355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гектор Байуотер » Странная разведка: Воспоминания о Секретной службе британского Адмиралтейства » Текст книги (страница 5)
Странная разведка: Воспоминания о Секретной службе британского Адмиралтейства
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 13:12

Текст книги "Странная разведка: Воспоминания о Секретной службе британского Адмиралтейства"


Автор книги: Гектор Байуотер


Соавторы: Хьюберт Ферраби

Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Война не только была неизбежна, она была уже тут, таким было единодушное мнение, высказываемое открыто. Много говорили о «политике окружения» («Einkreisungspolitik») Короля Эдуарда VIII, легенде об «окружении Германии», которая упорно распространялась в немецком обществе всеми возможными методами, находившимися в распоряжении правительства. Но для этих солдат Великобритания если и была противником, то очень туманным, несущественным и «случайным». Они рассматривали Францию как подлого и коварного злодея, и Россию, как его соучастницу. О французах они высказывались с презрением и необузданной ненавистью. Они все были согласны, что надо преподать французам хороший урок и раз и навсегда отучить их от воинственной задиристости.

Они также презирали и русских, и было видно, что те офицеры, которые прибыли из Восточной Пруссии считали первоочередной задачей удар огнем и мечом по Российской империи – возможно, из-за их собственного частично славянского происхождения.

Но, несмотря на всю воинственную браваду, они вполне осознавали опасность войны на два фронта. В высшей степени доверительно они рассуждали о том, что у Германии достаточно сил либо, чтобы раздавить одну Францию, либо, чтобы изолировать Россию, но с неуверенностью говорили о том, что произойдет, если придется воевать и с той, и с другой державой одновременно. Они не особенно высоко ценили своих союзников, особенно австрийцев, и критиковали позицию своего Министерства иностранных дел, склоняющегося к безоговорочной поддержке глупой политики Австро-Венгрии на Балканах – этой пороховой бочке Европы, которую судьбе будет угодно взорвать всего лишь год спустя.

– Само собой разумеется, нам придется сражаться на два фронта, – заявил майор-пехотинец. – Единственный вопрос – где нам собрать основные силы и нанести решающий удар? Мне кажется, что лучше всего вести на Востоке чисто оборонительную войну, и нанести смертельный удар по Франции. Мы вполне способны их раздавить, – и он в подтверждение своих слов решительно взмахнул рукой, – и дойти с боями до Парижа, а если нужно, то и дальше, пока они окончательно не проиграют войну. Мы войдем в Париж через месяц, не позже. После этого мы сможем перебросить наши дивизии на восток, а до этого времени с востока нам не стоит бояться серьезного наступления, потому что Россия сможет провести полную мобилизацию не раньше, чем за шесть недель.

– Все это очень хорошо, – ответил другой офицер, – но не забывайте, что мы не сможем прорваться во Францию, пока не захватим приграничные форты. Это не вопрос простой маскировки, пока основные части нашей армии будут переходить границы. Эти крепости размещены так, что мы не сможем маневрировать и развивать наступление, пока их пушки не замолчат.

Майор спокойно посмотрел на своего товарища.

– О каких фортах идет речь? Неужели вы думаете, что мы расшибем себе лоб о стены Бельфора, Туля и Вердена? Нет, есть лучший путь и весь мир знает, что мы воспользуемся им. Да, да, весь мир, – повторил он, хлопнув ладонью по столу.

– Для какой другой цели строятся эти колоссальные железнодорожные станции в Ойпене и Мальмеди? Они ждут, пока мы окажемся по другую сторону люксембургской или бельгийской границы сразу после команды «Вперед!» В этом нет никакого секрета.

