Текст книги "Самые знаменитые ученые России"

Автор книги: Геннадий Прашкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Николай Васильевич Склифосовский

Выдающийся хирург.

Родился 25 марта 1836 года (Пушкин еще был жив) на хуторе близ местечка Дубороссы Херсонской губернии (ныне территория Молдавии).

Окончив медицинский факультет Московского университета, работал ординатором, затем заведующим хирургическим отделением Одесской городской больницы. В 1863 году защитил диссертацию на степень доктора медицины на тему «О кровяной околоматочной опухоли».

В 1866 году Склифосовский на два года был командирован за границу.

В Германии, Франции и Англии он увидел все, что могла показать молодому хирургу мировая медицинская наука. Как раз в те годы были открыты бактерии раневой инфекции, вошел в практику «противогнилостный» метод Листера (антисептика), общий наркоз эфиром и хлороформом, принципиально изменился сам подход к хирургии. До применения наркоза все, даже самые сложные операции, длились не дольше двух-трех минут, чтобы избежать смертельных последствий болевого шока. Среди хирургов выработались настоящие виртуозы, способные любую операцию провести буквально за считанные секунды. К сожалению, отсутствие стерильности при операциях часто приводило к печальным итогам. Склифосовскому принадлежит заслуга внедрения в русскую хирургическую практику антисептики, то есть активного обеззараживания с помощью химических средств.

Впрочем, антисептический метод просуществовал недолго.

Лет через пятнадцать он уступил место более прогрессивному – асептическому, «безгнилостному». Стало понятно, что ранее применяемые для очистки ран антисептические растворы – карболовая кислота и сулема – воздействовали не только на бактерии, но и непосредственно на живые ткани организма. Исследования показали, что растворы кислот слабо влияют на патогенные формы микробов и практически не воздействуют на их споры. Зато те же кислоты губительно действовали на живые ткани.

Гораздо эффективнее можно было решать указанные проблемы установкой неких искусственных преград на путях проникновения бактерий в рану.

Например, кипячение или воздействие пара под повышенным давлением практически уничтожало не только микробы, но и все виды их спор.

Когда этот факт был окончательно установлен, воздействию высокой температуры стало подвергаться все, что употреблялось при ведении операций: повязки, халаты, перчатки, инструменты, даже для обработки рук был разработан специальный антисептический способ.

В 1866 году Склифосовский (с согласия русского правительства) принял участие в качестве военного врача на австро-прусской войне. Он работал на перевязочных пунктах и в военном лазарете до самого окончания кампании. Опытом, полученным на войне, Склифосовский поделился с коллегами в обстоятельной статье «Заметка по поводу наблюдений во время последней германской войны 1866 года», напечатанной в «Медицинском вестнике».

Разрабатывая новые подходы к ведению хирургических операций, Склифосовский не забывал об анатомии. Он регулярно посещал анатомический театр, «…чтобы проштудировать анатомически какую-нибудь область или определить более верный и целесообразный путь в глубину тела». В основу оперативной техники Склифосовского легли два знаменитых положения – рассекать только то, что видишь или можешь осязать ясно, и – любое сечение производить только на основании твердого знания анатомии.

Очень строго Склифосовский относился к операциям, производимым на дому.

Видные сановники XIX века, богатые купцы и промышленники, вообще состоятельные люди при острых заболеваниях, требующих хирургического вмешательства, как правило, приглашали хирургов на дом, категорически отказываясь от лечения в плохо устроенных городских больницах. Обработка комнат, в которых должна была производиться операция, велась чрезвычайно тщательно и по особой методике.

«…Известно, – писал профессор В. В. Кованов в книге, посвященной Склифосовскому, – что долгое время Николай Васильевич работал ординатором, затем заведующим хирургическим отделением Одесской городской больницы. За эти годы он стал крупным хирургом с большой научно-практической подготовкой, глубоко сознающим важное значение широкого естественнонаучного образования. Прекрасно образованный, хорошо владеющий несколькими языками, обладающий большой выдержкой и самообладанием, являясь чутким и отзывчивым врачом, он вполне подготовил себя к преподавательской работе.

