Текст книги "Газета День Литературы # 79 (2004 3)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Владимир Винников ВЫМИРАНИЕ
Россия вымирает... Это утверждение давно уже стало общим местом в оппозиционной публицистике, да и в сознании каждого жителя нашего Отечества. Но вымирание означает не только количественное сокращение населения. Оно – и это самое страшное – неминуемо означает и качественную деградацию общества, резкое сужение и обмеление нашего культурного пространства. Похоже, сама, если можно так сказать, экология отечественной культуры меняется необратимо. Нужны доказательства тому?
ОПОЗДАВШАЯ ПРАВДА
КРЕСТ БЕСКОНЕЧНЫЙ. В.Астафьев —В.Курбатов. Письма из глубины России / Сост., автор предисловия Г.Сапронова. Послесловие Л.Аннинского – Иркутск: Издатель Сапронов, 2002, 512 с., 5000 экз.
«Лукавец Розанов в свое время заметил, что дороже всех литературных достижений, с его точки зрения,– чемодан старых писем. В его время это казалось вызывающим парадоксом. В наше время это почти неопровержимый факт словесности»,– пишет в своем послесловии к этой книге Лев Аннинский. А в копирайтах ее существует запись: «В.П.Астафьев, наследники». Что бы любой из нас ни думал про ставшего классиком при жизни и переставшего быть классиком при жизни Виктора Петровича Астафьева, его творчество и его биография представляют собой не только значимый элемент отечественной культуры. Нет, Астафьев объясняет собой очень многое: и горбачевскую «перестройку» с ельцинской «демократией» в том числе. Он не просто значим, он – знаков. И если, например, я с горечью (а кто-то, наверное, и с радостью) читал его поздние «откровения» о войне, то ведь тогда не один же Астафьев «дал себе волю».
«Литература про „голубых лейтенантов“ и не менее голубеньких солдат, романтизировавшая войну, была безнравственна, если не сказать круче. Надо и от ее пагубных последствий отучивать русских людей, прежде всего этих восторженных учителок наших, плебейскую полуинтеллигенцию, размазывающую розовые слезы и сладкие сопли по щекам от умиления, так бы вот и ринулись она или он в тот блиндажик, где такая преданность, такая самоотверженная любовь и дружба царят... Носом, как котят слепых, надо тыкать в нагаженное место, в кровь, в гной, в слезы – иначе ничего от нашего брата не добьешься. Память у россиян так коротка, сознанье так куце, что они снова готовы бороться с врагами, прежде всего унутренними. Не успев возродиться при попустительстве вчерашних партократов, современные перерожденцы уже вякают: „Мы скоро вас перевешаем!“ Нас?! А потом друг дружку. Если они, как Наполеон, пусть и ненадолго придут к власти – России конец, всему тогда конец, и им – этой заразе, навязавшейся на российское тело, тоже конец, но уж с такими последствиями, от которых и мир может содрогнуться и рассыпаться в прах» (В.Астафьев, письмо от 11 февраля 1993 г.).
Разве не видна здесь полная перекличка с его осенним, того же года заявлением: "Безответственность, ослепление властью, желание захватить власть, вернуть тоталитарный, «свой» режим – вот как я охарактеризовал бы то, что происходит на вершине, где шумит, машет руками и нервно дергается наша верховная власть.
Народ за Президента. Страна за Президента. Все мы нуждаемся прежде всего в стабилизации обстановки. Надо сев начинать, а наш Верховный Совет, подогреваемый интриганами, рвущимися к власти, сеет смуту вместо хлеба и не может ее не сеять, потому что среди депутатов больше половины – затаившиеся и явные коммунисты, всегда бывшие главными смутьянами в стране и в мире. Вот навязалась на нас нечистая сила! Ее в дверь выгонят, она в окно лезет..." (цит. по: «Москва. Осень-93. Хроника противостояния».– М.: Республика, 1995, с.3).
