Текст книги "Газета День Литературы # 139 (2008 3)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
Всеволод Емелин “НЕ УХОДИ! ПОБУДЬ СО МНОЮ!..”
***
Давно отвыкли от сюрпризов мы,
Сыны трудящегося класса,
Уж двадцать лет как в телевизоре
Одни евреи с пидарасами.
На свете нет печальней повести,
Меня несчастней нет создания,
Но, давеча, смотрел я новости
И содрогнулось мироздание.
Идет начальственная оргия,
Блестят лоснящиеся лица,
Все бюрократы толстомордые
Сплошь проходимцы и мздоимцы.
Сидели важно, как бароны,
Дремали и жевали тихо.
И, вдруг, прорвалась к микрофону
Простая русская ткачиха.
Скорее в «Скорую» звоните,
Вся голова моя в тумане,
Я двадцать лет ткачих не видел
На вашем "голубом" экране.
Как шемаханская царевна
Или как горьковская "Мать",
Она о самом сокровенном
В лицо отважилась сказать.
О чём мечтали миллионы,
О чём журчали водопады,
О чём в ночи шептались клёны
И Кёльна дымные громады.
Сказать о том, что всей страною
Хранилось бережно в груди…
Не уходи! Побудь со мною!
Не уходи, не уходи…
Меня вы свяжете, как психа,
Но не понять вам ни…уя
Раз на экране вновь ткачиха —
Вернулась молодость моя!
НеЗНАКомка
Сам воздух над ночными клубами —
«Билингвами» и «Пирогами» —
Пропах насквозь словами грубыми,
Дешёвой водкой и стихами.
Пройдя сквозь металлоискатели,
Сквозь дресс-контроли и фейс-коды
Здесь до утра стихослагатели
Вино глотают, словно воду.
Сидит здесь тесная компания,
Звенят стаканчики пустые.
Здесь торжествует наркомания,
Вовсю цветёт педерастия.
Здесь все поруганы идеи,
Как стриптизёрши под шестом.
Здесь мы, как в джунглях орхидеи,
Бледнеем в сумраке густом.
Здесь, обкурясь марихуаною,
Читая всякую…уйню,
Мы со своими Жак Лаканами
Давно прогнили на корню.
И я, бессильный и продажный,
С кругами синими у глаз,
Сижу в тусовке эпатажной,
Как будто тоже пидарас.
Где молодость моя пропащая?
Зазря растраченные силы?
Лишь пальцы тонкие, дрожащие
Ласкают рюмочку текилы.
Так, предаваясь мастурбации,
Гляжусь в постылое вино.
Нет никакой не мозг мы нации
А натуральное г…но.
И каждый вечер, ближе к полночи,
Чуть начинается приход,
Эльфийский плащ,
как зайчик солнечный,
В тяжёлом мареве плывёт.
Пройдя меж женщинами падшими,
Всегда без спутников, одна,
Студентка из движенья «Наши»
Садится скромно у окна.
Она чиста по самой сути,
Не ищет истину в вине.
И образ президента Путина
На стройной девичьей спине.
Сидит и кутается зябко
У негодяев на виду
В светящуюся плащ-палатку,
Как ангел в Дантовом аду.
Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна.
Ей за немытыми стаканами
Видна блаженная страна.
В стране той нанотехнологии
Хребет подводный Ломоносова.
А здесь у нас лишь патология —
Неразрешимые вопросы.
Их ждёт олимпиада в Сочи
И Константиновский дворец
А нас ждёт… дальше многоточие,
Точнее говоря, п…ец.
У них там свежий ветер мая,
И ликованье дружных масс,
А здесь всё это вызывает
Лишь когнитивный диссонанс.
Моё трёхдневное похмелие,
Моя вселенская тоска —
Её задорное веселие,
И в кольцах узкая рука…
От этой жизни незадавшейся,
От чёрного упадка сил,
Студентка из движенья «Наши»,
Меня, пожалуйста, спаси.
Стряхни с меня всю эту нежить,
Направь меня на верный путь.
Вдохни неведомую свежесть
В мою исчахнувшую грудь.
Исторгни душу мою ржавую,
Плащом серебряным укрой
Сродни меня с моей державою,
Под образами упокой.
–
Привет вам яростные гунны!
Скорей мочите нас в сортире!