Благодаря возросшему научному авторитету и достигнутым успехам в хирургии в начале 1870 года Н. В. Склифосовский по рекомендации Н. И. Пирогова был приглашен занять кафедру хирургии в Киевском университете. Когда в Одессе об этом стало известно, городская дума на экстренном заседании вынесла постановление: «За заслуги Н. В. Склифосовского и приносимую им пользу городу и больнице предложить ему профессорское жалованье с целью удержать его в Одессе».

Этот эпизод служит доказательством признания заслуг молодого ученого, сумевшего завоевать большой авторитет среди городского населения. Н. В. Склифосовский, однако, в Одессе не остался, так как его не удовлетворяла одна лишь практическая медицина: Николая Васильевича влекло к педагогической деятельности, особенно его интересовали вопросы военно-полевой хирургии».

Началась франко-прусская война и Склифосовский вновь отпросился на фронт.

В 1871 году Склифосовского пригласили на кафедру петербургской Медико-хирургической академии. В академии он начал преподавать хирургическую патологию, одновременно заведуя клиническим отделением военного госпиталя.

«…В академии, – писал профессор В. В. Кованов, – преподавательский талант Н. В. Склифосовского развернулся в полном блеске, и он скоро сделался одним из популярнейших профессоров. Но этого он достиг не сразу. Получить признание среди профессоров академии и расположить в свою пользу студентов было не так легко. Особенно трудно было вначале молодому профессору, не имевшему достаточного педагогического опыта, вступившему в состав преподавателей академии помимо желания многих ее членов. Плохо встретили его хирурги-клиницисты профессора Е. И. Богдановский, И. О. Корженевский, увидевшие в молодом, растущем хирурге своего конкурента. Сторонники старых традиций вопреки здравому смыслу, идя наперекор новому, прогрессивному веянию в хирургии, открыто выступили против введения противогнилостного метода лечения ран, который, как мы знаем, успешно в числе первых начал применять Н. В. Склифосовский. Выступая против Н. В. Склифосовского, являвшегося инициатором нового метода в России, они доходили иногда до неприличных выпадов. Так бывший в то время студентом, а позднее профессором А. С. Таубер в своих записках, изданных под псевдонимом А. Сталь, приводит случай, когда профессор Корженевский, хирург французской школы, заведовавший академической хирургической клиникой, на лекции студентам IV курса иронически говорил по поводу листеровского метода: „Не смешно ли, что такой крупный человек, как Склифосовский, боится таких мелких творений, как бактерии, которых он не видит!.“.

Военный опыт Склифосовского вновь был востребован в годы Балканской (1876) и русско-турецкой (1877–1878) кампаний.

В Черногории Склифосовский консультировал работу Красного креста.

Свои впечатления он изложил в большой работе, опубликованной в «Военно-медицинском журнале» под названием «Из наблюдений во время Славянской войны 1876 года».

В этой работе Склифосовский досконально проанализировал чрезвычайно актуальные проблемы организации транспортировки раненых, лечения огнестрельных повреждений и частной помощи на войне. Еще на франко-прусской войне он пришел к выводу, что лечение проникающих ранений грудной клетки следует производить на месте, не отправляя раненых в тыл. «При строго выжидательном лечении самое существенное требование должно состоять в том, чтобы эти раненые не транспортировались».

В русско-турецкой войне Склифосовский находился в первых рядах Дунайской армии. Он не только развертывал госпитали. Он сам не раз под пулями противника оказывал практическую помощь солдатам. Это была школа, которую невозможно было переоценить.

