Текст книги "Кормчая книга"

Автор книги: Геннадий Прашкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Геннадий Прашкевич
КОРМЧАЯ КНИГА

Часть II (начинающая)
КАЛХАС: ЕДИНСТВЕННАЯ ДВЕРЬ
(XXII век)

Любовь, любовь – гласит преданье -

Союз души с душой родной -

Их съединенье, сочетанье,

И роковое их слиянье,

И… поединок роковой…

Ф. Тютчев

I

Где-то неподалеку жгли костер. Сладкий сизый дым несло по низкой траве, путало в неровно постриженных кустах. Тревожно, дико кричала в деревьях запутавшаяся невидимая птица.

– Зено! Зено! – услышал Калхас детский голос. – Там птица! Она, наверное, крупная!

– Это выпь. Они не бывают крупными.

– А почему она кричит, Зено?

– Радуется жизни.

– Но она кричит печально.

– Радость жизни можно выразить и печальным криком.

– Она не плачет?

– Птицы не плачут, – ответил невидимый наставник. – Они не смеются, но и не плачут. Они чувствуют мир не так, как мы.

Сладкий, стелющийся по траве дым… Калхас не видел детей и не хотел им мешать… Хорошо, что они меня тоже не видят. Они, наверное, узнали бы меня по шраму на лбу. Все воспитанники Общей школы считают, что я герой, а на самом деле всего лишь случай. Всего лишь падение в шахту. На Марсе Калхасу в голову не приходило, что на родной планете банальный шрам на лбу может стать его главной приметой. Ну да! Космонавт, вернувшийся с Марса!

Ладно, решил он, пусть Зено пасет своих воспитанников в стороне.

Тем более, что наставница, интересующая Калхаса, стояла уже рядом. Он не слышал, когда она подошла. Они все тут, кажется, ходят босиком. Как в колониях. И одеваются не так, как одеваются в Мегаполисе. Он невольно залюбовался. Платиновые волосы падали на загорелое плечо. Невесомая даже на вид зеленоватая накидка стянута в талии тонким ремешком. Увидев, как внимательно Калхас прислушивается к перекличке детей, наставница улыбнулась. Она, наверное, нравится детям, подумал Калхас. И имя у нее необычное, отметил он, – Она. С отчетливым ударением на первую гласную: Она У. Это сразу наводило на мысль о Востоке, что подтверждалось узкими скулами, чуть раскосыми глазами.

Кивнув, Она У повела Калхаса по аллее, густо и весело увитой виноградной лозой, вьющейся по декоративным решеткам – к широкой металлической арке, за которой начинался лестничный марш, выстланный зеленой дорожкой… Ну да, из тех, что производят в Кампл-центре… Сами обновляются, сами впитывают и уничтожают пыль, убивают любые виды бактерий…

Обширный зимний сад – пустынный и тихий, поросший редкими деревьями, упирался в живой пейзаж.

Море…

Огромное…

Теряющееся на горизонте…

Тонущее в дымке, в призрачном мареве, в мерцающем тумане…

И небо над ним.

Чудовищные башни белых кучевых облаков.

Закручивающаяся волна, зеленовато-бутылочная изнутри. Она набегала и падала, крутя по песку водоросли и зеленые огурцы голотурий.

Наставница улыбнулась. Ей явно было приятно удивление знаменитого космонавта. Она хотела о чем-то спросить, но не решалась. Специально медлила, чтобы Калхас не заподозрил ее в навязчивости. Удобно устроившись на низко спиленном, отшлифованном пне, поощрительно улыбнулась:

– Группа Кей – моя. Это Ури Редхард, Бхат Шакья и Сеун Диги. Вы пришли поговорить о Сеуне?

– Да, – кивнул Калхас. – Правда, я не надеюсь узнать что-то новое. Поисками Сеуна занимаются специалисты, а я… Меня попросила мать Сеуна… Всегда, знаете ли, существуют детали, мелкие, малозначащие… Но когда ищешь, ничего нельзя упускать… Вот скажем, – улыбнулся он, – у Сеуна Диги, было, наверное, прозвище?

– Анаконда.

– Почему его так прозвали?

