Бог, вдохнуть такое… А вот воробьи таких предупреждений не понимали, и мы не раз наблюдали: птичка влетала в такое облако и выпадала из него безжизненным комочком. Как будто кто-то сбивал воробушка палкой. Осторожные вороны эти облачка облетали стороной, чуя опасность. Стартовая позиция. Ракета – на пусковом столе. Идёт заправка окислителем. Заправку осуществляет наш спецнаборовец Толя Непомнящий, он главный в этом деле.

Спокойный и уравновешенный в жизни, невысокого роста, в защитном костюме и противогазе. Заправка окончена, Непомнящий сам отсоединяет наполнительное соединение, и тут возникает течь, не сильная, но окислитель змеится струйкой. Сразу появляются бурые пары. Пары…

Руководитель стартовых работ подполковник Евгений Порфирьевич Суходольский занервничал. Ещё бы! Ведь вся огромная ответственность за людей, за успех дела – на нём. Он кричит: «Непомнящий, остановите течь! Сделайте что-нибудь!» Непомнящий и без его указаний делает всё, что нужно и ему, наконец, удаётся течь остановить.

Все с облегчением переводят дух. Пролитый окислитель нейтрализуют. Здесь не надо удивляться, что офицер-испытатель выполняет работу рядового номера расчёта: делается-то это впервые, после чего можно будет доверить данную операцию штатному номеру расчёта.

* * *

…Оба ракетных комплекса («Двина» для 8К63 и «Чусовая» для 8К65) строились по проектам конструкторского бюро Владимира Павловича Бармина. Эти ракетные комплексы имели много общего, но были и различия. Само собой разумеется, что ввод в эксплуатацию комплекса «Чусовая» не обошёлся без участия офицеров-испытателей нашего управления.

Так же мы лазили по вертикальным стенкам стаканов, контролировали заделку закладных частей, осуществляли примерку установщика к шахте, отрабатывали технологию спуска ракеты в шахту и установку её на пусковой стол. Всё было похоже, только у нас к этому времени накопился солидный опыт, и дела пошли побыстрее и толковее.

Оба комплекса были рассчитаны на повторный пуск ракет. Для этой цели предусматривались и запасные ракеты и узлы разового действия в ЗИПе комплексов. И вот пришло время испытаний ракетного комплекса «Двина» на пригодность к повторному пуску по заранее разработанному графику. Если не ошибаюсь, то эти испытания происходили летом 1963 года.

По графику следовало сделать пуски ракет из трёх шахт, после чего две из них подготовить к повторному пуску и отстрелять ещё две ракеты. Работы по загрузке ракет в шахты и их подготовка к пуску были выполнены в предусмотренные графиком сроки. Одна за другой три ракеты благополучно стартовали с небольшими интервалами по времени.

Фактически это был первый залп ракет из шахтных установок. Теперь надо было провентилировать шахты, осмотреть оборудование и оценить повреждения. После этого следовало приступить к демонтажу повреждённых пуском узлов разового действия и их замене на исправные из ЗИПа комплекса. Всё шло по плану.

Заправщики осматривали рукава и трубопроводы, по которым подавались компоненты топлива и сжатые газы, энергетики подсветку и тому подобное. Я спустился поочерёдно во все три шахты и осматривал пусковые столы.

Все мы одевались в защитные костюмы, и каждый имел два противогаза: фильтрующий (обычный армейский) и изолирующий (в нём вырабатывается смесь для дыхания, он полностью изолирует от окружающей воздушной среды).

Осмотрев последний стол только с уровня 5-го этажа (ниже опускаться не стал, будучи уверенным, что там всё в порядке), я поспешил выбраться наружу. Было жарко, одежда прилипла к телу. Спецкостюм усугублял усталость. Хотелось курить.

Я разоблачился и с облегчением направился в курилку. Выкурить успел только половину сигареты, как увидел вдруг поваливший из двух шахт бурый туман. Это значило только одно – концентрированная азотная кислота поступила в эти шахты.

И действительно, в шахты попали остатки азотной кислоты из заправочных магистралей через открывшиеся заправочные клапаны. Произошло это по вине малоопытного техника, работавшего на пульте управления заправкой, и недосмотру контролёров: нашего офицера управления и представителя промышленности.