Тогда ведь многим, очень многим казалось, что всё зло – в коммунизме, что мы семьдесят лет жили неправильно и оттого – все наши беды, а стоит только развернуться в обратную сторону – тут-то и начнется прекрасная, правильная жизнь.
Кнут Гамсун, великий норвежский писатель, поддержавший нацистов, тоже думал о новых путях для своего народа и для всего мира...
«Завтра рано утром улетаю в Москву и оттудова 6-го утром – в Брюссель, на конгресс творческой интеллигенции Европы (кто-то вспомнил обо мне и замолвил слово). Поеду, встряхнусь, побеседую с умными людьми...» (В.Астафьев, письмо от 3 октября 1997 г.). А ведь ровно, ровно четыре года прошло... Не помнит, не хочет и не может помнить.
И последние, предсмертные строки:
"От Виктора Петровича Астафьева.
Жене. Детям. Внукам.
Прочесть после моей смерти.
Эпитафия.
Я пришел в мир добрый, родной и любил его безмерно.
Ухожу из мира чужого, злобного, порочного.
Мне нечего сказать Вам на прощанье.
Виктор Астафьев".
«Мы уже не узнаем тайны этого текста, не найдем объяснения боли, продиктовавшей его. Но если слышим полноту этой горячей, страшной, высокой, по-русски невыносимой и по-русски же прекрасной жизни, то не смеем делать эту мимолетную, порывистую и не зря сокрытую им запись итогом жизни»,– пишет Валентин Курбатов. Мы-то – не смеем, Валентин Яковлевич. Бог правду видит, да не скоро скажет, гласит русская пословица. Страшна она, эта опоздавшая правда, о которой сказано такое: "Иногда я думаю, как было бы замечательно во время какого-нибудь собрания «единомышленников» в писательстве вдруг разом явить на небесном экране рентген их действительных отношений в переписке с друзьями. Открылась бы совершенно новая история литературы – сложная, драматическая, необыкновенно интересная и в определенном смысле более точная и справедливая, чем ее публичный вариант. И, может быть, она однажды научила бы нас, что было бы выше и благороднее говорить вслух то, что скрыто по конвертам, не страшась обидеть близкого человека и не смущаясь тем, как это перетолкуют другие, потому что эти другие были бы так же открыты миру.
Да только всё это утопия. И современная история всегда будет делиться на дневную и вечернюю, кабинетную и кухонную, и всегда мы будем говорить одну половину фразы в одном обществе, а другую – в другом. Если только не решимся пойти в святые и юродивые. Конечно, время потом всё расставляет на свои места. Писатели уходят, переписка и дневники публикуются, и новый историк не без иронии переписывает сложившуюся историю. Да ведь это потом, когда уже участников нет. И что тогда в ней, в этой опоздавшей правде, когда на дворе уже происходит своя, точно такая же двойственная жизнь?" (В.Курбатов, из предисловия к книге).
«Меня же не переделаешь. Я всё время говорю то немногое, что чувствую, и не оглядываюсь на профиль издания, потому что знаю – единственный способ образумить тех и других одинаково нечистых, положим, „Литературную газету“ и „День“ (а я печатаюсь у тех и у других с одними взглядами) – это говорить третью правду, которую некогда проповедовал Волошин: „молиться за тех и за других“, потому что среди читателей того и другого направления есть просто люди, котоые хотят слышать обычный голос „из хора“, и с ними надо говорить на человеческом языке. Вы думаете, меня одни „фашисты“ используют, нет, вот и Егор Яковлев в „Общей газете“ премию дал за церковные статьи. Впрочем, это я как будто оправдываться начал...» (В.Курбатов, письмо от 23 февраля 1994 г.). Правда: первая, вторая, третья, – у каждого своя. А истина?
НЕДОВОЛЬСТВО
Сергей ЕСИН. На рубеже веков. Дневник ректора.– М.: ОЛМА-ПРЕСС (серия «Эпохи и судьбы»), 2002, 638 с., 3000 экз.