– Он здорово плавал. Будто родился в воде. Пожалуй, ему и следовало родиться в воде. Только не анакондой, а, скажем… дельфином. На наших озерах он доныривал до самого дна… Кстати, живой пейзаж… – Наставница обернулась к необозримым, накатывающимся на песок волнам. – В разработке живого пейзажа принимал участие Сеун. Он всегда был полон идей… Иногда мне кажется… – наставница запнулась. – Иногда мне кажется, что находись Общая школа возле настоящего моря, Сеун бы не ушел…

– А он… ушел?… Именно ушел? Вы так считаете?

Наставница тряхнула густыми волосами:

– Не знаю. Но принудить мальчика не могли. На территории Общей школы не бывает чужих людей. В двенадцать ночи – общий отбой, у нас жесткая дисциплина. После игр и занятий на воздухе дети засыпают быстро. К тому же, дежурные заглядывают в спальни. Два, а то три раза за ночь.

– Это обязательно?

– Да. Таковы правила. Но важно и то, – улыбнулась наставница, – что на спящих детей приятно смотреть. Я сама заглянула в ту ночь в спальню. В два пятнадцать. Я запомнила время. И увидела, что Сеуна нет. Наверное, вышел в сад, подумала я. Но его не оказалось в саду. Лайкс, живая скульптура, тоже не видел мальчика. Проходи Сеун мимо, лайкс это запомнил бы. Вот тогда я подняла тревогу.

– А ваши дети? Я имею в виду всю группу. Они похожи друг на друга?

– Ну, не очень. Ури, например, сдержанный человечек. Его мать – коренная северянка. Знаете, из тех, что навсегда прикипели к уединенным далеким биостанциям. А Бхат Шакья рассеян. Это не значит, что он постоянно погружен в себя, нет, он рассеян от жизнерадостности. В нем кровь кипит. Он не успевает закончить одно дело, ему сразу хочется приступить к другому. А Сеун… Ну, Сеун был полон идей… Я уже говорила… И еще он любил работать руками… Ури он мог раскрутить на болтовню, а Бхата переключить на такое неторопливое занятие, как рыбалка… Нет, – покачала она головой, – они не похожи…

– Если бы Сеун позвал друзей, они бы ушли с ним?

– Не думаю. Им немного лет, но они ответственны.

– А Сеун? – быстро спросил Калхас.

– Что Сеун?

– Он ответствен?

– Несомненно.

– Но он ушел! Ушел тайно. Он ведь знал, что нарушает Правила. Почему его это не остановило?

– Меня это тоже мучает, – призналась наставница. – Просто в голове не укладывается. Сеун любил все живое.

– Как вас понять?

– Буквально, – наставница покраснела, раскосые глаза уставилась на Калхаса: – Бабочки, птицы, рыбы, звери, цветы – все приводило его в восторг. Больше всего он любил занятия на открытом воздухе. Он считал, что все живое свободно и, конечно, был прав, хотя мне не раз приходилось убеждать его в том, что рыбы в аквариуме Общей школы нисколько не страдают от того, что живут не в море. – Она У улыбнулась. – У каждого своя доминанта. Одни находят себя в играх, другие в дивных мечтах, третьи в конкретном деле. Мы никому не мешаем. Сеун любил Общую школу. Афра Диги, его мать, не раз подавала прошение в Совет Матерей и в Большой Совет о возврате сына, но было бы неправильно отдать Сеуна столь впечатлительной женщине.

– Вы строги к ней.

– Думаю, объективна.

– Она часто навещала сына?

– Три раза в год. Но будь моя воля, – Калхас сразу почувствовал в голосе наставницы нужную волю, – я сократила бы и эти визиты.

– Почему?

– Появление некоторых матерей действует на детей возбуждающе. Афра Диги как метеор. Она электризует воздух. Роди она второго ребенка, даже это не отвлекло бы ее от Сеуна. Наверное, поэтому Совет Матерей отказал Афре в праве иметь второго ребенка. Такие, как Афра, передают детям свою неврастеничность. Она называла наставниц живыми скульптурами, устраивала шумные демонстрации перед Большим Советом. Афре советовали покинуть Мегаполис. На Земле много интересных мест, где здоровый человек может отвлечься от преследующих его мыслей. Я считаю счастьем то, что малышей забирают в Общую школу в шестимесячном возрасте. Иначе матери, подобные Афре… Материнское неистовство, – улыбнулась наставница, – иногда сочетается с неким непонятным невежеством… Благодаря Обшей школе Сеун избежал влияния матери, но не во всем. Например, он верит, что Земля до сих пор полна тайн…

– А вы?

