Текст книги "Без семьи"

Автор книги: Гектор Мало

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ГЛАВА XIII. СНЕГ И ВОЛКИ

Снова изо дня в день шел я по большим дорогам за Виталисом под дождем и солнцем, шел по пыли и грязи, и ремень арфы больно натирал мне плечо. Снова приходилось изображать дурака, плакать и смеяться для забавы «почтеннейшей публики».

Мне было очень тяжело. По вечерам, ложась спать в грязной деревенской харчевне, я вспоминал мою счастливую жизнь на «Лебеде». Никогда больше я не буду играть с Артуром, никогда больше не услышу ласкового голоса госпожи Миллиган.

Меня утешало только то, что Виталис обращался со мной теперь гораздо мягче и ласковее. Я не чувствовал себя таким одиноким, как прежде, и знал, что Виталис для меня не просто хозяин, а близкий и родной человек. Мне часто хотелось поцеловать его и тем проявить свою любовь к нему, но я почему-то но решался этого сделать.

Не боязнь, а какое-то другое, неопределенное чувство, похожее на уважение, удерживало меня.

Как будто для того, чтобы еще больше усилить мое дурное настроение, наступила отвратительная погода. Приближалась зима, и переходы под непрерывным дождем становились все более тягостными. Когда мы приходили вечером на ночевку в какую-нибудь харчевню или амбар, промокшие до нитки, с ног до головы забрызганные грязью, мы буквально изнемогали от усталости, и я ложился спать с самыми печальными мыслями.

Виталис стремился как можно скорее попасть в Париж, потому что только в большом городе мы могли давать представления зимой. Но денег на проезд по железной дороге у него не было, и нам предстояло проделать всю дорогу пешком.

Когда стояла хорошая погода, мы давали небольшие представления в городах и селах, встречавшихся на нашем пути, и, собрав скудную выручку, снова пускались дальше. До Шатильона все было еще терпимо, хотя мы постоянно страдали от холода и сырости. Но после того как мы вышли из этого города, дождь прекратился и подул северный ветер.

По правде говоря, мало приятного, когда северный ветер дует вам прямо в лицо, но мы на это не жаловались. Уж лучше ветер, чем та пронизывающая сырость, которая донимала нас столько недель. К несчастью, большие черные тучи затянули небо, солнце совсем скрылось, и все указывало на то, что скоро должен выпасть снег.

Когда мы пришли в харчевню, Виталис велел мне немедленно ложиться спать.

– Завтра мы уйдем как можно раньше: я боюсь быть застигнутым снегом, сказал он.

Сам он спать не лег, а уселся в углу возле печки, пытаясь согреть Душку, страдавшего весь день от холода и не перестававшего стонать, хотя мы и завернули его в несколько теплых одеял.

На следующее утро я встал очень рано. Еще не рассвело, и небо было черное, без единой звезды. Казалось, что-то огромное и темное нависло над землей и должно ее раздавить. Когда открывали входную дверь, резкий ветер врывался в комнату и раздувал давно погасшие угли в очаге.

– На вашем месте я бы не уходил, – обратился к нам хозяин харчевни: сейчас пойдет снег.

– Я очень тороплюсь, – отвечал Виталис, – и надеюсь добраться до города раньше, чем начнется снегопад.

– Тридцать километров не сделаешь за один час. – возразил хозяин харчевни.

Тем не менее мы решили продолжать путь.

Виталис нес Душку под курткой, стараясь согреть его теплом своего тела, а собаки, довольные тем, что нет дождя, весело бежали впереди нас. В Дижоне Виталис купил мне овчину, которую носят шерстью вниз. Я надел ее на себя, и встречный северный ветер плотно прижимал ее к моему телу. Мы шли молча и очень быстро, желая не только согреться, но и поскорее прийти в Труа. Небо, несмотря на рассвет, по-прежнему оставалось темным. Только на востоке появилась белая полоска, и все предметы стали как-то более отчетливо видны. Ночь кончилась, но день так и не наступил.