Что бы сами писатели ни говорили о побудительных причинах писания и – особенно – публикации своих дневников, не могу отделаться от впечатления, что за всем этим многоцветным фейерверком скрывается такая простая и немного печальная вещь, как примысливание собственного читателя. «И с отвращением читаю жизнь свою», или с каким-то другим чувством (гордостью, например) – уже не столь важно. Важен сам факт отстранения автора от собственной жизни и собственного художественного творчества. Поэтому дневник – жанр настолько же страстный, насколько и рассудочный. Движения души в нем не то чтобы полностью открыты, но идеальны для автора. Ну, скажем, как макияж у женщины: вот такой я хочу и умею быть. Дневники – письма самому себе в пространстве и во времени.
Понятно, что в нынешней ситуации, когда отечественная литература по целому ряду причин потеряла своего массового читателя, жанр дневника оказался весьма и весьма кстати. Очевидный недостаток читательского количества приходится компенсировать столь же очевидным повышением читательского качества. А уж кто лучше прочтет и поймет Гусева, чем сам Гусев? Или Есина – чем сам Есин?
Повторюсь, проблема здесь – не в недостатке востребованности того или иного автора, а в их явном или скрытом недовольстве самим качеством своей востребованности. «Зачем я всем этим занимаюсь, ради чего?.. Толкаю этот институт, как старую со скрипом телегу. Я ведь точно знаю, что ни слова благодарности не получу, большинство народа даже не понимает, чем я занимаюсь». И рядом: «Умерла Уланова... Как мельчает наш мир искусства!» Кто бы с вами спорил, Сергей Николаевич?.. И мельчает, и вырождается. Министр культуры, нашей с вами культуры – Михаил Ефимович Швыдкой. Ну, представьте себе встречу Швыдкого с Пушкиным, скажем, или с Блоком, или с Шолоховым. Подал бы хоть кто-то из них руку нашему нынешнему министру, или поговорили бы так, без лишних церемоний?
Вот, наверное, зачем нужен ваш воз, который, слава Богу, и ныне там: на Тверском бульваре, 25.
ЩУКА В РЕЧКЕ
Владимир БУШИН. Гении и прохиндеи.– М.: Алгоритм, 2003, 464 с., 3000 экз.
Признаюсь: иногда я, которому Владимир Сергеевич в деды годится, воспринимаю его как своего ровесника. Вот уж кто – вечный «энфан террибль», ужасный, чудовищный ребенок, устами которого обычно говорит истина. Это – своего рода дар, не менее редкий, чем, например, дар пророчества. И не менее опасный для его обладателя, не говоря уже про окружающих. В нашем культурном пространстве Бушин давно исполняет функции той самой зубастой щуки, которая не дает дремать карасям и прочим премудрым пескарям любой партийно-политической расцветки. Бушин невыносим и необходим, порой бывает чрезмерен, но никогда не бывает скучен.
В этот сборник, составленный, видимо, самим автором, вошли и его всем памятные статьи («Он всё увидит, этот мальчик», «Кушайте, друзья мои! Всё ваше...»), и работы последних лет. Владимир Сергеевич Бушин особенно хорош, когда дело касается нашей так называемой творческой интеллигенции с ее непреходящим лакейством: «Чего изволите?»– и сопутствующей этому ценному качеству смердяковщиной. Конечно, многим из них весьма к лицу галуны «властителей дум» и «совести нации», да и подлинным «хозяевам жизни» невыразимо приятно иметь в услужении за своим сырьевым столом подобные псевдо-значимые фигуры. По этому поводу вспоминается известный эпизод, когда Гусинский «угощал» своих гостей прямым телеэфиром Евгения Киселева, «предсказывая» собравшимся, что именно тот произнесет в каждое последующее мгновение. И, надо заметить, просто упивался этим всероссийским представлением, словно заправский театральный режиссер. Каковым, собственно, и являлся до своего назначения в олигархи.
