Текст книги "Девочка Надя, чего тебе надо?"
Автор книги: Геннадий Шпаликов
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Заходи, – сказал Костя.
Я ненадолго, – Славка вошел. – Поговорить надо.
Проходи, только тихо...
Они вошли в комнату. Лампа у Кости горела, прикрытая платком. Книжки на столе. Тетрадки. Дочь спала.
Славка осмотрелся, дальше порога не пошел.
Ну, что ты? – спросил Костя. – Проходи.
Пошли на кухню, – предложил Славка. – Я тут выпить принес... Ты не возражаешь? Поговорить надо, Костя, я серьезно... Ты же видишь – я ни в одном глазу...
Пошли, – сказал Костя.
Он включил свет. Осторожно прикрыл дверь. На кухне они уселись за стол, клеенкой покрытый. Славка поставил бутылку. Костя открыл холодильник.
Смотри, – сказал он. – Все молочное. Ты творог любишь?
Мура все это... – Славка махнул рукой. – Что я, ужинать к тебе пришел?
Вот яблоки есть, – сказал Костя. – Сойдет? Колбаса.
Да сядь ты... – горестно приказал Славка. – Ладно... Ну, яблоки. Какая разница...
Разлил сам, поровну. Выпили.
Славка начал без предисловий. Только яблоком хрустнул – вот так он мотоцикл мотал но городу, так и яблоком яростно хрустнул. Молча достал нож, положил его перед Костей:
Вот, возьми, это я у Лизы... Ну, час назад... Костя повертел нож в руке.
Знакомая вещь...
Да, Надя сама тогда вернула... Борьке Степанову... Набила морду и вернула... А Лизка у него отобрала, да он, дерьмо, сам ей сунул. Стакан портвешка сначала, а после – и сунул... А она, дура, взяла... – Славка помолчал. – Костя, мотай отсюда... Забирай Надю, дочку – и... Плохо вам будет...
Пугаешь? – спросил Костя.
Нет. – Славка говорил серьезно. – Я не пугаю. Надька, она человек... Думаешь, я такой, не понимаю?.. Я понимаю... Только плохо это кончится!
Опять пугаешь, – Костя говорил спокойно.
Костя... Ты что? Ты на самом деле ничего не понимаешь? Или прикидываешься? Ты что, с Луны? Даже Лизка, дура, могла ее сегодня ночью, сонную прибить... За отца, так она считает... Лиза – что! А эта вся рвань!.. Да о чем мы говорим! Она жена твоя, а ты книжки под абажуром читаешь!
Пугаешь, Славка, – сказал Костя. – Пустой номер.
– Нет, не тот у нас получается разговор, Костя! Я ведь Лизу люблю... Тебе это могу сказать, никому не говорил – ей не говорил... Ну, дело ночное, можно... Надька твоя думает, Лизе легче, если она с ней. На завод чуть ли не за ручку водит. Кормит. Книжки приносит интересные... Очень интересные книжки. А зачем? Кому это нужно – она спросила? Она, конечно, идейная, и все такое. А тебе от ее идейности хорошо? Ленке вашей хорошо? Ну и черт с ней! Пусть живет, как хочет! Самоед она, твоя Надька! Женюсь на Лизе, и все, и крышка! Но – опять твоя Надька! Что ей надо? Ну что! Как забор. Никого к Лизе не подпускает. Какая-то монополия, что ли! Меня, понимаешь – меня! через милицию от Лизы отвела! – Славка говорил без истерики, ясно. – Ну что – милиция разбирается, кто кому нужен? При чем тут милиция-полиция? Я ее люблю, я все для нее сделаю, а она у Надьки как поднадзорная! Славка выпил.
Вот Надька говорит, что людей любит... А она не людей любит, а себя! Ей так удобнее, выгодней – смотри, какая я хорошая, а какие вы все подонки...
Славка говорил громко, забыл про девочку, за стеной спящую, забыл, а девочка проснулась и заплакала.
Ты погоди, – сказал Костя и встал. – Погоди. Я сейчас.
Вскоре он вышел на кухню с девочкой, завернутой в одеяло. Ноги босые у девочки торчат, она хныкала. Славка сидел молча.
Костя ходил но кухне, укачивал. Но девочка все хныкай и, судя по всему, намеревалась и зареветь – всерьез.
Может, ей на горшок надо? – предложил Славка с ясностью выпившего человека. – Чего ты ее качаешь? Где горшок?
– Под кроватью, – сказал Костя. – Давай... Славка принес горшок.
Они посадили девочку на него. А сами к столу.
Девочка со сна, спросонья, смотрела на отца и незнакомого дядю, принесшего горшок и так неловко ее на горшок посадившего.
