Текст книги "Газета День Литературы # 153 (2009 5)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
– Вот-вот, высшая справедливость, и поэтому лучше молчать?
– Почему же молчать? Сейчас слушают поэтов, но если они сильны духовно, тогда они своеобразные пророки… На Руси издавна с интересом внимали праведникам, народным увещевателям – юродивым… Но это люди высокообразованные или выстрадавшие свои знания и чувства, а не балаболки с космополитической начинкой… Никто меня не переубедит, что сила в молчании. Это как природа… красота… тишина… величие.
– А как вы объясните увещевания Распутина? О нём ходят всякие срамные слухи. Такое влияние на царскую семью.
– Не верю я этому, – не сразу с медленной паузой возразил отец Серафим. – Не верю, чтобы православный… даже крестьянин… мог так себя вести… А то, что искренне хотел помочь исцелить царевича… Верю.
– Но не может же быть так. Если даже часть слухов окажется правдой…
– Всё это болтуны… Или враги… Кому-то это было очень нужно?..
Валентин Александрович не стал возражать. И отцу Серафиму не хотелось более продолжать.
– Будем надеяться на лучшее, – тихо сказала Кока.
– Сомнения, разочарования… это тоже основа… нового…
Находящиеся в гостиной дети внимательно слушали батюшку, особенно Наденька. Может, многого не понимала до конца, но глубина слов касалась детского сердца…
Наденька всегда с трепетом и интересом посещала со взрослыми Торговый Дом, которым руководил дядя Валентин. Магазин имел много служащих, нанятых ещё дедушкой: людей, как говорила Кока, честных и надёжных. Оплачивался их труд хорошо, платили больше, чем у других купцов, и потому местом этим дорожили. Многим служащим давались ссуды на постройку дома, а особо прилежным даже дарились. Время болезни оплачивалось полностью. И отношение к ним было внимательное и заботливое.
Но в работе дедушка был требователен, его уважали и побаивались, так как не терпел обмана и лени, находчивость же в делах и добропорядочность была предметом восхищения и возмещалась незамедлительно. Наде было приятно слышать, как многие в городе отзывались о дедушке как незаурядной и современной купеческой личности. Говорили, что детям не передалась твёрдость характера деда. Хотя народное мнение со стороны трудно оспаривать, но дядя Валентин пользовался авторитетом среди купеческих кругов за свои прогрессивные взгляды, помощь малоимущим, отчисления монастырям, благотворительную деятельность. В городе он даже возглавлял общество трезвости.
У дяди Валентина было три дочери, Наташа, Катя и Маша, которая была Надиной сверстницей. Первая же его дочь умерла подростком, и в память о ней он оплачивал ученье в гимназии 10 девочек из бедных семей. После смерти отца Валентин Александрович оплачивал также обучение 10 мальчиков в Реальном городском училище. На его деньги в городе была построена и успешно работала общедоступная библиотека.
Молчание нарушила Кока:
– Не будем омрачать праздника. Бог праведный всё видит. Не допустит греха… Хочется сегодня говорить о Божественном.
– Божественное было в огне, дереве, воде, потом только оно вошло в живую плоть… Это был святой дух… Материя и дух всегда должны быть в равновесии… Вот в чём Божественная справедливость… Сейчас материя все больше и больше поглощает дух… и это падение… Мы уже не смотрим на Бога, охраняющего святость ангелов… Мы все устремились в мирское бытие… А материя без духа жестоко нас накажет, – продолжил отец Серафим.
– Так материя ближе к дьяволу? – робко спросил Пётр Александрович.
– Да… он в материи силён… Только дух не подвластен ему…
– Но материя создаёт движение… А отсутствие движения – застой? – произнёс Валентин Александрович.
– Движение, конечно, необходимо, но надо остерегаться разрушения… Согласитесь, что сильный созидатель кажется порой злодеем… А ведь слабость – большой грех перед Богом. Вспомните Ивана Грозного… Петра Первого… Власть понятна сильным… А вот начало движения привлекает массу злодеев… и может даже способствовать растлению и унижению души.
– Но нельзя жить одними идеями Божества, – возразил Валентин Александрович.
– Я согласен. Просто хочу подчеркнуть, что сегодня только духовенство чувствует оркестр Руси. Интересы государства и интересы правительства может объединить вера… Истинная вера в России только православие.