Местность, по которой мы шли, была необычайно пустынной и мрачной. Куда ни взглянешь, повсюду обнаженные поля, голые холмы, пожелтевшие леса. Нигде не слышно ни стука повозок, ни щелканья кнута. Полнейшая тишина. Только сороки с поднятыми кверху хвостиками прыгали по дороге, взлетая на верхушки деревьев при нашем приближении, и напутствовали нас оттуда своим стрекотаньем, похожим на брань или на какие-то зловещие угрозы.

Внезапно ветер переменился и начал дуть с запада. По небу поплыли тяжелые, низкие тучи, которые, казалось, нависали над самыми верхушками деревьев. Перед нашими глазами замелькали редкие снежинки, похожие на белые бабочки; они поднимались, опускались и кружили в воздухе. Затем облака, шедшие с северо-запада, вплотную надвинулись на нас и повалил сильный снег. В несколько мгновений все стало белым: камни, трава, сухие ветви, кусты. Снег падал на нас, забивался повсюду и сразу же начинал таять. Я чувствовал, как холодные струйки текли мне за воротник. Виталис, у которого овчина была приоткрыта, для того чтобы Душка мог дышать, находился в таком же положении.

Мы медленно и с трудом продвигались вперед, ослепленные снегом, промокшие, обледенелые, изредка останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Собаки уже не бежали впереди, а плелись сзади по нашим следам. Положение было не из веселых. И нигде никаких признаков жилья. Перед нами темнел лес, которому, казалось, не будет конца. По временам Виталис пристально смотрел влево, как будто что-то отыскивая. Но там ничего не было видно, кроме большой прогалины, где, по-видимому, весной рубили лес. Вдруг он протянул руку и указал мне на какой-то темный предмет. Поглядев в том направлении, я увидел занесенный снегом шалаш. Мы быстро сошли с дороги и вскоре нашли тропинку, ведущую к шалашу. Он был сделан из хвороста и прутьев, а крыша его сложена из плотно сплетенных ветвей, не пропускавших снега. Наконец-то у нас было убежище! Собаки первыми вбежали в шалаш и с радостным лаем принялись кататься по сухой земле.

– Я так и предполагал, – сказал Виталис, – что здесь на вырубке непременно должен находиться шалаш дровосека. Теперь снег нам не страшен!

Наше новое жилище не имело ни двери, ни окошка, и в нем не было ничего, кроме дерновой скамьи и нескольких больших камней, служивших сиденьями, зато в нем оказался очаг, сложенный из кирпичей.

Какое счастье, мы можем развести огонь!

Правда, требовалось еще достать дров, но в нашем убежище найти топливо было нетрудно. Мы могли вытащить ветки из стен и крыши, только сделать это осторожно, чтобы не разорить шалаш.

Очень скоро яркое пламя весело запылало в очаге.

Ах, какой чудесный огонь! Правда, шалаш быстро наполнился дымом, но нас это мало смущало: мы находились в тепле, что в данную минуту было всего важнее.

В то время как я, опершись обеими руками о землю, раздувал огонь, собаки улеглись возле очага, желая поскорее согреться. Вскоре и Душка высунул нос из-под куртки хозяина, затем живо спрыгнул на землю и, выбрав лучшее место, протянул к огню свои маленькие дрожащие ручки.

Теперь, когда мы немного отогрелись, пора было подумать о еде.

По счастью, Виталис был человеком очень предусмотрительным. Еще утром, до того как я встал, он запасся провизией на дорогу, купил краюху хлеба и небольшой кусок сыра. В такую минуту не приходилось быть слишком требовательным, и потому, увидев хлеб, мы все очень обрадовались. Но, к сожалению, розданные нам порции оказались невелики, и я был очень разочарован, когда вместо всей краюхи Виталис дал нам только половину ее.

– Дорога мне незнакома, – сказал он в ответ на мой вопросительный взгляд, – и я не знаю, попадется ли нам на пути харчевня, где бы можно было поесть. Кроме того, неизвестно, как далеко тянется этот лес. Возможно также, что из-за снега придется надолго застрять в этом шалаше. Надо оставить хлеба хотя бы еще на один раз.