– Но это будет грубым нарушением их нейтралитета, – возразил один из его слушателей. – И предположим, что Бельгия окажет сопротивление? Ее армия невелика, но мы не сможем сходу взять Льеж и Намюр. Говорят, что они не уступают ни одному из французских фортов, и нам придется начать с их регулярной осады. А Антверпен? Кому доведется расколоть этот еще более крепкий орешек? Именно нам, а если махнуть на эти крепости рукой, то, вполне вероятно, вся бельгийская армия и несколько французских дивизий на этих укреплениях будут представлять постоянную угрозу нашему правому флангу и нашим линиям коммуникаций?

Молодой офицер инженерных войск, доселе сдержанный и молчаливый в присутствии офицеров более высокого звания, включился в беседу:

– Льеж действительно укреплен очень основательно. Прошлым летом я провел в Бельгии целый месяц и хорошо изучил Льеж и Намюр, все, что смог там увидеть. В Льеже колпаки, прикрывающие тяжелые пушки, изготовлены из брони толщиной 228 мм, а бетонные валы, если верить нашим учебникам, – толщиной 10 см. Если это так, они наверняка выдержат обстрел наших 305-мм мортир.

– Ах, – сказал майор, – но это не все, что у нас есть. Мой брат Ульрих, из Военного министерства, рассказал мне кое-что. И для наших соседей там на границе это окажется веселеньким сюрпризом. У нас есть что-то посильнее 305-милимметровки. Очень секретное, конечно, но уже приготовленное в Эссене. Снаряды просто колоссальны, представляют собой, приблизительно…

Говорун не окончил фразы, потому что полковник артиллерии, только что непринужденно беседовавший с друзьями, почувствовал, что разговор зашел слишком далеко. Он хлопнул ладонью по столу и воскликнул: – Осторожно!

Тут же восстановилась тишина, и майор немного покраснел. Потом полковник поднялся и сделал знак майору. Майор пробормотал: «Слушаюсь!» и подошел к полковнику в углу зала. Было совершенно ясно, что разговорчивого пехотинца ждет головомойка за то, что он позволил себе рассказать слишком много лишнего.

– Ах! Почему? – произнес негромко другой офицер. – Какого черта старик не дал ему договорить? Мы же все тут друзья.

Он бросил взгляд на господина Брауна, который не почувствовав ледяного ветерка, пронесшегося по залу, спокойно рассуждал со своим соседом о преимуществах темного и светлого пива. Два офицера вскоре вернулись к столу, но майор не стал продолжать свой рассказ и почти сразу же попрощался.

Два дня спустя дела привели господина Брауна в Висбаден, по крайней мере, так он сказал своим ганноверским друзьям. Но на самом деле он сел на поезд и в тот же вечер прибыл в Дюссельдорф, красивый город неподалеку от Эссена. Мы не будем вдаваться в подробности, чем он там занимался. Большую часть времени он провел в Эссене, возвращаясь на ночь в Дюссельдорф, и отправил много деловых телеграмм в Брюссель, откуда они, как ни странно, тут же передавались в Лондон.

Вечером пятого дня Браун сидел в маленьком кабачке в Рурмонде, небольшом голландском городке у немецкой границы. Поезд, идущий на запад, остановился на вокзале, и на перрон сошло несколько пассажиров. Среди них был мужчина в плохо пошитой, но опрятной одежде – типичном воскресном наряде немецкого рабочего, какой ни с чем не спутаешь. Человек осторожно огляделся по сторонам и остался на перроне, подождав, пока остальные пассажиры не ушли. Потом, спросив дорогу у носильщика, он двинулся в сторону кабачка, где его ожидал Браун.

Они, казалось, не обращали друг на друга ни малейшего внимания. Браун продолжал читать газету, попивая пиво маленькими глотками, а немецкий рабочий, усевшись за соседним столиком, жевал большие бутерброды, а в интервалах между ними пил пиво из наполненной до краев огромной кружки, самой большой, пожалуй, которая была в этом кабачке.