На Надьку похожа, – сказал Славка. – Принцесса на горшке. Сейчас бы сфотографировать, на память... У тебя аппарата нет?
Да снимал я ее на горшке, – сказал Костя. – Целая серия есть.
А хорошо ей сейчас, – сказал Славка, – горшок, что ли, мне купить? Все радость...
Так они посидели недолго.
Лена на горшке, а ребята за столом, и Лене явно все это нравилось – сидеть среди ночи рядом с папой и не спать... И мало ли что вертелось у нее в голове, это все тайна.
А пока что Костя снял ее с эмалированного трона и в комнату унес...
А когда он вернулся на кухню, Славки там не было.
Стояла недопитая бутылка. Нож лежал, тот самый, с ореховой ручкой.А через какое-то, очень недолгое время взревел мотоцикл, без глушителя, и умчался в ночь.
И в мае бывают пасмурные дни, предгрозовые.
Небо еле раздвинулось, еле что-то пропустилось сквозь облака, летящие низко.
Утром – а было часов шесть, не больше – свалка эта знаменитая смотрелась не так уж и страшно. Фантастика, конечно, но при определенном освещении вся эта огромная, совершенно нереальная гора отбросов, ржавых листов железа, обломков чего-то, листов бумаги, которые тихо-тихо взлетали, кружась, под утренним ветерком, опадали, и еще какие-то ящики, доски, банки, битые бутылки, тряпье – все это смахивало даже на какое-то нелепое произведение искусства. На любителя, конечно.
Но близко к этому произведению подойти было никак нельзя. В противогазе – можно, а так – нет.
И все же рано утром стоял около этой горы один человек. Это Надя стояла.Свалка не была чем-то единым. Это, скорее, был хребет, а не гора – пологий, упругий. Кое-где что-то выступало, вздымалось, дыбилось, но при таком освещении, смутном еще, сумеречном, все сглаживалось, и очертания, если не вглядываться подробно, были без определенностей, без деталей...
Надя стояла напротив, в светлом плаще. Руки в карманах. Стояла, соображая.
Дома вокруг, невдалеке, и свет в окнах вспыхивает. Одно окно, другое.
Холодно было еще, рано, сыро.
И снова – рев мотоцикла. Славка, сделав круг, затормозил перед Надей.
Она не удивилась. Славка был такой же замотанный, в грязи, и шлем он привез – для кого, пока что неизвестно.
С добрым утром, – сказал Славка. – И с хорошим днем.
Ну и грохот от тебя. – Надя обошла мотоцикл. – Красивый, красный... – Она ручки потрогала, нестандартные. – Научил бы как-нибудь, на досуге... С мотоциклом у меня не вышло... Это раз... Мечтала всю жизнь на планере полететь. Это два... Море ни разу не видела. Представляешь, какая жизнь?
Да, уж чего хорошего... – сказал Славка. – А мотоцикл – это просто. Садись.
Славка ей показал, куда нажимать, шлем предложил, но Надя от шлема отказалась. И пронеслась вокруг этой горы, и ехала ничего, рулила.
Славка стоял, смотрел. Шлемом помахивал.
А Надя круг этот неровный завершала. Все мимо летело, она и не оглядывалась – летит и летит.
После они присели на камнях.
Слава. Что ты собираешься с этим делать? (Он показал на свалку.)
Н а д я. Не знаю.
Слава. Ты думаешь, кто-нибудь придет?
Надя. Придут. Ты же пришел.С л а в а. Я – другое дело.
Надя. У всех свои дела. Но ты же пришел.
Слава. Чем я могу тебе помочь?
Н а д я. Да ничем... Пришел, и спасибо... На мотоцикле я покаталась... Славка, Славка... Ты Лизу береги. Вот и все.
Славка ничего не ответил. Он ходил около этой горы, примериваясь, приглядываясь.
Слава. Дело это безнадежное, Надя. Честно.
Надя. Как сказать. По-моему, да. Но переступить через безнадежность можно. И нужно.
Слава. Ты никуда отсюда не уходи.
Н а д я. А я и не собираюсь. Я подожду, люди должны прийти.
С л а в а. И ты веришь? Веришь, что придут?Н а д я. Ты пришел. Приехал, пригрохотал.Слава. Не уходи отсюда никуда, я быстро.
Он умчался, вздыбив своего красного коня, а Надя осталась одна. Отошла в сторону, присела на камень какой-то серый.
Облака, облака. Но люди подходили, Не сразу, не вместе, поодиночке, и семьями тоже шли. Собирались люди молча. Сколько их было, сюда пришедших?
Не подсчитать. Как сказал поэт: «Толпы лиц сшибают с ног». Вернее и не скажешь.
Шли люди и шли. Они окружали постепенно эту гору, холмы эти. И милиция вскоре приехала, но поскольку все было тихо, то милиция не вмешивалась. Только к Наде подошли.