– Я считаю, что главная тайна заключена в нас самих. Мы до сих пор не знаем своих возможностей. Все остальное не имеет значения. Но Сеун по много часов просиживал над географическими картами. Он задумывался над справедливым, на его взгляд, разделом мира. Да, да, я не оговорилась, именно разделом. Ему нравилось представлять, какие именно моря и земли могут в будущем отойти к колониям, а какие будут окончательно покрыты разрастающимся по планете Мегаполисом. Он считал, что колонии могут существенно увеличить полезную площадь Земли. За счет обезвреживания ядерных саркофагов, отравленных в прошлом озер… И все такое… Ну, сами знаете… Скажем, он считал, что колонии правильно занимают влажные болотистые места… Ведь биосинты нуждаются в тишине и в постоянной подкормке. Он изучал работы доктора Джауна.

– Вы знакомите воспитанников с новейшими философами?

– Разумеется, – кивнула наставница. – Именно нашим воспитанникам жить в будущем, не нам. Они должны знать, кто формирует будущее.

Калхас кивнул.

Он боялся, что наставница поймет его неправильно, но в его улыбке не было иронии. Он относился к идеям доктора Джауна скептически. Так же, как отнесся к словам наставницы. Он привык к конкретным вещам, иначе в космосе не выживешь. Географические карты… Афра, устраивающая скандалы… Новейшие философы… Калхас был уверен, что будущее человечества – в активном выходе в Космос. А доктор Джаун наоборот – привязывает землян к планете.

Он взглянул на наставницу.

Ему понравилось, с какой непосредственностью она смахнула с загорелого плеча густые платиновые волосы.

– Сеун, – улыбнулся Калхас, – похоже, не простой малыш, да? В нем многое от матери, правда? Даже Общая школа не смогла совсем его выправить, правда? Он много путешествовал, да? Научные городки в Антарктике… Уединенные биостанции в Индийском океане… Само собой, промышленные районы Мегаполиса… Весь этот нескончаемый массив от Японии и Кореи, через юг Китая и Индии до Средиземноморья… Я имею в виду, – пояснил Калхас, – что Сеун бывал и в Пустых пространствах, да?… В конце концов, все колонии начинались с Пустых пространств… Если он с интересом относился к идеям доктора Джауна, что удивительного в его интересе к географическим картам?…

Наставница улыбнулась:

– Вы третий человек, с кем я беседую о Сеуне на этой неделе, и все обращали внимание на карты. Да, Сеун любит путешествия. Он всегда считал событием даже банальный поход к Мелким озерам.

Она вздохнула:

– Я боюсь за Сеуна.

Калхас успокаивающе кивнул.

Не он один ищет Сеуна. Этим, к счастью, занимаются профессионалы из группы Поиска. Он уверен, что мальчика-анаконду скоро найдут.

– Вы ничего не забыли такого, что можно было бы добавить к сказанному?

– Коробка…

– Какая коробка?

– С подарком для Сеуна…

Он кивал, слушая наставницу.

Каждый воспитанник получает подарки от родителей. Прежде всего, игрушки. Иногда сложные и необычные. Ведь ими, как правило, пользуется вся группа. Так вот, подарки Афры Диги, услышал Калхас, всегда отличались не просто необычностью, а можно сказать, изощренностью. В последний раз на имя Сеуна доставили коробку с действующей моделью биосинта. Трудно сказать, сколько стоит такая модель, но, в пересчете на чистую работу, весьма и весьма немало. Впрочем, известно, что Афра Диги связана с какой-то крупной исследовательской ассоциацией, и у нее есть состоятельные друзья. (Калхас почувствовал укол ревности.) Подарок, несомненно, ошеломляющий. Коробку доставили поздно вечером и поставили на подоконник. Проснувшись, Сеун должен был сразу увидеть вожделенный подарок. Но ночью он встал и вышел из спальни, даже не прикоснувшись к подарку матери.