– Это извечная проблема религии и светской жизни. Я чувствую, что это самая важная тема современности.
– Чувства должны быть наполнены временем, тогда они отличаются от грубых инстинктов, – определил отец Серафим.
– Судьба и реальность, как левая и правая рука, но внутри этого… жизнь.
– Оппозиция должна окрепнуть, обрасти сильными людьми. Иначе власть заберут проходимцы. Строй мыслей начинается с дисциплины понимания.
– С вами трудно спорить, отец Серафим, но вы меня не переубедите в том, что России нужны перемены.
– Против положительных перемен ничего не имею. Но не надо спешить.
– Значит, стоять на месте? Какая же помощь церкви от этого?
– Святость, искреннее желание помощи. Православный всегда верит в раскаяние совершающего грех, и потому жалеет заблудившегося в мыслях… делах.
– Так мы никогда не придём к согласию.
– К согласию придём всегда… Просто церковь не приемлет компромиссов, а сейчас всем этого хочется.
Кока, обеспокоенная спором, опять призвала к праздничному настроению и попросила Валентина Александровича не нападать на дорогого гостя.
– Да я вовсе и не нападаю.
– Дорогие дети мои, сегодня праздник великий. Что может быть выше и глубже слов «Да возлюбите друг друга». Если бы все это истинно поняли, не было бы противоречий и непонимания. Всё определяют в жизни дела, переживания и страдания человека. Тот, кто много рассуждает о сладкой жизни, мало знает о ней. И, несомненно, бороться нужно всегда, только знать ради чего…
Эти заключительные слова отца Серафима и прекратили разговоры. Праздничное настроение с новой силой разлилось среди собравшихся.
–
Отец Серафим шёл немного усталый, но с радостным чувством: он всегда был доволен, когда удавалось в добропорядочной обстановке выговориться, как бы проверяя себя, утвердить свои мысли и самому услышать мнение молодых умов. Сегодня ему показалось, что правильно объяснил и донёс близкое, родное и выстраданное.
Уйдя в себя, он не заметил, как неожиданно перед ним появился человек лет тридцати-сорока. Волосы незнакомца были длинные, рыжеватые, на голове круглая шапочка. От неожиданности отец Серафим чуть не перекрестился, но сдержался и посмотрел внимательно. Незнакомец уважительно поклонился:
– Разрешите обратиться, отец Серафим?
– Почему нельзя? Можно… но не видел тебя раньше, сын мой… Хотя вижу не нашего прихода… похоже… иудейской веры.
– Точно так-с, но не обессудьте, что время отнимаю. Либстер Айзик Самуилович, председатель местной еврейской общины. Имею часовую мастерскую и лавку на Московской улице.
– Готов выслушать людей любой веры.
– Я собственно, хочу ходатайства вашего по поводу мальчика… Хочу его забрать из приюта и передать в только что приехавшую семью… Там ему будет неплохо… всё-таки родственные души.
– Уж ли тот ли красивый мальчик, что говорила Марья Константиновна?
– Так точно-с. Он самый… И Марья Константиновна со своей стороны ходатайствует по моему прошению. Но без вас трудно добиться.
– Почему ж противитесь принятию христианства мальчиком?
– Вы ж понимаете… мальчик из еврейской семьи...
– Но он сирота… государство позаботилось о нём, в христианской вере он будет на твёрдых ногах. Церковь является частью и опорой государства Российского. Ведь он родился в России… и ему будет она родиной не только в географическом смысле, но и духовном.
– У нас так не принято… мы другой веры.
– Другой веры… Меня всегда удивляет противление православию в России… Многие иностранцы, в том числе Екатерина Великая, приняли православие… Царица считала себя русской, а про немецкую кровь и не вспоминала… Признайтесь, трудно жить здесь с вашей верой… Разве вы не хотите, чтобы ему было лучше?..
– Всё-таки мне трудно объяснить, и вам понять меня… Я не хотел бы…
– В этом-то и вопрос… Я-то знаю, в чём разница христианства и иудейства. Не хотите вы здешней родины… Не поняли вы Моисея, который водил вас…
– Ну причём тут Моисей?.. И дело вовсе не в иудейской вере… Хочется сохранить близкого по духу человека…
– Это хорошо, что верите духу… вера необходима… Просто не осёдлый у вас менталитет, а Россия сильна своими корнями.
