Текст книги "Без семьи"

Автор книги: Гектор Мало

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ГЛАВА III. ТРУППА СИНЬОРА ВИТАЛИСА

Всю ночь я находился под впечатлением перенесенного мной горя. Проснувшись, я первым делом ощупал свою постель и огляделся вокруг, желая убедиться в том, что меня никуда не унесли.

Барберен молчал, и я стал надеяться, что матушка уговорила его оставить меня у них.

Однако в полдень Барберен велел мне надеть фуражку и идти с ним. Я с испугом посмотрел на матушку, умоляя ее о помощи Она украдкой сделала мне знак, что бояться нечего. Тогда ничего не возразив, я пошел следом за Барбереном.

От нашего дома до деревни не меньше часа ходьбы. В продолжение этого часа Барберен, ничего не говоря, тихо шел впереди, время от времени оборачиваясь, чтобы посмотреть, иду ли я за ним.

Куда он меня вел? Сильно обеспокоенный, я стал думать, как бы избежать угрожающей мне опасности. Поэтому я начал отставать, решив спрятаться от Барберена в ближайшей канаве. Но Барберен отгадал мое намерение: он взял меня за руку и заставил идти рядом с ним. Так мы и вошли в деревню. Встречные оборачивались и с любопытством смотрели на нас, потому что у меня был вид злой собаки, которую тянут на поводке. Когда мы проходили мимо харчевни, стоявший на пороге хозяин окликнул Барберена и пригласил его войти. Барберен взял меня за ухо и, пропустив вперед, закрыл за собою дверь.

Я успокоился: деревенская харчевня отнюдь не пугала меня. Наоборот, мне уже давно хотелось в ней побывать. Не раз проходя мимо дверей, я слышал, как из харчевни раздавались крики и песни, от которых дрожали стекла. Что там делали? Что происходило за этими красными занавесками? Теперь я это узнаю!

Барберен уселся за стол вместе с хозяином, а я поместился возле очага и стал смотреть по сторонам.

В противоположном от меня углу сидел старик с большой белой бородой, одетый в такой странный костюм, какого я еще никогда не видывал. На голове у него была высокая фетровая шляпа с зелеными и красными перьями, из-под которой спускались на плечи длинные пряди волос. Меховая безрукавка из овчины плотно облегала его фигуру. Шерстяные чулки доходили почти до колен и были крест-накрест перевязаны красными лентами. Он неподвижно сидел на стуле, опершись подбородком на правую руку, и был похож на деревянную статую. Под его стулом лежали и грелись два пуделя: белый и черный, и маленькая серая собачка с лукавой, ласковой мордочкой. На белом пуделе было надето старенькое кепи полицейского, державшееся под подбородком на кожаном ремешке.

В то время как я с любопытством рассматривал старика, Барберен и хозяин харчевни разговаривали вполголоса. Я понимал, что речь шла обо мне.

Барберен рассказал ему, что пришел в деревню для того, чтобы просить мэра выхлопотать из приюта пособие на мое содержание. Значит, матушка Барберен кое-чего добилась, и я тотчас же сообразил, что если Барберен будет получать пособие, мне нечего будет бояться, что меня отдадут в приют. Старик, казалось, не слушал их разговора, но вдруг он протянул по направлению ко мне правую руку и, обращаясь к Барберену, спросил:

– Так этот мальчик вам в тягость?

– Да!

– И вы думаете, что администрация приюта согласится платить вам за его содержание?

– Черт возьми, но раз у него нет родителей, а я кормлю его и одеваю, должен же кто-нибудь платить мне за него! По-моему, это справедливо.

– Не возражаю. А вы уверены, что всегда делается то, что справедливо?

– Конечно, нет.

– Поэтому-то вы никогда и не получите денежного пособия, о котором хлопочете.

– Тогда он отправится в приют. Нет такого закона, чтобы заставить меня держать его, раз я этого не хочу.

– Вы в свое время согласились взять ребенка – значит, приняли на себя обязательство его содержать.

– Ну, а я его держать не намерен и так или иначе от него отделаюсь.

– Мне кажется, я могу вам указать средство отделаться от него и притом кое-что заработать, – сказал старик после минутного размышления.

– Укажите мне это средство, и я поставлю вам бутылочку с величайшей охотой.

– Заказывайте бутылку. Ваше дело в шляпе.

