Текст книги "Газета День Литературы # 178 (2011 6)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
Юрий КРАСАВИН КУДА ТЕЧЕТ «РЕКА ЖИЗНИ»?
О, светло светлая и прекрасно украшенная река Ангара! Многими красотами прославлена ты… источниками месточтимыми, горами, крутыми холмами… селениями славными…
Так звучало во мне два вечера, что провёл я перед телевизором за просмотром документального фильма «Река жизни». Я живу на Волге, у которой та же или даже более трагическая судьба, чем у сибирской реки Ангары: не только деревни и сёла затоплены тут при строительстве каскада электростанций, но и целые города. Потому фильм воспринимался мною с особенно острым чувством.
О, светло светлая и прекрасно украшенная река Волга!..
Погодите, это же из «Слова о погибели Русской земли», стоном и болью прозвучавшего ещё восемьсот лет назад.
На протяжении тысячелетней истории всё гибнет и гибнет она, Русская земля: и от моровых поветрий, и от природных катаклизмов… а более всего от вражеских орд с Запада и Востока.
– И, смотри-ка, не погибла! Даже крепла, становилась могучей империей, – говорю я этак уже бодренько самому себе.
После очередного великого разорения обустраивалась она градами и селениями, дивными теремами и храмами, возделывались её поля. Неистребимое русское племя расширяло свои владения до крайних пределов, объединяя соседние племена и народы под свою державную власть ради их же благополучия. Преодолевая очередное разорение, наши предки являли миру вершинные творения разума и духа, науки и культуры, поражали мир подвигами своих героев, будь то святые подвижники веры или славные воины…
Такие вот патриотические мысли посещали меня, но не благодаря тому, что показывали на телеэкране, а вопреки.
Телевизионный фильм «Река жизни» создавался по законам жанра: двое литераторов, один широко известен, другой не очень, – это главные действующие лица. Они перемещаются на теплоходе по реке Ангаре, иногда сходя на берег, вокруг них те или иные массовки разной численности. Литераторы старательно исполняют свои роли: один чугунно-мрачен, монументален, с высокой думой на челе, другой подвижен, пляшет и поёт – всё этак веселия для.
Телефильм задумывался, надо полагать, как своеобразный портрет Валентина Распутина, поименованного там «совестью России» и «великим писателем». Что такое совесть того или иного государства, я постичь не могу, потому не буду о ней судить. А вот знаю, что величие того или иного деятеля, в особенности писателя, определяется лишь временем. Тем не менее куда как уместно появление на телеэкране именно такого фильма – о литераторах. Не часто балует нас телевидение, где царствует её величество реклама, такими сюжетами. Тут бы и порадоваться нам, зрителям, если бы не настойчивый мотив обречённости на протяжении всего фильма: картины заброшенности повсеместно, уже покинутые или покидаемые жилища и целые селения; страшные лики старух; ещё не затопленные, но уже обречённые на погружение в воду и исчезновение кладбища, похороны кого-то, свежие или старые могилы… и попутно закадровый голос главного персонажа, уныло читающего отрывки из своих сочинений, словно «Псалтирь» над покойником.
Но озвучивает он не молитвы, а рассуждения:
– Почему так тянет смотреть на запустение и разруху? Что в русской душе такого, что жаждет она запустения?..
Помилуйте, кого же этак тянет? Меня, русского человека, и вот хоть бы жителей моего русского города не тянет. Мы вовсе не жаждем всеобщего запустения! И мы не уполномочивали никого говорить от нашего имени такое. Зачем же глупости-то городить?
– Почему мы так любим быть возле края жизни и заглядывать в могилу? Заглядывать, чтоб окончательно столкнуть туда свою нажить…
Ну, если уж кого-то тянет заглядывать в могилу, то надо обратиться к врачу, ибо это неестественно, нездорово. Слава Богу, лично меня к могиле не тянет, равно как и моих соседей по дому, по улице, по городу.