Браун расплатился и вышел, повернув направо, по длинной улице, идущей параллельно железной дороге, пока не дошел до дороги, проходившей мимо засохших тополей. Браун свернул на нее и через пару сотен метров сел и закурил трубку. Был яркий осенний полдень. Равнинный голландский пейзаж, просматривавшийся на много километров, казался пустынным, но Браун, устроившись под тополем, терпеливо ждал, наблюдая за большой пыльной дорогой, по которой пришел сам.

Примерно через двадцать минут, он увидел силуэт, приближавшийся со стороны Рурмонда. Он тоже дошел до дороги с тополями, огляделся и медленным шагом повернул на нее. Браун встал и пошел навстречу к приблизившемуся человеку.

Тот был несколько взволнован, несмотря на внешнее спокойствие.

– Я уверен, что в поезде со мной ехал полицейский из Эссена, – сказал он, заметно нервничая. – Но в Рурмонде он не выходил, так что, я думаю, все в порядке.

– Здесь за вами определенно не следили, – успокоил его в ответ Браун, – я не видел никого на этой дороге за последние полчаса. Никто не проходил тут, кроме вас. А где ваши бумаги? – и он протянул руку.

– Не так быстро, сударь, – ответил рабочий. – Откуда мне знать, что вы принесли то, что обещали?

Браун вынул из своей дорожной сумки толстую пачку немецких банкнот и пересчитал их прямо на глазах у мужчины. Тот, в свою очередь, расстегнул пальто, вытащил перочинный ножик, надрезал подкладку и вытащил из-под нее несколько листов бумаги.

Он передал листки Брауну, тот взял их и положил деньги назад в карман.

– Минуточку, – сказал Браун, увидев, как недоверчиво заволновался немец, прося деньги. – Мне тоже нужно сначала посмотреть, удостовериться, тот ли товар вы мне доставили. Посидите и покурите вот эту прекрасную сигару. Я вас не задержу долго.

Постоянно ворча, компаньон Брауна подчинился, а англичанин быстро пробежал глазами бумаги, пытаясь как можно глубже оценить их содержание.

– Я не вижу «синьку», которые вы мне обещали, – заметил он.

Другой торопливо ответил:

– Мне не удалось ее получить, сударь. Шмидт ничего и знать не хотел до последнего момента и заявил мне, что не хочет ввязываться в эту историю. Я сказал ему, что люди Эрхардта, в Дюссельдорфе, хотят получить эти чертежи исключительно в коммерческих целях, но я думаю, что он унюхал секрет. Он сказал, что технические описания, напечатанные на машинке, не столь опасны, потому что полдюжины его коллег могли бы их взять, но вот если пропадет «синька», он тут же попадет под подозрение. Впрочем, вот кроки, которые отображают все важные детали, как он мне сказал.

Браун не ответил и продолжил изучение бумаг. Наконец, он был доволен, полез в карман и молча отдал деньги. Несколько иронично Браун наблюдал, как торопливо немец схватил банкноты, засунул их под подкладку пальто и принялся зашивать их там с помощью иголки и нитки, которые вытащил из большого кошелька.

– Ваш способ прятать деньги несколько примитивен, дружище, – сказал он через пару минут. – Если бы я вас обыскивал, я бы разрезал ваше пальто.

Мужчина заметно удивился. – Это самое лучшее, что я смог придумать, – проворчал он. – Во всяком случае, хотя я и видел того полицейского, я все равно уверен, что меня ни в чем не подозревают. Фридриха Мюллера все знают в Эссене как человека честного, который работает вот уже двадцать лет, и с ним никогда не было проблем. Впрочем, а что такого плохого, если бы даже я и передал коммерческие секреты конкурирующей фирме из Дюссельдорфа? Возможно, возникли бы большие проблемы, если бы они узнали, но это ведь не преступление, в самом-то деле, если здраво на это посмотреть.

Господин Браун внимательно слушал эту речь, довольно неуместную, которой немец, похоже, пытался успокоить свою совесть, для чего, видимо, не совсем хватило даже толстой пачки банкнот.