К подобной звездной братии (звездобратии) с ее, как правило, специфическими свободами Бушин просто беспощаден. Его едкий сарказм, словно «царская водка», испытывает пробу материала, из которого изготовлены все кумиры нашей «демократической общественности»: Солженицын и Растропович, Лихачев и Окуджава, а также многие другие,– имя им легион. И зачастую оказывается, что золотце там еще то... И не только там, впрочем.
«Ни в одной демократской газете я не читал, ни от одного либерального подонка не слышал такого поношения русской литературы, такой злобной клеветы на советское время, такого захлеба о фашистских нибелунгах, что встречаю то и дело либо в „Нашем современнике“, либо в „Завтра“, либо в „Дне“...» Одним словом, «Платон мне друг, но истина дороже».
Понятно, что в адрес Бушина летели, летят и будут лететь не одни только цветы. «Какою мерою мерите, такой и воздастся вам». Нередко взятую автором функцию потрепанные им караси объясняют его собственным творческим бессилием и завистью: мол, сам ничего путного создать не может, вот и критикует других, не переставая. Плохой, получается, гений Владимир Сергеевич? Неполноценный, прохиндеистый какой-то, да? Вот если бы к его критическому дару да шолоховскую художественную мощь...
Золотые-позолоченные мои, да где вы были бы тогда со всем вашим нынешним творческим авторитетом? Тогда Бушин, как Пушкин, вообще был бы «наше всё». А если наши недостатки действительно суть продолжение наших достоинств, то с абсолютно гениальным В.С.Бушиным находиться рядом было бы еще невозможнее, чем с нынешним. Так что не гневите Господа и принимайте дары Его кротко.
А если серьезно, то без таких матерых щук – и речка не речка. Уж на что сложным человеком была та же Татьяна Михайловна Глушкова, а действительно – с ее уходом что-то закрылось в нашем культурном пространстве, какая-то неповторимая краска мира исчезла. Даже самым ярым бушинским недоброжелателям, если Владимира Сергеевича вдруг не станет (все под Богом ходим), будет его не хватать. А потому – долгих лет жизни и новых творческих свершений!
ОДЕЙЧАВШИЙ “ИНТЕЛЛИГЕНТ”
Марк ДЕЙЧ. Коричневые.– М.: ТЕРРА —Книжный клуб, 2003, 432 с., тираж не указан.
Предисловие под заголовком «Смертельная опухоль» к этой книге бывшего сотрудника радиостанции «Свобода» написал не кто-нибудь, а сам Александр Николаевич Яковлев, академик, буддист и прораб перестройки, по совместительству заведовавший вопросами идеологии в ЦК КПСС. Трогательное единство. «Носители власти, то есть чиновники, а вовсе не народ, как это гласит Конституция,– это в большинстве своем бывшая партийная и государственная номенклатура, которой гораздо ближе авторитаризм, чем демократия»,– пишет автор, ни сном ни духом не относившийся к «номенклатуре» даже в бытность свою членом Политбюро. И продолжает: "лет семь назад группа энтузиастов, еще не потерявших романтические чувства надежды, создали оргкомитет по созыву Всероссийского антифашистского конгресса, на котором имелось в виду ясно сказать (да, человек – это стиль!– В.В. ) об опасности, нависшей над страной. Поскольку я был избран представителем (так в тексте.– В.В. ) этого комитета, я обратился с письмами к тем людям, теперь их зовут олигархами, которые могли бы взять на себя финансовые расходы по проведению Конгресса. Мы, в Комитете (здесь уже с большой буквы.– В.В. ), исходили из того, что эта категория людей (олигархи?!– В.В. ) станет первой жертвой фашизма. Увы, политическая и нравственная слепота нарождающейся буржуазии победила, ответов мы не получили".