«Н. В. Склифосовский, – писал профессор В. В. Кованов, – заражал всех окружающих беспримерным трудолюбием, вселял в них бодрость и силу духа, заставлял безропотно переносить все тяжести и лишения фронтовой жизни. Очевидцы рассказывают, как этот по наружному виду элегантный и выхоленный статский генерал в безупречно чистом кителе способен был оставаться по несколько суток без пищи и без сна, находясь беспрерывно за операционным столом в перевязочной или в сортировочных отделениях головного госпиталя. Трогательны были заботы о нем врачей и медицинских сестер, подносивших ему во время работы то глоток вина, то кусок хлеба для поддержания сил. Большую помощь в работе оказывала ему жена, Софья Александровна, ухаживая за ранеными. Она была вместе с ним в продолжение всей компании, переносила все невзгоды походной жизни…»

Развивая взгляды великого русского хирурга Н. И. Пирогова, Склифосовский разработал принцип приближения медицинской помощи к месту боя, принцип «сберегательного лечения» огнестрельных ранений, и ввел в широкое употребление применение гипсовых повязок как средство иммобилизации при ранениях конечностей.

В 1880 году Склифосовский был избран заведующим факультетской хирургической клиникой медицинского факультета Московского университета.

Этой клиникой он заведовал четырнадцать лет.

Опережая свое время, Склифосовский первый в России начал проводить операцию иссечения желудка, глухой шов мочевого пузыря, операцию зоба, иссечение рака языка с предварительной перевязкой язычной артерии, удаление гортани, операцию мочевой грыжи. Он не боялся проводить самые сложные пластические операции и постоянно искал новые методы. Например, операция при ложных суставах так и вошла в мировую литературу под названием «замка Склифосовского». Чтобы удержать на месте перелома концы бедренной кости в непосредственном их соприкосновении, производился распил по середине обоих концов кости, затем у окончания первого распила делался второй распил в поперечном к нему направлении. Обе выпиленные на концах половинки удалялись, чтобы образовавшиеся поверхности пришли в соприкосновение друг с другом, затем их закрепляли металлическими швами. Склифосовский же впервые внедрил в больничный быт истории болезней, позволившие врачам обрабатывать необходимые данные на огромном фактическом материале.

С 1893 по 1900 год Склифосовский руководил петербургским Клиническим институтом усовершенствования врачей. За эти семь лет он построил новые корпуса, электрифицировал их, добился для института значительных дополнительных ассигнований. Не случайно в день 25-летия профессорской деятельности Склифосовского среди сотен телеграмм, полученных им, оказалась и такая: «Вы стоите во главе учреждения, которому другие народы Европы завидуют». Подписал телеграмму декан медицинского факультета университета Лозанны профессор Ларгье де Венсель.

На Международном съезде хирургов в 1897 году знаменитый Рудольф Вирхов от имени собравшихся в Москве ученых обратился к Склифосовскому, избранному Президентом съезда, с такими словами:

«…Мы встретили здесь Президента, авторитет которого признается представителями всех отраслей медицинской науки, человека, который с полным знанием всех требований врачебной практики соединяет в себе также и качество врача души, обладает духом братства и чувством любви ко всему человечеству».

Склифосовский редактировал первые в Москве специальные научные хирургические журналы «Хирургическая летопись» и «Летопись русских хирургов». Он входил в число членов-учредителей Общества русских врачей, Московского хирургического общества, избирался Президентом I и VI Международных съездов хирургов. Он был организатором, почетным председателем и активным участником специальных Пироговских медицинских съездов. Проводились эти съезды членами Общества русских врачей – наиболее представительного научного общества дореволюционной России, объединившего представителей всех медицинских специальностей. Собиралось на эти съезды по две, а то и по две с половиной тысячи человек, то есть приезжал почти каждый девятый врач России.

Кстати, молодой врач, будущий знаменитый писатель А. П. Чехов получил диплом об окончании Московского университета из рук декана медицинского факультета Н. В. Склифосовского.

К сожалению, последние четыре года жизни Склифосовский тяжело болел. Только садоводство, которым он любил заниматься в своей усадьбе Яковцы, находившейся в Полтавском губернии, несколько отвлекало его от физических тягот.

Умер Склифосовский 30 ноября 1904 года.

Александр Григорьевич Столетов

Физик.

Родился 29 июля 1839 года в городе Владимире в семье купца.