– Как отнеслись к исчезновению Сеуна его друзья?

– Они очень огорчены.

– Он не посвятил их в свои планы?

– Уверена, что нет. Они активно осматривают карстовые пещеры, которых много в окрестностях. Там много действительно опасных уголков.

– Вы разговаривали с ними о случившемся?

– Много раз.

– Что они говорят?

Наставница беспомощно пожала смуглым плечом:

– Они растеряны.

– А вы?

– Я тоже. Мальчику всего шестой год.

– Но, похоже, он самостоятельный малый.

– Это да. У меня все такие. Окажись он в Мегаполисе, он сумел бы разыскать Афру. Но почему-то не разыскал. И не вернулся в Общую школу. И его нигде не заметила ни одна живая скульптура. И группа Поиск до сих пор не имеет достоверной информации. Что это может означать, Калхас? Почему к этому делу теперь присоединились вы? Разве вас не ждут на борту «Гермеса»? Ваш корабль должен отправляться. Разве не так?

– У меня несколько свободных дней, и я обещал их Афре, – успокоил наставницу Калхас. – Мы с Афрой друзья. – Поколебавшись, он добавил: – Я дружил с мужем Афры. Он погиб на моих глазах.

Она У печально улыбнулась:

– Я знаю.

И подняла глаза:

– Куда мог уйти мальчик?… Может, его похитили?… – Наставница таинственно поманила Калхаса пальцем. – Вы же, наверное, слышали… Ходит много таких слухов… Колонистам не хватает людей… С тех пор как у них появились биосинты, людей не хватает еще больше… У них не существует контроля над рождаемостью… Понимаете?… Тут любой шаг…

Было видно, как сильно ей хочется высказаться.

Все же она сдержалась.

II

«Калхас! Ты найдешь Сеуна!»

Афра заклинала. Она не умела просить. «Калхас. Мегаполис – вонючая дыра. В нем много тайных могил. Я не хочу, чтобы одна из них стала мне родной. Найди Сеуна, Калхас!»

Кажется, Афра не помнила, не хотела помнить, что через несколько дней «Гермес» стартует. Но Калхас не напоминал. Он знал, Афре трудно. Скрытая обида, правда, покалывала сердце. Почему Афра общается с ним только через Инфор? Почему она не пришла к нему, почему не позвала к себе? Почему, откликаясь на его вызов, она садится перед экраном так, чтобы он не видел комнату, в которой она находится?

Ладно. Пусть выговориться.

Он знал, что пока Афра не выговорится, бессмысленно задавать вопросы.

Пусть выкрикнет все проклятия Мегаполису, удушающему людей. Пусть в сотый раз проклянет Общую школу, отнявшую у нее ребенка. Пусть предаст анафеме весь Космический флот, за то, что он выбрасывает в черное пространство лучших представителей человечества. Наверное, Совет Матерей прав, отказав Афре в праве родить второго ребенка. Ее необузданный темперамент уже сказался на Сеуне, а дети не должны быть материалом для экспериментов. Даже материнских.

Слушая Афру, он включил рабочий Инфор.

Ничего нового он не услышал, просто знал, что скоро навсегда расстанется с Землей. Наверное, даже навсегда. Кто знает? Даже голос доктора Джауна, с которым он схватился вчера на пресс-конференции, не показался ему отталкивающим. Доктор Джаун говорил то, что думал, то, над чем много думал. Да, Центры термоядерного синтеза (ЦТС) создают человечеству немало хлопот… Да, Земля и Пояс накопили массу противоречий… Да, существование колоний следует признать свершившимся фактом… Но, черт возьми, все это следует рассматривать вкупе и совсем не обязательно говорить о колониях, как о новом шаге человечества… Разве провал чуть ли не в общинный строй можно считать достижением цивилизации? Доктор Джаун любит парадоксы, но этот слишком уж дик.

ПОЯС ГОТОВ ПРИНЯТЬ «ГЕРМЕС».

Это обрадовало Калхаса.