«Хорошо, что нет Царя, Хорошо, что нет России, Хорошо, что Бога нет», – цитирует Распутин своего любимого поэта..
Стихотворение это заканчивается строками:
«Хорошо – что никого, Хорошо, что ничего, Так черно и так мертво, Что мертвее быть не может, И чернее не бывать, Что никто нам не поможет, И не надо помогать».
Наверно, стихи эти созвучны душе главного персонажа на теплоходе, плывущем по Ангаре.
– Это картина об исчезновении носителя слова – народа… – поясняет режиссёр фильма. – Народ поставлен в такие условия, что он должен уйти.
Дискутировать на эту тему я считаю неуместным и оскорбительным для этого самого народа. Я предпочитаю иные темы… Могу предположить, что фильм этот немало порадовал обитателей подмосковной Рублёвки, отдыхающих на Лазурном берегу, в Куршавеле и на Багамских островах. Полагаю, режиссёр этого фильма будет поощрён премией и новыми заказами.
У нас на Руси в прежние и уже довольно далёкие времена были профессиональные плакальщицы и вопленицы, которых со стороны приглашали на похороны, чтоб они повопили над покойником, над умершим. Они тем жили, добывая хлеб свой насущный таким образом, употребляя на то свой природный талант.
Всё это было, было…
Так о чём речь в фильме? О погибели Ангары… Кто тот преступник или те преступники, совершающие такое злодейство – насилие над природой? Неплохо бы отважным литераторам перечислить кое-кого из них пофамильно. Однако не называют… А раз так, то кого проклинать и на кого уповать? Мы в полной растерянности и унынии, а уныние – тяжкий грех перед Богом. Наши литераторы, наши творцы и пророки, так дружно и согласно скорбят… О чём? О порушенной девственности реки Ангары. О её былом прекрасном облике. Ностальгия их преследует, они ею больны.
И такое тоже было, было… Примеров тому несть числа из любой эпохи. Всё о погибели Русской земли.
«Замело тебя снегом, Россия…», – это патриоты в дальней и ближней эмиграции.
«Милый, милый смешной дуралей! Ну куда он, куда он гонится? Неужель он не знает, что живых коней Победила стальная конница?», – это Есенин при виде жеребёнка, пожелавшего обогнать поезд как свидетельство Руси уходящей:
О том же Блок с убийственной иронией:
«А это кто? – Длинные волосы И говорит вполголоса: „Предатели! Погибла Россия!“. Наверно, писатель – Вития…».
Писатели, витии плывут на теплоходе по реке Ангаре, созерцая окрестности, сокрушаясь духом и призывая сокрушаться почтенную публику. Похоронный звон словно бы сопровождает этих праздных путешественников на протяжении всего их пути. Жалостен вид их, и невольно погружаешься в состояние заторможенности, именуемое, пожалуй, словом «депрессия» – в тоску и безысходность, прямо-таки хоть головой в петлю. Неужели в том цель и значение фильма? Откуда такая склонность к погружению в тоску и печаль? И кто нас к тому побуждает? И зачем? С неким расчётом или по лености мысли? Вот ещё вопрос: понимают ли эти актёры суть и значение своих ролей в фильме, степень их воздействия со сцены на зрительный зал?
Легко могу представить себе не просто плачущих да отчаявшихся в начале Великой Отечественной: «Погибла Россия!». Под эти возгласы бойцы в атаку не пойдут – поднимут руки вверх. Таких именовали паникёрами, они сдавались ещё до начала боя, потому поступали с ними сурово. Нет-нет, я не призываю к суровости в отношении того или иного отчаявшегося литератора – страдальца по своей малой родине. Бывает, что слаб духом человек, но… талантлив, а талант надо беречь. А хотелось бы знать, что предлагается взамен Ангарского каскада гидроэлектростанций?