На мой взгляд, речь идет вовсе не о какой-то «политической слепоте» указанной академиком категории граждан РФ, а совсем напротив – о том, что они ситуацию видят насквозь и прекрасно понимают, что никакого фашизма в российском обществе нет и не будет. Они прекрасно понимают, откуда «растут ноги» у подавляющего большинства праворадикальных организаций, борьба с которыми просто необходима для всякого уважающего себя «демократического государства». И именно это «демократическое государство», а вовсе не пресловутые фашисты, когда понадобилось, отобрало у олигархов их любимых «телепузиков» – без всякого антисемитизма и ксенофобии.
«Вот уж поистине – история бьет своим безжалостным копытом по головам дураков и равнодушных»,– сокрушается А.Н.Яковлев. Уж не самокритикой ли занялся? Нет, не похоже. Но пассаж насчет «безжалостного копыта истории» – просто шедевр агитпропа. Интересно, в облике какого конкретно животного представляется/является нашему буддисту история: парно– или непарнокопытного? Или – того самого существа, что не к ночи будь помянуто? До чего увлечение общечеловеческими ценностями доводит...
Теперь совсем чуть-чуть о самой книге. Это избранное Марка Дейча на тему «русского фашизма» (плюс «фашизма» президента Беларуси Александра Лукашенко). Автор ссылается по этому поводу на авторитеты Виктора Петровича Астафьева, Уинстона Черчилля и Адольфа Гитлера. Никаких сомнений по поводу собственных взглядов не испытывает. Переход с радиостанции «Свобода», которую финансировало ЦРУ, в «Московский комсомолец», который, будем считать, финансируют исключительно близкие души – одейчавшие читатели (и рекламодатели) из числа бывших советских интеллигентов, дался совершенно безболезненно. «Тутошний я. Коренной москвич. Родился на Арбате, у Грауэрмана. Гражданство никогда не менял. И не надейтесь». Это, наверное, надо понимать так, что в год своего совершеннолетия, лет тридцать-сорок назад, сразу получил на руки паспорт не СССР, а Российской Федерации. Для борца с русским фашизмом нет ничего невозможного.
Игорь Тюленев ВЕТКА ОМЕЛЫ (О поэме Юрия КУЗНЕЦОВА “Сошествие в ад”)
Мне повезло, может быть больше чем иным читателям этой поэмы. Ее мне читал сам автор за месяц до публикации в «Нашем современнике». Не потому что я такой особенный или знаю Юрия Поликарповича лучше других... правда я у него учился в Литинституте, но как говорится, мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь. Совсем нет, просто я оказался в нужное время в нужном месте. Так что, господа поэты, прошу не завидовать поэту, живущему в провинции, но узнавшему об этом явлении Литературы раньше москвичей. Ну, что было, то было...
А сейчас серьезно. Поэма действительно великая – наверняка лучшее из того, что поэт написал за все годы своего творчества. Кто внимательно прочитает поэму, тот, конечно же, поймет, что вся жизнь поэта была посвящена лишь титанической подготовке к написанию этого шедевра!
Журнал с поэмой уже несколько месяцев лежит на моем письменном столе. Журнал давно растрепался от постоянного перелистывания страниц, как волосы женщины от мужских ладоней, но глаголы не затерлись, а, наоборот, приобрели четкую форму, как стальная отливка после того, как металл уже перестал плескаться, остыл и успокоился, сконцентрировав всю энергию плавки внутри слитка.
Русская поэзия должна оторвать свою толстую ленивую задницу от многочисленных колен набежавших на Москву за последние десятилетия князьков и царьков. Выдернуть из ушей, как серные пробки, «трели соловья» и упасть перед Ю.Кузнецовым на колени! Потом уж по-бабьи можно сморкаться в платок или реветь белугой, но сначала – упасть на колени!
А как откликнулась (мать ее так) наша патриотическая интеллигенция? А никак. Она занята новыми распрями... между собой. Бей своих, чтоб чужие боялись. Как написали мне в недавнем послании из Москвы: «Дело в том, что эта распря у патриотов вступила в новый виток: „вдруг“ оказалось, что Вадима Кожинова любили и уважали отнюдь не все! Теперь патриоты, ясное дело, осаждают все редакции, кроме „НГ-экслибрис“ и „Литературных вестей“, всем надо высказаться по этому поводу».