– Наверняка?

– Наверняка!

Старик поднялся со своего места и уселся напротив Барберена. В тот момент, когда он встал со стула, его овчина как-то странно оттопырилась, словно под левой его рукой находилось какое-то живое существо.

– Вы хотите, чтобы этот ребенок не ел больше вашего хлеба или чтобы его содержание вам оплачивалось, не так ли? – спросил он.

– Правильно, потому что…

– Почему вы этого желаете, меня совсем не интересует. Мне достаточно знать только то, что вы не хотите держать у себя ребенка. Если это так – отдайте его мне, я буду его содержать.

– Отдать его вам?

– Ну да, черт возьми! Ведь вы же хотите от него отделаться?

– Отдать вам ребенка, такого милого, славного мальчика? Посмотрите-ка на него.

– Я его видел.

– Реми, подойди сюда!

Дрожа от страха, я приблизился к столу.

– Полно, не бойся, малыш! – произнес старик.

– Ну, смотрите, – продолжал Барберен.

– Разве я говорю, что мальчик некрасив? Я вовсе не желаю иметь урода.

– Ах, если бы он был уродом с двумя головами или хотя бы карликом…

– Тогда бы вы не думали об отправке его в приют. Вы прекрасно знаете, что урод – это ценность, из которой можно извлечь большую выгоду. Но этот мальчик не карлик и не урод, он вполне нормален и потому ни на что не годен.

– Как ни на что? Он может работать.

– Нет, такой ребенок не годится для сельских работ. Поставьте его за плуг – и вы увидите, долго ли он протянет.

– Десять лет.

– И месяца не протянет.

– Да посмотрите на него…

– Посмотрите на него сами!

Я стоял между Барбереном и стариком, которые толкали меня друг к другу.

– Все равно, – заявил старик, – я беру его таким, каков он есть. Только, разумеется, я его у вас не покупаю, а нанимаю. И даю за него двадцать франков [2]2
  Франк – французская монета, равнявшаяся в те времена 37, 5 коп. В одном франке двадцать су, или 100 сантимов.


[Закрыть]в год.

– Двадцать франков!

– Цена хорошая, плата вперед. Вы получаете всю сумму сразу и освобождаетесь от ребенка.

– Из приюта мне будут платить за него не меньше десяти франков в месяц.

– Вернее, семь или восемь, но вам еще придется его кормить.

– Он станет работать.

– А если администрация приюта не оставит мальчика у вас, а передаст его другому, тогда вы ровно ничего не получите. В то время как сейчас вам стоит только протянуть руку…

Старик пошарил в кармане, достал оттуда кожаный кошелек, вынул из него несколько серебряных монет и со звоном выбросил их на стол.

– Давайте сорок.

– Нет, та работа, которую он будет у меня выполнять, этого не стоит.

– А что он будет делать? Ноги у него крепкие, руки тоже. Но все-таки: на что он, по-вашему, годен?

Старик насмешливо посмотрел на Барберена и, попивая маленькими глотками вино из стакана, ответил:

– Он мне нужен для компании. Я становлюсь стар; по вечерам, после тяжелого дня, и во время дурной погоды у меня бывает грустное настроение. Он будет меня развлекать.

– Ну, для этого-то, уж наверное, его ноги достаточно крепки!

– Неизвестно. Он должен танцевать, прыгать, много ходить, а затем, после ходьбы, снова прыгать и танцевать. Словом, он будет артистом в труппе синьора Виталиса.

– Где же она, ваша труппа?

– Синьор Виталис – это я, как вы, вероятно, уже сами догадываетесь, а мою труппу, если вы желаете с нею познакомиться, я вам сейчас представлю.

Сказав это, он распахнул овчину и достал оттуда какого-то странного зверька.

«Что это за животное? Да и животное ли это?» Я не знал, как назвать зверька, которого видел впервые.

На нем была надета красная куртка, обшитая золотым галуном, но руки и ноги его оставались голыми. Это были не лапы, а настоящие руки и ноги, только кожа их была не телесного цвета, а черная. Черной также была и его голова величиной почти с мой кулак; личико у него было широкое и короткое, нос курносый, с большими ноздрями, губы коричневые. Но больше всего поразили меня его глаза: близко поставленные друг к другу, невероятно подвижные, блестящие, как зеркало.