Мы гимн вам, радостным и юным,
Споём на нашей ветхой лире!
Портвейн «ИвериЯ»
Когда великая империя
Клонилась к пышному распаду,
Когда чуть было не похерили
Московскую Олимпиаду,
Солдаты в Азии примерили
Из цинка первые бушлаты,
Когда подверглись недоверию
Незыблемые постулаты,
Поток еврейской эмиграции
Стал мельче и заметно жиже,
И академик, совесть нации,
Ментами в Горьком был отпи…ен,
И тень Лаврентий Палыч Берия
Зашевелилась на Лубянке,
Тогда-то вот портвейн "Иверия"
Был дан трудящимся для пьянки.
Между раскрученными брендами
Не затерялся тот проект,
И пахнул мрачными легендами
Его загадочный букет.
Напиток этот по сравнению
С тем, что пришлось нам прежде жрать,
Был следущего поколения,
Как самолет МИГ-25.
В нём не было ни капли сока,
И никаких даров природы,
Лишь технологии высокие,
Да мудрость гордого народа.
Носились с тем народом гордым
У нас в Советском-то Союзе,
Как будто с писаною торбой
(И Ахмадулина всё в Грузию,
И с ней фотограф Юрий Рост там,
И сам великий Окуджава,
Где несмолкающие тосты,
Шашлык, боржоми и кинжалы).
И джинсы ихние поддельные
Обтягивали наши жопы,
И вкус "Иверии"-портвейна,
Как воплощенье Азиопы.
Бьёт прямо в темя тяжким обухом
Нас водка русская, тупая.
Как путника роскошным отдыхом,
Портвейн грузинский завлекает.
Вот слизистые оболочки
Всосали порцию напитка
И снизу вверх по позвоночнику
Змеится колдовская пытка.
Ползёт, как божия коровка,
По стебельку пурпурной розы
Туда, где в черепной коробке,
Остатки головного мозга.
Вот жидкость тёплая химическая
Достигла мозг вышеозначенный,
Согласно Гегелю, количество
Упорно переходит в качество.
И опускаются туманы
На холмы Грузии ночныя,
И наступает кайф, нирвана,
Короче, просто эйфория.
А дальше жуткое похмелие,
Живем-то все же не в дацане,
Не стоит забывать про Гегеля,
Про отрицанье отрицания.
И вот стою – сибирский валенок,
Глазами хлопая спросонья,
На циклопических развалинах,
Не мной построенной часовни.
Из-за Осетии с Абхазией
Грузинская фекальна масса
Смягчить не сможет эфтаназией
Мне горечь рокового часа.
Мне седина покрыла голову.
Прощай прекрасная грузинка!
Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена простынка.
Прощай, сырок, в кармане, плавленый,
Охладевающие чувства,
И организм, в конец отравленный,
И творчество, и рукоблудство.
И Вакх безумный, надругавшийся,
Над аполлоновым порядком,
И образ мира, оказавшийся,
В конечном счёте, симулякром.
Людмила Щипахина “СВЯТАЯ КРЕПОСТЬ…”
***
Прикрыла чужая фуражка
Бездомного сына страны.
Заснул малолетний бродяжка,
Уютные плавают сны.
В осеннюю стужу не мало
Пригреться у тёплой трубы.
А кислые стена подвала —
Великий подарок судьбы.
И что-то счастливое снится:
В весёлых накрапах росы
Какая-то добрая птица
Приносит кусок колбасы.
И мама далёкая снится,
И в щёку целует мальца.
А это – подвальная крыса
Махнула хвостом у лица…
Дитя заседающих нянек,
Наследник лесов и равнин,
Спи, мальчик, изгой и избранник,
Великого этноса сын.
МОСКВА
Невидимые ищешь тропы
В невиданную благодать…
Недаром, варвары Европы
Спокойно перестали спать.
Не на тебя ль сквозь вздох эфира,
Прикрывшись флагом мнимых дружб,
Настроены антенны мира,
И окуляры тайных служб?
Святая крепость на границе,
Как заповедали века:
Быть не соринкою в зенице,
А костью в горле у врага.
Себя храня, других спасала.
И светлым будущим жива,
Ещё ты миру не сказала
Свои последние слова.
Живи и здравствуй, Вечный Город.
Рассеивай вселенский мрак.