Столетовы не походили на типичных купцов. Мать сама учила детей иностранным языкам и арифметике, в доме была небольшая библиотека. Не удивительно, что в гимназии Столетов выпускал рукописный журнал, в котором регулярно появлялись его собственные стихи, рассказы и даже была напечатана маленькая повесть «Мои воспоминания».

Осенью 1856 года Столетова зачислили на физико-математический факультет Московского университета на казенный кошт, то есть он стал студентом, получающим государственную стипендию.

Время было горячее.

Император Александр II только что признал необходимость освобождения крестьян, «иначе они сами себя освободят». «…Мы все тогда и горели, и любили, и хотели работать, – писал революционер Шелгунов. – Это было удивительное время, время, когда всякий хотел думать, читать и учиться и когда каждый, у кого хоть что-нибудь было за душой, хотел высказать это громко. Все умственное движение шестидесятых годов явилось так же неизбежно и органически, как является свежая молодая поросль в лесу на освещенной поляне. Как только Крымская война кончилась и все дохнуло новым, более свободным воздухом, все, что было в России интеллигентного, с крайних верхов и до крайних низов, начало думать, как оно еще никогда прежде не думало. Думать заставил Севастополь, и он же пробудил во всех критическую мысль, ставшую всеобщим достоянием. Тут никто ничего не мог ни поделать, ни изменить. Все стали думать, и думать в одном направлении, в направлении свободы, в направлении разработки лучших условий жизни для всех и для каждого…»

Прикладную математику Столетов слушал у профессора Н. Д. Брашмана, астрономию у Ф. А. Бредихина, лекции по аналитической геометрии, дифференциальному и интегральному исчислениям читал в университете математик Н. Е. Зернов, а физику – любимый предмет Столетова – профессор М. Ф. Спасский. Живя очень скромно, Столетов все-таки не соглашался на ведение частных уроков, как было тогда принято. Все свое время он старался отдавать науке.

В 1860 году Столетов окончил университет.

Профессор физики Н. А. Любимов пытался оставить талантливого выпускника при кафедре, но в этом Столетову было отказано. Как всякий казеннокоштный студент, он обязан был проработать шесть лет «по учебной части Министерства Народного просвещения».

В сентябре 1861 года Столетов все же получил разрешение вернуться в университет. А летом 1862 года, он по специальной стипендии для отличившегося студента, учрежденной профессорами К. А. и С. А. Рачинскими, отправился в заграничную командировку.

Три года Столетов проработал в Гейдельберге, Геттингене и Берлине в лабораториях известных физиков Г. Кирхгофа, Г. Гельмгольца, Г. Магнуса и В. Э. Вебера.

Особенное впечатление на Столетова произвел Вебер.

«Преоригинальный старичок, – писал он с присущей ему точностью и лаконичностью. – Одет довольно цинично, говорит престранно, не договаривая, растягивая слова и прочее. Взглянув на него и даже послушав его, не подумаешь, что столько дельного, нового, теоретически глубокого вышло из этой головы».

За границей Столетов выполнил первую научную работу.

Вместе с К. А. Рачинским он установил, что диэлектрические свойства среды, характеризующие ее способность к электризации, никак не сказываются на величине взаимодействия между магнитами и проводниками.

В декабре 1865 года Столетов вернулся в Россию.

В Московском университете он получил место преподавателя математической физики и физической географии. Лекции Столетов читал сжато и ясно, приводя массу занимательных примеров и фактов, умело цитируя великих мыслителей. К лекциям готовился чрезвычайно тщательно, допоздна просиживая при свечах. Много зная, он был чрезвычайно строгим и требовательным экзаменатором и довольно часто получалось так, писал позже Тимирязев, что «…студенческая голова не могла вместить всего требуемого. А Александр Григорьевич не мог понизить уровень своих требований ниже известного минимума и превращать экзамен в пародию».

Столетов вообще отличался большой бескомпромиссностью, был резок и прям.

Знавшие его, не раз вспоминали, что от нападений Столетова на служебных заседаниях «расстраивались сердца, случались истерии». В Столетове полностью отсутствовала какая-либо склонность к гибкости. Он всегда был застегнут на все пуговицы, раскрываясь только иногда – перед друзьями.