– Какая противная обезьяна! – закричал Барберен. Теперь я все понял. Я никогда не видел обезьян, но, разумеется, слыхал о них. Значит, передо мной была обезьяна, а не черный ребенок.

– Вот первый артист моей труппы – синьор Душка. Душка, друг мой, приветствуй собравшееся здесь общество!

Душка приложил руку к губам и послал нам воздушный поцелуй.

– А вот и второй, – продолжал Виталис, указывая на белого пуделя. – Синьор Капи сейчас представит почтенному обществу своих друзей.

Белый пудель, который до этого момента лежал неподвижно, быстро вскочил на задние лапы, скрестил передние на груди и так низко поклонился, что почти коснулся головой пола.

Затем он повернулся к другим собакам и лапой сделал им знак приблизиться.

Те тотчас же вскочили и, протянув друг другу лапы так, как люди протягивают руку, с серьезным видом сделали шесть шагов вперед, потом три шага назад и поклонились.

– Тот, кого я называю Капи, от итальянского слова «капитан», является старшим среди собак. Он умнее других и передает им мои приказания. Молодой франт с черной шерстью зовется Зербино, что значит «любезный». А прелестная юная особа с такой смиренной мордочкой – синьора Дольче; она вполне заслуживает свое прозвище «кроткая». С этими замечательно талантливыми артистами я путешествую по белому свету и зарабатываю на жизнь в зависимости от того, как нам повезет. Капи, подойди сюда!

Пудель скрестил лапы.

– Мои артисты прекрасно воспитаны, и я с ними всегда очень вежлив. Капи, будь любезен и скажи, пожалуйста, этому мальчику, который смотрит на тебя с таким изумлением, который теперь час.

Капи подошел к своему хозяину, раздвинул овчину, порылся в его жилетном кармане и достал оттуда большие серебряные часы. Посмотрев на циферблат, он громко и отчетливо тявкнул два раза, а затем тявкнул три раза, но уже более слабо. В самом деле, было два часа и три четверти.

– Очень хорошо! – сказал Виталис. – Благодарю тебя, Капи. Теперь попроси синьору Дольче немного попрыгать через веревочку.

Капи начал шарить в кармане хозяина и достал оттуда веревку. Затем он сделал знак Зербино, который быстро встал напротив него. Капи бросил ему конец веревки, и тот схватил се зубами.

Тогда Дольче принялась прыгать через веревку, не сводя красивых и нежных глаз с хозяина.

– Вы видите, как умны мои ученики, – заметил Виталис. – Но ум оценивается по достоинству только при сравнении. Вот почему я и приглашаю мальчика в мою труппу. Он будет играть роль дурачка и тем еще больше подчеркивать необычайный ум животных. – О, чтобы играть дурака… – перебил Барберен.

– …для этого надо быть очень умным, – продолжал Виталис. – Я уверен, что у мальчика ума достаточно. Впрочем, мы это сейчас увидим. Произведем небольшое испытание. Если мальчик умен, он поймет, что с синьором Виталисом у него будет возможность обойти всю Францию и увидеть много других различных стран. А если он глуп, он начнет плакать, кричать, и синьор Виталис, который не любит капризных детей, не возьмет его с собой. Тогда этому бедному мальчику придется идти в приют, где его заставят много работать и где его будут плохо кормить.

Я был достаточно умен, чтобы понять его слова. Конечно, воспитанники синьора Виталиса очень забавны; очень интересно было бы всегда путешествовать. Но для этого надо расстаться с матушкой Барберен. Если же я откажусь идти с ними, то, по всей вероятности, не останусь и у матушки, так как меня отправят в приют.

Видя, что я стою взволнованный, со слезами на глазах, Виталис ласково потрепал меня по щеке:

– Ну вот, мальчик все понял и не плачет, а потому завтра…

– Оставьте меня у матушки, – закричал я, – умоляю вас!..

Прежде чем я успел что-либо прибавить, меня прервал отчаянный лай Капи. Собака кинулась к столу, на котором сидел Душка. Обезьянка, улучив момент, когда все обернулись ко мне, тихонько взяла стакан с вином и уже собралась его выпить. Но Капи заметил проделку обезьянки и решил ей помешать. – Синьор Душка, – сурово сказал Виталис; – ты лакомка и вор. Встань в угол, носом к стене, а ты, Зербино, посторожи его. Если он не будет стоять спокойно, шлепни его. Капи, ты хороший пес! Дай мне твою лапу, я пожму ее.