Пояс сколько угодно может требовать самостоятельности. Космониты сколько угодно могут не соглашаться с действиями землян и закрывать те или иные секторы. Калхасу на это наплевать. Перед ним поставлена задача – поставить станции землян на Галилеевых лунах, и он выполнит поставленную задачу, даже если сквозь сферу Пояса придется пробиваться силой.

Впрочем, Пояс одумался.

Они уже согласны принять «Гермес». До них, наконец, дошло, что проект «Галилеевы луны» («ГЛ») открывает и для них перспективы.

Краем глаза он следил за Афрой.

«Сеун… Сеуну… У Сеуна…» Она говорила только о сыне.

ДОКТОР ДЖАУН: НЕ ПРЕЖДЕВРЕМЕНЕН ЛИ ПРОЕКТ «ГЛ»?

Для доктора Джауна преждевременно все, что не касается развития колоний.

ТЕРМИН «КОЛОНИЯ» НЕТОЧЕН ПО СУЩЕСТВУ.

Что ж, терминологический поворот определился. Теперь будут говорить «община». Что изменится? Краем уха он слышал задыхающийся голос Афры: «Сеун… Сеуну… У Сеуна…» Афра, подумал он, не рви мне сердце.

ПОЯС: В СТО ПЕРВОМ БЛОКЕ ЗАПУЩЕН ПЕРВЫЙ ВНЕЗЕМНОЙ ЦТС.

Несомненное достижение.

СТАНЦИИ НА ГАЛИЛЕЕВЫХ ЛУНАХ ДОЛЖНЫ ПОЛУЧИТЬ ДВОЙНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ.

Калхас усмехнулся.

Его корабль еще не добрался до Юпитера, а станции (пока несуществующие) уже пытаются прибрать к рукам.

БОЛЬШОЙ КАНЬОН МАРСА: ИСПАРЯЮЩАЯСЯ БУРЯ.

ДОКТОР ДЖАУН: БИОСИНТ МЕНЯЕТ СТАТУС ЗЕМНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ.

ВОЛНЕНИЯ В МАСЛЯНОЙ ЗОНЕ. БОЛЕЗНЬ ДАЛБЕРГА РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ В КВАРТАЛАХ ДАЛГА.

ПОЛТЕРГЕЙСТ В ЖИЛЫХ КВАРТАЛАХ ДАЛГА. КОЛДУНЫ ХАТУ УТВЕРЖДАЮТ: ПОЛТЕРГЕЙСТ РАБОЧИХ ЗОН НАПРЯМУЮ СВЯЗАН С АВАРИЙНЫМИ ВЫБРОСАМИ МАСЛЯНОЙ ЗОНЫ.

ОБЩИНЫ ИЛИ КОЛОНИИ?

Ошарашивающая информация, Суеверия действительно распространяются в переломные времена. На Поясе, например, колдунов нет. На Поясе вообще не до колдунов, покачал головой Калхас. Там царит жесткая дисциплина.

«Сеун… Сеуну… У Сеуна…»

Голос Афры терзал Калхаса.

ЮЖНЫЕ РЕГИОНЫ ВКЛЮЧАЮТСЯ В СИСТЕМУ МЭМ.

ЗА ИСТЕКШУЮ НЕДЕЛЮ В ТРЕТЬЕМ ПРИГОРОДЕ УБИТО ТРИ ЛАЙКСА.

Тревожная информация.

Одно дело – колонисты. Они раздражают всех, кто занимается делом. Для колонистов МЭМ – просто универсальный мозг. Ну, может, нечто большее, чем мозг, но все равно – нечто искусственное, со стороны. Почему не поднять руку против собственного творения? Лайксы раздражают не только колонистов.

Он вывел на экран пресс-конференцию.

ВОПРОС: Доктор Джаун, а если биосинт вовсе не панацея от всех бед? Если биосинт всего лишь очередная мечта о счастье?

ДОКТОР ДЖАУН: Если мечта приносит ожидаемый результат, ее следует приветствовать. Когда-то наши мечты реализовывались машинами. Но все помнят недавнюю трагедию Масляной зоны – аварийный выброс, убивший сразу более трехсот тысяч человек и вдвое больше искалечивший. И все, наверное, помнят мечту об универсальном фильтре, который, наконец, создан. Ну и что? Сняло это проблемы? Стали выбросы менее опасными?