А мне глубоко плевать на эти мелкие распри! Не это главное сейчас. А главное сейчас – понять это планетарное явление, невольными свидетелями которого мы оказались. Я говорю о поэме Юрия Кузнецова:
Свет перед нами летел над волнами эфира
Мне открывалось иное сияние мира
Полный восторга и трепета я произнес:
– Мы над Землей?
– Над Вселенной! – ответил Христос...
А круче уже никто не скажет. Кузнецов – Первый!
И как бы не ерничал Ю.Лопусов в своей (надеюсь, дружеской) эпиграмме на Ю.Кузнецова:
Язычник по натуре и манере,
Он обратил свой взор к Христу и вере.
Теперь в поэзии всемирной два гиганта:
Ю.Кузнецов и чуть поменьше – Данте.
В одном нрав Лопусов, что теперь Юрий Кузнецов, по написанию этой поэмы, стал столпом мировой поэзии! А в нашем дорогом Отечестве своим трудом поэт всколыхнул почти забытый жанр – поэмы. Ведь кроме «Василия Теркина» А.Твардовского никаких других поэм наш народ читать не заставишь...
Поэт мощен и грозен, как олимпиец. Что ему досужие слухи и мнения современников:
Ночью вытащил я изо лба
Золотую стрелу Аполлона
Одним из первых олимпийский глагол в Кузнецове заметил один из лучших русских критиков Владимир Бондаренко: «Для меня Юрий Кузнецов один, быть может, последний олимпийский поэт. Он идет не то чтобы от русской национальной традиции, а скорей от Древнего Рима и Древней Греции...»
Очень точно сказал далее Бондаренко и о предыдущей поэме Юрия Кузнецова «Путь Христа». Путь Кузнецова ко Христу во многом идет через восприятие олимпийских богов, через восприятие Зевса. Для традиционного христианского ортодоксального взгляда это непривычно. Вроде бы Владимир Бондаренко предупредил народ, подсказал, чтоб поменяли одни мерки на другие... ан нет! Читаю статью Н.Переяслова о поэме Кузнецова «Сошествие в ад», которая вызвала у автора статьи наибольшее количество размышлений, и во что же вылились эти размышления?.. В обвинение в «откровенной» ереси и «закоренелом» материализме. С высоты Православного негодования (а кто поднял на эту высоту критика, я не знаю) Переяслов раскладывает поэму на голливудские эпизоды, а некоторые герои поэмы напоминают ему кадры из американских же фильмов про Робокопа и Терминатора. В этом тяжелом случае я бы посоветовал критику поменьше смотреть американские боевики и побольше читать русские былины и мифы Древней Греции. Нельзя быть православней православного! Я ведь тоже по менталитету православный человек. И меня раздражает, когда юноши начинают вещать, как «оракулы». Конечно миром правят молодые, но, когда состарятся,– заметил Б.Шоу. Мы более семидесяти лет не говорили о Боге, нам-то как должно быть интересно... ан нет!
Глупо поучать Кузнецова, он ведь не советский октябренок, готовый слушать всех и вся. А Николаю Переяслову я бы по-товарищески посоветовал еще не один раз прочитать поэму, постараться вникнуть в ее спрессованный, высококультурный пласт и понять то, что услышал.
Но, к сожалению, русские люди пока не услышали своего поэта, который только одними глаголами расправился с ее врагами.
А представим на миг, что поэт ТАКОГО уровня родился в другом государстве, у другой нации, с ТАКОЙ поэмой? Все бы крупнейшие библиотеки страны стояли на ушах, в школах и вузах проходили бы многолюдные конференции, люди бы спрашивали друг у друга, где можно купить поэму, а на всех экранах TV – мэтр, сняв пиджак, читал бы свои стихи народу...