«Факультетские истории, взметаемые Столетовым, – вспоминал позже известный писатель Андрей Белый, отец которого, математик Н. В. Бугаев, был в описываемое время деканом физико-математического факультета, – сплетались в сплошную „историю“ без конца и начала: Столетов виделся мне охотником крупной дичи, спускающим двух гончих, Марковникова и Соколова; и то я видел: спасающегося в бегство Сабанеева, в виде большого верблюда, то видел я Н. Д. Зелинского, мчащегося в виде испуганной антилопы; то сам Н. А. Умов в виде огромного, пушистого овцебыка пересекал поле зрения; за ними – мчащийся лев-Марковников; или – подкрадывающийся Столетов-тигр; и отец возвращался с заседаний оживленный, но… нисколько не возмущенный; защищая от Столетова факультетский фронт, отец и кричал, и сжимал кулаки, и срывал с себя салфетку (за обедом); а приняв меры к защите, с добродушием поперчивал суп и лукаво потирал руки; не без сочувствия к скандалистам он приговаривал:

– Да-с, что поделаешь: бедный Александр Павлович!

И мне не до конца верилось, чтобы отец действительно до мозга костей думал, что Александр Павлович – космический овен, ужаленный Столетовым-скорпионом…»

В мае 1869 года Столетов защитил магистерскую диссертацию.

Из-за отсутствия исследовательской лаборатории тему для диссертации он выбрал чисто теоретического характера: «Общая задача электростатики и приведение ее к простейшему виду». Для двух проводников такая задача была решена в свое время физиком Томсоном и геометром Морфи. Выбрав и решив более сложный вариант, Столетов подтвердил свои исключительные математические способности.

В том же году Столетов был утвержден в звании доцента.

Однако его подвело здоровье.

Почти год Столетов провел в лечебницах, ему было запрещено читать и писать.

«…Я расскажу в двух словах собственную историю, – писал Столетов одному из своих учеников, жаловавшемуся на свои болезни. – После командировки в 1862–1865 гг. я вернулся совсем больной с расстроенными нервами, головными болями, неисправным пищеварением и прочее. Сразу затянулся в преподавание двух предметов, отвлекавшее от не готовой еще диссертации. И в то же время лечился. На таком положении, получая от университета 500 р. и субсидию от старшего брата, пробился три года – до утверждения доцентом. Вслед за тем выдержал нервную горячку (накопилось!), которая вычеркнула целый год из моего академического существования. После бури воздух освежился, и теперь, перевалив за половину срока, обещаемого мне моей фамилией, могу мечтать о полном ее оправдании…»

Справившись с болезнью, Столетов вернулся к научной работе.

Московский университет не имел своей физической лаборатории. Чтобы ставить эксперименты приходилось выезжать за границу. Столетов энергично занялся организацией лаборатории. Он писал письма, прошения, ходил по казенным кабинетам, доказывал и, в конце концов, своего добился. Вокруг физической лаборатории сразу начал формироваться круг заинтересованных физиков, что, собственно, и положило начало знаменитой физической школе Столетова. Стоит отметить, что в число учеников и последователей Столетова входили такие ученые, как Н. А. Умов и Н. Е. Жуковский. Иногда вечерами холостой Столетов собирал друзей на своей квартире на Тверской улице. Случалось, что он сам садился за фортепьяно, а иногда аккомпанировал астроному Ф. А. Бредихину, прекрасно владевшему скрипкой.

В 1871 году Столетов начал работу над докторской диссертацией.

«Исследование функции намагничивания мягкого железа» целиком вышла из экспериментов, которые Столетов поставил в 1871 году в лаборатории Кирхгофа в Гейдельберге. «…В самом начале исследования, – писал Столетов, – я был поражен результатами. Оказалось, что при слабых намагничивающих силах функция намагничивания не только не остается постоянной, но возрастает весьма быстро и при некоторой величине намагничивающей силы достигает максимума; около него функция намагничивания достигает цифры, вчетверо, а то в впятеро превышающей все наблюденные для нее до сих пор».

