Текст книги "Правда и неправда о семье Ульяновых (СИ)"

Автор книги: Гелий Клейменов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Глава 7. ВЛАДИМИР  И НАДЕЖДА

 Приехав в Петербург, Владимир Ульянов установил связи с руководителями некоторых социал-демократических кружков. Из Самары он привез с собой несколько своих готовых работ о трудах Маркса и Энгельса, три тетради о Михайловском, Южакове и Кривенко, все эти материалы легли в основу книги «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». Эта книга заканчивался словами, которые определили направление деятельности партии Ленина: «Когда передовые представители класса рабочих усвоят идею научного социализма, идею об исторической роли русского рабочего, когда эти идеи получат широкое распространение, среди рабочих создадутся прочные организации, преобразующие теперешнюю разрозненную экономическую войну рабочих в сознательную классовую борьбу, – тогда русский рабочий, поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет русский пролетариат (рядом с пролетариатом всех стран) прямой дорогой открытой политической борьбы к победоносной коммунистической революции».

 В феврале 1894 г. под предлогом празднования масленицы марксистский кружок Классона устраивал диспут, на который был приглашен  «один приезжий волжанин, очень странный тип, который разделал под орех Германа Красина с его взглядами». Кроме хозяина в уютной гостиной собрались: С.И.Радченко, Я.П.Коробко, С.М.Серебровский, В.И.Ульянов и две молодые девушки А.А.Якубова и Н.К.Крупская. В это время за Надеждой Крупской ухаживал Иван Бабушкин,   который  с  1891 г. работал слесарем на Семянниковском заводе в Петербурге и занимался в воскресной школе для рабочих на Невской заставе.  Надежда, как преподаватель этой школы, сохраняла дистанцию, и не всегда позволяла Ивану, который был ее младше на пять лет, провожать ее. Через некоторое время она столкнулась с Владимиром вечером на выходе в дверях Петербургской публичной библиотеки.  Владимир проводил ее  до дома. Всю дорогу они говорили, и с того времени она стала его поклонницей. В этот момент для нее важнее революции ничего не было, а в лице Владимира она видела ее вождя. Владимир Ульянов стал ее избранником.   23-летний Владимир продолжал встречаться то с одной, то с другой барышней, а иногда они  проводили время вместе втроем. По воскресеньям Владимир наносил визиты в семью Крупских, живших на Невском проспекте. Надежда жила здесь вместе с матерью Елизаветой Васильевной. Ему нравилось, что Надя, молча с восхищением, слушала его речи, а ее мать Елизавета Васильевна вкусно готовила.

 Дед Надежды, Игнатий Каликстович Крупский,  происходил из польских дворян Виленской губернии, был кадровым офицером Русской армии, и, потеряв все свое имущество в войну 1812 года, после возвращения из заграничного похода переселился в Казанскую губернию. Вышел в отставку в чине майора, но прожил на пенсии недолго и в 1847 г. умер. В Казанской губернии, родились братья Александр и Константин, детей-сирот приняли в Константиновский кадетский корпус. Дети офицера Русской армии, оставшиеся сиротами,  могли рассчитывать на бесплатный пансион, вплоть до совершеннолетия.

 Отец Надежды, Крупский Константин Игнатьевич (1838-1883),   после выпуска кадетского корпуса  в 1856 г. был рекомендован в Михайловское артиллерийское училище, куда и был принят без экзаменов. Окончил его в 1857 г. и, получив чин подпоручика, назначен в Смоленский пехотный полк, расквартированный в небольшом польском городке Кельце, куда и прибыл в 1858 г. после болезни. Константин Игнатьевич изредка  наносил визиты к местному помещику Русакову. В Польше уже два года как служил и брат  его, Александр Игнатьевич Крупский(1836-1883), который был женат на Эмме Александровне, закончившей с золотой медалью Миланскую консерваторию и некоторое время выступавшей в театре Ла Скала.