– Могут быть и другие убеждения…
– Не хотите вы трудиться по-настоящему на этой земле… От того все беды ваши… и в конечном счёте… наши.
– Что вы говорите?.. Разве не трудимся денно и нощно?
– Трудитесь, но как и в каком качестве?.. Норовите всё легко, краткосрочно… и быстрей выгода… Иудеи ждали другого Миссию, который не заставил бы их много трудиться, но возвысил бы их среди других.
– Не понимаю.
– Назовите мне хоть одного местного земледельца, купца или строителя. Тут надо мыслить крупным масштабом… и быть хозяином на своей земле… А любите вы банки, лавки… перепродать чужой труд.
– Ведь всякая работа нужна.
– Это верно… Трудно переубедить… Но, по-вашему, всему есть цена, даже Богу… тридцать сребреников… А деньги – это своеобразный фетиш… Природа живёт без денег и всяких благ… и только здоровеет, а мы всё слабеем изо дня в день.
– С вами трудно спорить… да и не готов я… Хочу к вашему сознанию воззвать, чтобы поверили мне… Будет мальчику лучше с людьми нашей крови… у них нет детей, а люди они обеспеченные… недавно приехали… Вот документы… Траутман.
Отец Серафим внимательно посмотрел на Либстера:
– Праздник нынче… хочется делать добро, но добро ли сделаю этим?
– Отец Серафим, буду очень признателен вам за благодеяние.
– Хорошо… посодействую… Потому, как любого… уважаю… Надеюсь на благие намерения.
– Покорнейше благодарю... Заходите в мастерскую, в лавку… любой подарок к празднику для вас.
Отец Серафим только махнул рукой и пошёл медленно своей дорогой. Колокольный звон призывал к обедне.
«Вот опять проявил слабость… Знаю, что против своей воли и понимания… Может не содействовать? Но ведь слово дал… Странен русский человек в своих действиях», – рассуждал отец Серафим, подходя к церкви.
Владимир БАЛАШОВ СПЛАВ ПО ПОРОГАМ
***
Деду Андрону
Как ключ, чиста река,
В червонном злате лес,
И плещет синева
Осенняя с небес.
А в огнище рябин,
У берега реки,
Спит старый, старый дом,
Он словно без руки,
Как добрый дед Андрон,
В нём живший сорок лет.
Калитки в этот дом
Давно в помине нет.
И ставни в доме том
Забиты крест на крест,
И журавельный стон,
Как деда вздох с небес.
Но тягостна душе
Такая пастораль,
Где русская любовь,
А рядом с ней – печаль.
СОН
Грянет встреча на нас у межи,
Там где царствие чертополоха.
Задохнусь! Попрошу: "Расскажи,
Хорошо ты жила или плохо?
Мне не важно, любила иль нет,
Лишь признайся, кого тебе ждалось.
Я открою, как часто во сне
Много лет ты виденьем являлась.
Словно прошлое бросим в огонь.
Мы вдвоём, пусть судействует нежность,
И ладони твоей я ладонь
Отворю как судьбе – в неизбежность
Солнце ляжет под запахи трав,
Горизонтом украсив безбрежность.
Неразрывность свою осознав,
Засмеёмся легко, безмятежно!
И… проснусь между явью и сном,
За мгновенье от смеха до грусти.
…Белый лист и ночник над столом
До рассвета опять не отпустят.
***
От судьбы к судьбе по стрелке
Жизнь – как поезд в перегон:
Души – ставки, ставки – сделки,
И забот полон вагон.
Я – про волю, вы – про долю,
Две души в одном купе.
Резвой тройкой в чистом поле
Мчал состав нас по судьбе.
Встречи в поезде нередки,
Но короток был тот путь.
Зов души, а может, предков,
Нас удерживал чуть-чуть.
В темноте не прячут взгляда.
Прикоснувшись к вам рукой,
Покраснел я, сидя рядом,
Словно девственник седой.
Частоколом лес да поле.
Мчались души в смирный век.
Ты прости, Господь, отмолим
Часовой безгрешный грех.
Просто это одночасье
Превратило тот вагон
В поселение для счастья,
Наше ложе – в царский трон.
***
В забытой чехарде
Прожитых мною лет
Есть нежность в слове «Да!»,
Тревожность в слове «Нет!»,
Помин прощальный, речь
В подсвечниках времён,
И есть сутулость плеч,
Погосты и амвон.