– Совершенно верно, – заметил он сухо. – У меня нет никаких сомнений, что господин Фридрих Мюллер на самом деле принадлежит к очень респектабельному обществу, поскольку я еще не имел удовольствия с ним встречаться.

Его компаньон вздрогнул и побледнел.

– Но, сударь, это я Фридрих Мюллер, вы же это хорошо знаете.

– Верно, – сказал Браун, закурив сигару, – я даже знаю, что зовут вас Отто Бенке, проживаете вы на улице Брюккештрассе, дом 42, на третьем этаже. Вот так, вот так, – продолжил он, подняв руку, когда его собеседник пытался что-то ему отвечать и возражать. – Я, конечно, позаботился о том, чтобы узнать вашу настоящую фамилию перед тем, как устроить нашу маленькую сделку. Но поверьте мне, я не сделаю вам ничего плохого, и вам не стоит бояться. Если же вам подвернется случай, вы сможете и в будущем заработать себе много денег, с точно таким же малым риском, если захотите заняться таким делом.

Три дня спустя описания и рисунки Бенке были уже в руках разведывательной службы в Лондоне, после чего, без сомнения, были переданы в Военное министерство. В бумагах содержалось полное описание немецкой 420-мм мортиры, ее лафета, ее снарядов и метода транспортировки. Можно предположить, что вначале достоверность документов вызвала подозрение, но после проверки их признали точными, как это и было на самом деле. Но хотя обязанности господина Брауна и его руководителей из разведывательной службы ограничивались, строго говоря, только морскими вопросами, эта погоня за важной тайной, хотя и чисто «сухопутной» оказалась очень удачной. Способ, каким была решена эта задача, был официально одобрен, хотя и не слишком горячо, чтобы не стимулировать отвлечение агента от своей главной работы. А слабость Брауна к популярным немецким песням, которая так помогла ему войти в нужное общество и добыть важную информацию, не привела в дальнейшей его работе к новым результатам, достойным упоминания.

Но еще не один раз в будущем ему приходилось петь волнующие слова «Германии превыше всего» (Deutschland über Alles»), хотя не как солисту, а как члену огромного хора.

Первый случай представился ему на церемонии спуска на воду большого линейного крейсера, в Гамбурге, незадолго до войны. Во второй раз это было в Бремене в августе 1928 года, когда почтенный и по праву уважаемый Президент Германской республики фельдмаршал Пауль фон Гинденбург в присутствии огромной толпы людей открыл церемонию спуска на воду гигантского трансатлантического лайнера «Бремен». Неподдельный энтузиазм вокруг такого события был столь заразным, что господин Браун, разумеется, был не единственным англичанином, присутствующим на этом мероприятии, который со всей искренностью пел слова немецкого национального гимна, перешедшего в крещендо, когда великолепный корабль сошел со стапеля в воды Эльбы. Это огромное судно, настоящее произведение искусства, как по праву назвал его Раскин, и для цивилизации придет плохой день, когда оценка художественного шедевра станет страдать от влияния национальных предубеждений.

Глава 6. С шумом и гамом!

Современные авторы, пишущие о криминалистике, достаточно подробно познакомили нас с методами расследования Скотланд-Ярда, сыскной полиции «Сюртэ» в Париже и Главного полицейского управления в Берлине. Что касается немцев, то следует заметить, что они довели использование науки в этой сферы до такого совершенства, которого не было, пожалуй, ни в одной другой стране. Но, как бы то ни было, немецкий департамент полиции, который в предвоенные годы занимался также и контрразведкой, в последней области чаще терпел поражения, нежели одерживал победы.

Почти целых два предвоенных года немецкая полиция прилагала огромные усилия для идентификации и поимки основных агентов иностранных разведок, работавших в Германии. И некоторые из них, несмотря на величайшую осмотрительность, с какой они занимались своим делом, рано или поздно, в конце концов, попадали под подозрение.