В наше время петля гистерезиса известна (по крайней мере, должна быть известна) каждому ученику средней школы, но в то время считалось, что намагниченность железа прямо пропорциональна индукции намагничивающего внешнего поля. Выполненная Столетовым работа дала создателям электромашин ключ к пониманию и решению многих задач.

В 1872 году Столетова утвердили в должности ординарного профессора Московского университета.

Осенью того же года была открыта физическая лаборатория.

Первой лабораторной работой Столетова стал сложный опыт по определению соотношения между электростатическими и электромагнитными единицами. Коэффициент пропорциональности, как и предполагал Столетов, оказался близким к скорости света. Это подтвердило взгляд на свет как на электромагнитное явление, и поддержало справедливость теории Максвелла, в то время еще не являвшейся общепризнанной.

После работы о намагничивании железа имя Столетова становится известным в научных кругах. В 1874 году он был приглашен на торжества по случаю открытия при Кембриджском университете физической лаборатории. В 1881 году достойно представлял русскую науку на I Всемирном конгрессе электриков в Париже. Кстати, впервые на таком большом форуме русский физик делал специальный доклад о своих собственных исследованиях и активно работал в Комиссии по выбору электротехнических единиц измерения. По предложению Столетова была утверждена единица электрического сопротивления «ом».

В 1888 году Столетов начал исследование фотоэффекта.

За год до этого физик Г. Герц обнаружил, что электрическая искра гораздо легче проскакивает между двумя электродами, если эти электроды освещены ультрафиолетовыми лучами. В том же году физики Видеман и Эберт сделали необходимое уточнение: указанный эффект вызывался освещением отнюдь не любого электрода, а именно катода.

В своем опыте Столетов установил друг перед другом тщательно очищенную цинковую пластинку и металлическую сетку. Цинковую пластинку он соединил с отрицательным полюсом электрической батареи, а сетку – с положительным, включив в цепь чувствительный гальванометр. Все вместе представляло разомкнутую цепь, через которую ток проходить не мог, потому что между пластинкой и сеткой находился воздушный зазор. Однако, когда через металлическую сетку на цинковую пластинку был направлен свет мощной вольтовой дуги, гальванометр показал наличие в цепи тока.

Увеличив напряжение, Столетов обнаружил, что электрический ток в цепи сначала возрос, затем величина его стала изменяться заметно медленнее и, наконец, он принял некое максимальное значение, названное током насыщения. Стало ясно, что свет, падающий на цинковую пластинку, вырывает из нее электроны. При увеличении напряжения электроны быстрее «отгоняются» к сетке и электрический ток становится больше.

В следующем опыте Столетов поместил металлическую сетку и цинковую пластинку в запаянный стеклянный сосуд, из которого выкачали воздух, то есть построил первый в мире фотоэлемент. С помощью этого созданного им фотоэлемента Столетов провел множество измерений при различных давлениях газа в сосуде, при различных расстояниях между сеткой и пластинкой и при различных напряжениях. При этом Столетов обнаружил, что сила тока достигает наибольшего значения при вполне определенном давлении газа. Указанное положение было названо законом Столетова, а выведенная из него постоянная величина – константой Столетова. Что же касается фотоэлементов, то они сейчас несут службу на всех заводах и фабриках мира, – сортируют и подсчитывают продукцию, управляют прокатными станами и плавильными печами, вычерчивают чертежи. Именно фотоэлементы превратили немое кино в звуковое и сделали возможным изобретение фототелеграфа. Простая вакуумная установка Столетова. созданная для изучения электрических явлений в разреженных газах стала началом будущих электронных ламп, которые совершили настоящую революцию в электротехнике. Радиоприемники, передатчики, рентгеновские аппараты и газоразрядные трубки, радиолокаторы, электронные микроскопы, телевизоры, электронно-вычислительные машины, – можно сказать, что технологическая история человечества значительно ускорилось благодаря великому открытию, сделанному болезненным холостяком, отдыхавшим только за фортепьяно.