Невольно подумалось: ведь и девичья невинность не сохраняется вечно, а в свой срок утрачивается, однако же во имя достойной цели – рождения новой жизни. А это уже повод не печалиться, а возрадоваться.
Вот перечитываю Л.Толстого «Войну и мир» – об очередном погублении Русской земли!
«Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того, чтобы идти тысячу вёрст, человеку необходимо думать, что что-то хорошее за этими тысячью вёрст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться».
Сидя перед телевизором, я всё ожидал, что вот сейчас, или хотя бы в конце фильма, писатель, поименованный совестью России, выскажет мудрое суждение: мол, у вас, у слепых, слепые поводыри… так жить нельзя, сограждане мои, а надо вот этак! То есть обозначит вдохновляющую цель пути, как о том пишет Лев Николаевич, а кому и обозначить это, как не нынешним творцам и пророкам?
Будучи крестьянского роду, иногда сладко размечтаюсь: вот бы в деревеньке на берегу чистой речки с лесочком на околице обрести избушку в три окна да лошадку с жеребёночком, да корову с телёночком и кошку на подоконнике рядом с геранькой в горшке. И не надо, мол, нам телевидения – будем сидеть на завалинке и сами песни петь, а не слушать «звёзд эстрады»; и не надо электрического света – хватит простой керосиновой лампы… и мобильного телефона не надо, и автомобилей да самолётов… и знать не хочу ни Египта с Турцией, ни Багамских островов… А вот, мол, вспашешь пашенку, лошадку распряжёшь, а сам тропой знакомою в заветный дом пойдёшь. Вот она, идеальная жизнь! В экологически чистой среде.
Отчего не помечтать сладко! Кому от этого вред? Что ж, давайте помечтаем… или поплачем…
Помнится, в лихие 90-е знакомый литератор, кстати, приятель В.Распутина, умирая, пожелал услышать от меня слова отчаяния: мол, плохо всё, «Погибла Россия!», а раз так, то и не жалко ничего, можно и покинуть этот мир без всякого сожаления. И я скорбно отвечал ради его утешения: да, плохо, брат, полная безнадёга.
Скорбящие писатели как раз утешаются тем, что-де всё погибло и следует ли жалеть о чём-то, коль нет уже девственной Ангары или, скажем, Енисея, Амура, Волги, столь же девственных… глазам невыносимо видеть разорение родной деревни и реки своего детства… как невыносимо больно было полтораста лет назад обитателям помещичьих усадеб, «дворянских гнёзд», видеть их разорение.
Этот плач и ныне иной писатель сделает своей профессией и разрабатывает, как старатель золотоносную жилу, как вопленица над гробами, рассчитывая на почёт и уважение в виде премий и орденов. Он-де страдает за свою малую родину, следовательно, за всю Россию.
Возле такого страдальца с громким именем обязательно появляются единомышленники рангом пониже…
– Кто это суетится вокруг Распутина? – спрашивают зрители, тыкая пальцем в экран. – Что-то мы этого не знаем.
А это Валентин Курбатов, псковский литературный критик, главный воскуритель фимиама… сначала при В.Астафьеве, теперь вот при В.Распутине. Он совершенно заслонил главного героя, ради которого, собственно, и создан фильм.
Главный воскуритель фимиама ранее уже объявил:
«Сегодня литераторов старого понимания слова, старого духовного слу-жения литературе уже нет. Последним остаётся Валентин Григорьевич Распу-тин. Его дар полон и высок. И силы его ещё достаточны…» (ЛГ, № 32-2010).
Слава Богу! Хоть какая-то надежда остаётся. Ждём-с…
Однако в фильме звучит унылое признание самого Распутина: «Я уже ничего не пишу». Мол, «Всё, что мог, он уже совершил, Создал песню, подобную стону, И духовно навеки почил?»