В третьей шахте выброса окислителя не произошло, так как начальник команды этой ШПУ шахту успел обесточить. Азотной кислоты в каждую из двух пострадавших шахт было выплеснуто не так уж и много.

Но этого количества вполне хватило, чтобы люди погибли от отравления или полученных тяжёлых ожогов. Пока люди одевали противогазы, шло время, и многие успели надышаться парами кислоты, которая сжигает органическую ткань, поражая в первую очередь лёгкие.

Пострадавших оказалось много – сколько, не знаю до сих пор. Наш офицер из испытательного управления Николай Костиков получил серьёзный ожог лица. Успев подняться лифтом на поверхность, пил молоко в большом количестве. Этого продукта полагалось иметь при шахтах, и оно нашлось.

Костиков остался жив, но лицо его даже после пластических операций стало изуродованным. Замечу также, что дежурная медсестра, как говорили, обмывая водой пострадавших, надышалась парами азотной кислоты и скончалась в госпитале от отёка лёгких. Последующее тщательное разбирательство выявило и причину чрезвычайного происшествия и виновных в нём. Страшные подробности этого случая умышленно опускаю. А вот погибших осталось только помянуть.

…Тогда был первый случай гибели людей на Капустиноярском полигоне при исполнении служебных обязанностей, первая катастрофа. Она имела прямое отношение к работе нашего отдела, так как одним из виновников оказался наш офицер, который должен был предотвратить ошибку лейтенанта-оператора.

Парень был умный и знающий, но такой ошибки в работе генерал Вознюк простить ему не мог, дальнейшая карьера этого офицера на полигоне не состоялась. Генерал Вознюк расформировал наш отдел. Офицеров распределили группами по другим отделам.

* * *

С испытаниями ракеты 8К65У связано ещё одно неприятное воспоминание. Поступила на стартовую позицию новая модификация головной части, опытный образец. При вскрытии контейнера, где она находилась при транспортировке, выяснилось, что мы не можем её выгрузить.

Оказалось, что узлы, к которым мы должны были подсоединить перегрузочное устройство, развёрнуты от нормы на 90 градусов, и пальцы приспособления никак нельзя вставить в это вилочное соединение. Доложил об этом комиссии. Никто ничего путного сказать не может – ни военные, ни гражданские. Полное недоумение.

Дали запрос на завод-изготовитель. Ждём-с. Прошёл час, другой. Спрашиваю: «Что делать будем? Может, домой отпустите?» – «Нет, будем ждать ответа от завода».

Ну, думаю, влипли. Чешу лысую голову. Зову капитана Гладкова, спрашиваю: «Федя, ты не выбрасываешь вон всякие монтажно-такелажные мелочи?» – «Нет, конечно».

В каптёрке есть кое-что. Пошли в каптёрку и там среди всякого барахла нашли четыре вилки, тоже развёрнутые на 90 градусов. Примерили их – всё подходит. Но они же нештатные! Применять нельзя, незаконно это.

Выход нашли моментально: провели их грузовые испытания двойной нагрузкой и составили об этом акт. Вот когда пригодилось удостоверение внештатного инспектора Госгортехнадзора!

С этим актом я явился пред светлые очи членов комиссии и доложил, что теперь можно работу продолжить. Комиссия охотно поддержала, все вздохнули с облегчением. А мы получили возможность почти вовремя вернуться домой. Прошло всё это, между прочим, незамеченным, спасибо даже никто не сказал…

Показуха

Иногда на полигоне устраивали смотры новинок ракетной техники для высокого начальства. Кроме таких смотров происходили и другие, такие, как показательные пуски ракет. Дважды к нам на полигон приезжал посмотреть такое сам Никита Сергеевич Хрущёв.

Всему миру было известно его пристрастие к этому виду вооружения. Поселялся наш главный правитель в гостинице на 2-ой площадке, где, видимо, чувствовал себя более свободным, чем если бы жил в городке. К его приезду готовили стартовую площадку № 4 к пускам сразу нескольких видов ракет.

Сейчас трудно припомнить точно, сколько и каких именно. В первый его приезд (осень 1956 года) это были ракеты 8А11, 8Ж38, 8К51 и 8А61. Они стартовали подряд с малыми интервалами по времени. Надо было продемонстрировать мощь ракетной техники и блеснуть своими возможностями.