Да не померкнет – серп и молот —
Твой рукотворный Зодиак.
ДЛЯ НИХ
Какие морали? Какая идея?
Для них на Канарах цветет орхидея.
И, снежную гладь превращая в панель,
Бесстыдную юбку задрал Куршавель.
Для них развеваются флаги на яхтах.
Для них надрывается быдло на вахтах.
И голову кружит, сквозь хищный дурман,
Смертями и кровью набитый карман.
Во имя куражной забавы и блажи
Для них золотые раскинулись пляжи,
Где в землю чужую запрятав концы,
Присвоены виллы, бунгало, дворцы.
Для них лже-художники пишут портреты.
Для них – вертолёты и кабриолеты.
Для них, по понятьям, – не жизнь, а малина.
…Для них – приговор, самосуд, гильотина.
АЛЕКСАНДРУ ПРОХАНОВУ
Когда дела темны и плохи,
Не ты ли шлёшь свои лучи
Заложникам крутой эпохи,
Идущим в яростной ночи?
Когда судьба Россию косит,
Ты ей вещаешь, как пророк,
Чьё слово лечит и возносит,
У горла съёжившись в комок?
Готовая к боям и пыткам,
Кумиры лживые круша,
Каким божественным избытком
Наполнена твоя душа?
Наверно, Родине отрадно
Во дни сомнений и тоски,
Погладить синевой прохладной
Горячие твои виски.
А я – зароком в новом веке
Теперь печалюсь об одном:
Чтоб берегли тебя вовеки —
И вихрь, и молния, и гром…
В глуши лесов, на пашне стылой,
На перекрёстке всех держав
Спаси безумца и помилуй,
Поклон невидимый воздав.
И пусть всегда с тобой пребудут
Лишь те, чьи души горячи.
С тобой – в тиши смертельных буден.
С тобой – идущие в ночи.
***
Где был когда-то сельский пруд,
Коттедж – награбленный уют.
А мы глядим через забор:
Там вилы, пилы и топор…
И эхо чудится дельцам:
«Мир хижинам – война дворцам!»
Отняли луг, отняли лес.
Охранник – купленный балбес.
Неужто он непобедим?
Неужто память предадим?
Что скажем дедам и отцам?
Мир хижинам – война дворцам!
Мир хижинам – война дворцам!
Всем современным подлецам
Придёт, придёт расплата.
Что попустили до сих пор,
С нас – спрос. Наш стыд и наш позор.
Земля не виновата.
ЗНАКОМЕЦ
У древнего озера Ван
Печально сидит истукан,
Кусает его мошкара.
…Он был человеком вчера.
Но часто в колодец плевал.
Заискивал, льстил, мухлевал.
Начальникам в уши дыша,
Шептал: «Продаётся душа…»
Застряли сандальи в песке.
Он лысину чешет в тоске.
Он к небу взывает: «Прости…»,
Считая монеты в горсти.
Подвёл калькулятор его.
В наваре – всего-ничего,
Отрезан в грядущее путь,
Осталось одно – утонуть.
Взметнулась навстречу вода:
«Сюда, нечестивец, сюда!»
Разверзлось зловещее дно.
Но только не тонет… бревно,
***
На перекрестке узком,
У берега реки,
Дерутся русский – с русским.
Мелькают кулаки.
За морем-океаном
Смеются мудрецы.
Сошлись Иван с Иваном,
Как бешеные псы.
А по телеэкрану
Разносится позор.
Кричит Иван – Ивану:
«Подлец, предатель, вор!»
Страна бедой объята.
Последний луч погас…
Опомнитесь, ребята,
Не зря стравили вас.
И скроют нас бурьяны,
И проклянут века,
За то, что вы, Иваны,
Валяли дурака.
ЭТА ЖЕНЩИНА
Держит голову, как королева,
Излучает загадочный свет.
Эта женщина – вечная Ева
Затерялась в развалинах лет.
На исходе судьбы хорошея,
Словно носит астральный зарок.
Эти ребусы – бусы на шее.
Эти тайны перстней и серёг!
Этот запах с оттенком корицы,
Этих платьев немыслимый цвет!
И во взгляде бывалой тигрицы
Хищный отблеск далеких побед.
Дышит время легко и беспечно.
Каплет с майских садов молоко.
Эта женщина – вечное нечто.
И искусство её – велико!