 Мать Надежды, Елизавета Васильевна Тистрова (1843-1915), родилась в  семье горного инженера Василия Ивановича Тистрова в Барнауле, который был одним из управляющих Сузунского медеплавильного  завода с начала 40-х годов XIX века. Лиза была младшей из его девяти детей. Рано стала сиротой. Была принята на воспитание в Павловский институт благородных девиц. Указом Павла I в 1798 г. был создан военно-сиротский дом для детей офицеров и солдат, павших в боях. 1829 г. училище было переименовано в Павловский женский институт, а мужской военно-сиротский дом – в Павловский кадетский корпус. В училище было организовано два отделения: «благородное» (для дворянок, дочерей штаб– и обер-офицеров), в котором обучали будущих классных дам и гувернанток, и «солдатское» (для дочерей нижних чинов и унтер-офицеров), в котором готовили в горничные и портнихи. При этом «благородные» и «солдатские» жили в разных помещениях, ели в разных столовых, гуляли раздельно и ходили в церковь в разное время. В новом здании института с 1850 г. одновременно обучались 240 «благородных» воспитанниц (100 на казенных вакансиях и 140 пансионерок). На казенные вакансии принимались дочери «недостаточных» лиц в чине от штабс-капитана и титулярного советника включительно до подполковника и коллежского советника, капитана 2-го ранга, а также дочери священников, протоиереев и евангелических пасторов. На вакансии пансионерок принимали дворянок, дочерей офицеров не выше подполковника. Многие пансионерки поступали по спискам и под обеспечение военных и гражданских ведомств. Пенсия отцов накапливалась на личных счетах воспитанниц в Опекунском совете, и при выходе служила им приданым. Общий курс был семилетним. Выпускницы педагогического класса получали звание домашней учительницы и принимались на Высшие женские курсы без экзаменов, а отличницы получали звание домашних наставниц-воспитательниц (гувернантки). На курсах изучали историю, географию, арифметику, русский, французский и немецкий языки,  дидактику, педагогику,  обучались  рисованию, рукоделию,   танцам, играли на музыкальных инструментах. Елизавета восемь лет провела в институте, была мастерицей на все руки, умной, поэтичной. «За все эти годы воспитанниц только раз вывели за пределы институтской ограды в Таврический сад. Как она впоследствии рассказывала дочери, на нее, 12-летнюю девочку, произвел впечатление не великолепный дворец и сад, а неграмотная записка, прилепленная к воротам одного из домов, мимо которых они шли: “Здесь сдается угол”. Всю ночь она не могла заснуть: “Неужели люди живут в углах?”»

 После  окончания Павловского института в 1858 г. Елизавета несколько лет служила в Санкт-Петербурге учительницей в небольшой частной школе. Была приглашена виленской помещицей Русаковой в качестве гувернантки в свое имение в польский городок Кельц, в один из визитов Константина Крупского в  имение Русаковых они встретились и познакомились. После нескольких лет переписки они встретились в Петербурге, куда поручик прибыл для сдачи экзаменов. В 1867 г. в северной столице открылась Военно-юридическая академия, в числе первых подали рапорт  Константин и Александр. Экзамены были сданы успешно, и Крупские был приняты в академию. Елизавета жила у своих родственников в центре города на Офицерской улице, возле Мойки. Рядом находилась академия, где учился ее возлюбленный. В этом же году состоялось их обручение, а еще через год – венчание. А 14 февраля 1869 г. у них родилась дочь, Надежда.

  В 1869 г. Константин Игнатьевич закончил Военно-юридическую академию с серебряной медалью  и получил диплом 2-го разряда и на следующий год  вместе с семьей переехал в  Польшу, получив назначение начальником юридической службы уезда в Гроеце.  Три года семья прожила в достатке, могла позволить себе пригласить няню. В 1872 г.  Крупский по клеветническому доносу был уволен со службы «за превышение власти»,  осужден Варшавской судебной палатой и лишен права занимать государственные должности.