Печально, коли так. А мы-то ещё надеялись…
Я думаю, причина творческого застоя известного писателя как раз в том, что ему страшно писать. Его запугали похвалами с употреблением терминов «великий писатель», «великая книга», «совесть России»! Страх сковывает вольный полёт его вдохновенных чувств и мыслей: вдруг напишется что-нибудь такое, что будет неопровержимо свидетельствовать об оскудении таланта, о его полном упадке! Перед ним только воскуряют фимиам, убаюкивают. Плывя на теплоходе по Ангаре, он лишь молчит со значительным видом, а озвучивает его думы сопровождающий литературный критик.
На восторженных восхвалителях да воскурителях изрядная вина за то, что он, писатель безусловно талантливый, столь молчалив и бездеятелен как прозаик – раз в десять лет напишет повестушку величиной с «Муму» Тургенева, но, увы, не столь классического качества. И это в то время, в те годы, когда надо, надо потрудиться!
Кстати сказать, участники массовок выглядят куда как убедительнее и бодрее: и издатель – крепкий сибирский мужик, и инженер-строитель, с гордостью рассказывающий о каскаде гидроэлектростанций на Ангаре, и даже одинокая старуха в опустевшей деревне на берегу.
Так куда же течёт «река жизни»? В небытие? Тут ведь аллегория… Речь не только об Ангаре, но и о творческом пути, о жизненной судьбе сибирского писателя Валентина Распутина.
Марина АЛЕКСИНСКАЯ ЗАДЕЛО!
Прорабы и архитекторы российского TV активно используют телевизионную студию как сцену захудалого театра, попавшего под ветер реформ и модернизаций. Вот, к примеру, передача «Намедни», годы 60-е. И вот они – «приметы времени»: детская горка, песочница, машина с цистерной «МОЛОКО», эстрада «Зелёного театра», увитая гирляндой ламп. Все сдвинуто, натащено, нагромождено. Среди бутафории этой едва помещаются статисты: девочка, прыгающая через скакалку, мальчик, делающий куличики, девушка в платье-горох, с начёсом а ля Брижжит Бардо…
Ведущий Леонид Парфёнов в костюме от Armani смотрится здесь как господин из Сан-Франциско, и его брезгливость, высокомерная насмешка – вполне формат. Выдержать такого экшена посреди безвкусия и суррогата, такого «давилова», можно не больше пяти минут. Но невозможно оторваться от экрана, когда прорабы и архитекторы российской жизни устраивают это «давилово» посреди жизни, а зритель – лишь соучастник шоу: трагедии под названием «Праздник прощания с Кежмой».
Не знаю, видел ли читатель документ – фильм «Река жизни. Валентин Распутин» (режиссёр – Сергей Мирошниченко), что прошёл, как «косой дождь», на телеканале «Культура»? «Праздник прощания с Кежмой» – всего лишь его фрагмент. Фильм состоял из двух частей, каждую Валентин Распутин предварял пересказом предания о реке Ангаре, дочери Байкала, что, единственная, вырвалась и понесла могучие воды «священного» озера в сторону Красноярска.
«Река жизни. Валентин Распутин» – фильм путешествие. Путешествие по зоне затопления Богучанской ГЭС, Усть-Илимску, в сторону Красноярска. Путешествие сквозь утраченное время в сторону прогресса. Валентина Распутина сопровождали литературный критик Валентин Курбатов и издатель Геннадий Сапронов. По пути они заезжали в деревни, похожие на декорации, с повалившимися заборами, обугленными развалами животноводчес– ких ферм.