Я вполне согласился с его доводами, тем более что даже такая скудная еда нас подкрепила. Мы находились под кровом, огонь наполнял нас живительной теплотой, и мы могли спокойно ждать прекращения снегопада.

Собаки спали перед огнем, одна – свернувшись клубком, другая растянувшись на боку, а Капи – уткнув нос в пепел. Я решил последовать их примеру, так как встал очень рано.

Не знаю, сколько времени я спал. Когда я проснулся и выглянул наружу, снег уже перестал. Который был час? Я не мог спросить об этом Виталиса. В Дижоне он продал свои часы, чтобы купить мне овчину и другие необходимые вещи. Теперь нам приходилось определять время по дневному свету, но так как на земле лежала ослепительно белая пелена, а наверху и в воздухе стоял туман, я не мог ничего решить.

Подойдя к выходу, я наблюдал за тем, что делается снаружи, пока Виталис не окликнул меня.

– По-моему, скоро опять пойдет снег, и поэтому уходить нельзя. Лучше переждать его здесь, где мыв тепле и не промокнем.

Такое решение меня вполне устраивало, если бы не беспокойство о еде. На обед Виталис разделил между нами остатки хлеба. Увы! Оставалось так мало, что мы почти мгновенно все уничтожили, хотя и старались есть самыми маленькими кусочками.

Вскоре мы уже едва могли различать то, что происходило за пределами шалаша, потому что в этот сумрачный день ночь наступила быстро. Снова пошел сильный снег, и с черного неба продолжали безостановочно падать большие белые хлопья. Поскольку нам предстояло здесь ночевать, самым лучшим было как можно скорее заснуть. Я поступил так же, как собаки, и, завернувшись в свою овчину, за день успевшую высохнуть, растянулся перед очагом, положив голову на плоский камень.

– Спи, – сказал Виталис, – я разбужу тебя, когда мне самому захочется спать. Хотя в этом шалаше нечего бояться ни зверей, ни людей, но нужно, чтобы один из нас не спал и поддерживал огонь. Если снег перестанет, может наступить сильный мороз.

Я не заставил дважды повторять это предложение и немедленно заснул. Когда Виталис разбудил меня, мне показалось, что ночь уже на исходе. Снег прекратился; в очаге по-прежнему горел огонь.

– Теперь твоя очередь караулить, – заявил Виталис. – Смотри, сколько веток я тебе заготовил. Будешь понемногу подкладывать их в очаг.

Действительно, возле меня лежала куча хвороста. Виталис не хотел, чтобы я будил его каждый раз, вытаскивая ветки из стены шалаша, и заранее приготовил мне запас топлива. Увы, его предусмотрительность имела такие печальные последствия, которых никто из нас не мог ожидать!

Видя, что я проснулся и готов приступить к своим обязанностям, Виталис растянулся у огня, положив перед собой закутанного в одеяло Душку, и вскоре по его равномерному дыханию я понял, что он заснул.

Тогда я встал и на цыпочках подошел к выходу, желая посмотреть, что делается снаружи. Снег запорошил все: траву, кустарники, молодые поросли и деревья. Повсюду вокруг нас расстилался неровный, но одинаково белый покров. Небо было усеяно сверкающими звездами, от снега разливался бледный свет, освещавший окружающие предметы. В унылой тишине ночи изредка раздавался треск, указывающий на то, что снежный покров подмерзает. Как нам повезло, что мы нашли этот шалаш! Что делали бы мы в лесу в такой мороз?

Хотя я встал очень тихо, Зербино проснулся и подбежал ко мне. Я приказал ему вернуться. Он послушался, но сел носом к выходу, как упрямая собака, не отказавшаяся от своих намерений. Я еще некоторое время смотрел на снег, затем вернулся к огню и, подбросив несколько сучков в огонь, уселся на тот камень, который служил мне подушкой. Хозяин спокойно спал. Собаки и Душка тоже спали. Красивое пламя вихрем вздымалось до крыши шалаша, разбрасывая сверкающие искры, треск которых нарушал тишину.