Насылает тоску и напасти.
И зовёт, и деньгами сорит.
Первородное зарево страсти
Над её биополем горит.
Сквозь бетонные стены и зданья
Проникает как легкая тень.
Будоражит мужское сознанье.
Бередит лихорадочный день.
Только губы сжимаются горше
Над прощальной полоской земли.
… Что ей возраст – раз нет его больше.
… Что ей годы, коль годы прошли.
Лариса Баранова-Гонченко “КАКАЯ ТРУДНАЯ СТРАНА!..”
***
"Золото, золото —
сердце народное…"
Н.А.Некрасов
Я разлюбила серебряный век.
В этом помог мне один Человек:
Он преподнёс на серебряном блюде
Медленный яд в одиноком сосуде,
Пыльных зеркал бездыханные груды,
В старом комоде свалявшийся мех
И очарованный смех.
Я полюбила вагон-ресторан:
На гобелене – сухой таракан,
Временем битый гранёный стакан,
Нежную бедность, величье прорехи
И воспалённые веки.
А подстаканник, серебрянней всех,
Мелко дрожит, как предательский смех.
Век золотой не простит нам утраты.
На золотом не поставишь заплаты
Ни серебром и ни ржавым гвоздём.
Сердце народное сдали мы в лом!..
Громко старьёвщик звенит серебром,
Сладко поёт он: "Моя золотая,
В нашей суме серебро не истает".
ИМЯ
Какая трудная страна!
Какие злые имена!
Придумал крёстный званьице:
– Зовите Бесприданницей.
Ну нет бы хоть Мелиссой,
А то зовут – Ларисой.
И ни зарплат астральных,
Ни теремов хрустальных.
И хоть пила я вдоволь
Любовного вина,
Но кружится, как овод,
И колет, как стерня:
"Ах не любил он, нет, не любил он,
Нет, не любил меня…"
СОН
Сталин много раз приходил
на спектакль «Дни Турбинных»
Он приходит в царскую ложу.
Ему снятся царские сны.
Глаз от сцены отнять не может —
Там сегодня опять Турбины.
Что он ищет в потёмках сцены?
Здесь кого он так полюбил?
Сей незваный гость для Елены,
Тот, что дом её разрубил.
Он выходит на все парады.
Он затянут на все ремни.
Так скажите же, Бога ради —
Ну зачем ему Турбины?..
О страна! О судьба! О дети!
О загадочный «Тихий Дон»!
И на память о детях этих
Он вернул нам пару погон…
***
Есть полный лад у нашего разлада,
И время так разгладило разлад:
Я – дерево, и выбрала я сад,
А ты – жилец, ты – в доме, возле сада.
Смирились мы – ты знаешь свой уют,
А я теперь со сквозняками лажу…
Лишь пауки меж окнами снуют,
Как будто связь для дома с садом вяжут.
АРАРАТ
Вот мы выходим из жаркой игры
С воспоминаньями сладить не в силах.
А ностальгия высокой Горы
Делает дом наш нескладный постылым.
Вот закрываем мы дверь на засовы,
Смотрятся свечи в пустой самовар.
Будем всю ночь мы, как глупые совы,
Жадно листать наш коварный словарь,
Будем листать, чтоб единое слово
Вновь отыскать, позабыв про пиры,
Чтоб рассказать вам, как ранила снова
Та ностальгия высокой Горы.
***
Во сне всегда – разлад с людьми,
И путь домой так многотруден.
О, разгадав былые сны,
Мы много золота добудем.
Там Смела* белая горит
Любовью тайной и ответной,
Там мышь летучая летит
Над нашим садом предрассветным.
Там аист лёгкий, молодой
Над Тясменем* крыло ломает,
И девочка глядит судьбой,
А женщина судьбы не знает.
Не продавайте отчий дом
И трёх сестёр не отпускайте
В Москву. Держите под замком.
И от молитв не отлучайте.
–
«Смела – город в Черкасской области.
«Тясмень – самый большой приток Днепра.
***
Свободы шёлковая нить
Перетянула туго горло.
Но с одиночеством дружить
Я научилась в злые годы.
И вот теперь, когда стою
Перед последнею любовью
И слабый голос подаю,
Душа страшится празднословья.
Я не умею говорить,
Змеёй к родной груди прижаться,
Но я умею уходить
И не умею возвращаться.