И песня на ветру
С потрескавшихся губ,
Похмелье поутру,
Где был порою груб.
И тихое: «Прости»,
Рюкзак и чемодан,
С мольбою: "Отпусти
За море-океан..."
Невспаханность листа,
Рожденье мёртвых строк,
Сожжение моста
До срока или в срок.
И знанье наперёд,
Что если время вспять,
Назначенный черёд
Как долг – приму опять.
***
Оставь, судьба моя, не отбирай
Ни память, ни терпения, ни боли,
Ни рифмы осязания. А доля? –
Она со мной, по самый-самый край.
И вычертив своё ночное бденье
Бессонницей в строке кардиограмм,
Я боль свою ни грамма не отдам,
Оставив, словно Божье повеленье.
Стерплю строку. Немного погодя,
Уставши охранять своё молчанье,
Источником иссохшего признанья
Я выхлестнусь под ровный шум дождя.
Он – в росчерках, линуя зеленя,
Я – простыни бумаги на восходе,
Уйдём к воспоминаньям пароходом,
Параболой от чувственности дня.
ПИАНИСТ
Женьке–тапёру из кафе «Белый рояль»
Играй, тапёр, играй!
Чтоб аурою звука
Извлечь внутри меня
засевшую печаль.
В две птицы разбросай
над клавишами руки.
Как плачет – пусть звучит
обшарпанный рояль.
Играй, тапёр, играй!
Не скромничай. Ты гений!
Как Моцарт или мим
С арены шапито.
В потерянный мной рай
Из нескольких мгновений
Верни, где был любим
И отвечал на то.
Играй, тапёр, играй!
Клянусь – ты не в накладе
Под лёгкий обертон
Ни в целом, ни потом.
Играй – как отправляй,
Чего, не знаю, ради,
Меня – в костёр стихов.
…Гореть еретиком.
ВСТРЕЧА С ТАНЦОВЩИЦЕЙ
Л.Эстер
Дай оживить и раскачать
Сердца под хмель шального танца!
Забудь. Не надо величать
Под блеск в глазах протуберанца.
Мне в них лететь почти до дна…
За стойкой вычурного бара
Не поднимай бокал одна,
Позволь поднять с тобой на пару!
Пусть утро, формою в овал,
Отмерит ночь под знаком – Вечность.
Я помолюсь, чтоб Бог прощал
Мои грехи, твою беспечность,
Прикосновенья этуаль,
Воспоминания бродяги.
…И нежность, с именем Печаль,
Уснёт стихами на бумаге.
***
Как хочется взлететь
Под взмах весомых крыльев!
И с каждым днем полёт
Желаннее в стократ,
Чем плакать или петь
Под небыли и были
Или вести учёт
Давно минувших дат.
Удариться о свет
Своей звезды.
От боли –
В грядущий рухнуть день.
Он как всегда спешит.
…Но на исходе лет
Благодарить за долю,
За каждый свой рассвет
С оттенками тиши.
СПЛАВ ПО ПОРОГАМ
Изысканность постельного уюта
Сменили мы на берег горной речки,
Где впору нам за здравье ставить свечки
Под рев теченья, стонущего люто.
А значит, и филонить мы не станем,
В болты и шнур затягивая раму
Вершителю судьбы – катамарану,
Чтоб кто-то не сказал потом: «Помянем…»
А после: и часы, и карту сверим
В лучах неспелых робкого рассвета.
Ворона – сука! Каркнет – как примета,
Мы сплюнем, хоть в приметы и не верим.
И буркнет капитан без зла: "К порогу
В сомненьях не идут по горной речке,
И далече до бабы или печки.
Надейтесь друг на друга и на Бога".
И мы сольёмся: камни, лес и поле,
Поток воды и радуга каскада
В мгновенье жизни! Значит – это надо
Прожить. А, выжив… Мир любить до боли!
***
Нет, Русь! Мне без тебя невмоготу,
Но путь мой до тебя, увы, не близкий.
В чужом тоскую в аэропорту,
Последний евро выбросив на виски.
До горечи и выкрика в груди
Тоска моя, и боль моя и тайность,
Но три часа – как вечность впереди,
Как долгий плен во Франкфурте-на-Майне.
За святость куполов, за красоту,
За звон колоколов небесно-чистый
Я пью в далеком аэропорту,
Как пьют по-русски, водку, а не виски.