Довольно долго я развлекался тем, что смотрел на эти искры, но понемногу усталость овладела мною, и я начал дремать. Если бы у меня под рукой не было запаса топлива, мне бы пришлось вставать и ходить по хижине, но, сидя неподвижно, я не смог бороться с дремотой и уснул. Проснулся я от отчаянного лая.

Вероятно, я спал очень долго, так как огонь потух и в хижине было темно. Лай продолжался – это лаял Капи. Но, странное дело, ни Зербино, ни Дольче ему не отвечали.

– Что случилось? – воскликнул, проснувшись, Виталис.

– Не знаю.

– Ты заснул и огонь погас?

Капи кинулся к выходу, но не выбежал наружу, а лаял у входа. В ответ на лай Капи послышался жалобный вой, и я узнал голос Дольче. Вой этот раздавался где-то поблизости, позади шалаша.

Я хотел выйти, но хозяин остановил меня:

– Подбрось сначала дров в очаг.

Пока я исполнял его приказание, он достал из очага полуистлевшую головешку и стал ее раздувать. Когда головня разгорелась, он взял ее.

Пойдем посмотрим, в чем дело, но иди сзади Капи, вперед!

Вдруг раздался страшный вой. Испуганный Капи бросился обратно в шалаш.

– Это волки. Где Зербино и Дольче?

Что я мог на это ответить? Вероятно, когда я заснул, собаки выбежали наружу. Зербино уже и раньше хотел это сделать, но я помешал ему. Неужели их унесли волки?

– Возьми головню, – приказал мне Виталис. Идем к ним на помощь!

Хотя я очень боялся волков, но сейчас, не колеблясь, схватил горящую головешку и последовал за хозяином Мы вышли на вырубку, но не увидели ни собак, ни волков. Мы пошли по следам, которые вели вокруг шалаша. В темноте можно было разглядеть одно место, где снег был примят, как будто здесь валялись животные.

– Ищи, Капи, ищи! – крикнул хозяин и стал свистеть, подзывая Зербино и Дольче.

Но ни один звук не поколебал мрачной тишины леса, а Капи, вместо того чтобы искать, как ему было приказано, испуганно прижимался к нашим ногам. Это было совсем не похоже на него, всегда такого послушного и храброго. Виталис опять громко позвал Зербино и Дольче. Мы продолжали прислушиваться. Тишина была полная. Сердце мое сжималось от горя. Бедный Зербино, бедняжка Дольче! Виталис подтвердил мои опасения. – Их растерзали волки. Почему ты позволил им выйти?

Увы, я ничего не мог ответить на этот вопрос!

– Надо их искать, – сказал я и бросился вперед Но Виталис остановил меня:

– Как ты будешь их искать в этакой тьме и снегу? Если они не ответили на мой зов, то, значит, они… очень далеко, – продолжал он. – К тому же волки могут напасть и на нас, а нам нечем защищаться.

Мне было тем более тяжело оставить без помощи бедных собак, наших верных друзей, что я чувствовал себя виноватым. Если бы я не уснул, они бы не убежали.

Виталис направился к шалашу, я последовал за ним, на каждом шагу останавливаясь и оглядываясь, чтобы прислушаться. Но я ничего не мог рассмотреть, кроме снега, и не слышал ничего, кроме его потрескиванья.

В хижине нас ожидала новая неприятность. Ветки, которые я набросал в огонь, в наше отсутствие ярко разгорелись и своим пламенем освещали все самые темные уголки, однако Душки нигде не было видно. Одеяло лежало перед огнем, но обезьяны под ним не оказалось. Я окликнул Душку, Виталис тоже позвал ею, но он не отзывался. Куда он пропал? Виталис вспомнил, что Душка лежал с ним, когда он проснулся, значит, он исчез в то время, когда мы искали собак. Мы взяли несколько горящих ветвей и пошли вперед, освещая снег и ища следов Душки. Но мы их не нашли. Правда, все следы были спутаны, так как собаки и мы проходили по этому месту, но не настолько, чтобы мы не могли разобрать следов обезьяны Значит, Душка не выбегал Мы вернулись обратно, чтобы посмотреть, не спрятался ли он где-нибудь за кучей хвороста. Долго продолжались наши поиски По десять раз мы проходили по одному и тому же месту и смотрели во всех углах. Я влез на плечи Виталиса и обследовал крышу. Там тоже никого не было. Я спросил Виталиса, не думает ли он, что волки утащили также и Душку.