Нет, конечно. Просто машины реализуют наши мечты, одновременно указывая на вовсе не радующую перспективу. К тому же, они стареют быстрее, чем мы их производим. Мы можем неустанно улучшать качество машин, но мы никогда не заменим их в Мегаполисе ничем другим. Это подтверждает мой взгляд на то, что машинная цивилизация Земли в тупике. Мы зависим от собственных машин. Мы зависим от катастрофически убывающих запасов сырья. Я говорю об этом спокойно, потому что так было всегда. Но я волнуюсь, потому что никогда не было так, как сейчас. Просто мы понимаем, что уничтожение ресурсов – явление в живой природе в общем заурядное. Так бывает, например, когда популяция саранчи, или кроликов, неважно, вдруг находит для себя некий неведомый прежде ресурс благоприятнейшего существования. Численность популяции сразу резко возрастает. В самое короткое время она может достигать неслыханных размеров. Но ресурс уничтожается и популяция возвращается к исходному образу существованию. Миллионы особей гибнут, хотя, заметьте, в природе при этом не происходит ничего страшного. Обычный процесс. Правда, человека он всегда возмущал, ведь человек не с саранча и не кролик, он не желает мириться с миллионными жертвами. Он всегда ищет стабильности и устойчивости. Вот почему, многовековое бездумное уничтожение ресурсов планеты так резко подтверждает: человечество подошло к краю! Машины уже не справляются с обеспечением стабильности. А значит, правы мы – те, кто требовал и требует интенсивного развития колоний. Готов повторить: мы знаем выход. Готов повторить: те, кто видят в развитии Мегаполиса триумфальный взлет человечества, ошибаются. Это последний праздник. Человечество достигло последней черты. Нас убивает то, что всегда казалось полезным. Поэтому я повторяю и буду повторять: только биосинт! У человечества остался один единственный выход: выращивать новые, все более мощные биосинты. Они не дают вредных отходов, они не грозят неожиданными взрывами, они не загрязняют окружающую среду. Они, наконец, могут безгранично кормить и одевать все человечество, при этом никого не убивая, не калеча, не унижая.

А технологическая цивилизация обречена.

Если даже мы в самом скором времени начнем получать сырье с Юпитера и с Галилеевых лун, это ничего не изменит. Буквально во всем видны признаки ужасных потрясений. Женщины не хотят рожать детей, а те, которые рожают, ненавидят Общую школу. Наука и техника делится на все более узкие секторы, специалисты перестают понимать друг друга. Самая энергичные люди уходят в общины, оставляя Мегаполис. Взрывы ничем не спровоцированной агрессивности отмечены по всей протяженности Мегаполиса. А болезнь Далберга? Без всяких на то причин вам однажды стягивает в узел все мышцы, самого здорового человека скрючивает в одночасье. А ведь болезнь Далберга всего лишь побочное явление некоторых давно известных процессов, без которых не может работать Масляная зона. Проседают и рушатся целые кварталы, из-под которых мы выкачали воду и нефть. Изъязвлен озоновый слой, из Космоса нас сверх всякой нормы обжигает жесткое излучение. Загрязнены почва, вода, сам воздух. А саркофаг Мариз, фонящий на все три южных сектора и превративший в пустыню бывший Маризский оазис? Все на пределе, никто не ждет избавления, даже парная семья умирает. Да и зачем нужны парные семья, если детей все равно забирают в Общую школу? Пройдитесь вечером по улицам и площадям Мегаполиса. Что, кроме реалов Макуны, грандиозных вместилищ лживых страстей, интересует людей? А ведь Мегаполис – это не Содом и Гоморра, это даже не Атлантида. Мегаполис – это всего лишь вершина технологической пирамиды, он просто высшее, что смог за свою историю создать человек. Давно пора понять, что ничего более совершенного мы уже не построим. Происходящее в Мегаполисе подтверждает диагноз, поставленный человечеству современными философами: коллективная шизофрения. Ошибаются те, кто считает, что любую болезнь лечит время. Не любую. Есть болезни, которые время вообще не лечит. Не существуй МЭМ, обитатели Мегаполиса давно впали бы в смертную анархию. Не существуй биосинтов, недостаток продовольствия давно наложил бы отпечаток на всех людей нашего мира. Вот почему я не устаю повторяю: если человеческая цивилизация хочет выжить, она должно сменить статус. Технологический путь – ошибка. Технологический путь – смертельная ошибка. Следует вернуться к земле, к общинам, к миру живой природы, забыть о Поясе, забыть о Космосе, столь безжалостно ослабляющем нас. Дать человечеству долгий отдых. Отдышаться. Ведь только в общинах можно восстановить истинного человека.