Сидишь перед телевизором, чай пьёшь, спокойно смотришь на этнографический музей «Ангарская деревня», слушаешь рассказ научного сотрудника музея о том, что Братское водохранилище затопило 49 старинных сел и 53 поселка лесозаготовителей. Не возражаешь, когда Валентин Распутин, извиняясь словно, говорит о том, что треть учеников в сельской школе – уроды, а родители их или спились или на наркоте. Встречаются иногда посреди заброшенности и ненужности персонажи, такие гипертрофированно-карнавальные. Они пытаются шутить, смеяться, их рассуждения о жизни мне дороже Шопенгауэров и Ницше, но вот «философии» их срываются, как в обрыв, на народные песни, частушки…
Мчится катер по Ангаре, и в бурунах пенных волн её как будто воскресают образы «Прощания с Матёрой». Только вот вместо малявинских баб в цветастых рыдающих платках видишь пляску теней прогресса.
«Праздник прощания с Кежмой» – кульминация фильма. Как будто камень упал с ним в Ангару, и от точки падения пошли, размываясь, концентрические круги «перестройки». Кежма – посёлок на берегу Ангары. В советские годы здесь был быт, как быт: школа, дом культуры, медпункт, из посёлка летали и садились в полях сибир– ских деревень самолеты Ан-2.
«Перестройка» вдавила Кежму в цивилизацию. От дома культуры и медпункта – ржавые трубы печей. Крестьянство – бомжи под забитыми крест накрест окнами некогда своих домов. Теперь Кежма – ещё одна территория затопления. Собрался сельсовет Кежмы обсудить что да как, выступил Валентин Распутин. Такое ощущение было, что слова писателя уже как-то и не очень понимают; что уже не до затопленных деревень, не до Ангары, не до родины, не даже до электроэнергии, что осчастливит Китай, и даже не до Китая… Все торопились на праздник. «Праздник прощания с Кежмой».
Пологий берег полноводной реки. Медленно садится солнце, окрашивает траву охрой, золотит плеск воды. Жители Кежмы, как за поминальным, собрались за длинным праздничным столом. Сидят на пластиковых стульях, пьют за прощание с Кежмой водку. Я – зритель, смотрю из Москвы на тысячи километров вглубь России и вдруг понимаю, что вижу – зеркальное отражение столичных передач…
Кто натащил в кадр Кежмы из кадра передачи «Культурная революция» этих дегенеративных надувных фигур, болтающихся на ветру? Кто притащил для детей Кежмы этот надувной домик с надувным полом? Я уже не спрашивала – почему на столах пластиковые стаканы, банки из-под коки, а на китайских майках жителей Кежмы гордые надписи BOSS? Поверх всех ГЭСов Ангары неслась, звенела песня «Всё будет хорошо, я это знаю». Пела Верка-Сердючка, прикольно. Кто-то пытался приплясывать. Дети, как теннисные мячи, продолжали подскакивать в такт на площадке.
Складывалось такое впечатление, что жителям Кежмы вкололи наркоз, под которым так радостно уйти под воду. «Дерипаска! Затопи Кежму нахер!» – вдруг разразился один. Второй подхватил: с головы сорвал бейсболку, стал пьяно рыдать, благодарить почему-то учителей. Ему можно позавидовать. Он ещё что-то застал… он ещё как-то читал «Уроки французского».
Глаза Валентина Распутина полны горечи.
«Была ещё страна, – говорит писатель, классик русской литературы, – были героини „Прощания с Матёрой“. Сегодня ничего нет. Ведь ничего нет, что ещё оправдывало бы жизнь, кроме денег. А деньги в Москве, в лучшем случае. Москва ещё не понимает, что смотрится в Кежму».
Москва понимает. Вместе с Кежмой уходят под воду не только сибирские деревни, уходят русские деревни, унося за собой песни, сказки, предания.
Однажды они взрастили культуру, культура взрастила искусство. Ещё одно поколение, другое – и само понятие «искусство» уйдёт под воды Ангары. Ведь искусство – последний тормоз, последний рубеж на «сколковском» пути к прогрессу. Согласитесь, невозможно прослушать Casta Diva Марии Каллас и тут же врубить девайс…
И только мощь веры Валентина Распутина окропляет реквием «Река жизни» словом веры в воскресение России.