Никита Сергеевич и приглашённые высокопоставленные лица наблюдали за подготовкой ракет со специально построенной деревянной трибуны и слушали по радио репортаж.

Сами полигонщики пуски должны были наблюдать из подготовленного укрытия, отрытого в земле. Репортаж вёлся, разумеется, в упрощенном варианте и не всегда правдиво (всё равно никто из них правильной оценки не сделал бы, за исключением, возможно, маршала Неделина), приблизительно так: «…Старт нормальный, …Полёт нормальный, …Ракета пошла на цель, …Цель поражена».

Зрелище эффектное, что говорить. Одна ракета за другой взмывала в небо, раскалывая грохотом двигателей воздух и как бы опираясь на свой огненный хвост. Улетая ввысь, оставляли в верхних слоях атмосферы хорошо видимый инверсный след…

Вот только никто из них не узнал о взрыве одной из ракет 8А61 в небесной вышине или о том, что командир расчёта, запускавший с грунтового старта ракету 8А11, не дождавшись перехода двигателя с режима «предварительная» на «главная» (задержка в схеме автоматики дала примерно 8 секунд вместо 4-х секунд расчетных) хотел уже дать отбой и нажать кнопу «АВД» (аварийное выключение двигателя ракеты), но дрожащий его палец не попал на кнопку…

Страх! А что было бы, попади он на кнопку «АВД»? Возможно, пожар… и разбирательство. На его счастье (и, конечно же, и всех нас) ракета 8А11 стартовала и благополучно улетела. Мы-то узнали об этом уже со слов исполнителей, как это всё происходило.

Кстати, наш СПУ и мы в окопчике, находились весьма близко от этой злополучной ракеты и тоже недоумевали – чего-то она так долго стоит на столе и не переходит на «главную» – секунды, а как долго они тянутся в состоянии нервного напряжения. Головы непроизвольно сами втянулись в плечи. Как видно, нам, участникам, изнутри этой показухи всё представлялось несколько иначе.

* * *

Вторая «показуха» была ещё богаче, запускались ракеты более современные, в том числе 8К63 и 8К11. Сценарий был прежний: гости – трибуна – укрытие – пуски. А что делалось при подготовке? Наш изобретательный старшина Михаил Михайлович Подгорный добывал сжиганием старых автомобильных шин сажу, собирал её и разводил в бензине, после чего этим красили парадную часть дороги и становилась такой чёрно-красивой эта дорога…

Пожухлую по осени траву на обочинах и возле трибуны пульверизатором покрасили зелёной краской. Радуйся, глаз! Довелось, со слов ветерана полигона, узнать и взгляд начальства на показуху. Мол, весь этот марафет делался по указанию и начальника полигона, и московского командования.

На этот счёт генерал Вознюк, давая указания на проведение мероприятий для создания образцово-показательного порядка, часто повторял: если в ваших руках алмаз, то его надо огранить и сделать из него бриллиант, да и тот требует соответствующего антуража, чтобы камушек заиграл всеми своими гранями и восхитил ценителей. А вот, если начальство увидит окурок вне курилки, то впечатление от блестяще проведенных пусков ракет будет смазано.

Что тут скажешь? Действительно, тогда решался важнейший государственно-политический вопрос оборонного характера: быть или не быть новому виду Вооружённых Сил. Как-никак, а созданный ракетно-ядерный щит обеспечил нашей стране мир вплоть до горбачевской перестройки.

А какой буфет без волшебной палочки возник на 2-ой площадке! Я же, чёрная кость, осматривая СПУ после пуска, опоздал к обеду – встречные офицеры сказали, что столовая закрылась. А по дороге от столовой мне навстречу идёт Витя Бородаев и несёт охапку каких-то банок: «Здравствуй, Виктор! Чего ты набрал так много?» – «Здравствуй, Слава! Это красная икра в банках. Вот я иду, и думаю, зачем мне так много. Не возьмёшь ли у меня пару банок?» – «Спасибо, возьму. Давно не пробовал». Икра оказалась экспортной, крупная и зернистая, больше такой не встречал никогда. Спасибо Бородаеву, попробовали.