А ведь у Пушкина и Лермонтова нет ничего подобного. Данте? Но у него местечковые замашки – в ад он загнал в основном своих личных врагов, а Вергилий у него за экскурсовода...
У Кузнецова же грешники, брошенные в бездну – представители всех эпох и народов. Правда, наши критики вменяют автору в вину, что своей собственной волей он загнал в ад на вечные муки и Ивана Грозного, и Иосифа Сталина, и Павлика Морозова, и Эйнштейна... Возьмем хотя бы последнего – не напор поэмы определил ученого в когорту грешников, но собственный жизненный путь и поступки Альберта.
Если не врет «всемирная паутина» и размещенная там «Книга судеб», то Эйнштейн не только «попался на атомной бомбе», но и на письме, адресованном Адольфу Гитлеру в 1934 году совместно с другим грешником Томасом Манном – в защиту немецких педерастов. А человечество помнит, что сделал Господь с Содомом и Гоморрой! До сих пор где-то хранится высушенный мозг Эйнштейна– кто-то, видимо, надеется увидеть гениальных клонов, забывая, что у Альберта от двух женщин уже были дети-дебилы, которых он забыл. Ну, так где ему быть, в раю или в аду? Жалко, конечно, Павлика Морозова, дитя ведь еще, но предал отца. Сказано – возлюби отца, как Меня Самого... А значит, пример моей пионерской эпохи – предал и Господа Бога! Где ему быть? А его горячие головы готовы причислить к лику святых. Нельзя, братцы, быть такими добрыми за счет уже наших детей и внуков, которые робко начинают заглядывать в церковь. Лучшее, что они могут сделать,– это отшатнуться от таких «героев», худшее – повторить их «подвиги».
В аду нет надежды! А в поэме Кузнецова есть. И поэт прав. Ибо вечные муки все-таки искупают хоть маленькую частичку огромного греха. О Сталине написано так:
Все-таки Бог его огненным оком призрел:
Раньше но плечи, теперь он по пояс горел.
Об Иоанне Грозном:
Очи смежив, он сидел на обугленном пне,
Крепко стонал и дремал временами во сне.
Прежде по плечи горел, а теперь по колени...
Надежда остается! Но только не у предателей Отечества. Шведский прихвостень Мазепа, немецкая сука – Власов, рязанский князь Олег, князь Курбский «аки пес смердящий»,– измена не прощается и адом, не зря и муки у них всех одинаковы, в назидание грядущим изменника хочу привести эти муки полностью:
... и вечные муки,
К черному солнцу вздымал он дрожащие руки,
Мрачно молился, не видя уже ничего.
Падали руки, за горло хватая его.
Так на огне и держали обвисшее тело
На посрамленье души, и оно закоптело.
Дым через уши валил из спинного хребта
Черный язык вылезал, как змея, изо рта
Что происходит?– мой спутник поверил едва ли.
Это предатель, – сказал я в глубокой печали.
– Русский предатель. Он душит себя самого.
Так принимает он казнь не от мира сего.
Пускай задумаются нынешние изменники – калугины и резуны, что их ждет ТАМ... Не зря в аду оказались и авторы «расстрельного письма», забывшие заповедь: «НЕ УБИЙ!» Они – не личные враги Юрия Кузнецова, как в случае с Данте, а враги моего Отечества и Небесной России. Скольких Господь уже зачеркнул своим пером, а? Грех предательства наказуем.
Много в поэме прекрасных женских образов. Начну с праматери, с Евы:
Тут я услышал, как Ева Адаму сказала —
Этот живой! – и, стыдясь, на меня указала.
Тут я заметил, как сильно смутилась она
Так и осталась в ней дева на все времена
Так и стоит, прикрывая одною рукою
Белые горы, а темный пригорок – другою.