Нет, ответил он, – волки не посмели бы войти в освещенный шалаш. Я думаю, что они накинулись на Зербино и Дольче, когда те выбежали наружу. Возможно, что пока нас не было, Душка, испугавшись, выскочил из хижины и спрятался где-нибудь поблизости.

Я очень беспокоюсь за него, потому что в такую ужасную погоду он сильно промерзнет, а холод для него смертельно опасен.

– Тогда поищем еще!

И мы снова принялись за поиски. Но так же неудачно, как и в первый раз.

– Придется дожидаться рассвета, – сказал Виталис.

– А когда он наступит?

– Думаю, часа через два-три.

И он уселся перед огнем, обхватив голову руками.

Боясь его потревожить, я тихо сидел рядом с ним, изредка подбрасывая ветви в огонь. По временам Виталис вставал и подходил к выходу, смотрел на небо, слушал, потом возвращался обратно. Я бы предпочел, чтобы он сердился и ругал меня, а не сидел бы молча с таким убитым видом.

Три часа, о которых говорил хозяин, тянулись очень медленно. Казалось, ночь никогда не кончится. Наконец звезды побледнели, небо посветлело; начался рассвет.

Однако с наступлением дня усилился мороз. Возможно, что мы найдем Душку, но жив ли он? А вдруг снова начнется снег, тогда как его искать? К счастью, этого не случилось; небо очистилось от туч и порозовело, что предвещало хорошую погоду. Как только холодный утренний свет осветил кусты и деревья, мы вышли из шалаша. Каждый из нас взял по большой палке.

Капи оправился от своего ночного страха и теперь ждал только сигнала, чтобы броситься вперед. В то время как мы разыскивали следы Душки на снегу, Капи поднял голову кверху и радостно залаял. Это означало, что следует искать наверху, а не на земле. И в самом деле, мы увидели, что снег, покрывающий шалаш, был примят в нескольких местах возле большой ветки, склонившейся над крышей. Это была ветка большого дуба, и на самой верхушке дерева виднелась маленькая темная фигурка, сжавшаяся в комочек. Теперь нам стало понятно все. Испугавшись воя волков, Душка, в то время как мы вышли, выскочил на крышу шалаша и вскарабкался на дерево. Чувствуя себя там в безопасности, он прижался к ветвям и не отвечал на наш зов.

Хозяин ласково позвал его, но он не двигался, словно был мертв. В продолжение нескольких минут Виталис звал его, но Душка не подавал никаких признаков жизни. Мне не терпелось как-нибудь искупить свою вину.

– Позвольте мне слазить за ним.

– Ты сломаешь себе шею.

– Не беспокойтесь!

Лезть на большое дерево, ствол и ветки которого были покрыты снегом, было и опасно и трудно. К счастью, я с детства хорошо умел лазить по деревьям. Несколько маленьких веток росло вдоль ствола; они послужили мне ступенями. Сыпавшийся сверху снег слепил мне глаза, но скоро с помощью Виталиса я достиг первого разветвления. Дальше лезть было гораздо легче.

Поднимаясь, я ласково разговаривал с Душкой, который, не двигаясь, смотрел на меня блестящими глазами. Я почти добрался до него и уже протянул руку, чтобы его схватить, как вдруг он сделал прыжок и перескочил на другую ветку.

Я, вероятно, никогда не поймал бы Душку, если бы на ветвях не оказалось снега. Снег намочил Душке лапки, и это ему не понравилось. Тогда, перескакивая с ветки на ветку, он соскочил на плечо хозяина и спрятался под его курткой.

Теперь надо было искать собак. Сделав несколько шагов, мы дошли до того места, где проходили ночью и где видели примятый снег. Теперь, при свете, мы ясно поняли, как все произошло.

Собаки, выскочив из хижины, побежали друг за другом. Мы различали их следы на расстоянии двадцати метров. Затем рядом с их следами появились другие. Дальше был виден разворошенный и окровавленный снег.