В то время как обезьянка, тихо ворча, выполняла приказание, счастливый и гордый Капи протянул свою лапу хозяину.

– Теперь, – продолжал Виталис, – перейдем к делу. Даю вам тридцать франков.

– Нет, сорок.

Торг возобновился, но вдруг Виталис прервал его:

– Мальчику скучно Пусть он пойдет во двор харчевни и там поиграет.

В то же время он сделал знак Барберену.

– Верно, – ответил тот, – ступай во двор и никуда не уходи, пока я тебя не позову, не то я рассержусь.

Мне осталось только повиноваться.

Я пошел во двор, но, конечно, играть не мог. Я сел на камень и стал размышлять. Судьба моя решалась в этот момент. Что-то будет? Зубы у меня стучали от холода и волнения. Спор между Виталисом и Барбереном продолжался очень долго, и прошло больше часа, прежде чем Барберен пришел за мной. Он был один.

– Идем домой! – крикнул он мне.

«Домой! Значит, я останусь у матушки?» Но я не посмел его об этом спросить, потому что он был сильно не в духе.

Мы возвращались домой в глубоком молчании.

Приблизительно за десять минут до прихода домой Барберен, шедший впереди, остановился.

– Помни, – грубо сказал он, схватив меня за ухо, – если ты скажешь хоть одно слово из того, что сегодня слышал, тебе не поздоровится. Итак, берегись!

ГЛАВА IV. РОДНОЙ ДОМ

– Что же сказал мэр? – спросила нас матушка Барберен, когда мы вернулись. Мы его не видели.

– Почему?

– Я встретил друзей и зашел с ними в харчевню, а когда мы оттуда вышли, идти к мэру было уже поздно. Ничего, сходим к нему завтра.

Последние слова Барберена успокоили меня. Раз мы завтра должны снова идти к мэру, значит он не согласился на предложение Виталиса.

Несмотря на угрозу Барберена, я бы, конечно, сказал матушке о моих подозрениях. Но, как нарочно, Барберен весь вечер не уходил из дому и не оставлял нас ни на одну минуту вдвоем. Я лег спать, так и не найдя возможности поговорить с ней.

Засыпая, я решил, что расскажу ей все завтра утром. Но когда я проснулся, матушки Барберен уже не было дома. – Где мама?

– Она пошла в деревню и вернется только после полудня. Не знаю почему, но ее отсутствие сильно встревожило меня. Накануне вечером она никуда не собиралась. Не отдавая себе отчета в угрожающей мне опасности, я смутно ее предчувствовал.

Барберен посматривал на меня как-то загадочно, что меня еще больше тревожило. Желая избежать этих взглядов, я вышел в сад. В этом небольшом садике росло все необходимое для нашего хозяйства: картошка, бобы, капуста, морковь и репа. В нем, казалось, не было ни одного свободного местечка. Однако матушка отвела для меня маленький уголок. Здесь я посадил много разных растений, трав, мхов, выкопанных мною в тех местах, где я пас корову.

В нашем саду не было ни аллей, посыпанных песком, ни длинных клумб, выровненных по шнурочку и засаженных редкими цветами. Прохожие не останавливались, чтобы полюбоваться на него поверх изгороди подстриженного терновника. Но я сам трудился над ним, я устроил его по своему желанию и когда говорил о нем, то с гордостью называл его «моим садом».

Прошлым летом я собрал и посадил в нем различные цветущие растения, которые должны были скоро распуститься. На жонкилиях уже появились бутоны, начинавшие желтеть. У фиалок показались маленькие лиловые лепестки, а в середине сморщенных листов примулы уже виднелись бутоны. Как они будут цвести? Меня это очень интересовало.

Но был один уголок моего сада, за которым я наблюдал с чувством большим, чем простое любопытство, – можно сказать, даже с некоторым волнением.

В этой части сада я посадил земляные груши; [3]3
  Земляная груша – травянистое растение, клубни которого употребляются в пищу.


[Закрыть]мне сказали, что они гораздо вкуснее картофеля. Не говоря ничего матушке Барберен, я посадил в моем саду эти корнеплоды. Когда они пустили ростки, я уверил ее, что это цветы. В один прекрасный день, когда они созреют, я в отсутствие матушки выкопаю земляные груши и сварю их. Как я это сделаю, я сам не знал хорошенько, но в моем воображении эта подробность меня мало смущала.