Лев КОЛОДНЫЙ ГЕНИЙ И ЛИХОДЕИ
Казалось бы, давно доказано, кто написал «Тихий Дон». При всём при том множатся статьи и книги, чьи авторы воруют гениальный роман у Михаила Шолохова. Недавно в сонм этих авторитетов вошёл достойный коронования Бенедикт Сарнов. Своим расследованием «Сталин и Шолохов» он продолжил лихое дело, начатое «Стременем “Тихого Дона”», изданном в 1974 году в Париже стараниями Александра Солженицына. Автор этой недописанной книжки, укрывшаяся под псевдонимом Д*, судя по всему, в страхе, опасаясь ареста, покончила жизнь самоубийством. Псевдоним Д* придумал писательнице великий конспиратор Александр Исаевич. Он величал её Дамой, втянул в трагическую авантюру и вдохновлял доказать, что «Тихий Дон» сочинил забытый донской писатель Фёдор Крюков. Выпавшую из рук Д* эстафету подхватил пишущий обо всём на свете Рой Медведев, издав монографию о плагиате в Лондоне и Париже. От него скандальная тема перешла к московским филологам Макаровым. «Цветком татарника», сорняком с колючими листьями, назвали они свой напрасный труд. «Фундаментальным исследованием» называет их дурной цветок Бенедикт Сарнов.
Много тех, кто давно пошёл и идёт поныне по протоптанному следу несчастной Д*. Но что удивительно, все фанаты плагиата не сходятся на каком-то одном авторе романа, а называют разных лиц в роли творца «Тихого Дона», начиная от безымянного белого офицера в 1929 году, кончая коллективным автором в 2009. А раз нет единой кандидатуры, то её и нет вовсе.
Что нового внёс маститый Бенедикт Сарнов в давнее заблуждение? Ничего. Его тексту предшествует захватывающая переписка Сталина и Шолохова и письма вождя соратникам, где упоминается имя писателя. Почему понадобилось Сарнову приводить давно известную переписку? «Потому, – отвечает критик, – что отношение Сталина к Шолохову не может быть понято без ответа на вопрос: а что знал и думал о проблеме авторства „Тихого Дона“ – ОН, Сталин». Так вот, судя по приведённым 16 документам, ничего не думал об этой проблеме товарищ Сталин. Никогда не сомневался, что имеет дело с фигурой крупного масштаба. В одном письме называет его «знаменитым писателем нашего времени», в записке «товарищу и другу» Кагановичу пишет: «У Шолохова, по-моему, большое художественное дарование. Кроме того, он писатель глубоко добросовестный, пишет о вещах хорошо известных». Этот вывод сделан не только на основании эпистолярного общения, но и неоднократных личных встреч. Не обратив внимания на суть писем, Сарнов, поражая даром ясновидения, заявляет: "Так вот, он, безусловно, знал, что Шолохов не был автором «Тихого Дона». Хотел бы я знать, каким образом «ОН» поделился невысказанной мыслью с Бенедиктом Михайловичем?
Полагаясь на «Цветок татарника», Сарнов повторяет вслед за его авторами: «Сталин принял решение приписать авторство книги, созданной неким белым офицером, молодому пролетарскому писателю и остановил свой выбор на Шолохове». Ну, а цветоводам кто дал повод так думать? Ни кто иной, как бывший 17-летний «техсекретарь» с обязанностями курьера издательства «Московский рабочий», приславший им в старости, спустя 60 лет после службы в издательстве, воспоминания. «Я часто встречался с М.А. Шолоховым, регистрировал его рукописи, сдавал в машбюро их печатать». По его словам, «М.А. Шолохов притащил один экземпляр рукописи объёмом 500 стр. машинописного текста». Удивлённый молодостью Шолохова, «техсекретарь» решил, что он «притащил» рукопись чужую. У «Партфюрера», так называет он консультанта издательства Е.Г. Левицкую, были «связи в секретариате И.В. Сталина». Она "бежит к своей подруге и уговаривает её подсунуть И.В. Сталину «Тихий Дон». Он «прочёл это „произведение“ Шолохова и дал ему добро». После чего якобы заведующая редакцией, собрала всех сотрудников, включая «техсекретаря», и заявила, что «она была в верхах и там решено, что автором „Тихого Дона“ является М.А. Шолохов».