***
ю. з.
Задумала так: скушна и добра,
Я буду влачить свои дни одиноко.
Взойдёт надо мною мой ангел высоко,
По-прежнему песня его не стара.
Вдруг вижу – на печке хозяин сидит,
Хозяйскую бороду он теребит…
Я думала так: отложу вышиванье,
Вязанье, круженье, крушенье, страданье!
Плохая хозяйка с немытым окном,
Я в прах обращу очарованный дом.
Но вижу – на печке хозяин сидит,
Как в воду густыми глазами глядит…
Опять мне сдаваться на милость природе?
Летучая мышь или шут при народе,
Не стану я больше судьбу бередить,
Хозяйскую совесть слезами будить!
…Хоть вижу – на печке хозяин сидит.
ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ РОМАН
А наш роман провинциальный
Вместил весь дух национальный —
Он то парил, то падал вниз,
Рукой цепляясь за карниз.
Спешил он к трезвости стремиться,
То жёг мосты, то жаждал спиться…
Как монастырская стена
Нас ограждала вся страна!
Как чингисхановское иго
Нас осаждала в нём интрига.
Мы шли молиться на закат.
В реке плескался Божий, брат —
Он плыл молиться на рассвет,
Он был, как Новый наш Завет:
Он нёс любовь и нёс прощенье,
Он вместо сна дарил нам Бденье —
Неблагодарны и наги,
Мы расставались как враги.
Когда заутреннюю пели,
Мы расставались на неделю.
К вечерней плыли облака —
Мы расставались на века.
То был роман провинциальный —
Не твой, Москва – не тривиальный!
У церкви, в небеса одетой,
Стояла пыльная карета.
А с улицы Красноармейской
Рыдал романс белогвардейский.
…Где ты теперь, многострадальный,
Роман-романс провинциальный?..
Нина Краснова ПОЭМА О ПЕТРУШКЕ
Игровое действо с участием Петрушки и бродячих уличных артистов – Картонной невесты, Жар-птицы, Матрёшки, Ваньки-Встаньки, Пьеро, Коломбины, Арлекина, Королевы со свитой и самого Автора.
(отрывок)
часть 1.
ПЕТРУШКА-АРТИСТ
Артист народного театра,
тaр-тара-рa, тар-тaра-рaтра! —
любимец публики – Петрушка!
(Я вот глаза свои протру ж-ка,
да и очёчки заодно.)
Он выступает заводно.
Он перед публикой является
в рубахе красной и кривляется,
дурачится, кричит, орёт,
всему давая свой черед:
– Здравствуйте,
почтенные дамы и господа!
Я с Луны свалился, гы-гы, сюда…
Артист со слухом он и с голосом,
с фольклором связан он
и с логосом,
собой и скроен сам, и сшит,
и вечно публику смешит
крутыми шутками репризными,
у нас в стране
и в мире признанными,
раскрепощённостью лексической,
кой для кого апоплексической.
Он изобрёл язык-раешник.
Он клоун, шут и играёшник.
И то, чего другим нельзя,
Петрушке можно, и не зря.
Он злых и глупых обличает
и этим душу облегчает.
Он критикует власть имущих,
всё у народа отымущих.
Он полон юмора и шарма.
Его от нас не прячет ширма.
Он, как мишень,
открыт для стрел
и в наши дни – не устарел,
и мил детсадовцам,
студентам…
И нашим бывшим диссидентам.
– Здравствуйте,
почтенные дамы и господа!
Я с Луны свалился, гы-гы, сюда.
ПЕТРУШКА И КУРИЦА
Идёт по мегаполису
петрушечник с Петрушкой,
А Петрушка – с курицей
под мышкой,
с пеструшкой.
Курица кудахтает:
«Кудах-тах-тах!»
А петух со шпорами
прячется в кустах,
боится, что поймают его
и бросят в щи,
ищи тогда виновников трагедии,
ищи.
Курица кудахтает: "Ко-ко-ко!
Я сейчас снесу яичко,
не знаю, какo".
Курицу Петрушка выпустил:
"Беги!
Себя от бомжей от голодных
береги.
Может,
ты яичко снесёшь золотое.
И тогда при всех
похвалю тебя за то я".
ПЕТРУШКА И ЕГО БРАТЬЯ
Петрушка мечтает
братьев обресть.