Как целомудренно поэт коснулся образа Евы, одним лишь намеком показав ее прекрасную наготу. У иного это бы получилось и грязно, и пошло... А как написана сцена страстных любовников, сгоравших от страсти когда-то на земле, а теперь горящих в двух кострах: Жанны д'Арк на одном и барона Жиль де Рэ на другом,– того самого барона, известного еще и под именем Синяя Борода:
О, как близки! Дай же руку во имя любви!
– Руку и сердце!– рыдала она в забытьи.
Тщетно друг к другу тянули они свои руки:
Не сокращался никак промежуток разлуки.
Ногти на пальцах горели – и змеи огня
Их удлиняли, горячую память храня.
Только их блики встречались во тьме промежутка
И целовались, как голуби, кротко и жутко.
Не менее сильные сцены у Грозного и Анастасии, Тютчева и Денисьевой, чтоб полностью получить, как пишут московские критики, «настоящее эстетическое наслаждение» – нужно всё прочитать самому, своими глазами.
Пронзительные строки о любви. А что может быть божественнее ее? Человек-Христос одарил их такими дарами? Нет, но Бог Христос!
И Он же автору:
И начертал карту ада горящим перстом
Прямо на воздухе. Вот она Божия милость!
Звездная карта мерцала, горела, дымилась...
И автор поймал левой рукой часть карты, которая уместилась в ладони и... этого хватило, чтоб пройти всего лишь через маленькую часть Бездны и написать Великую поэму о ней! Хочу еще сказать и о мистическом образе, скрывающемся в зеленой ветке омелы:
Молнии злобы Христа оперили, как стрелы,
Он их стряхнул – и зеленую ветку омелы
Бросил в противника острым обратным концом.
Пал Сатана на колени и рухнул лицом...
Ветка омелы встречалась уже нам однажды в предыдущей поэме Ю.Кузнецова «Путь Христа». Но мало кто знает, что это растение, растущее между небом и землей и не имеющее своих корней, являлось самым разрушительным оружием еще в скандинавских сагах. Вот из какого культурного пласта вырвал ее автор, разрывая другие.
Мне показалась, что поэма Ю.Кузнецова «Сошествие в ад» – как та зеленая ветка омелы, брошенная поэтом на главном ристалище в наших врагов. И которая их поразила, как нечистую силу в поэме, сбила с ног и ткнула мордой в грязь действительности. Жрите ребята-демократы, давитесь, глотая свои плоды разложения. И уже во веки веков – вы и ваши дети будут гнить вместе в этой яме под названием ад. В которую смел вас – русский поэт Юрий Кузнецов.
Когда пишут ныне необоснованно растиражированные Мандельштам, Пастернак или Бродский – виден глазомер, ум и стопка русских литературных словарей. Но нет глубинного живаго русского языка. Который им, к сожалению, по какой-то причине недоступен. Если почитаешь их стихи спокойно, без газетно-журнальной мишуры – скажешь, что эти стихи писали люди, но не гении... Когда же пишет Юрий Кузнецов, то стихи его вздымаются, как планетарные валы мировой истории. Кипит на гребнях волн суть и бытие поэта, всё: знание, язык, душа и сердце – сконцентрированы для точного удара способного пробить Вечность!
Так бьют чемпионы мира по боксу. Сперва, опираясь на всю правую стопу, резко пошло бедро, закручивая корпус, затем, набирая скорость, плечо выбрасывает пока еще расслабленную руку и только в последний момент завершения удара вся сила телесная сходится в стальном кулаке, который сметает всё на своем пути. То же самое происходит и с духовной силой поэта.
Поэма неисчерпаема. В ней заложено развитие грядущих поэтов. Которые, вспорхнув с ветвей этого могучего Древа, разнесут по миру семена-образы. А наиболее талантливые и могучие станут прорастать сразу от корней, разламывая спрессованную каблуками поклонников и почитателей поэта Русскую землю.
Хотя мэтр говорил мне, что эта поэма москвичам не по зубам, думаю, что он ошибался. Найдутся в белокаменной умы, которые напишут и лучше меня, и глубже, и может быть даже – борозду испортят.