Мало что знал в 1927 году этот мальчик. Рукопись Шолохов принёс Анне Грудской, заведующей отделом издательства, молодой коммунистке. Прочитав роман, она пришла в восторг и в конце рабочего дня принесла рукопись члену партии с 1903 года Левицкой. Та, нехотя, взяла её домой. Читала, забыв про сон, всю ночь, став с тех пор ближайшим другом писателя. Ей посвящён рассказ «Судьба человека». Всё это давно известно из опубликованных мной дневников «приёмной матери» Шолохова Евгении Григорьевны Левицкой. К тому времени, когда Макаровы получили письмо с хлипким воспоминанием, бывший «техсекретарь» стал профессором, доктором технических наук А.Л. Июльским. И я получил в апреле 1989 года от него три страницы выдумок и про «Тихий Дон», и про «Поднятую целину». Якобы по решению Российской ассоциации пролетарских писателей – РАПП, помогали писать Шолохову направленные из Москвы в станицу Вёшенскую Александр Фадеев и Юрий Либединский. Они, как нафантазировал профессор, жили там год и вернулись в Москву с текстом «Поднятой целины». Надо ли опровергать старческий бред? Тем более основывать на нём «фундаментальное исследование?»
Никогда не подумал бы, что признанный маститым критиком Бенедикт Сарнов начнёт на склоне лет компилировать не только версию Макаровых, но и самую умопомрачительную версию книги «Литературный котлован. Проект: „писатель Шолохов“». Монографию эту издал Российский государственный гуманитарный университет – РГГУ. Её автору Владимиру Петровичу Назарову, я дал задолго до выхода его книги интервью. Ему, тогда редактору русскоязычной литературной газеты «Окна» в Иерусалиме, показал ксерокопии найденных мной в Москве рукописей «Тихого Дона». Он интервью с грубыми искажениями напечатал, и заключил лихим заклинанием: «Вор, вор, вор!», – чего я предположить не мог, думая, что имею дело с порядочным журналистом.
Так вот, этот филолог, русский израильтянин, потомок донского атамана Назарова, неудовлетворённый книжкой Д*, сочинил свою детективную историю, начав её с того, что «с августа 1923 года Шолохов находится под плотной опекой ОГПУ». Некие сотрудники Лубянки, «как минимум пять фигурантов», юного писателя «снабжали литературным материалом». Зачем? Чтобы публиковал чужие рассказы под своим именем! К чему такая сложная многоходовая мистификация? Чтобы «Донские рассказы» создали правдоподобную легенду для Шолохова, дабы представить его публике в роли будущего автора «Тихого Дона».
Книгу «Литературный котлован» Бар-Селлы (в рукописи!) подняла на щит пресса и деятели, причисляющие себя к «демократической общественности». Они не прощают Шолохову дискуссию о псевдонимах в годы Сталина. Помнят, какое гневное письмо в 8 инстанций направила Лидия Чуковская после речи Шолохова на XXIII съезде партии. Даниэля и Синявского, тайно публиковавшихся на Западе, он назвал «молодчиками» и «оборотнями», а приговор суда – 5 и 7 лет лишения свободы – посчитал недостаточно суровым. Всё это факт.