   Надежда Крупская писала в своих воспоминаниях: «Потеряв службу, отец брался за ту работу, которая попадалась: был страховым агентом, ревизором фабрики, вел судебные дела и т.п.». «Отец служил ревизором в Угличе на фабрике Говарда». «Когда мне было лет 11, меня отправили весной в деревню. Отец вел дела помещиц Костяковых, имевших небольшую писчебумажную фабрику в Псковской губернии». «Родители хотя и были дворяне по происхождению, но не было у них ни кола, ни двора, и когда они поженились, то бывало нередко так, что приходилось занимать двугривенный, чтобы купить еды». В 1874-м давняя приятельница семьи Крупских виленская помещица Русакова пригласила на лето в гости Елизавету Васильевну с дочерью. Константин Васильевич пробыл с ними в имении недолго и выехал в Углич, где располагалась писчебумажная фабрика братьев Варгуниных, которым он, как юрист, давал частные консультации по торговым и финансовым сделкам и проводил ревизию сделок относительно юридического соответствия существующему законодательству. После Углича Константина Игнатьевича пригласили в Киев, куда он с собой взял и семью. По дороге в Киев они заехали в Новгородскую губернию, где пост военного прокурора занимал Александр Игнатьевич Крупский, старший брат Константина.  В Киеве на Крещатике располагалась школа, в которую пошла учиться Надя. А через какое-то время они переехали в Санкт-Петербург. Здесь девочка познакомилась с семьей еще одних своих родственников по линии матери, – с Николаем Петровичем Тистровым, двоюродным братом Елизаветы Васильевны, у которого подрастала дочь Леля. В сфере интересов Николая Петровича была словесность; он и подготовил Надю к сдаче экзаменов за второй класс гимназии.

 В течение нескольких лет Константин Игнатьевич упорно боролся за отмену несправедливого приговора, и, наконец, в апреле 1880 г. уголовный  кассационный департамент правительствующего сената признал его «невиновным в превышении власти», определил «считать по суду оправданным, а приговор Варшавской судебной палаты отменить». Летом того же года Константин Игнатьевич получил приглашение проверить договора и отчеты о сделках на писчебумажной фабрике помещиц Косяковских, проживавших в Псковской губернии. Так что летние каникулы Надюша провела в чудесном имении. Благодаря помощи брата  мужа, действительного статского советника Александра Игнатьевича Крупского, и снятию с отца судимости, Надю определили в престижную частную гимназию княгини Оболенской.  Она прошла собеседование, и ее приняли  на   третий год обучения. Преподавали в  гимназии блестящие представители русской науки: физик Ковалевский, математики Литвинова и Билибин, собиратель русского фольклора Смирнов.  Ближайшими ее подругами были дочь директора этой гимназии Нина Герд и Ариадна Тыркова.

 После реабилитации К.И. Крупский прожил всего три года. В феврале 1883 г. К.И. Крупский скончался от туберкулеза легких. Пенсия, назначенная за отца, была   9 руб. в месяц. Надежда, потерявшая отца-кормильца, дворянина, офицера, получила право   обучаться в гимназии за казенный счет. Из книги Л.И. Кунецкой: «И вот мать и дочь остались одни. Средств к существованию не было, а ведь Наде еще надо окончить гимназию. Пошли по пути, который подсказали друзья, – сняли большую квартиру, а комнаты пересдавала телефонисткам, швеям, студенткам, фельдшерицам. На разницу с этого и жили». Непонятно в этом объяснении, откуда у Елизаветы Васильевны нашлись деньги, чтобы снять большую квартиру и заняться коммерцией. Некоторые историки ссылаются на возможный приработок Елизавета Васильевна в качестве преподавательницы, Ее объявления были расклеены по городу: «Дама со специальным образованием предлагает давать уроки французского, немецкого языков и готовит по всем предметам за старшие классы  гимназии».