Возможно, что их связи с британской секретной службой никогда не были твердо установлены, но они наверняка были под подозрением, потому что стоило начать изучать их связи и переписку, как тут же за ними устанавливали наблюдение. Все это, естественно, очень усложняло их работу, но, к удивлению, не прерывало ее полностью. Резиденты иностранных разведок в Германии, находящиеся под серьезным подозрением, могли не только продолжать свою деятельность, но даже скрывать от немецкой полиции места, где они проживали в течение нескольких месяцев. Это кажется невероятным, но это факт.

Один из таких разведчиков прожил в Германии три с половиной года, проехал всю страну вдоль и поперек, посетил каждую военно-морскую базу и каждый военный завод в Рейхе, собрал массу секретных сведений по военно-морским вопросам. И при этом большую часть этого периода ему удавалось избегать бдительного внимания властей, оказавшихся неспособными в тех редких случаях, когда они случайно выходили на его след, накопить достаточно фактов для серьезного обвинения против него. А ведь все это происходило в государстве, считающемся самым организованным в мире!

Бесчисленное множество раз против этого агента готовились ловушки, но обычно они были столь заметны, что ему без труда удавалось избегать их. Когда полиция оказалась бессильна, она попросила помощи у немецкого Адмиралтейства и даже у прессы, но и так им не удалось поймать за руку этого докучливого человека, дела которого они расследовали. Он по-прежнему мог приезжать и уезжать когда хотел, обычно не пытаясь даже изменять свою внешность, проводил секретные сделки со своими немецкими информаторами, которые прекрасно знали, чем он занимается, и, за пару недель до начала войны он тихо и спокойно покинул территорию Германии.

За эти сорок два месяца работы на разведку в Германии он познакомился и беседовал с дюжинами морских офицеров, даже с самим Гроссадмиралом фон Тирпицем, с множеством полицейских, среди которых знаменитый Трауготт фон Ягов, полицай-президент Берлина, инженерами немецких верфей, механиками, специалистами по артиллерии, броне и подводным лодкам.

Он присутствовал на встречах Германского военно-морского союз и был в прекрасных отношениях с многими ярыми сторонниками кампании за создание в Германии мощного военного флота. Он знал изнутри почти все арсеналы страны и мог по памяти описать особенности всех береговых укреплений, от Эмдена, острова Зильт и Фленсбурга до российской границы. И в завершение всего, ему, в определенный момент, удалось стать ежедневным посетителем полицейского управления в большом немецком городе, где в его распоряжении был целый кабинет, куда, чтобы получить от него консультацию, приносили официальные бумаги! Хотя эти достижения кажутся плодом фантазии в духе Арсена Люпена, тем не менее, человек, о котором идет речь, действительно существовал, и у нас есть неопровержимые доказательства правдивости этих историй.

Во время последней части его пребывания в Германии этот агент оказался, по очевидным причинам, под подозрением, так как его корреспонденцию перехватили и вскрыли (в общих чертах, такие письма вызвали подозрения при первой проверке). Потому за ним установили наблюдение и несколько раз пытались втянуть его в сомнительные сделки.

Используемые методы были такими нелепыми, что даже трудно представить. Например, использовалась такая система слежки. Один полицейский шел за подозреваемым до вокзала, узнавал, куда тот едет, ждал, пока поезд уйдет, и тут же звонил в полицию города, до которого «объект» купил билет, чтобы там за ним проследили. Очевидно, в головы полицейских не приходила мысль, что их «добыча» догадается о таком их трюке и попросту выйдет из поезда раньше.

В другой раз, преследуемый решил поиграть со своим «преследователем» таким простым способом, который не подошел бы даже для розыгрыша деревенского полицейского в английской глубинке. Однако он оказался вполне пригоден, чтобы одурачить немецкую полицию. По теории нашего агента, методы немецкой полиции специально разработаны с учетом национального характера и темперамента, потому, несомненно, они вполне эффективны, когда используются против немцев. Но если дело касается разоблачения иностранцев, то возникает совсем другая ситуация. Для немецких полицейских иностранец непонятен, его поведение их запутывает, он играет «не по правилам», и потому сложная и заботливо налаженная машина ломается.