К нам на полигон на спецпоказуху ракетной техники прибыл отряд будущих космонавтов. Мы о них тогда не знали ничего, да и «показуха» носила домашний характер, как говорится, «в рабочем порядке».

Просто однажды мы встретили большую группу офицеров в лётной форме – вроде бы все были в звании старших лейтенантов. Группа большая, человек 17-20. Нам они все показались низкорослыми. Мы стали интересоваться, кто они и зачем тут. Нам намекнули…

А насчёт роста впечатления могут оказаться и двоякими. Так, когда в нашу рабочую комнату Генерального штаба в Москве по делам Главного управления космических средств зашёл с рабочим визитом космонавт Герман Степанович Титов, уже в чине генерал-лейтенанта, то низкорослым мне он уже не показался. Это был человек среднего роста. Генерал – одно, старший лейтенант – другое! То-то же!

Среди нас, ракетчиков, набор в отряд космонавтов тоже был проведён, без афиши, разумеется. Было это, видимо, в годы 1958-1959. Кандидатов было трое: Виктор Бородаев, Леонид Королёв и Виталий Жолобов. Бородаев – наш, из спецнабора, Королёв – выпускник Ростовского высшего ракетного училища, Жолобов – из Бакинского морского училища.

Бородаев не прошёл по состоянию здоровья. Королёв, очень грамотный инженер, шахматист – перворазрядник, тоже был забракован медкомиссией из-за золотых зубов. Прошёл Жолобов. За ним один полёт в космос.

Армейский быт

В магазинах городка можно было купить крупу, макароны, мясо и даже свежую осетрину. Балыки и икра, зернистая и паюсная, дефицитом не являлись, и хотя цены и были доступными, но спросом большим не пользовались.

Была в городке, конечно же, офицерская столовая от военторга. Сначала она находилась в деревянном сооружении типа барака, потом построили кирпичное здание. Столовая днём – ресторан вечером. Вообще следует сказать, что все военторговские столовые, какими бы хорошими они ни казались, используя дешёвые «тяжёлые» жиры, обеспечивали офицерам гастрит.

Пищу мы принимали в военторговских столовых (ни дна им ни покрышки). Немало желудков там было испорчено комбижирами. Тем не менее, все стремились попасть на ПЧ (первый черпак) и некоторые приходили ради этого к ещё закрытым дверям столовой и ждали, когда она откроется.

Поначалу, ещё по неопытности, и мы приходили пораньше, стремясь в жаркое время успеть захватить в буфете бутылочку минералки из холодильника. Однако советы врача и личный опыт доказали вредность приёма ледяной водички перед обедом – спазмы и, как следствие, боль в желудке. Пришлось переходить на два компота: один до еды, другой после.

Разносолов особых нам не готовили, но закуски, первое и второе блюдо были всегда. Был и закон неписаный о приёме пищи: если в распоряжении офицера поступал солдат-водитель, то офицер был обязан его накормить. Он обедал в столовой за одним столом с этим офицером.

Военторговские столовые были почти на всех рабочих площадках, вернее – неподалеку от них, в жилой зоне. Одежда. На рабочие места мы обязаны были являться по установленной форме. В летнее время – гимнастёрка, портупея, брюки в сапоги. В прохладное время года носили глухие, со стоячим воротником, кителя и брюки в сапоги. Позже нравы смягчились, и мы могли носить тужурки (открытые кителя) и брюки навыпуск с ботинками.

Зимой носили шинели, а для работ на открытом воздухе – меховые костюмы и валенки (если не было сырости). Меховые куртки поначалу нам выдали из числа списанных лётных, на собачьем меху. Куртки были просто прелесть – никакой ветер их не продувал. И, несмотря на их засаленный и неприглядный вид, нам очень не хотелось сдавать их на склад и получать новые, на цигейке. Это были танковые костюмы, новые и чистые, но они защищали наши телеса намного хуже.

* * *

Жилищем рабочую нашу комнату на 2-ой площадке в МИКе назвать было трудно. Но не мёрзли – и на том спасибо. Со временем на 2-ой и 20-ой площадках были построены административные двухэтажные здания. Там комнаты были настоящие, вполне пригодные для работы с документами.