 И все же это не те деньги, чтобы снять многокомнатную квартиру. А вот писательница Зоя Ивановна Воскресенская в своих книжках для детей «Надежда» «Повести и рассказы о Ленине» этот секрет раскрывает:  «И вдруг пришло сообщение: из Варшавы поступили деньги, почти десять тысяч рублей, – жалование Константина Игнатьевича за семь лет. Деньги большие». Деньги очень большие, почти в это время Мария Александровна купила хуторок Алакаевку, которому принадлежало почти 85 гектаров земли, за 7,5 тысяч рублей. Могла ли  накопиться такая сумма за 7 лет (с 1872 по 1880), когда Константин Крупский был без основания лишен работы. Получается, что в год начальник юридической службы  получал около тысячи двухсот рублей или около  100 рублей в месяц. Вполне вероятная зарплата для начальника такого уровня.  И все становится на места. Если расставить правильно все события по времени, то получается, что действительно после смерти отца-кормильца Елизавете Васильевне, чтобы жить по-прежнему, приходилось подзарабатывать уроками. Позже, пришедшие деньги позволили не только снять квартиру, но обустроить ее. «Со свойственной Елизавете Васильевне энергией – дальше повествует Л.И. Кунецкая – были закуплены кровати, столики, половики, постельное и столовое белье, всякая посуда. Елизавета Васильевна делала это на широкую ногу, рассчитав, что за год все расходы окупятся».

 Подруга Надежды по гимназии Ариадна Тыркова, будущая жена инженера-кораблестроителя А. Н. Бормана, а затем английского журналиста Гарольда Вильямса, вспоминала: «Тихая была жизнь у Крупских, тусклая. В тесной, из трех комнат квартирке пахло луком, капустой, пирогами. В кухне стояла кухаркина кровать, покрытая красным кумачовым одеялом. В те времена даже бедная вдова чиновника была на господской линии и без прислуги не обходилась. Я не знала никого, кто не держал бы хотя бы одной прислуги».

 «Я, – писала Ариадна, – удивлялась, как могут они с матерью существовать в такой тесноте. Свою маленькую, скудно обставленную квартирку, мать Нади держала в большом порядке, создавала уютное благообразие, хлопотала тепло и приветливо, поила нас чаем с вкусным домашним вареньем, угощала домашними булочками. В темном простом платье, с гладко зачесанными русыми волосами, она была похожа на монашку. Мне нравился ее ласковый пристальный взгляд, то, как она прислушивалась к нашей болтовне, к нашим переходам от запутанных мыслей о всеобщем благоденствии к детскому смеху, которому она охотно вторила. Нравилось мне, что в каждой комнате горит перед образом лампадка. Комнаты маленькие, а образа большие, гораздо больше, чем у нас... От Нади Крупской и ее матери излучалась на меня добрая приветливость, теплая тишина».

 «У Нади, в ее девичьей жизни не было любовной игры, не было перекрестных намеков, взглядов, улыбок, а уж тем более не было поцелуйного искушения. Надя не каталась на коньках, не танцевала, не ездила на лодке, разговаривала только со школьными подругами да с пожилыми знакомыми матери. Я не встречала у Крупских гостей».

 «У Нади была очень белая тонкая кожа, а румянец, разлившийся от щек на уши, на подбородок, на лоб, был нежнорозовый. Это так ей шло, что моя Надя, которую я часто жалела, что она некрасивая, казалась мне просто хорошенькой».

 Гимназию Надежда окончила с золотой медалью и была оставлена в восьмой «педагогический» класс, а  в 1887г. получила звание домашнего наставника  по русскому языку и математике. В России для домашнего наставника и домашнего учителя обязательным было христианское вероисповедание, добрые нравственные качества. Домашние наставники, домашние учителя считались состоящими на службе по ведомству Министерства народного просвещения. Привлечение в качестве домашнего наставника, лиц, не имевших соответствующих документов, категорически запрещалось. Свою трудовую деятельность Надежда начала с  репетиторства, готовя к экзаменам учениц гимназии княгини Оболенской. Об ее успехах свидетельствует удостоверение, выданное ей 20 мая 1889г. педагогическим советом: «Домашняя наставница Н.К.Крупская в течение двух лет занималась по вечерам с десятью ученицами. Успехи ее учениц свидетельствуют о выдающихся педагогических способностях ее, основательности познаний и крайне добросовестном отношении к делу». Одновременно Крупская работала в училище Поспеловой, где девочек обучали кройке и шитью.