Продолжать наши поиски было бесполезно: здесь бедных собак загрызли волки и унесли их в чащу. К тому же надо было как можно скорее отогреть замерзшего Душку.

Мы вернулись в хижину. Пока Виталис держал у огня Душку, я согрел его одеяло, в которое потом мы тщательно завернули его. Но, кроме теплого одеяла, Душке требовалась хорошая постель с грелкой и горячее питье, а этого у нас не было.

Мы неподвижно сидели возле очага, молча глядя в огонь. Бедные Зербино и Дольче, бедные наши артисты! Они делили с нами и горе и радость, а для меня в тяжелые дни одиночества были друзьями, почти что моими детьми, и вот теперь я – виновник их смерти.

Я не находил себе оправдания. Если бы я не уснул и сторожил их как следует, они бы не выбежали наружу. А в шалаше волки не посмели бы напасть.

Мне хотелось, чтобы Виталис ругал меня, я готов был просить, чтобы он побил меня.

Но он молчал и даже не смотрел в мою сторону. Он сидел, склонив голову над очагом, и, по-видимому, думал о том, что нам делать. Как давать без собак наши представления? Чем жить?

ГЛАВА XIV. ДУШКА

Установилась хорошая погода, которую предвещал рассвет. Солнце сверкало на безоблачном небе, и лес, накануне такой печальный и мрачный, ослепительно блестел под снегом.

Время от времени Виталис просовывал руку под одеяло и щупал Душку. Тот все еще не мог согреться, и когда я наклонялся к нему, то слышал, как он стучал зубами от холода.

– Надо во что бы то ни стало добраться до деревни, – сказал Виталис вставая, – иначе Душка умрет здесь. Еще хорошо, если он не умрет дорогой. Идем!

Сильно нагрев одеяло и завернув в него Душку, хозяин засунул его к себе под куртку.

– Мы слишком дорого заплатили за этот гостеприимный кров… – произнес он дрогнувшим голосом.

Вскоре после того как мы вышли на большую дорогу, нам повстречалась повозка, и возчик сказал, что до ближайшей деревни меньше часа ходьбы. Мы прибавили шагу, хотя идти по снегу, который доходил мне почти до пояса, было трудно и мучительно.

Я изредка спрашивал у Виталиса, как чувствует себя Душка, и он отвечал мне, что Душка все еще дрожит от холода.

Наконец показались белые крыши большой деревни; еще немного усилий, и мы придем на место.

Обычно мы не останавливались в лучших гостиницах, а, желая устроиться подешевле, выбирали какой-нибудь бедный домик у входа в деревню или в предместье города. Но на этот раз Виталис направился к гостинице, на которой висела красивая, позолоченная вывеска. В открытую дверь кухни был виден стол, заставленный провизией, а на большой плите весело шипели кастрюли из красной меди, пуская к потолку облака пара. Даже на улице слышен был вкусный запах жирного супа, приятно щекотавший наше обоняние.

Виталис, не снимая шляпы, вошел в кухню и спросил у хозяина хорошую комнату с камином. Вначале хозяин гостиницы, очень представительный и красивый мужчина, не хотел даже глядеть на нас. Но важные манеры Виталиса внушили ему почтение, и он приказал служанке проводить нас.

– Ложись скорее. – приказал мне Виталис, в то время как служанка разводила огонь.

Я был поражен: не лучше ли сперва сесть за стол, а уж потом ложиться спать?

– Ну, скорее! – повторил Виталис. Пришлось повиноваться.

На постели лежала перина. Виталис укрыл меня этой периной до подбородка.

– Постарайся согреться. Чем скорее ты согреешься, тем лучше.

Пока я согревался под периной, Виталис, к великому изумлению служанки, вертел и перевертывал над огнем бедного Душку, словно хотел его поджарить.

– Ну как, согрелся? – спросил меня Виталис через несколько минут.

– Я просто задыхаюсь от жары.

– Это как раз то, что нужно.