Придёт минута – с трапа я сойду
Под отзвуки родной напевной речи.
Мы встретимся втроём лицом к лицу:
Моя Россия, я и тихий вечер.
Кивну таксисту: "Милый, в ресторан!
И бар сойдёт, дружок, на случай крайний",
Где «замахну» по-русски я стакан
За ту тоску по Родине на Майне.
КРЕЩЕНСКАЯ КУПЕЛЬ
Настоятелю Крестовоздвиженского храма отцу Филиппу
Я под акафист к храму шёл
И предзакатное Ярило
Безмерно яркий ореол
У куполов его явило.
Ещё цеплялась суета
За мысли, будучи немила,
А прорубь – формою креста
В реке, как мать, к себе манила.
И с ощущеньем чистоты,
В рубашке белой, словно тога,
Сошёл в купель, а с высоты
Звезда упала взглядом Бога.
И та крещенская купель
Вдруг снизошла таким покоем,
Как поднебесная постель!
И понял я: Господь со мною.
…И осенив меня перстом
Сказал отец Филипп спокойно:
«Храни Господь тебя и дом!»
Я сердцем внял: «Живи достойно».
Александр ТОКАРЕВ БОЛЬШЕГО И НЕ НАДО
О фильме Владимира Бортко «Тарас Бульба»
В нынешнем году вся Россия отметила 200-летнюю годовщину Н.В. Гоголя. И хотя имя Гоголя связывают обычно с его сатирическими произведениями, где во всей своей «красе» предстают гениально выписанные автором архетипы чиновников разных рангов, всё же отрадно, что режиссер Владимир Бортко решил отметить это событие кинопостановкой именно «Тараса Бульбы», являющего собой произведение редкого в русской литературе XIX века жанра героического эпоса. Выпадение «Тараса Бульбы» из канвы русской классики позапрошлого века, величавость и гордость его героев мог бы признать и Константин Леонтьев, считавший, что вся русская литература XIX отравлена Гоголем. Особенность «Тараса» признаёт сегодня и циничный Эдуард Лимонов, много писавший о «трупном яде» XIX века, но преклоняющийся перед гоголевским шедевром. И Бортко, решившийся на экранизацию столь пафосного произведения, безусловно, рисковал снять ещё один гламурный шедевр а-ля Михалков. К счастью, этого не произошло. Фильм получился торжественный и величественный.
Фильм Бортко, снятый по сценарию не кого-нибудь, а самого Гоголя (так указано в титрах) отсылает нас к событиям далекого прошлого (у Гоголя, впрочем, время определено туманно, он говорит о XV веке, а действие повести растягивается аж на 150 лет), когда запорожцы поднялись на борьбу с Речью Посполитой. И борьба эта показана сквозь призму судьбы казачьего полковника Тараса Бульбы, переживающего глубокую личную драму. Его полк захватывают и разоряют «ляхи», жена погибает. Тарас поднимает казаков на борьбу. Но в этой борьбе его ждут новые потрясения. Сын Андрий влюбляется в польскую аристократку и переходит на сторону врага. А старший сын Остап попадает в плен и принимает мученическую смерть. Тарас мстит за сына и борется за свободу до самой своей гибели на костре.
Оставим въедливым кинокритикам обсуждение технических деталей фильма, особенностей игры актёров и операторской работы. Пусть циники и скептики поизгаляются над несовершенством картины Бортко и сравнят свои ожидания с увиденным. Мне же каждый подобный фильм кажется ещё одним русским прорывом, шагом на пути к нашей духовной победе. В атмосфере фильма, его эмоциональном настрое, героическом пафосе и состоит его значимость. И не столь важно, сколько на него угрохали денег, и кто их отстегнул. Важно то, что собственно фильм несёт, какие чувства вызывает (и вызывает ли вообще), забудет ли его зритель сразу после выхода из кинозала или посоветует смотреть своим знакомым и близким, изменится ли хоть чуть-чуть его мировосприятие или нет.