Наш информатор был убежден, что любой профессиональный преступник, научившийся своему ремеслу в Англии или во Франции, мог впоследствии продолжать свою карьеру в Германии сравнительно безнаказанно так долго, пока полиция не познакомится в полной мере с его методами – а на это действительно понадобится много времени.

Когда немецкие военно-морские службы присоединились к охоте на нашего странствующего друга, они проявили не больше воображения, чем полиция, и их усилия тоже оказались бесплодными. Их тактика основывалась на принципе «паука и мухи», но они почувствовали себя одновременно удивленными и уязвленными тем, что муха вежливо отказывалась прогуляться по паучьей сетке.

Где-то за два года до войны наш агент получил следующее письмо:

«Уважаемый господин…,

Я слышал от одного нашего общего друга, что вы интересуетесь фактами и действиями немецкого флота. Как морской офицер в отставке я хорошо знаком с ситуацией и мог бы предоставить вам точные сведения. Я был бы рад, если бы вы согласились со мной встретиться. Я предложил бы местом встречи кафе… на Вильгельмштрассе, я буду вас там ждать в три часа пополудни, в четверг. У меня будет гвоздика в петлице».

Подпись, следует добавить, была неразборчивой. Излишне говорить, что встреча не состоялась, однако агенту удалось достаточно быстро выяснить, что господин с гвоздикой был вовсе не «морским офицером в отставке», а капитаном первого ранга на активной службе, занимавшим важный пост в разведке немецкого Адмиралтейства. Это письмо, разумеется, было одним из примеров «паучьей нити», ловушки, и в помещении, соседствующем с тем отдельным кабинетом, где нашего агента напрасно ждал немецкий офицер, в засаде сидели двое полицейских.

Когда эта попытка провалилась, немцы организовали вторую. Пришло новое письмо, в котором выражалось сожаление по поводу несостоявшейся встречи и с жаром предлагалось встретиться снова. Теперь отправитель был бы «рад предоставить сведения чрезвычайной важности». Подпись была уже читаемой и указывала адрес в берлинском пригороде Шарлоттенбурге. На это письмо агент ответил следующим посланием:

«Я благодарю вас за ваше дружеское предложение, но хочу вас заверить, что я ни в коей мере не интересуюсь конфиденциальными сведениями о немецком военно-морском флоте. Это было бы равноценно шпионажу, преступлению, за которое наказывают очень сурово. Информация о флоте, которую я собираю, я полностью получаю из немецкой прессы и делаю это чисто в коммерческих целях».

«Dienstmann», то есть посыльный, очень удивился, когда принес письмо по указанному адресу. Как только он пришел туда, его тут же задержали, отвели в соседний полицейский участок, где несколько часов допрашивали, пока не выяснили, что он ничего не знает о человеке, вручившем ему это письмо.

Как ни невероятно это звучит, но вскоре наш информатор получил и третье письмо с приглашением встретиться с людьми, «желающими передать секреты немецкого флота».

В другой раз его квартирную хозяйку затерроризировала полиция, заставляя составлять ежедневное донесение о перемещениях ее жильца. Но честная женщина быстро продемонстрировала, что справилась со своей задачей, и рассказала нашему агенту всю эту историю. Его комнату дважды обыскивали в его отсутствие в поисках компрометирующих улик – их не было – и в этих двух случаях, обыски, проводившиеся якобы в строгом секрете, были такими бестолковыми и неловкими, что он с первого взгляда смог это определить.