 В 1889г. Надежда была принята  на словесно-исторический отделение  Бестужевских высших женских курсов. Позднее, в письме к Марии Ильиничне Ульяновой, Крупская подробно описала этот период своей жизни: «Я вспомнила, как я металась в твои годы. То решила в сельские учительницы идти, но не умела места найти и стремилась в провинцию. Потом, когда Бестужевские курсы открылись, я на них поступила, думала, сейчас там мне расскажут о всем том, что меня интересует, и когда там заговорили совсем о другом, бросила курсы. Одним словом, я тогда металась совершенно беспомощно. Только в 21 год я услыхала, что существуют какие-то «общественные науки», а до тех пор серьезное чтение мне представлялось в образе чтения по естествознанию или по истории, и я бралась то за какого-нибудь Россмеслера, то за историю Филиппа II, Испанского».

 Бросив Бестужевские курсы, она поступила на службу в Главное управление железных дорог, а по вечерам, три раза в неделю, стала бесплатно преподавать географию в  Варгунинской рабочей школе за Невской заставой. В 1890г.  Надежда Крупская познакомилась со студентом Классоном, начала посещать его кружок и  приступила к изучению марксисткой литературы. «Анти-Дюринг» Энгельса на немецком  языке она даже решила сама перевести. Все члены кружка Классона были поражены проделанной ей работой. В школе рабочей молодежи молодая учительница, розовощекая, с длинной русой косой вскружила голову не одному из слушателей. Некоторые просто ходили, чтобы с ней повстречаться и наперебой предлагали учительнице проводить ее после уроков по ночным улицам Петербурга. Чаще всех провожатым был Иван Васильевич Бабушкин.

 «Впервые увидала я Владимира Ильича на Масленице, – вспоминала позже Надежда Константиновна. – На Охте у инженера Классона решено было устроить совещание некоторых питерских марксистов с приезжим волжанином. Для конспирации были устроены блины». Встречи с Ульяновым и разговоры с ним внесли для нее полную ясность, что она считает в жизни самым главным, и кем она хочет стать.  На нее Владимир  произвел впечатление как яркая, неординарная личность. Она решила стать профессиональной революционеркой и помогать Владимиру в его деятельности. Ариадна Тыркова вскоре заметила, что с Надей что-то происходит. Поначалу она не отвечала на расспросы, а только краснела. Но постепенно подруги разговорились, и все стало ясно. «Надина жизнь уже определилась, наполнилась мыслями и чувствами, которым ей было суждено служить с ранней молодости и до могилы. Эти мысли и чувства были неразрывно связаны с человеком, который ее захватил, тоже целиком. Надя говорила о нем скудно, неохотно. Я ни одним словом не дала ей понять, что вижу, что она в него влюблена по уши. Я была рада за Надю, что она переживает что-то большое, захватывающее»

 К этому времени у Владимира Ильича сложились самые дружеские отношения с курсистками, преподававшими в рабочей школе и активно работавшими в «Союзе борьбы». Ульянов явно симпатизировал Зинаиде и Софье Невзоровым, но особенно выделял Аполлинарию Якубову, которую подруги ласково называли Лирочкой. Нравилась она и Марии Александровне и Анне Ильиничне. Да она и на самом деле была, пожалуй, наиболее яркой из социал-демократических курсисток. Умные карие глаза, неизменная ласковая улыбка на румяном лице. Лирочка, как писала Софья Невзорова, «своей искренностью, энергией и правдивостью привлекала к себе всех ее знавших». Ей симпатизировали и товарищи, и подруги, и ученики рабочей школы. «Спорщица она была горячая. А как заразительно смеялась! При этом ярко блестели ее белые зубы, а глаза превращались в маленькие, веселые щелочки». Аполлинария «казалась воплощением здоровья, и мы, – писала Софья, – шутя, часто называли ее «черноземной силой».