Как будет изумлена матушка! Как она будет довольна! Ведь вместо надоевшей картошки у нас будет новое, вкусное блюдо, и матушка не будет так грустить о продаже бедной Рыжухи. А кто изобрел это новое блюдо?

Я, Реми. Значит, и я могу принести какую-то пользу.

Понятно, что я с большим вниманием следил за ростом моих земляных груш. Ежедневно я приходил взглянуть на тот уголок, где они были посажены. От нетерпения мне казалось, что они никогда не вырастут.

Я стоял на коленях, уткнувшись носом в землю, когда услыхал, что кто-то нетерпеливо окликнул меня. Это был Барберен. Что ему нужно? Я поспешно вернулся в дом. Каково же было мое изумление, когда я увидел перед собой синьора Виталиса и его собак!

Я мгновенно понял все. Виталис пришел за мной, и для того чтобы матушка Барберен не могла за меня заступиться, Барберен услал ее с утра в деревню.

Чувствуя, что мне нечего ждать сочувствия от Барберена, я подбежал к Виталису.

– Умоляю вас, не уводите меня! – закричал я и зарыдал.

– Слушай, малыш, – сказал он ласково, – тебе но будет плохо со мной. Я не бью и не обижаю детей, а мои воспитанники, с которыми тебе придется жить, чрезвычайно милы и забавны. О чем тебе жалеть?

– Матушка, матушка!

– Во всяком случае, здесь ты не останешься, – заявил Барберен, грубо хватая меня за ухо. – Выбирай сам: этот человек или приют.

– Нет, я хочу только матушку!

– В конце концов, ты мне надоел! – закричал Барберен в сильнейшем гневе. Если тебя нужно гнать отсюда палкой, то я так и сделаю.

– Мальчику тяжело расставаться с матерью, за что же его бить? У него есть сердце – и это хорошо.

– Если вы начнете его жалеть, он заревет еще пуще.

– Теперь перейдем к делу.

Сказав это, Виталис выложил на стол несколько серебряных монет, которые Барберен мгновенно сунул в карман.

– Где его вещи? – спросил Виталис.

– Вот они, – ответил Барберен, показывая на голубой бумажный платок, завязанный узлом.

Виталис развязал его и посмотрел, что там находится. В узле оказались две рубашки и холщовые штаны.

– Это не то, о чем мы с вами условились. Вы должны были отдать его вощи, а я вижу здесь только лохмотья. – Других у него нет.

– Если бы я спросил у ребенка, он ответил бы мне, что это не так. Но я не хочу спорить. У меня нет времени, пора отправляться в путь. Пойдем, малыш. Как тебя зовут?

– Реми.

– Идем, Реми. Возьми узелок и ступай впереди Капи. Шагом марш!

Я умоляюще посмотрел на него, потом на Барберена. Оба они отвернулись, а Виталис взял меня за руку. Надо было уходить. Когда я переступил через порог нашего бедного домика, мне показалось, что я оставил в нем частицу самого себя.

Я быстро огляделся вокруг, но мои глаза, затуманенные слезами, не увидели никого, к кому бы я мог обратиться за помощью: ни на дороге, ни в поле не было ни одного человека.

Я начал звать:

– Мама! Матушка!

Мне никто не ответил, и я горько разрыдался. Пришлось следовать за Виталисом, который не выпускал моей руки.

– Счастливого пути! – крикнул Барберен и вернулся в дом.

Все было кончено.

– Ну, Реми, пойдем же! – ласково потянул меня за собой синьор Виталис.

Дорога, но которой мы шли, поднималась зигзагами в гору, и на каждом повороте я мог видеть домик матушки Барберен, который постепенно становился все меньше и меньше. Я часто бегал по этой дороге и знал, что, когда мы дойдем до верхнего поворота, я увижу домик в последний раз, а затем, как только мы пройдем несколько шагов по ровному месту, его уже больше не будет видно.

Мы поднимались довольно долго и наконец добрались до вершины горы. Виталис по-прежнему не выпускал моей руки.

– Позвольте мне немного отдохнуть, – попросил я. – С удовольствием, мой мальчик.