Виталис быстро сунул Душку под перину и попросил меня покрепче прижать его к себе. Бедное маленькое животное, обычно упрямившееся, когда ему предлагали сделать то, что ему не нравилось, теперь безропотно покорялось всему. Душка лежал неподвижно, прижавшись ко мне; ему уже не было холодно, тельце его горело.

Хозяин спустился в кухню и принес оттуда горячего вина с сахаром.

Он хотел, чтобы Душка выпил хоть несколько ложек, но тог не мог разжать зубы и печально глядел на нас своими блестящими глазами, как бы умоляя не тревожить его Однако он высунул из-под перины свою лапку и протянул ее нам.

Виталис объяснил мне, что еще до того, как я вступил в труппу. Душка был болен воспалением легких и ему делали кровопускание. Теперь, чувствуя себя снова больным, он протягивал лапку, для того чтобы ему пустили кровь и вылечили. Это было необычайно трогательно! Виталис был не только тронут, но и сильно обеспокоен. Бедный Душка болен, и очень сильно болен, если отказывается даже от сладкого вина, которое так любил.

– Выпей вино сам и не вставай с постели, – приказал мне Виталис. – Я пойду за доктором.

Признаюсь, я тоже очень любил подсахаренное вино, и, кроме того, мне страшно хотелось есть. Я не заставил дважды просить себя и, выпив все до капли, снова залез под перину, где чуть не задохся от жары.

Виталис отсутствовал недолго. Он скоро возвратился вместе с господином в золотых очках. Это был доктор.

Боясь, что такое важное лицо не захочет беспокоить себя ради обезьяны, Виталис не сказал ему, к какому больному он его вызывал. Увидев меня в постели, красного, как пион, врач подошел и пощупал мой лоб.

– Горячка, – заявил он.

И покачал головой с видом, не предвещавшим ничего доброго.

Я решил вывести его из заблуждения, боясь, что он, пожалуй, пустит мне кровь.

– Это не я болен.

– Как не ты? Ребенок бредит. Тогда, немного приподняв перину, я указал на Душку, обвившего мою шею своей лапкой. – Вот кто болен.

Доктор отскочил назад и обернулся к Виталису.

– Обезьяна! – воскликнул он. – И вы посмели беспокоить меня в такую погоду из-за обезьяны!

Я был уверен, что доктор сейчас же уйдет. Но Виталис умел обращаться с людьми и нелегко терял голову. Он очень вежливо остановил доктора и рассказал ему все: как мы были застигнуты снегом, как Душка из страха перед волками залез на дуб и как там промерз.

– Да, я вызвал вас к обезьяне. Но если бы вы знали, какая это необыкновенная обезьяна! Это больше, чем товарищ, это наш друг. Как можно доверить жизнь такого артиста простому ветеринару! Всем известно, что деревенские ветеринары – сущие ослы, тогда как врачи – люди науки. В любой самой захудалой деревушке от врача можно ждать помощи и великодушия. К тому же ученые считают, что обезьяны настолько близки к человеку, что болеют одинаковыми с людьми болезнями. И разве не интересно с точки зрения науки и врачебного искусства изучить, чем эти болезни схожи и чем отличны от человеческих?

Пока наш хозяин вел беседу, Душка, поняв, что человек в очках – доктор, неоднократно протягивал свою лапку, предлагая пустить ему кровь.

– Смотрите, как умна обезьяна; она знает, что вы врач, и протягивает вам лапку, чтобы вы пощупали пульс.

Это окончательно убедило врача.

– В самом деле, – заявил доктор, – случай довольно любопытный!

Но для нас, увы, это был весьма печальный случай. У бедного Душки оказалось воспаление легких. Врач взял его маленькую лапку и вскрыл вену ланцетом; причем Душка даже не застонал: он знал, что это может ему помочь.

За кровопусканием последовали горчичники, припарки и всевозможные лекарства. Я уже не лежал больше в постели, а ухаживал за больным под руководством Виталиса. Бедному маленькому Душке нравились мои заботы, он благодарно улыбался и смотрел на меня совсем человеческими глазами.