 Крупская с ее молчаливой застенчивостью во многом являла собой полную противоположность общительной и веселой Аполлинарии. Но крайне стеснительная среди сторонних людей, она буквально преображалась в школе.     «Я была в то время влюблена в школу, – вспоминала Крупская, – и меня можно было хлебом не кормить, лишь бы дать поговорить о школе».  Ученики уважали и любили ее, а стеснительность, скованность исчезали как бы сами собой. Ее подруга Ариадна отмечала, что как только Надежда начинала рассказывать о школе, она буквально «расцветала». По воскресеньям Владимир бывал у  Крупских, мать Елизавета Васильевна  кормила их вкусным обедом, что в холостяцком быту Ульянова тоже было событием достаточно приятным. Заходил он и к Аполлинарии, снимавшей комнату вместе с Зинаидой Невзоровой. У них было типичное жилье курсисток, мало похожее на теплый семейный очаг.

 По свидетельству Луиса Фишера, прожившего в России 14 лет, «Ленин неудачно сватался к Аполлинарии Якубовой, тоже учительнице и марксистке, подруге Крупской по вечерне-воскресной школе для рабочих. Аполлинария Якубова отвергла сватовство Ленина, выйдя замуж за профессора К.М. Тахтерева, редактора революционного журнала «Рабочая мысль».

 Никаких примет сватовства Ульянова к Якубовой никем отмечено не было. Нет их и в воспоминаниях (в том числе и опубликованных за рубежом) многочисленных подруг Аполлинарии и Надежды, и в обширной переписке этих лет Калмыковой, весьма осведомленной дамы по всем любовным приключениям  курсисток, работавших у нее на книжном складе и обучавшихся в рабочей школе, где она  преподавала.

 Ричард Пайпс считал, что Ульянов уже в эти первые годы пребывания в Петербурге (1893-1895)  своими глубокими знаниями учения Маркса, яркими, убедительными выступлениями поражал кружковцев и довольно скоро был признан одним из лидеров среди социал-демократов:

 «Этот непривлекательный человек излучал такую внутреннюю силу, что люди быстро забывали о первом впечатлении. Поразительный эффект, который производило соединение в нм силы воли, неумолимой дисциплины, энергии, аскетизма и непоколебимой веры в дело, можно описать только затасканным словом «харизма». По словам Потресова, этот «невзрачный и грубоватый» человек, лишенный обаяния, оказывал «гипнотическое воздействие»: «Плеханова – почитали, Мартова – любили, но только за Лениным беспрекословно шли, как за единственным бесспорным вождем. Ибо только Ленин представлял собою, в особенности в России, редкостное явление человека железной воли, неукротимой энергии, сливающего фанатическую веру в движение, в дело, с не меньшей верой в себя»

 С 25 апреля по 7 сентября Владимир Ульянов был за границей. Его имя к этому времени стало известным среди социал-демократов и оппозиционно настроенных либеральных деятелей и за рубежом. В Швейцарии он встречался с Плехановым и его соратниками  в пивной братьев Ландольд – знаменитом «ленинском» ресторане Женевы, в Германии – с В.Либкнехтом, во Франции – с П.Лафаргом. В письме к матери от 27 мая (8 июня) Владимир делился своими первыми впечатлениями: «В Париже я только еще начинаю мало-мало осматриваться: город громадный, изрядно раскинутый, так что окраины (на которых чаще бываешь) не дают представления о центре. Впечатление производит очень приятное – широкие, светлые улицы, очень часто бульвары, много зелени; публика держит себя совершенно непринужденно,– так что даже несколько удивляешься сначала, привыкнув к петербургской чинности и строгости».