Вам в обком к десяти утра надо прибыть, – сказал старший лейтенант.
Не знаю, —сказала Надя. – Вряд ли я смогу. А вот вы, товарищ старший лейтенант, зря сюда приехали.
Мне приказали, я приехал.
Люди шли и шли, присаживались, завтраки раскрывали – день был субботний, и транзисторы уже где-то играли, хотя было еще сравнительно рано, и гитары .И вокруг этой горы образовалось что-то вроде праздника, вроде поездки за город, пикника, если хотите. Общественное мероприятие, или – так уж получилось – повод, чтобы собраться вместе, и случай такой уж выпал – недалеко идти.
Все разом.
«Казачок, казачок... Казачок – казачок...» Тара, та-ра...
Надя шла между скатертями на субботней траве, на досках, тоже что-то свалили, и транзисторы играли.
Хороши вечера на Оби, Ты, мой миленький, мне подсоби, Буду петь и тебя целовать, Научи на гармошке играть...
Шла мимо. Ее узнавали. Тянули посидеть.
Соловьи, соловьи,
Не тревожьте солдат...
Шла, глаза чуть прикрыв, к дороге.
Все выше и выше, и выше Стремим мы полет наших птиц...
Все сидели в некотором отдалении от горы, не приближаясь к ней. Пили. Закусывали.
Надя шла мимо всего этого.
Прошла и села на траву. Музыка вокруг. Вроде бы и праздник.
А люди шли и шли. Садились, пили, пели, отдыхали, глядя на эту свалку.
Все было отдельно: свалка – и люди вокруг.
Надя сидела на траве. Ждала. Чего?
Уже танцы начались около свалки. Под транзисторы. Под гитары. Под хлоп-хлоп и хула-хуп.
Они приехали внезапно: Славка и Лиза. Мотоцикл резко остановился, прямо перед Надей.
– Дашь прокатиться? – сказала Надя, не вставая с травы.
Только вместе, – сказал Славка. – Лиза, ты погуляй, у нас тут небольшие дела.
Ладно, – сказала Лиза. – Я погуляю.
Лиза медленно шла среди людей, сидевших на траве, на досках, на газетах.
Транзисторы, стаканы, яблоки, огурцы. И вся команда отца ее покойного была здесь, и звали они ее, но Лиза шла мимо.
Куда ты меня привез? – спросила Надя, когда Славка остановил мотоцикл на совершенно пустом шоссе, чистом, идеально вымытом дождем, в лужах еще, но сохнущем, с ясным обозначением бетонных плит.
Надя, – сказал Славка. – Если дело безнадежное, то, как ты сама сказала, надежда всегда есть.
Ты проще говори, обыкновенными словами, – сказала Надя. – В чем дело, Славка?
Да все очень просто. Нам нужен бензовоз. Один, а лучше два. Вот по этой дороге они ходят. Вот здесь. Я знаю. По этому шоссе, ясно? Тебе, конечно, это не простят, а люди поймут.
Ты точно знаешь, что они здесь ходят? Эти бензинные машины? – спросила Надя.
Да, точно.
Пусто вокруг, – сказала Надя. – Но это ничего. Я тебе верю, Славка. А что касается – поймут, простят – плевать. Честное слово, меня это совершенно не интересует. Кто чего боится, то с тем и случится, а ничего бояться не надо! Понял?
–Надя, – спросил Славка, – а зачем тебе все это ?Надя сразу не ответила.
День только начинался. Шоссе пустое, деревья, воздух, еще непонятный, легкий воздух – в мае такой бывает.
А тебе зачем все это? – спросила Надя. – Зачем ты здесь сидишь?
Не знаю, – сказал Славка. – Ничего я не знаю. – Он посмотрел на часы. – Вот у нас еще минут десять осталось – на все разговоры.
Зачем ты Лизу привез? – спросила Надя.
Акуда ее девать? Ты же рано ушла, а она...
Что она?
Ну что? – сказал Славка. – Все обыкновенно. Яичницу ей сделал. Чай – ну что еще?
Славка, ты не покидай ее, – сказала Надя. – Не надо ее покидать. Люби ее... Она не злая, это так. Не покидай, ладно? У меня программа очень простая: нет ничего вообще, а есть люди живые, и, понимаешь, когда мне говорят – народ, я этого не понимаю. – Надя пошла по бетонке. – Слово какое – народ! А это все не так... Это только сволочи могут за именем этим прятаться! Народ – это ты, Лиза, понимаешь? Население. Вот так.
Они, Славка и Надя, легли на шоссе, на бетонку эту сохнущую. И Надя видела – вплотную, разглядывала подробно – лужа, а в ней небо опрокинуто, небо это, поверхность эта, облака, а еще была шершавость под рукой бетонки, и гром машины приближался.