ВОПРОС: То есть ликвидировать промышленность, свернуть космическую программу, отказаться от МЭМ и от Общей школы? Это вы называете будущим?

ДОКТОР ДЖАУН: Поняли меня правильно. Я предпочел бы, чтобы знаменитый ученый Силвер Ли и сейчас совершенствовал биосинт, а не сгорел бы в У-регионе. Я предпочел бы держать космонавта Калхаса на Земле, чтобы он отдавал свой блестящий ум и высокий талант организатора МЭМ и общинам, а не каким-то туманным перспективам Галилеевых лун.

То есть мы обязаны объединиться.

При этом, объединиться мы обязаны не в бессмысленном муравейнике Мегаполиса, а в общинах. Вернуться в естественную биологическую систему, очистить и вновь заселить прежде мертвые зоны, дать человечеству настоящую возможность отдохнуть от социальных потрясений, подобных тем, что недавно прокатились по У-региону, от болезней, схожих с болезнью Далберга, от проектов, похожих на проект «ГЛ». Мы нуждаемся не в сырье со спутников Юпитера, и не в совершенствовании тех или иных машинных технологий, а в умных людях и в кардинальной смене образа жизни. Усилия лучших умов следует сконцентрировать на создании более совершенных биосинтов. Если мы сумеем добиться самовоспроизведения биосинтов, человечество будет спасено.

ВОПРОС: Отказаться от Пояса? Разве там не наши братья?

ДОКТОР ДЖАУН: Понимаю вас. Завоевать Луну, Марс, более или менее обжить Пояс и вдруг отказаться от собственных достижений? Да, обидно. Но разве космониты не требуют самостоятельности? Разве они не проживут без нас? Почему вы не хотите понять, что космониты, в некотором смысле, уже совсем не мы. Они – другие. Без нас им будет легче. А вот Мегаполис, если мы уже сегодня не возьмемся за его чистку, убьет всех нас. Сегодня потрясения в Масляной зоне, завтра в У-регионе, послезавтра болезни, которые пострашней болезни Далберга. Зачем, понимая все это, тратить колоссальные средства на проект «ГЛ»? Разве еще не ясно, что путь в будущее пролегает не через Космос?

ВОПРОС: Вы хотите сказать, что путь в будущее пролегает через колонии?

ДОКТОР ДЖАУН: Я не говорю. Я утверждаю это.

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: Не все так думают.

ДОКТОР ДЖАУН: А всем и не надо так думать. Большинство людей, как правило, никогда не задумываются о таких вещах. Это не страшно. Зато они избирают Большой Совет, вот пусть он и думает!

ВОПРОС: Доктор Джаун, чем вы объясняете участившиеся случаи нападений на лайксы?

ДОКТОР ДЖАУН: Отнюдь не только стихийными протестами, как это пытаются доказать социологи, хотя людям действительно есть против чего протестовать. Это и теснота жилых кварталов, и однообразная пища, и однообразные развлечения. Женщины страдают от того, что их дети не с ними, а дети страдают от того, что им не хватает родительских чувств. Усталость и напряжение не снять фантазиями реалов Макуны. Все это – плата за нашу гордыню, за нашу торопливость, за наше нежелание что-либо менять в налаженной веками жизни. Только ведь какие бы мощные корабли мы ни строили, Космос всегда будет оставаться для нас чужим. Мы отправляем в черное пространство тысячи лучших умов, жизнь землян от этого не меняется. Больна сама планета, а мы ее дети. Выход один – развитие колоний. Оставаясь в Мегаполисе, мы рано или поздно получим что-нибудь пострашнее болезни Далберга…