 В июне отправился лечиться в одном из санаториев в Швейцарии. «Природа здесь роскошная. Я любуюсь ею все время. Тотчас же за той немецкой станцией, с которой я писал тебе, начались Альпы, пошли озера, так что нельзя было оторваться от окна вагона» – писал он матери. Большую часть времени провел в Берлине.  Откуда писал матери, Марии Александровне «Устроился я здесь очень недурно: в нескольких шагах от меня Тиргортен – прекрасный парк, лучший и самый большой в Берлине, река Шпрее, где я ежедневно купаюсь. Если ты послала мне уже денег, то напиши, пожалуйста, мне об этом тотчас же; а если нет, то пошли сюда».

 По пути в Петербург, как сообщил он позднее, он останавливался в Вильно, Москве и Орехово-Зуеве. В столице ему вместе с Ю.А. Мартовым и другими молодыми революционерами удалось  объединить  разрозненные петербургские  марксистские кружки, и была создана организация «Союз борьбы за освобождение рабочего класса».

 Надежда также вошла в организацию и приняла активное участие в ее деятельности. «Союз борьбы» создавался на принципах централизма и строжайшей дисциплины, как конспиративная организация, которая поддерживала связи с более чем 70 заводами и фабриками, руководила стачечной борьбой в Петербурге. В начале декабря был подготовлен первый номер нелегальной социал-демократической газеты «Рабочее дело». Владимир Ильич  написал для нее передовую статью «К русским рабочим» и статьи «Фридрих Энгельс» (в связи с его смертью) и «О чем думают наши министры». Однако издать газету не удалось. В декабре 1895г. была нелегально отпечатана брошюра Ульянова «Объяснение закона о штрафах, взимаемых с рабочих на фабриках и заводах»,  в 3 тысячах экземплярах. В ночь с 8 на 9 декабря полиция арестовала 57 членов «Союза борьбы», включая Ульянова.

 После ареста Крупская и Якубова пытались добиться свидания с Владимиром  в доме предварительного заключения по Шпалерной улице. Ульянов написал записку Надежде с просьбой, чтобы она и Аполлинария приходили вместе на Шпалерную в 2 часа 15 минут, тогда он сможет их увидеть в окно коридора во время прогулки. Находясь в тюрьме, Ульянов через Крупскую поддерживал постоянную связь с «Союзом борьбы», писал листовки и брошюры («Проект и объяснение программы социал-демократической партии»). В 1896 г. прошли забастовки на предприятиях Петербурга, крупнейшей из них была стачка  текстильщиков, в которой участвовало до 30 тысяч рабочих. Листовка Ульянова «Рабочий праздник 1 мая» была отпечатана в 2 тысячах экземплярах и распространена на 40 предприятиях. В августе 1896г. полиция арестовала еще около 30 членов «Союза борьбы», включая Крупскую. По делу организации «Союз борьбы» всего были арестовано и привлечено к дознанию 250 человек, из них 170 рабочих. В феврале 1897г. по «высочайшему повелению» 22 участника организации были сосланы в Восточную Сибирь, в Архангельскую и Вологодскую губернии, многие отправлены в провинцию  под надзор полиции.

 В тюрьме Ульянову разрешили заказывать обед за свой счет  по указанной врачами диете из ресторана.  Три раза в неделю он получал домашние передачи. Из тюрьмы Владимир писал своей  сестре Анне:  «Получил вчера припасы от тебя, и как раз перед тобой кто-то принес мне всяких снедей, так что у меня собираются целые запасы: чаем, например, с успехом мог бы открыть торговлю, но думаю, что не разрешили бы, потому что при конкуренции со здешней лавочкой победа осталась бы несомненно за мной. Хлеба я ем очень мало, стараясь соблюдать некоторую диету, – а ты принесла такое необъятное количество, что его хватит, я думаю, чуть не на неделю. Все необходимое у меня теперь имеется, и даже сверх необходимого. Здоровье вполне удовлетворительно. Свою минеральную воду я получаю и здесь: мне приносят ее из аптеки в тот же день, как закажу.