В 1889 году в Париже на II Международном конгрессе электриков Столетов был избран вице-президентом конгресса, честь не малая.

Но карьера Столетова не складывалась.

Нетерпимость ученого еще в 1892 году привела его к открытым столкновениям с профессурой Московского университета.

Одним из поводов к таким столкновениям стал нелестный отзыв Столетова о диссертации князя Б. Б. Голицына «Исследования по математической физике». Обнаружив в диссертации ряд ошибок, Столетов с присущей ему прямотой указал на них (что, кстати, сделал и второй рецензент – профессор А. П. Соколов), но князь Голицын резко возразил рецензенту, настаивая на своей правоте. Несомненно, во многом Голицын был прав, в его работе были высказаны смелые, новые идеи, к которым Столетов отнесся с недоверием. К сожалению, возможности для взаимного понимания скоро были исчерпаны.

В 1893 году, после кончины академика А. В. Гадолина, встал вопрос о его преемнике-физике.

Комиссия по выборам в составе академиков Ф. А. Бредихина, Н. Н. Бекетова, П. Л. Чебышева, Ф. Ф. Бейльштейна и Г. И. Вильда остановилась на кандидатуре профессора Московского университета Столетова, как на ученом «выдающемся своими самостоятельными исследованиями».

Столетов настолько был уверен в том, что пройдет в адъюнкты Академии, что специально ездил в физическую лабораторию на предмет будущего ее улучшения и расширения. Однако 14 апреля 1893 года на заседании Отделения физико-математических наук президент академии неожиданно для всех отложил голосование на неопределенный срок, мотивируя свое решение тем, что «у Столетова, как человека с беспокойным нравом, много противников, и он, наверное, был бы забаллотирован».

Затем кандидатура Столетова вообще была снята.

Когда брат ученого, известный генерал-майор, командовавший в 1877 году добровольческим русско-болгарским ополчением, покрывшим себя славой в Болгарии при обороне перевала на Шипке, спросил у президента Академии великого князя Константина (великий князь, кстати, дружил с Голицыном, они вместе провели три года в Страсбурге в лаборатории Кундта, а в юности ходили в плаванье на военном фрегате «Герцог Эдинбургский»), почему он удалил из списков имя Столетова, великий князь прямо ответил: «У вашего брата невозможный характер».

Несмотря на искреннее сочувствие друзей, вот, мол, и Дмитрий Иванович Менделеев в свое время был забаллотирован, Столетов тяжело отнесся к своему не избранию в академики. Нервная система окончательно расшаталась. К тому же, истек тридцатилетний срок пребывания физика в университете. По законам того времени профессор Столетов должен был подать в отставку. Видимо, в душе он надеялся, что, ввиду огромных научных заслуг, срок его пребывания в университете продлят, однако этого не случилось: когда, по требованию врачей, он уехал лечиться в Швейцарию, его догнало почтовое уведомление об отставке.

Не утешили Столетова и дружеские письма Кельвина, Гельмгольца, Больцмана. Он окончательно замкнулся, перестал принимать гостей, сам нигде не бывал. Целыми днями в одиночестве сидел над рукописью учебника «Введение в акустику и оптику». О людях начал отзываться несправедливо сухо, даже зло. «Какая-то печать гнетущего, глубоко затаенного нравственного страдания легла на все последние годы его жизни, – писал позже Тимирязев, – как будто перед ним вечно стоял вопрос: почему же это везде, на чужбине и в среде посторонних русских ученых встречал он уважение и горячее признание своих заслуг и только там, где, казалось, имел право на признательность, там, где плоды его деятельности были у всех на виду, ему приходилось сталкиваться с неблагодарностью, мелкими уколами самолюбию, оскорблениями. Но он еще крепился, пытаясь стать выше „позора мелочных обид“, и это ему удавалось, пока не изменили физические силы; но когда, едва оправившись от тяжелой болезни (рожистого воспаления), он снова столкнулся с теми же житейскими дрязгами, прежней выносливости уже не оказалось…»

В ночь с 14 на 15 мая 1896 года Столетов умер.