Обычно такой живой, непослушный и упрямый, всегда любящий подшутить над кем-нибудь из нас, Душка стал теперь необычайно покорным. Казалось, он нуждался в сочувствии, требуя его даже от Капи, который не раз бывал жертвой его проказ. Как избалованный ребенок, он хотел, чтобы мы все были около него, и сердился, если кто-нибудь из нас выходил из комнаты.

Болезнь Душки – воспаление легких – развивалась обычным путем. Скоро начался кашель, который его сильно мучил. У меня было немного своих денег, и я решил купить для Душки ячменного сахара. Но вместо того чтобы помочь, я ему только навредил. Душка быстро заметил, что я даю ему кусок ячменного сахара всякий раз, когда он раскашляется. Тогда он, желая получить вкусное лекарство, принялся кашлять поминутно.

Обнаружив эту хитрость, я спрятал ячменный сахар, но Душка не успокоился. Он начал умоляюще смотреть на меня, а затем, видя что это не помогает, сел на кровать и стал изо всех сил кашлять Его лицо побагровело, вены на лбу вздулись, слезы полились из глаз, и кончилось тем, что он начал задыхаться по-настоящему. Виталис никогда не делился со мной своими планами, но сейчас он счел нужным отступить от своего обычного правила. Однажды утром он сообщил мне, что хозяин гостиницы требует немедленной уплаты по счету Виталис видел только один выход из затруднительного положения – дать сегодня же вечером представление Но как устроить представление без Зербино, Дольче и Душки? Однако любой ценой надо было спасти Душку. Доктор, лекарства, дрова для камина, оплата комнаты на все это требовалось не менее сорока франков. Собрать сорок франков в этой деревне, в такой мороз и с нашими возможностями было бы поистине чудом. Но Виталис, не раздумывая, быстро принялся за дело. Пока я сидел возле больного, он нашел большое помещение, потому что устраивать представление на открытом воздухе зимой было невозможно. Он нарисовал и расклеил афиши, из нескольких досок построил сцену и истратил свои последние деньги на свечи, которые для того, чтобы иметь больше света, разрезал пополам.

Из окна комнаты я видел, как он проходил несколько раз взад и вперед мимо гостиницы. Я со страхом спрашивал себя, какова же будет программа этого представления.

Но я скоро это узнал, потому что деревенский барабанщик остановился перед гостиницей и после оглушительного барабанного боя объявил о предстоящем представлении. Виталис не поскупился на самые фантастические обещания: упоминалось о «всемирно известном артисте» – это был Капи, и о «выдающемся молодом певце» – то есть обо мне.

Услыхав звук барабана, Капи радостно залаял, а Душка, несмотря на то, что чувствовал себя в этот момент очень плохо, даже приподнялся. Несомненно, оба они поняли, что готовилось представление. Душка захотел встать, и мне пришлось силой удерживать его. Я понял, что нам будет очень трудно заставить его отказаться от намерения участвовать в представлении и что придется уйти от него потихоньку.

К несчастью, Виталис об этом не знал и, вернувшись в гостиницу, первым делом велел мне приготовить арфу и все необходимое для представления. Услыхав хорошо знакомые ему слова, Душка стал умолять нас взять его с собой. Если бы он мог говорить, то и тогда вряд ли выразил бы лучше свое желание, чем делал это мимикой, движениями и гримасами Настоящие слезы катились из его глаз, и он покрывал руки Виталиса поцелуями. Было трогательно видеть, с каким рвением это маленькое, еле дышавшее существо старалось убедить нас. Но согласиться на его просьбу значило обречь его на немедленную смерть.

Настал час, когда нам нужно было уходить. Я развел огонь в камине, положил туда большие поленья, которые могли бы подольше гореть, и закутал в одеяло бедного, горько плакавшего Душку.

Когда мы шли по занесенной снегом дороге, хозяин объяснил, чего он от меня ждал.

Не могло быть и речи о наших обычных пьесах, и потому все надежды возлагались на меня и Капи. Во что бы то ни стало нужно было собрать сорок франков!

Сорок франков! Разве это возможно?

Виталис все приготовил заранее, оставалось только зажечь свечи. Но эту роскошь мы могли позволить себе уже после того, как зал наполнится зрителями, иначе наше освещение может окончиться раньше представления.