 Твой В. Ульянов». Крупская вспоминала: «Мама рассказывала, что в тюрьме он поправился даже и страшно весел».

 10 сентября Крупскую из-под стражи освободили, так как вещественных улик и доказательств у полицейских не было. Но 28 октября ее снова арестовали. Елизавета Васильевна, мать Надежды, ходатайствовала об ее освобождении, в прошении она писала: «Дочь моя вообще здоровья слабого, сильно нервна, страдает с детства катаром желудка и малокровием». Плачевное состояние организма осужденной подтвердил и тюремный врач, найдя его «крайне неудовлетворительным». Но власти на ходатайство  не отреагировали.

 Владимир Ильич вышел из тюрьмы 14 февраля 1897г., его приговорили к ссылке в Сибирь. Аполлинария Якубова встречала его одна из первых, Крупская находилась в это время в тюрьме. «Помню, – писала  Анна Ильинична, – как в тот же день к В. И. прибежала и расцеловала его, смеясь и плача одновременно, А. А. Якубова». А на следующий день, на квартире Радченко, состоялось  собрание, где Ульянов столкнулся в дискуссии с Якубовой. Пока Ульянов находился в тюрьме в «Союз борьбы»  со своей группой вступил Константин Михайлович Тахтарев. В мае 1896-го года он подвергся аресту и просидел в тюрьме три месяца, после чего был взят отцом на поруки и освобожден. Своими убедительными доказательствами о необходимости демократизации организации он привлек внимание  Аполлинарии.  Она была полностью с ним согласна, военизированная структура группы ей была не по душе, и  во всех спорах на данную тему она  стала отстаивать эту позицию. Спор Ульянова с Аполлинарией приобрел острый характер.  К.М. Тахтарев позже  рассказывал: «В пылу спора Владимир Ильич обвинил А. А. Якубову в анархизме, и это обвинение так сильно подействовало на нее, что ей стало дурно». Столь резкие слова, что было характерной чертой высказываний Ульяновым в пылу  полемики, были восприняты Аполлинарии как личное оскорбление, которое она простить Владимиру не могла. Якубова вышла замуж за  К.М Тахтерева, В 1897г. Аполлинария была арестована и сослана на 4 года в Сибирь, откуда в 1899г. бежала за границу. Тахтерев в  1897г. эмигрировал в Женеву в связи с угрозой второго ареста. За границей организовал школу пропагандистов и агитаторов бельгийской «Рабочей партии», состоял в группе «Освобождения труда» под руководством Г.В. Плеханова.

 Мать Владимира, Мария Александровна, буквально засыпала департамент полиции своими прошениями. «Ввиду слабого здоровья сына» она просила позволить ему ехать в ссылку за свой счет; затем обратилась с просьбой разрешить ему задержаться в Петербурге;  а после этого – остановиться «из-за ее болезни» в Москве на одну неделю, а впоследствии –  продлить пребывание сына вместе с ней. Когда Владимир добрался до Красноярского края, Мария Александровна  обратилась с просьбой к генерал-губернатору Восточной Сибири  назначить «В. Ульянову, ввиду слабого здоровья, место ссылки Красноярск или один из южных городов Енисейской губернии».

 По ходатайству матери, Ульянов получил разрешение следовать в ссылку не по этапу, а за свой счет по проходному свидетельству. Это означало, что ссыльному Владимиру Ульянову разрешалось цивилизованным способом добираться до места ссылки на любом  транспорте за свой счет, тем самым ссыльный Ульянов избежал  тяжелой и болезненной процедуры перемещения по этапу по необъятной стране под конвоем в кандалах. При этом Владимир мог взять любое количество багажа. Ближайшие товарищи Владимира Ульянова  по петербургскому «Союзу борьбы»: Г. М. Кржижановский, Ю. О. Цедербаум (Л. Мартов), А. А. Ванеев и В. В. Старков следовали в ссылку на казенный счет.