И в этом смысле фильм прекрасен. Ни много, ни мало. Прекрасна степь, на фоне которой выходят в Сечь двое молодых сыновей с отцом. Прекрасен Днепр, предстающий перед их взором. Прекрасны лихие казаки, пишущие письмо турецкому султану: «Ты, султан, чёрт турецкий…» Прекрасен Тарас (Богдан Ступка), бьющийся в самом начале фильма на кулаках с сыном Остапом (Владимир Вдовиченков). Прекрасна польская красавица панночка Эльжбета Мазовецкая (Магдалена Мельцаж), любовь к которой погубила Андрия, сама впоследствии трагически погибающая при родах. Ужасен и прекрасен её отец польский воевода (Любомирас Лауцявичюс), замахивающийся саблей на только что родившегося ребёнка, отнявшего жизнь у его дочери, а после бесстрастно отдающий Тараса в руки палачей.
Фильм глубоко, искренне трагичен. Душераздирающе прекрасна в своей трагичности сцена казни Остапа, чьи руки и ноги дробит безжалостный палач, в чью живую плоть врезается железный крюк, подвешивающий его на дыбу. Великолепен несчастный отец Тарас, стоящий в толпе в польском платье и отвечающий на каждый вопль умирающего Остапа: «Добре, сынку…» Жаль несчастного Андрия, вставшего на путь предательства и нашедшего свою «отчизну» в любимой женщине из стана врага.
Прочтением авторского текста сопровождаются сцены героической гибели казаков Тарасова войска, таких, как Мосий Шило (Михаил Боярский) и атаман Бородатый (Борис Хмельницкий). Врезается в память картина, в которой пленённый и приговорённый к сожжению Тарас подсказывает уходящим от погони казакам путь к спасению, а после погибает в огне костра, выкрикивая свои последние слова о грядущем русском царе, которому покорится вся земля.
По-своему хорош еврей Янкель (Сергей Дрейден), которого мы видим то униженно молящим Тараса о заступничестве от расправы разъярённых казаков, то проникающим в польскую крепость и увидевшим там Андрия, то гневно восклицающим перед тем, как отправиться с Тарасом на место казни Остапа в Варшаву, о том, что все грехи мира повесят всегда на «жида», и поэтому путь будет нелёгким. В разговорах Тараса и Янкеля автор фильма как раз и хотел подчеркнуть существование двух взаимоисключающих позиций по отношению к такому понятию, как Родина. Ведь Янкель искренне не понимает, почему Тарас гневается на сына, перешедшего к полякам: «Ведь там ему хорошо». Эта же тема звучит и в разговорах Остапа, для которого своя земля и свои товарищи всегда будут превыше абстрактных общечеловеческих истин, и Андрия, этого мнения не разделявшего и считающего, что каждый по-своему прав.
В фильме нет приторных сцен казачьего разгула, рек самогона и пресловутого украинского сала. Нет тех лубочных картинок, которыми изобилуют всевозможные «цирюльники». Нет разделения русского и украинского народов, что так принято стало подчеркивать позднее. Есть много патетических (так того требуют законы жанра и сам авторский текст) слов о Родине и вере православной, о русской земле, краше которой нет на всём белом свете. И о товариществе, крепче, чем на Руси, нигде не виданном. И пусть остолопы, считающие, что это обращение придумали коммунисты, откроют Гоголя и убедятся в своей неправоте. А русским «товарищам» противостоят в фильме польские «господа». Вот и выбирайте, с кем вы, дорогие россияне, и помогут ли вам, как Андрию, его «ляхи». Вот и прислушайтесь к словам самого Владимира Бортко, желающего, чтобы после просмотра его картины «наплевали на Новодворскую и Ковалёва и пошли дружными рядами записываться в КПРФ». Пожалуй, соглашусь здесь с Захаром Прилепиным, утверждающим, что пора бы нам всем начать по капле выдавливать из себя господина, как когда-то советовали выдавливать раба. И становиться, наконец, товарищами.
Есть в фильме много прекрасно снятых батальных сцен, где на головы осаждающих крепость казаков льётся смола и падают огромные камни, отсекаются саблями головы. Лихие скачки конной атаки, блеск доспехов польских рыцарей, за спинами которых шелестят перья. Звон сабель, копья, впивающиеся в тела поверженных врагов, крики и вопли сражающихся. Есть красивая тонкая эротика, иллюстрирующая отношения Андрия со своей «царицей». Есть торжественное музыкальное оформление, исполненное композитором Игорем Корнелюком.
Но главное, Бортко подчеркнул суть. Такой незамысловатый, проверенный временем набор истин: Родина и вера святы, предатели не заслуживают прощения, а героям – вечная слава и память народная! Большего и не надо.