Он опустил мою руку и в то же время многозначительно взглянул на Капи, который, очевидно, понял его. Тотчас же, как это делают пастушьи собаки, Капи встал позади меня. Я понял, что Капи мой сторож и если я попытаюсь сделать хотя бы одно движение, чтобы удрать, он схватит меня за ногу.

Я уселся на краю дороги, обсаженной дерном. Капи улегся рядом.

Внизу расстилалась долина, по которой мы только что шли. А еще дальше одиноко стоял тот домик, где протекло мое детство. Его нетрудно было отыскать среди деревьев, потому что в это время небольшая струйка дыма выходила из трубы и поднималась вверх, почти достигая нас. Мне показалось, что с этим дымом до меня донесся запах сухих дубовых листьев, что я сижу у нашего очага, на маленькой скамеечке, а ветер, забравшись в печную трубу, выбивает дым мне прямо в лицо. Несмотря на далекое расстояние и большую высоту, все предметы, хотя и в уменьшенном виде, были отчетливо видны. Единственная курица, которая у нас еще осталась, ходила взад и вперед по навозной куче. Отсюда ее можно было принять за маленькую птичку. За углом дома я видел грушевое дерево с искривленным стволом, на котором я любил кататься верхом. Дальше, рядом с ручьем, протекавшим светлой ленточкой по зеленой траве, находился мой отводной канал. Я выкопал его с огромным трудом, для того чтобы приводить в движение колесо мельницы, которую я сам сделал. Колесо это, увы, ни разу не повернулось, несмотря на все мои старания. Все там было по-прежнему, все находилось на своих обычных местах: и тачка, и плуг, сделанный из кривого сучка, и ящик, где я растил кроликов, и садик, мой дорогой садик…

Кто увидит, как зацветут мои милые цветочки? Кто будет ухаживать за моими земляными грушами? Конечно, Барберен, противный и злой Барберен.

Один только шаг – и все исчезнет навсегда…

Вдруг на дороге, ведущей от деревни к дому, я заметил белый чепчик. Он исчез за деревьями, потом быстро появился снова. На таком далеком расстоянии я мог различить только белый чепчик, который, подобно светлой весенней бабочке, мелькал среди ветвей. Но в иные моменты сердце видит лучше и дальше, чем самые зоркие глаза. Я узнал матушку Барберен. Это она, я был в этом уверен, я это чувствовал.

– Ну что, – спросил меня Виталис, – идем дальше?

– Подождем еще, прошу вас!

– Значит, мне сказали неправду, и ноги у тебя слабые. Ты уже устал. Это сулит нам мало хорошего.

Но я ничего не ответил, а все глядел и глядел.

Да, это была матушка Барберен: ее чепчик, ее синяя юбка.

Она быстро шла, словно торопилась как можно скорее вернуться домой. Подойдя к калитке, она толкнула ее и быстро вошла во двор.

Я тотчас же вскочил, забыв о Капи, который прыгал вокруг меня.

Матушка Барберен недолго оставалась в доме. Она тотчас же вышла оттуда и принялась бегать по двору взад и вперед, протягивая руки. Несомненно, она искала меня.

Я рванулся вперед и громко закричал:

– Мама! Мама!

Но мой крик не долетал до нее и не мог заглушить журчанье ручья.

– Что с тобой! Ты сошел с ума? – спросил меня Виталис.

Я молчал, не отрывая глаз от матушки Барберен. Но она не знала, что я нахожусь так близко от нее, и не думала о том, что ей следует только взглянуть наверх, чтобы увидеть меня. Она пробежала через двор, вернулась на дорогу и стала повсюду искать меня. Я закричал еще сильнее, но и на этот раз безуспешно.

Тогда Виталис понял, в чем дело, и подошел ко мне. Он сразу заметил белый чепчик.

– Бедный малыш! – пробормотал он вполголоса.

– Умоляю вас, позвольте мне вернуться! – закричал я, ободренный его словами.

Но он взял меня за руку и заставил спуститься на дорогу:

– Ты уже отдохнул. Идем!

Я хотел вырваться, но он крепко держал меня. – Капи, Зербино! – позвал Виталис.

Собаки окружили меня. Пришлось следовать за Виталисом.

Пройдя несколько шагов, я обернулся, но мы уже перевалили через вершину горы, и я не увидел больше ни нашей долины, ни нашего домика. Одни голубоватые холмы, казалось, поднимались до самого неба.