У него за границею братья есть,
за занавесом железным,
который стал не железным,
за кордоном, за рубежом,
занимаются не грабежом —
искусством
кукольно-театральным,
прикольно-смешным,
три-та-тa-тритатaльным:
в Италии – Пульчинелло
(его директорша
такие плечи наела);
во Франции – Полишинель,
который нюхает в поле
«Шанель»;
в Германии – Гансвурст
с именем трудным
(доводится братом Петрушке
троюродным);
в Англии – Лонч,
ласкательно Лончик
(Лончик шлёт Петрушке
поклончик),
ну а в Чехии есть Кашпарек
(он все тексты
по-чешски шпарит).
Эти ребята друг друга стоят,
никого из себя не строят,
кроме только себя ж самих,
с ними связано столько шумих,
в том числе фуршеты, пирушки
в честь Петрушки.
ПЕСЕНКА ПЕТРУШКИ
Я гулял по Малой Бронной,
Размышлял о жизни бренной,
Повстречал деваху я,
Мне деваха – до колен.
ПЕТРУШКА И КУКЛОВОД
А кто да кто
Петрушкой управляет,
Когда на сцене он
свою активность проявляет?
Петрушкой управляет кукловод.
Во-о-т.
В него свои влагает мысли,
темы,
всё по системе.
Нет искусства без системы.
В него свою влагает душу, ум,
и в зале возникает
смех да шум.
Старый дед
на палку вздет.
А Петрушка вздет на палец,
вздет на палец-неупалец
(да не на один, а нa три,
и ещё нa руку).
Такие нос и глазки у Петрушки,
такие у Петрушки, у-у-у,
портушки,
под шаровары-миди,
на резинках.
Петрушке всe несут
цветы в корзинках.
А кто да кто
Петрушкой управляет,
когда на сцене он
свою активность проявляет?
Петрушкой управляет кукловод.
Без кукловода он пустая кукла.
Вот.
РОЛЬ ПЕТРУШКИ
Зое Кудиновой
В театре нашем,
кукольном, пришкольном,
послушавшись
одну свою подружку,
играла я
в спектаклике прикольном,
и не кого-то там такое,
а Петрушку.
Я не боялась зрительного зала,
за ширмой стоя —
в роли самого
Петрушки,
и в нутро его влезала
И говорила
«зьянким»* голосом его.
Петрушка этот,
с кисточкой из нитей,
вон на окошке у меня висит,
как будто он пришёл ко мне
из нетей,
из детства прямо мне в Москву
нанёс визит.
Я на него
и на себя теперь взираю.
И что же вижу я,
моя подружка?
Петрушку я в поэзии играю.
Такая, видишь,
получается петрушка.
«Зьянкий – резко-звонкий (ряз.)
КАРТОННАЯ НЕВЕСТА
ИЗ БАЛЕТА СТРАВИНСКОГО
«ПЕТРУШКА»,
СТАВШАЯ СОЛОМЕННОЙ
ВДОВОЙ
Три дороги возле столба
И крутая гора, картинная.
У Петрушки невеста была,
Не настоящая,
а картонная.
Он невесту эту любил
И её визуально нежил,
К ней дороги
столбами столбил,
Но с ней
в картонном домике нe жил.
С ней приятно было ему
(белому, розово-белому-у)
Под стравинские звуки
нежиться.
Почему же и было ему
на ней, картонной,
и ни жениться?
Вот и пара была б, ура б!
И любовь в сочетанье стеблей!
Но Петрушку убил арап
(чёрный, чёрный такой арап),
Убил своей длинноострой саблей.
Он невесту Петрушки любил
и её визуально нежил,
к ней дороги столбами столбил,
но с ней в картонном домике
нe жил.
А невеста в постель слегла,
на простынки на шелестящие,
по Петрушке слезы лила,
и не картонные, настоящие…
ПЕСЕНКА КАРТОННОЙ НЕВЕСТЫ
У меня залётка был
По имени Петя.
Он не жuл со мною, нe жил,
Но любил меня и нежил.
Часть 2.
ЖАР-ПТИЦА И ЗОЛОТЫЕ ЯБЛОЧКИ
К царевичу Жар-птица
прилетала ночью в сад,
где на деревьях
золотые яблочки висят.