Но был и другой факт в жизни Чуковской, который хочу напомнить общественности. Лидия Корнеевна и другие литературные дамы помогали Д*, Ирине Николаевне Медведевой-Томашевской, тайно сочинявшей «Стремя...» на даче в Гурзуфе. Туда наведывался Солженицын, приезжала Елизавета Воронянская, с риском для себя тайно печатавшая и хранившая «Архипелаг ГУЛАГ». То был, в сущности, заговор против Шолохова, который закончился двумя смертями. Арестованная несчастная Воронянская выдала место, где хранила рукопись и покончила с собой. Узнав о самоубийстве подруги, Д* выпроводила всех родных с дачи, осталась в одиночестве и жить не захотела, ожидая вслед за Воронянской допросов и ареста.
Все те давние встречи, явки и прочие конспиративные ухищрения ради утверждения лжи – явно неправое дело... Стало признаком хорошего тона публично сомневаться в авторстве Шолохова, высказываться о плагиате, как о бесспорном, доказанном факте в интервью, мемуарах, статьях, стихах: «Сверклассик и сатрап, Стыдитесь, дорогой, Один роман содрал, Не смог содрать дугой». Это строчки Андрея Вознесенского.
Другие стихи и проза попали мне на глаза в Интернете. Вдохновлены они «Литературным котлованом» Зеева Бар Селлы. Его сочинение Дмитрий Быков назвал книгой «о подлинных авторах шолоховского наследия» – Вениамине Краснушкине, Константине Каргине и Андрее Платонове.
Русскоязычные издания на Западе заполнил статьями фанат плагиата Семён Ицкович, назвавший автора «великим тружеником», а книгу «замечательной поистине научной». Из «Литературного котлована» он узнал, что на титуле «Тихого Дона» должно стоять имя погибшего в 1920 году забытого литератора Вениамина Краснушкина или же его псевдоним «Виктор Севский». В «Литературном котловане» 460 страниц формата А4 , 65 страниц научно-справочного аппарата, куда я попал. И всё это глубокая выработка, заполненная комьями грязи. Жалко талантливого автора, угробившего 20 лучших лет жизни на гиблое дело.
С одной стороны, Шолохова сбрасывают с пьедестала «демократы», с другой стороны, душат в цепких объятьях антисемиты, ревнители чистоты русской крови. "Нельзя не обратить внимания, что среди нынешних обличителей Шолохова очень уж много лиц, как теперь выражаются, «еврейской национальности», – пишет один из авторов вышедшей недавно книги с названием «”Тихий Дон”: слава добрая, речь хорошая». Я этих «лиц» в большом количестве не заметил. Все начала Ирина Николаевна. Её вдохновлял Александр Исаевич, неоднократно обвинявший Шолохова в плагиате. Далее Макаровы – русские, Мезенцев – ростовский доцент, русский. Рой Медведев – русский. Новоявленные лиходеи в Санкт-Петербурге Андрей Чернов, Юрий Кувалдин, в Орле Владимир Самарин. Один назвал Шолохова «мародером», другой – «неграмотным», третий дублирует Д*...
Как известно, первыми честь Шолохова защитили руководители РАППа. Оказывается, они сделали это не потому, что вступились за честь собрата по перу. А потому, что «еврейские литначальники Л.Авербах и В.Киршон, женатый на нескольких еврейках А.Фадеев и сомнительный В.Ставский (только природный казак А.Серафимович)» вступились за еврейских комиссаров, «сплошь сугубо положительных» в «Тихом Доне». Такая вот позорная «речь хорошая».
Но если, как народ пытаются убедить, Михаил Александрович – антисемит, почему у него комиссары в романе сугубо «положительные», почему еврейская девушка Анна Погудко так пленительна, а роль Аксиньи в кино доверил он Элине Авраамовне и до неё Эмме Цесарской?
В своём письме бывший техсекретарь «Московского рабочего» называет сотрудников отдела, впервые издавших «Тихий Дон» книгой. Вот они – Анна Грудская, Ольга Слуцкер, Меркель. Евгения Левицкая – в девичестве Френкель. Кто все они?
Ну, и я заодно с ними...