Больше, чем немецкой полиции, ему приходилось бояться кандидатов в добровольные помощники, чье усердие переходило рамки сохранения тайны. Нередко навстречу к нашему другу набивались британские офицеры, обычно армейские, приехавшие в Германию в отпуск. Они желали немного поработать на разведку самостоятельно. Они не проходили никакой подготовки, у них не было инструкций, но до отъезда из Лондона они заходили в штаб разведывательной службы, и там им сообщали, где они могут найти нашего агента.

Он, впрочем, не имел ни малейшего желания становиться гидом, учителем и другом тем, кто ему навязывался. Его посетители обычно были очень молодыми людьми, совершено неопытными, и не имели ни малейшего представления о правилах, по которым живет разведка. На самом деле они были источником хлопот и даже риска. Они либо усаживались в кафе или другом общественном месте и весело болтали о том, что они собираются делать в Киле или Вильгельмсхафене, либо – и это было еще хуже – вели себя точно как опереточные заговорщики, разговаривали только шепотом, передавали записочки, написанные тем, что они считали шифром, обычно это был просто греческий алфавит! В общем, они делали все, чтобы немедленно вызвать к себе подозрения даже самого бестолкового полицейского.

«Эти славные парни делали мое существование невыносимым, – рассказывал наш агент. – Даже сегодня, у меня на голове волосы встают дыбом когда вспоминаю некоторые их поездки. Однажды, в момент слабости, я разрешил одному из них сопровождать меня в поездке в Киль. Я туда ехал просто ради нескольких наблюдений чисто общего характера, потому что, когда мне предстояла серьезная работа, я предпочитал работать в одиночку. Но через день или два мой юный и блестящий попутчик заскучал и попрощался со мной, чтобы поработать самостоятельно. Вернулся он в гостиницу в тот же вечер, очень взволнованный и самодовольный.

Целый день он бродил по Гаардену, на другом берегу порта, где расположены верфи концерна «Крупп-Германия» и Имперского Арсенала. Наконец, его занесло к главным воротам Арсенала, где маленькая группа посетителей ожидала разрешения войти. Но, случайно узнав из замечания одного ротозея, что для входа нужно показать удостоверение личности, он мудро решил отступить, причем ушел с большой поспешностью. В соседнем кафе он наткнулся на двух немецких матросов, вступил с ними в разговор и узнал, что один из них говорит по-английски. Угостив их несколькими кружками пива, он узнал еще, что они служат на миноносце, который сейчас ремонтируется в Арсенале. Его тут же пригласили посетить корабль следующим утром, и один из моряков пообещал встретить его у ворот в десять часов утра и провести вовнутрь. Мой невинный юный друг тут же принял это предложение и теперь с нетерпением не мог дождаться этой новой встречи.

Однако я ему объяснил, что это вполне может быть ловушкой. Оба моряка знали, что он англичанин – собственно, он сам им это сказал – и должны были знать, что иностранцы никогда не получат разрешения на посещение какого-либо немецкого военно-морского объекта. Мне было совершенно понятно, что матросы сообщили об этом случае своему начальству, что один из них, получив соответствующие инструкции, действительно явится в назначенный час к воротам, и как только мой друг подойдет к нему, он тут же будет арестован по подозрению в шпионаже.

Но мне было ужасно трудно переубедить его и пришлось, в конце концов, пригрозить ему, что я отправлю в Военное министерство протест в самом жестком тоне с жалобой на его неразумное поведение. К счастью, он не оставил морякам своего адреса в Киле. Несмотря на это, я посчитал самым разумным для нас обоих немедленно уехать, и мы покинули Киль первым же поездом. Тем самым мы наверняка избежали одного из тех «инцидентов», которые так любили подготавливать и умели использовать немецкие власти. Сам адмирал фон Тирпиц как-то заметил, что каждый арестованный английский «шпион» стоит для него целого крейсера. Он хотел этим сказать, что Рейхстаг после каждого случая шпионажа всегда выделяет деньги на строительство нового корабля.

Через пару месяцев после этого случая мне представился другой офицер британской армии. Он был капитаном Королевской гарнизонной артиллерии и приехал в Германию в отпуск на пятнадцать дней.