Жар-птица эти яблочки
срывала, воровала
и в золочёной клетке
ими стол себе сервировала.
Сверкали перья у Жар-птицы
золотым огнем,
и становилась ночь при ней
не ночью – светлым днём.
Глаза сверкали у Жар-птицы
ярче люстр хрустальных,
И было много там
таких оттеночков
грустальных.
Жар-птицу подстерёг царевич
да за хвост поймал,
В своей засаде сидя,
весь кустарник поломал.
"Ура! Ура! Поймал Жар-птицу эту
и теперь я,
конечно, мог бы ощипать бы ей
и хвост, и перья,
И мог бы из неё сварить
себе такой бульон,
вкусней и лучше,
чем с «Галиной Бланкой»,
был бы он.
Но пусть летит она
в животный мир Дроздова…" —
подумал он и ей сказал:
«Лети и будь здорова!»
И превратилась тут же
в красну девицу она,
в сравнении с которой
Мисс Европам грош цена.
И он гулял с Жар-птицей
по оврагам, буеракам,
А утром в загсе сочетался с ней
законным браком.
ПРЕТЕНДЕНТКА НА РОЛЬ ЖАР-ПТИЦЫ
Чьи-то слышатся в ночи,
во пoле, вo поле
Стереофонические вопли.
Испускает вопли птица.
Хочет птица воплотиться
В сказочно-красивый образ.
Нужен ей эмоций выброс.
Данные у птицы этой классные,
Крылья – огневые, ярко-красные,
И для образа Жар-птицы
в самом деле
Лучше этой птицы – нет модели.
ПЕСЕНКА ЖАР-ПТИЦЫ
Я со сказочным царевичем не сплю
И к нему не приближаюсь,
Только думаю о нём.
Если я к нему приближусь,
Я его своим огнём
Ослеплю и спалю.
Я со сказочным царевичем не сплю
И к нему не приближаюсь,
Только думаю о нём.
Я к нему и не приближусь,
И его своим огнем
Не спалю, не спалю…
Я живу в красивой клетке,
словно в гетто,
Мне уже давно привычным
стало это.
Я порхаю в клетке,
от себя тоску гоня.
Слишком много у меня огня.
ЖАР-ПТИЦА В ГРАНД-ОПЕРА
Жар-птица из сказки в сказку
летала-перелетала
(И никто не знает, сколько
этой Жар-птице было лет),
По каким-то неведомым дорогам
она плутала
И к Стравинскому прилетела,
пришла в балет.
И взмахнула Жар-птица
своими крыльями золотыми
И закружилась по сцене
в Гранд-Опера
Над подмостками,
светом прожекторным залитыми,
И царевичу бросила знак
внимания в виде пера.
И затмила Жар-птица собою
райских птиц и сазанов…
(Ты, Жар-птица,
любую публику покоришь).
И стала Жар-птица
Королевою бала
«Русских сезонов»,
И ей аплодировал
весь культурный Париж.
ЖАР-ПТИЦА В СТАЕ ГАЛОК И ВОРОН
А жизнь Жар-птицы
в наше время – не простая,
И путь её в реальный мир —
коварен он.
К себе Жар-птицу
затянула птичья стая,
Вся состоящая из галок и ворон.
Жар-птица, связь свою утратив
с русской сказкой,
Забыв туда свои дороги и ходы,
Покрасив перья золотые
серой краской,
С вороньей стаей
бродит в поисках еды.
Она присутствует
при драках и попойках
Бомжей голодных,
коих палкой не разнять.
Она объедки
собирает на помойках,
И в ней Жар-птицы прежней
не узнать.
ЖАР-ПТИЦА, КУРОЧКА РЯБА, ЗОЛОТАЯ РЫБКА И РЕСТОРАН «ЁЛКИ-ПАЛКИ»
Поварa,
на фольклорную живность точившие зуб,
Из Жар-птицы и Курочки Рябы
сварили суп,
Золотую Рыбку
поджарили на сковородке
И подали гостям в ресторане
к столу и к водке.
Получили от них благодарность
и деньги за это,
Про меню ресторана
писала «Экпресс-газета».
Поварa, овладев
кулинарным искусством
и опытом,
Стали брать на базаре
такие «продукты» оптом
И кормить
и других посетителей ими ж,
И подняли престиж ресторана
и имидж.