Для отдыха на стартовых площадках (в их жилых зонах) имелись гостиницы, в которых в случае необходимости можно было заночевать. Духовных благ и культурных ценностей на рабочих площадках не имелось. Поддержание здоровья осуществлял врач, по штату полагавшийся в войсковой части, подчинённой испытательному управлению. Мы к нему практически не обращались.

Общение с начальством осуществлялось по необходимости. На этот счёт острословы поучали: «Всякая кривая вокруг начальства короче прямой». С друзьями и товарищами общались – по личному расположению и по обстоятельствам.

…Два или три раза вьюги случались такие, что в городке закрыли школы и запретили детям выходить на улицу, а нас оставляли на рабочих местах, без выезда в городок. В городке магазины тоже были закрыты, а хлеб продавали только из окошка пекарни. К пекарне народ пробирался мимо сугробов почти в рост человека.

Однажды зимой мы компанией из 4-5 человек возвращались из столовой на 20-ю площадку. Путь не дальний, всего чуть больше километра. Однако пока шли, поднялся сильный ветер, дувший нам в спины. Приблизились к площадке почти бегом. Вдруг подполковник Тимофеев поскользнулся и упал. Я хотел ему помочь и протянул руку, но меня снесло ветром, и я не смог сразу остановиться.

В нашей рабочей комнате имелись кое-какие приборы. Я взял анемометр и вышел во двор, держась за штакетник, добрался до угла здания и замерил скорость ветра – прибор показал 38 метров в секунду. Ветер не ослабевал, и нам отказали в отъезде домой. Ночевали в рабочей комнате на столах, не снимая шинелей.

Буря побесновалась изрядно: повалила кое-где деревья и заборы, сорвала крышу с одного из зданий. Такие бури в степи случались не часто, но приносили они не только материальный урон. Были и жертвы.

Летом другая напасть. Случались ливни такой силы, что приходилось днём включать фары автобуса, чтобы не потерять дорогу, а то и вовсе останавливаться. Вообще дождь в летнюю жаркую пору опасен, если он не затяжной, а кратковременный.

Когда после дождя снова появляется солнце, то начинается интенсивное испарение влаги. Однажды, ещё до нашего появления на полигоне, из-за этого произошёл несчастный случай. Офицеры мотовозом ехали в городок, и в пути их застал ливень. Когда подъехали к остановке, дождь кончился, выглянуло солнце. Офицеры путь домой продолжали пешком.

Подполковник Левензон вышел из вагона и шёл вместе со всеми, но внезапно ему сделалось плохо, он упал. То ли от теплового удара, то ли от очень высокой влажности воздуха (скорее всего от их совместного воздействия) он потерял сознание и до дома не дошёл. Помочь ему не удалось, и он скончался.

…Полуденное солнце после кратковременного ливня выжигало дыры в листьях растений. Я видел такое поражённое поле, засеянное какой-то культурой (возможно, это была гречиха). Крупные листья все были в дырах и коричневых пятнах от ожогов солнечными лучами, собираемыми каплями воды как линзами.

Летняя жара с течением времени нашего пребывания на полигоне смягчилась на два-три градуса, сказалось, видимо, влияние Волгоградского водохранилища. Но ещё в 1959-1961 годах, когда я уже жил как женатый человек, температура воздуха в комнате ночью почти не опускалась после дневной жары – стояла на уровне плюс 35-37.

Жена, Нина Алексеевна, тоже северянка по рождению, с непривычки мучилась больше меня. Приходилось среди сна идти в ванную и принимать холодный душ. Она частенько ходила с «простудой» на губах.

А мы к такому климату уже почти привыкли и чувствовали себя полегче. Этому способствовали и наши старшие, более опытные товарищи. Они учили нас соблюдать питьевой режим. Поначалу мы все бегали в рабочее время попить газировки из сооружённого нашими солдатиками самодельного сатуратора. Торопились в буфет за холодным нарзаном. Потом стали выполнять рекомендации старших, да и к климату понемногу приноровились.

Воды потребляли меньше (старались не пить воду до обеда), вырабатывая водный режим. Через несколько лет мы приобрели закалку и стали ощущать дискомфорт при температуре воздуха лишь выше +35. А ведь большинство офицеров из спецнабора, да и практически все остальные, являлись по рождению северянами.

Как-то из-за отсутствия транспорта меня послали на стартовую площадку в составе поезда из грунтовых кислородных цистерн, которые доставляли окислитель для заправки ракеты.

Жара усиливалась подогревом воздуха в кабине АТ-Т от двигателя, размещённого в передней части шасси. Дорога грунтовая (гусеницы тягача бетонку раскромсали бы быстро), поэтому едем по степной дороге. Ветер попутный – вся пыль наша. Приехали на площадку уже почти к вечеру.

Выйдя из кабины, ощутил, наконец, блаженную прохладу. Хорошо! Побежал к душевой, оказалось на моё счастье, что вода есть.

Совсем хорошо! Вытряхнул пыль из одежды, протёр очки и увидел на стене наружный термометр, зафиксировавший плюс 39. Удивился, спросил, правильно ли он показывает температуру. Ответили, что да, правильно. Вот так подтверждается старая истина, что всё познаётся в сравнении. Можно себе представить, какая же температура была тогда в кабине тягача.

* * *

…Дежурство по гарнизону доверялось только старшим офицерам (майор, подполковник). И патрулирование, и дежурство по гарнизону, несомненно, были необходимы для поддержания порядка и дисциплины. Занятие нужное, но нелёгкое и малоинтересное. Однако не всегда. Однажды мне повезло и здесь.

Полагалось патрулю перед тем, как отбыть на ночной отдых, сдать оружие в комендатуру гарнизона. Нужно было прийти туда после полуночи, когда по идее все уже должны спать, а на улицах нет никого. Мы вместе с патрульным солдатиком стояли на перекрёстке улиц и ждали этого часа.

Тут нас встретил капитан Масленников, мой сосед, направлявшийся в общежитие, и мы о чём – то говорили. Вдруг к нашему великому изумлению мы увидели нечто, несущееся через всё чистое, безоблачное капъярское небо. Это нечто напоминало пылающее тело с ярким мерцающим хвостом. Ни шума, ни шороха не было слышно.

Скорость перемещения, даже по сравнению с ракетой, была фантастически огромной. Но правильно оценить её, не зная высоты, не представлялось возможным.

Что это было? Ракеты нашего полигона в этом направлении не летали. Может быть, это был болид? Спросить некого, написать письмо в Академию наук СССР? Посмеются над нами, да и только. Пришлось закрыть удивлённо разинутые рты и разойтись по своим делам. Так что, хочешь – не хочешь, а приходится задумываться о наличии этих самых НЛО…

* * *

…Полигон Капустин Яр явился и признанной кузницей кадров, давшей путёвку на высокие посты в центральном аппарате Минобороны и на руководящих постах различных организаций, как например: Г. Е. Алпаидзе, начальник ракетно-космического полигона Плесецк, генерал-лейтенант; А. А. Курушин, начальник космодрома Байконур, генерал-лейтенант; А. С. Калашников, начальник Научно-технического комитета РВСН, генерал-лейтенант; Ю. А. Пичугин, начальник полигона Капустин Яр, начальник Главного управления ракетного вооружения РВСН, генерал-полковник; В. А. Серёгин, начальник Организационного управления ГОМУ Генерального штаба ВС СССР, генерал-лейтенант.

* * *

Военный городок (или площадка № 10) был уже тогда немаленьким. Вокруг по периметру обнесен забором с колючей проволокой. Для въезда и выезда имелись три КПП: один на юг – в сторону села Капустин Яр, другой – в сторону Волгограда и третий – в сторону железнодорожного полустанка «Разъезд 85 км». Все улицы были заасфальтированными.

Нам под общежитие отвели двухэтажный жилой дом из силикатного кирпича, типовой, из шести квартир. В каждой комнате поселилось от двух до четырёх человек, в зависимости от площади. Вся центральная часть городка состояла из таких типовых домов.

…В наше время городок делился на три части, в которых отдельно проживали работники ракетного полигона, полигона ПВО и военных строителей (правда, в нашу бытность их оставалось немного). Заселение жилых домов было раздельным.

По устному и негласному приказу, а вернее – по команде начальника гарнизона генерала Вознюка в городке существовал сухой закон: водку, вино и даже пиво не продавали. За этим добром страждущие ездили или ходили пешком в село.