Шофер, ехавший на бензозаправщике, ещё издали увидел два распластанных тела, но лежали они, как живые, – убитые так не лежат.
Один из лежавших даже присел. А девушка лежала, руки раскинув, и в небо смотрела.
Тормозить было надо, и парень затормозил.
–Выходи, – сказал Славка шоферу. Надя стояла рядом.
Нет, – сказал парень. – Нет.
Но из кабины он вышел, с этой ручкой, которой машину заводят, – тяжелая ручка.
Я тебе ничего объяснять не стану. Времени нет, – сказала Надя. – А этой, не очень-то размахивай.
Но шофер, парень этот, пошел на них, и не размахивал он железкой, а держал ее твердо.
Надя стояла, смотрела, как он на нее идет.
Славка рванулся, сбил парня – железку бумерангом запустил.
Парень еще не успел прийти в себя. Он, как во сне, видел красный мотоцикл, свою машину, в которую садятся эти, что на дороге лежали, и машина его – рывком – исчезла.
Славка вел машину, Надя сидела рядом.
Спасибо, Славка, – сказала Надя.
Не за что! – весело сказал Славка. – Я люблю тебя, жизнь, что само но себе и не ново! Понимаешь? Я люблю тебя, жизнь – я люблю тебя снова и снова! Эх, Надька, – все прекрасно!
Они подъехали прямо к свалке, вплотную. Там, у бензовоза, шланг есть. Надя взяла его и пошла на эту фантастическую гору.
Подъехали они внезапно, и никто ничего не мог понять – куда она идет, что за собою тянет и что за машина – вдруг.
Надя тянула за собой шланг, и бензин лился на все это – лился, но никто не понимал, что происходит, что сейчас произойдет.
Славка понимал.
Надя тянула шланг этот до самой вершины горы, падала, вставала – она уже сама вся мокрая, в бензине этом.
Вот теперь спички достать. Вот и все. Повезло – с первой спички все сразу вспыхнуло. Ярко, весело. Надя стояла в огне.
Это недолго было, упала она, и к ней не так-то просто было прорваться – пламя охватило все, и те, кто бросился к ней – Славка, Лиза, какие-то незнакомые люди – не успели, не смогли.
...Надя падала, раскинув руки, падала сквозь редкие облака к земле, еще далекой, утренней, с голубыми, желтыми, светло-зелеными квадратами полей, рекой, сверкающим полукругом огибавшей город, еле видимый справа с пестротою крыш, домами...
...Надежда, я вернусь тогда, – говорила Надя, а не пела, приближаясь к земле, —когда трубач отбой сыграет ,когда трубу к губам приблизит и острый локон, отведет...
Это еще не падение – полет ,когда тебя вращает, если захочешь, а не захочешь – ты свободно лежишь на плотной подушке воздуха, плоско лежишь, как на воде, и через воздух, как через воду, видишь, как внизу, в прозрачной глубине, проступают предметы ,знакомые тебе, но пока что они так удалены, и приближение их едва заметно...
...Надежда, я останусь цел, не для меня земля сырая, а для меня твои тревоги, и добрый мир твоих забот...
Полет пока что – игра с пространством захватывает, пока земля не напомнит о себе, надвинувшись резко.
...Но если целый век пройдет, и ты надеяться устанешь, Надежда, если надо мною смерть развернет свои крыла, ты прикажи, пускай тогда трубач израненный привстанет, чтобы последняя граната меня прикончить не смогла.
Лицо Нади скрыто за широкими очками. На голове – белый шлем. Полет ее направлен.
Вокруг нее разбросаны в небе такие же фигурки парашютисток, летящих к земле.
Плавные, еле заметные движения рук – и Надя уже скользит вправо, приближаясь к одной из парашютисток, тоже в белом шлеме, в ярко-синем комбинезоне, в тяжелых ботинках, так свободно и странно провисших в пустоте.
Маневр Нади понят и принят – и вот уже они летят рядом, вытянув руки, пальцами касаясь друг друга, сближаются шлемами, расходятся, продолжая полет, и соединяются снова, как бы приглашая всех остальных, летящих вблизи и в отдалении, собраться вместе.
...Но если вдруг,
Когда-нибудь,
Мне уберечься не удастся,
Какое б новое сраженье
Ни покачнуло шар земной,
Я все равно паду на той,
На той далекой, на гражданской,
И комиссары в пыльных шлемах
Склонятся молча надо мной.
Это Надя договорила, приближаясь к земле.
Вскоре, образуя вытянутыми руками круг из белых, синих, оранжевых комбинезонов, они цветком зависают над землей, неясно проступающей сквозь редкие облака, еще далекой.