В холле отеля «Бристоль» в Берлине он объяснил мне свои планы. В его кармане была карта, где были отмечены оборонительные сооружения Кильского порта, то есть, батареи в Фридрихсорте, в Мёлленорте и в Лабё, на изображении каждой были отмечены предполагаемое количество и калибр пушек. Капитан хотел лично посетить форты и проверить эти сведения.

Независимо даже от явно опасной природы самой этой затеи, которая представлялась мне невозможной, я сразу же увидел, что мой собеседник именно из тех людей, которым не стоит заниматься таким ремеслом. Он был болтливым, нервным и неосторожным. Я попытался было умерить его пыл, начав обсуждать эти дела, но это было все равно, что биться головой об стену.

Он еще сильнее рассердился, узнав о моей позиции, и совсем заупрямился, поняв, что я пытаюсь убедить его отказаться от своего глупого плана. Я заметил ему, что хотя его безопасность это его личное дело, но его неминуемый арест, – если он так настаивает на том, чтобы посетить форты Киля, – тут же создаст для Правительства Его Величества значительные трудности в получении информации постоянными сотрудниками британской военно-морской разведки. Немецкие власти и без того проявляли необычайную бдительность, вызванную постоянными попытками, почти всегда неудачными, со стороны любителей выполнять работу профессионалов из Секретной службы.

Но мои аргументы наталкивались на стену непонимания. Мой компаньон не собирался отказываться от идеи отправиться в Киль, и именно в Киль он готов был поехать на следующий день. В таких условиях я не только отказался ввязываться в эту авантюру, но решил про себя, что самое лучшее – вставить ему палки в колеса, чтобы этот артиллерист понял, что это за игра.

Час спустя на определенный адрес в Лондоне окольным путем была отправлена длинная телеграмма.

На следующее утро мой посетитель получил депешу, в которой было сказано, что его отпуск отменяется, и он должен прибыть в расположение своего полка. Он был, разумеется, ошеломлен и достаточно разгневан, но даже не заподозрил о моей связи с этим событием. Я помог ему сесть на поезд «Хоок ван Холланд Экспрес». Даже сегодня – при условии, что он пережил войну – он понятия не имеет, что моя шифрограмма в Лондон спасла его от вполне вероятного долголетнего тюремного заключения в Глаце или Везеле.

После такого опыта, а случаев такого рода было не два, а гораздо больше, я послал в штаб живописное увещевание, указав на неразумность официального поощрения и стимулирования таких неопытных любителей. А еще опасней, писал я, направлять этих любителей ко мне. Мое положение в Германии довольно непрочное, и я не могу позволить подвергать себя дополнительному риску со стороны тех, кто без спросу вмешивается в мою работу.

Этот протест, похоже, возымел действие, поскольку мне больше не надоедали непрошеные гости».

Этот агент имел честь оказаться предметом заинтересованности такого незаурядного персонажа как барон Рихард фон Кюльман, временный поверенный Германии в Лондоне в два последних предвоенных года. Действуя, без сомнения, в соответствии с инструкциями из Берлина, этот дипломат предпринял большие усилия, расспрашивая в определенных кругах людей, которые, по его мнению, могли лично знать нашего агента и быть осведомленными об его делах. Но эти расспросы проводились так прямолинейно, что ничего не принесли.

Вот какой случай можно привести в качестве примера дипломатических методов господина фон Кюльмана. Он познакомился с одним довольно известным лондонским журналистом, пригласил его на ужин и представил ему там двух немецких морских офицеров, находящихся в гостях в Англии. – Двое моих друзей, – сказал он своему гостю, – очень хотели бы познакомиться с «Х» (он назвал имя британского агента), они думают, что он сейчас живет где-то в Германии. Его образ жизни, похоже, довольно интересный. Не знаете ли вы случайно, где можно его найти?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю