Текст книги "Газета День Литературы # 133 (2007 9)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Всё как в жизни, ребята, все как в жизни. Если это можно назвать жизнью.
– Я только не понимаю, – Юрий Иванович не мог оторвать взгляда от снимка, на котором он был так молод и хорош. – При чём тут сорок четвертый год? Ведь мы давно уже в новом веке…
– Для этого ты и родился.
– Для чего?
– Думаешь тебя запустили в этот мир, чтобы ты пейзажи писал? Ни фига! Однажды под вечер в сорок четвёртом году восемнадцати лет от роду ты должен был сбить Хенкеля. И ты его сбил. Всё. На земле тебе делать больше нечего. Но поскольку задание выполнено в срок и качественно, тебе позволили ещё немного здесь пошататься. Хочешь картины писать – пиши, – сказали они.
– Кто они?
– Ребята, которые за нами присматривают.
– Мы их не знаем? – шёпотом спросил Юрий Иванович, будто опасался, что эти самые ребята могут его услышать.
– Их нельзя знать, их можно только чувствовать, когда они вмешиваются в нашу жизнь.
– А Зина?
– Ты видел её в раме с рюкзаком на тропинке и с александритом на безымянном пальце? Вот с тех пор всю оставшуюся жизнь с той вершины она и спускалась, вернее, опускалась. Иначе и быть не могло – она выполнила всё, для чего её и запустили сюда ненадолго.
– А для чего её запустили?
– Чтобы тот, её Юра, песню написал, от которой бы страна вздрогнула, узнав об их трепетных чувствах. Он написал такую песню. И вскорости ушёл.
– А ты? – спросил Юрий Иванович.
– И я, – ответил я и ничего больше не добавил, потому что мне больше нечего было добавить.
– А все-таки я сбил этого поганого Хенкеля! – сказал Юрий Иванович и грохнул по столу тяжёлым своим крестьянским кулаком. И я увидел, ребята, увидел, как под бородой шевельнулись его железные желваки. И подумал: надо будет – ещё собьёт.
А золотая рама до сих пор валяется где-то в кладовочке при мастерской Юрия Ивановича среди старых холстов, этюдов, гипсовых бюстов древней Греции и Римской империи. Говорит, что побаивается он к ней прикасаться. Пристроил её так, чтобы даже случайно не увидел человек посторонний, чужой.
А напрасно.
Что делать, оказалось, что так уж она устроена – показывает человеку нечто главное в его жизни, что ожидает его или что случилось когда-то. Стремление, в общем-то хорошее, правильное – чтоб не заблуждался он, не тешил себя пустяками, не принимал пустышку за идола.
(Газетный вариант)
Владимир Скиф ЗАТМЕНИЕ
ПУСТЫРИ
Не отвести немого взгляда
От этих голых пустырей,
Где в тёмных трещинах
распада,
Как будто бы в морщинах ада,
Стоит печаль моих полей.
Ещё недавно восходила
Пшеница
в терпкий Божий день.
Но землю пагуба схватила
И ни на миг не отпустила,
И поселила в поле тень.
Над пустырём
полынь скрепила
С землёй себя
в один присест.
И до небес взошла крапива…
Как на погосте, сиротливо
Здесь появился
смертный крест.
Россия! Взяв штыки и вилы,
В себя, опальную, смотри!
Неужто бесы чернокрылы
Продавят нас через могилы –
На пустыри?!
***
По стенке бьют железом,
Иль это снится мне.
Сосед стучит протезом,
Как автомат в Чечне.
Сосед мой – Кремль не любит,
Я тоже не люблю.
Сосед по стенке лупит,
Как будто по Кремлю.
ЗАБОР
Покосился забор и упал,
Все заборы в России упали.
Юрий Кузнецов
Хлестанул по России напалм,
Все заборы в России упали.
Я смотрю: мой забор не упал,
Потому что забор –
на Байкале.
Потому что из гор –
мой забор,
Из стального
байкальского кедра.
Не сломал его – века топор
И кувалда заморского ветра.
У меня за забором тепло,
Вражью он остановит лавину.
Всех, кого из Руси унесло,
Я зову на свою половину.
За забором звенит перебор
То баяна, то русской гитары…
Не пройдут через этот забор
Двадцать первого века хазары
СВЕРЧОК
Он явился из шаткого мира…
Им беременна
бренность была,
И сверчка –
полуночниц кумира –
На запечном шестке родила.
Он усталое время покликал,
Пошептался
с текучей звездой
И в пустынном углу
запиликал,
У бессмертия
встав на постой.
Был сверчок
облюбован поэтом,
Как охотником –
взят на крючок,
Чтобы петь и зимою, и летом:
Ведь поэт – это тоже сверчок.
Жизнь поэта
не стоит полушки,
Но его мирозданье – зрачок.
И поёт в Мироздании Пушкин –
Гениальный,
бессмертный Сверчок.
***
Молчит икона Богоматери,
Лишь слёзы льёт –
страшна примета.
И открестился сын от матери,
Как отслоилась тень от света.
Сын крал страну
и зло отращивал,
Мать по нему заголосила.
Он продал мать свою
скорбящую,
А матерью была – Россия.
ДНО
Не луна восходит. Лезвие.
Мутно небо. Ночь мутна.
Крылья, что ли,
мне подрезали:
Я уже коснулся дна.
Прохожу по дну.
Здесь топчется
Нищий воин и студент.
Здесь заточка вором точится,
Наркоту сбывает мент.
Дно дырявое качается,
Сквозь него летят года.
Но здесь тоже отмечается
День Победы иногда…
***
Иней в ночь насыпал проседи,
Равнодушный космос мглист.
Позлащённый в горне осени,
Мне из тьмы сияет лист.
Он один такой, оставшийся
От калёной, золотой,
В прошлом веке
затерявшейся
И пропавшей жизни той.
***
В небе –
звёзд сплошные осыпи,
Космос тёмен и глубок.
Миг придёт
и с тихой росстани
Улечу, как голубок.
Вечный космос
жизнь наследует,
Там взойдёт душа моя,
Заблестит
звездой неведомой,
Как загадка бытия.
***
Воют в небе трубы медные,
На земле гудят балы.
Тут и там сияют смертные
У бандюг в руках – «стволы».
Поминают всуе Господа
Бандюганы все окрай,
Думают – шоссе Рублёвское
Приведёт в заветный рай.
А на небе – только Господу
Виден истинный расклад,
Что ведёт шоссе Рублёвское
За Москвою – прямо в ад.
***
Я орех готовлю на зиму
И бруснику, и грибы.
Я почти что в сердце Азии
Сел на краешек судьбы.
Вот сижу, гляжу на солнышко
Посреди уснувших дел.
На опушку, как на донышко,
Зимородок прилетел.
Скоро-скоро белой ватою
Снег повалится с небес.
Что мне надо?
Жизнь измятая
Распрямляется, как лес.
ЗАТМЕНЬЕ
Сегодня,
когда умирает земля
И никнет высокое Слово,
Когда к нам затменье
идёт из Кремля,
И рушится жизни основа,
Мы, всё ж, собираем –
герой и изгой –
В единую цепь –
наши звенья.
Кресалом души
высекаем огонь
Из чёрного камня затменья.
***
Я под звёзды
колючие вышел,
И среди неземной красоты
Колыбельную песню
услышал,
«Колыбельную» пели кресты.
Среди роз
и пионов увядших
Проплывали нагие кусты.
И, баюкая
павших и падших,
«Колыбельную» пели кресты.
Над окраиной
месяц светился,
Пробегал от звезды
до звезды.
"Человек, ты не умер,
родился!" –
«Колыбельную» пели кресты.
МУЖЕСТВО
Неужели истлела порода?
Кто нам, русичам,
дал укорот?
Ходит мужество
мимо народа,
И никак не воспрянет народ.
Выйдет мужество в поле,
как витязь,
Крикнет в темень,
где прах и разброд:
"Кто на битву пойдёт,
отзовитесь!"
Промолчит,
не ответит народ?..
***
Не гляди печально.
Весело гляди.
Может, мы в начале
Нашего пути!?
Ты мне отвечаешь
С грустью на лице:
– Мы свои печали
Обрели в конце…
Я скажу, отчаясь:
– Глянь на небосвод!
У Христа – НАЧАЛО
От КОНЦА идёт!
Николай Беседин «В УТРАТАХ ОБРЕТЯ ПРОЗРЕНЬЕ...»
СЛЕПОЕ ДЕРЕВО
Оно покинуло вечером площадь,
Где речи с утра разносились гулко,
И, спотыкаясь, пошло наощупь
По улицам и переулкам.
Ветвями нащупывая дорогу,
Листья насторожив, как радары,
Оно излучало боль и тревогу
На спящие окна и тротуары.
И кто-то метался меж снами и явью,
И кто-то высчитывал судьбы и даты...
Корни в кровь разбивая о камни,
Слепое дерево шло куда-то.
В тоске ли по вечной симфонии леса,
По прели грибной
и проталинам вешним?
Или на площади не было места
Для тихой молитвы
за слабых и грешных?
Хотело ли хлеб обменять на свободу,
Найти ли за стенами мир и единство?
Искало ли древнему смыслу в угоду
Великое таинство материнства?
Или на зов одинокого друга
Корни тянулись и ветви летели?
...Может быть, улицы мчались по кругу,
И купола, как вершины, шумели.
То ль заклинали святейшие мощи...
Но обречённости плен не разрушив,
Дерево вновь возвратилось на площадь
В строй покорных и равнодушных.
Оправив листья и корни спрятав,
Оно как будто дремало, стоя.
Трава шумела:
– Вот и расплата! Шептали звёзды:
– Оно – святое!
***
По России ходит ветер,
Бродит вешняя краса.
У России тихой верой
Переполнены леса.
До утра туманы зреют
В суходолье ковыля,
До зари все сеет, сеет
Небо звёзды на поля.
Зацветают неувяды –
Неприметные цветы.
Что ещё на свете надо
Кроме этой красоты?
Кроме сонного приволья
Грачьих, вспаханных полей,
Кроме сладкого до боли
Ожиданья тополей,
Ветровых весны просторов,
Дальней песни журавля,
Кроме веры той, которой
Пробуждается земля.
***
Ах Родина! Когда бы знала ты,
Как много душ ты вынула из тела.
Не ты, не ты, я знаю, так хотела,
Не ты сожгла последние мосты
Меж плотью и душой окаменелой.
Тебя ведут, послушную рабу,
И ты поводырей не вопросила:
Куда идём? И путь не освятила.
Несёшь покорно на своем горбу
То, что тебе, блаженной, не под силу.
Какая роковая немота
Твои уста сковала лютой стужей!
Ни сыновей, ни праведного мужа,
Ни помощи спасительной креста.
А ты все молишь: не было бы хуже.
Как холоден, постыл и одинок
Твой путь, как новый Dela Rossa,
В обносках вековых, простоволоса,
Сама себя казнишь, казнит ли Бог?
Но нет ответа вечному вопросу,
Куда, в какую бездну заглянуть,
Чтобы увидеть всё, что растеряла?
То ли в тебя, какой ты нынче стала,
То ли в свою ослабнувшую грудь.
То ли в твоё небесное начало…
***
Царь и мудрец.
Во все эпохи
Меж ними высился барьер,
И что в одном имелись крохи,
В другом с избытком. Например,
В одном ума шальная сила,
В другом – руки слепая власть.
Природа их разъединила,
Чтобы себя потешить всласть.
Чтобы, устав от совершенства,
Вдруг испытать из всех блаженств
Необъяснимое блаженство
От сладости несовершенств.
О, как загадочно блуждала
Улыбка по её лицу,
Когда народ она вручала
Очередному подлецу.
И как рыдала непритворно,
Себя за игрища коря,
Когда добра и правды зёрна
Бросал мудрец к ногам царя.
***
Спой, певец! Я не знаю о чём.
Но так холодно сердцу
в осеннюю темень.
То ли ночь навалилась
тяжёлым плечом,
То ли стужа сковала
судьбы моей бремя?
За окном моим мечется птица в ночи,
Потерявшая милое сердцу гнездовье.
Голос твой утешает, как пламя свечи,
И опять оживают надежда с любовью.
Окоём распрямляет пространства углы,
И редеет
спрессованный воздух предместья.
И пронзивший Вселенную призрак иглы
Растворяется в небом дарованной песне.
Утром вздыбится мир на крутом вираже
И наполнится страхом
и ядом стяжательств…
Пой, певец! Так легко и привольно душе!
И не нужно о счастье
других доказательств.
***
Вот опять разболелась душа.
Что-то ломит ее и корёжит.
То ли годы пора подытожить,
То ли нечем ей стало дышать.
Я устал на земле мельтешить.
У меня состоянье такое,
Словно нужно столетье покоя,
Чтобы снова неистово жить.
В мокрой глине с корнями травы
В тишине безраздельной сплетаясь,
Раствориться в земле.
Иль скитаясь
Во Вселенной пыльцой синевы,
Всё забыть:
Кем я был, чем я стал.
И очнуться в тридцатом столетье,
Чтоб увидеть всё то же на свете,
От чего я в двадцатом устал.
ПРОРОЧЕСТВО
Устала плоть служить душе
И взбунтовалась, взбунтовалась.
И вот от совести уже
Живого места не осталось.
Все можно! – разум ликовал.
Даёшь свободу! – плоть кричала.
– Где голос твой? – я душу звал,
Но неразумная молчала.
– Смотри, – я говорил, – всё зло
Повылезло, не зная страха,
Полынью поле поросло,
Кровь правды оросила плаху.
Любовь покинула сердца,
И память корчится от боли,
И нет предательствам конца,
А ты молчишь!
Скажи, доколе?
И с высоты сквозь стадный рев
Я голос услыхал мессии:
– Когда с креста прольётся кровь
Твоей возлюбленной – России.
***
Пегас! Чудовище моё!
Как много всякой пищи!
А ты, забыв про это всё,
Живое сердце ищешь.
Возьми пшеничный каравай,
Овса хоть два овина...
Так нет же. Сердце подавай,
На, жри его, скотина.
Алексей Борычев «СКВОЗЬ ПЛАМЯ ДНЕЙ...»
ДВОЙНИК
Из сумрака болот восходит
Седой туман небытия
И, будто серая змея,
Струёй струится к небосводу.
И, позабывши о свободе,
Тоску кипучую тая,
Гляжу в ночное небо я,
На звёзд полночных хороводы.
И там, в небесной вышине,
С печальной думой обо мне
Двойник по Альтаиру бродит.
Смеётся, весел он тогда,
Когда со мною вдруг беда
Нечаянная происходит.
***
Я войду в сырой сосняк,
В ельник я войду сырой:
Не зима и не весна –
Только дней тревожных рой.
Звонкий бор поёт печаль.
Свет зари горит во мгле.
Беспокойно на Земле,
И прошедшего так жаль!
Красна ягода в бору
Крови каплею горит.
Беспокойно на миру.
Ворон высоко кричит.
Алым звоном на заре
Души падшие поют.
Все поляны – в серебре.
Ах, как неспокойно тут…
Тут болотная печаль,
Бледноликая, живёт.
Оросится ею даль,
Прямо в душу протечёт.
Тени прошлого скользят.
Солнце мрачное дрожит.
В вены разливает яд.
Мир сомнением прошит.
Дым кадильный из-под ряс,
Вьётся, вьётся он в петле:
Ели молятся за нас.
…Беспокойно на Земле!
БОЛОТО
Болото – могучее слово.
О, сумрак трясин вековой!
Ты манишь сладчайше, и снова
Твоей очарован тоской.
Из глуби веков подымаешь
Отравами полный туман,
И капли-печали роняешь,
Я ими давно обуян.
Из серого сумрака злого
Зловеще Былое глядит
Печальным бельмом водяного,
Годами, веками сквозит.
А сколько тоски и печали
Болотное солнце струит!
В тумане, больном изначально,
О празднике жизни скорбит.
Твои переменчивы тени,
Лиловые сумраки дня, –
Полны умертвляющей лени
И сонного страсти огня.
Они вызывают к безумью,
Они приучают к тому,
Что всё – преходяще… Разумно
Почаще бывать одному,
Ведь только тогда понимаешь
Великую бренность всего
И слёзы печали роняешь,
Впадающие в торжество!
ДУХ И МЫСЛЬ
Я осветил чертог небесный
Своею мыслью золотой
И был рассвет – такой чудесный,
Обласканный моей мечтой.
В оковах мысли духу тесно –
Стремится к тверди голубой
Мой дух, но вовсе неизвестно,
Какою пламенной зарёй
Он возгорится в Горней Выси,
И будет ли он ярче мысли
И ярче солнца там блистать?
А может, пасмурный и мглистый
Он станет, – если малой искрой
Во мне он не сумел пылать?
БЕССИЛИЕ
Двоятся чувства и сознанье,
Двоится мир, двоимся мы.
Тускнеет купол мирозданья.
Полны сомненьями умы.
Таков удел! Все в мире знанья
Нам явлены из тайной тьмы,
В которой многомерно зданье
Небытия… Как из тюрьмы,
Из мира трёх осей мы смотрим
Туда, где некий Идеал
Остаться тайным пожелал.
Но если было бы не по три
Оси, а более (хоть сто!..) –
Никто б не стал умней!..
Никто!
***
Уж отдымила черными ночами
Чернично-ежевичная метель.
На мягкую листвяную постель
Упала дымка, нежно и печально.
Хорал лесов
хрустальней и светлей.
Гуляет солнце тысячами бликов
И тишина пустеющих аллей
Густым осенним золотом полита.
Так где же летняя лесная боль! –
Укусы пчел и комаров и солнца?
Торжественно порхает кроха-моль,
Горит крыло её под сосен бронзой.
Отчаян и жесток сырой восток.
Он по утрам лилов,
дождями полон.
Но не ударит больше молний ток,
Не слышится громов
бодрящий гомон.
Рядится осень в алые шелка.
Жемчужные дожди –
камнями ожерелий.
И, будто платья, – эти облака,
И танцы под мелодии свирелей.
Ах, осень! – ты ли это? Я ль
С тобою слит
во времени объятьях?
И понимаю: если есть печаль –
Она приходит
в самых ярких платьях!
***
Безропотные тихие созданья!
Где обитаете?
Где ваша колыбель?
Поёт, поёт небесная свирель
Под куполом великим
мирозданья.
…Я знаю – скоро,
скоро – ваш апрель,
Бестелые, полны очарованья…
Вот – абрис тонкий вашего крыла,
Стеклянный, розоватый, под зарёю
Переливается; вот – яркая стрела,
Испущенная кем-то… Я порою
Так ясно-ясно вижу зеркала,
Куда вы залетаете… И мною
Овладевает радость пустоты,
В которой блики странные
порхают,
Певучие метели… И мечты
Хрустальные порой овладевают;
И ваши тонкие небесные черты
К иным мирам
мой разум приобщают.
Весною бабочка
пригрелась на стекле…
Я думаю о вас, Небесные… Наверно,
Такими явлены вы на Земле,
Крылом,
крылом подёргиваете нервно.
И серебристым пухом на ветле
Вы застываете зимой…
вот так, примерно.
ПЕЧАТЬ
Тяжёлой печатию рока
Отмечены тёмные судьбы.
На всё установлены сроки.
Жестоки безликие судьи.
Тяжёлой печатию рока
Отмечены наши пределы…
Дыханием тёплым востока
Врачуем и душу и тело.
Тяжёлой печатию рока
Пломбируется мирозданье.
Откроет ли тайные знанья
Нам голос витии, пророка?..
Тяжёлой печатию рока
Отмечены чувства и мысли.
Мы ждём озарений, урока –
Победы над тлением жизни.
Но правит событьями Случай,
Сверкает мечами над нами,
И малый предчувствия лучик
Слабеет, поникнув крылами.
И будем бессильны, покуда
Скупая царица Фатальность
Скрывает от нас своё чудо –
Грядущего злую реальность,
Покуда по времени полю
Гуляет дитя её, Случай,
Скрывая от нас свою волю,
Жестокий! Великий! Могучий!
УПРЁК
Под шёпоты осеннего дождя
Летаем мы с тобою иногда.
Порхаешь ты –
весенним мотыльком.
Порхаю я – осенним сквозняком.
Мечты меня уносят далеко,
Где воздух как парное молоко,
Где по ночам – молчанье тишины,
Одна в другую зори влюблены.
Там небо проливается в туман.
Там очи синие Иванов и Татьян.
Там – севера густое молоко,
Мечтаниям раздольно и легко;
Хрустальные деревья и леса,
Русалок неземные голоса,
Смеются и зовут меня туда,
Где счастливым
не быть уж никогда.
Там утром ранним,
будто ни при чём,
В лесу гуляет девица лучом.
Там сны безгрешные
и талая вода…
Там быть с тобой
так хочется всегда!
Но ты порхаешь в южные края,
Где я горю! – горю от страсти я;
Ты любишь пламя! –
мой тебе упрёк:
Как можешь ты? –
ведь ты же мотылёк!..
***
Скоро дни ароматными станут.
Пропоют как свирели ручьи,
И теплом меня снова обманут
Рыжеватые солнца лучи.
Снова вспыхнет звездою
подснежник.
И пройдёт по лугам, по лесам
Босоногая девочка, нежно
Прикасаясь рукой к деревам.
И, подвластен неведомой чаре,
В малахиты оденется лес,
И в душистом зелёном пожаре
Он утонет… до самых небес!
А потом загорится он алым,
Золотым;
Догорит, и опять
Всё по кругу начнётся, сначала,
И я буду и верить и ждать…
ТАМ, ДАЛЕКО…
Там, далеко, – моя Весна.
И Царство Благостного Сна –
Купавы, чащи, берега,
Леса, болота и луга.
Там догорает яркий день.
Там бродит царственная лень.
Там мы с тобой! С тобой – одни!
За ясным днём – яснее дни…
Там тихо ландыши звенят,
Струят лимонный аромат.
По белой роще из берёз
Гуляют тыщи ярких грёз.
…А помнишь, милая моя!
Когда, грядущее тая,
Апрель, порхая мотыльком,
Страстей окутывал парком?
Вдыхали смело вешний яд
И принимали всё подряд
Таким – каким оно давно
Уж перестало быть дано.
СКВОЗЬ ПЛАМЯ ДНЕЙ…
Сквозь пламя дней я проходил,
Неся победную мечту.
Года прошли: вот я – один,
Вдыхаю сущего тщету,
Вкушаю терпкую печаль,
Страстей вином её запив.
Померкла солнечная даль
И стих души моей порыв.
Пусты полночные миры,
В которых дух мой ликовал.
О, с той поры!.. Там с той поры –
Скорбей кружится карнавал.
Любовь былая не поёт,
Былое больше не манит. –
Вот так закончился полёт,
Души моей ослаб магнит.
И только Светлая Мечта
Гуляет по миру одна.
У ней палящие уста,
В косу вплетённая весна.
Тебя ли, Светлая, догнать,
Как прежде трепетно нести?
Но где же силы отыскать,
Былые где найти пути?
ЦЕЛЬ
Замок стоял на горе.
Я подымался всё выше,
К тем ледникам в серебре,
Вот, наконец, я и вышел.
Там меня ждали они,
Люди с холодною кровью,
Солнцем прощальным озарены
И позабыты любовью.
Синяя чаша небес
В вены восторг проливала.
Но почему они здесь,
Небо не отвечало…
***
Бледной тенью
я растаю в полумгле.
Бликом солнца
я летаю по Земле.
То позёмкою заблудшею кружусь,
А то вспыхну –
и огнём преображусь.
Под томленьями
стремлюся я в туман.
Вот – луна.
Под нею плещется лиман.
В том лимане –
дивной рыбой – снова я.
Я загадка и разгадка бытия.
Я – со всеми. И во всех…
И вне… Я вся –
То, чего понять и можно и нельзя,
Муха, солнце, горний, дольний мир
И колеблемый дыханием эфир…
***
Из семи блестящих камней
Выбираю я один
И одною малой каплей
Обращаю пламя в дым.
Зеркала моих сомнений
Умножают мысль мою
И отбрасывают тени
Бытия к небытию.
Кто боится усомниться –
В том погибла навсегда
Озарений вещих птица,
И во тьме текут года…
ПОГАСЛИ АЛТАРИ…
Погасли алтари.
Расплавилась Земля.
Космический простор
окутался уныньем.
И опустел предел Великого Нуля.
Узрели мы его
и бедствуем отныне.
Погасли алтари.
Хоралы не звучат.
Бессонною мольбой
воспалено пространство.
И в горней высоте
одна горит свеча,
Бросая блики в нас –
букет протуберанцев. Погасли алтари.
Погасли алтари.
А кто их погасил? –
Конечно же, Рассудок.
И ты его, Господь,
прости и подари
Одну мечту – любовь –
как поле незабудок.
***
Явь безумна. Сны безумны…
Где же счастия кристалл!
Плески волн сомнений шумны,
И развенчан идеал.
Зло земное вырастает
Чёрной розою из тьмы,
В сердце нам шипы вонзает
И лишает сил умы.
Кто рассеет мрак сомнений,
Злые силы победит!
Где же ты, мудрец и гений, –
В небеса вопрос летит.
Но молчит сырое небо,
Всё промокшее от слёз. –
Ты ответа и не требуй
На поставленный вопрос. –
Все отравлено прошедшим,
А грядущее – темно.
Лишь предел земной Прошедшим,
Будет знание дано!
***
Полжизни обитая там,
Где льётся тихий счастья свет,
Подобен был лесным цветам,
Не знал ни горя я, ни бед.
Но вещий бубен прогремел –
Огонь небес ко мне сошёл.
И стал тяжёлым мой удел,
И я в мечту свою ушёл.
Но злой огонь испепелил
Мечты мои, и снова я
Брожу без цели и без сил
Под тяжкой ношей бытия.
ВОРОЖБА
С тёмным посохом по гатям
Сквозь туманы я иду
К одинокой дальней хате,
Вижу дальнюю звезду.
Над болотными лесами
Расстилается туман.
Небо лунными слезами
Проливается в карман.
Вот и хижина… два круга
Перед ней, а в них зола…
Тлеют угли, друг о друга
Трутся, капает смола…
Достаю волшебный камень.
Небо звёздами глядит:
Кто разводит там руками,
О грядущем ворожит?
Заплясали чьи-то тени.
Ожидают все Его.
Он приходит по веленью
Чародейства моего.
Кто – Он? Я гадать не смею:
Царь ли он болотной тьмы?..
Выползают тихо змеи
Из провидческой сумы.
Совершается свиданье.
Тайна тайне передаст –
Что поведано в тумане
В этот злой и дикий час.
Вдруг! бледнее белых лилий
Распускается заря.
… К полдню должен я осилить
Царство Дневнаго Царя.
***
Грустная кукушка,
помолчи немножко.
Дай на миг забыться
летнею жарой.
Улети подальше –
ведь тебе несложно.
Милая кукушка! Подари покой.
Ты ли это, птица?..
Может, это сердце
Жалобно и звонко о любви поёт…
Может, это юность
отворила дверцу –
Музыкой лесною в прошлое зовёт.
Или ты, смуглянка? –
спряталась во мраке,
Во еловой гуще
аленьким цветком.
Песнею кукушки
плачешь об утрате,
О постигшем горе на пути твоём…
***
На тонких простынях пространств
Уснули мы с тобой.
Нам не согреться у костра,
Зажжённого судьбой.
Под ворожбу еловых лап
Не чувствовать любви.
Мир –
медвежонок – косолап,
И когти все – в крови…
Пребудем там, на небесах,
Хоть чьей-нибудь мечтой…
Чем на Земле во зле, в слезах
Отыскивать покой.
Уста – к устам. Душа – к душе.
Нам вечно отдыхать,
Пока нас в Новом Мираже
Не смогут отыскать.
…А голубых Земель полно –
Где тело обрести…
Но… лучше – ветерком в окно,
Чем путником брести.
РЕИНКАРНАЦИЯ
Устав брести пустыней жизни,
Он проклял прошлое своё,
И зло, которого не мыслил,
В него метнуло бытиё.
Стрелою страстною и острой
Пронзила душу злая боль.
И он упал… легко и просто
По ранам рассыпалась соль…
Проспал века… в истлевшем теле
Травою скорби проросли,
И в новом тягостном пределе
Возник он на скорбях Земли.
И снова на амвоне Страсти
Вкусил восторг и боль любви,
И снова проклял своё счастье,
Кипя в отравленной крови.
Дни проходили, как солдаты,
Шеренгами, как на парад,
Менялись лица, люди, даты,
Но был тоскою он объят.
Однажды на пустыне жизни
И на закате дольних дней
Ему явилась Та, что мыслил, –
С которой легче и светлей.
Но Рок вершил всему пределы,
И снова в ящик гвоздь вошёл…
А он опять больное тело
Через века себе обрёл...
ГРУСТНАЯ ЭЛЕГИЯ
На болоте полынья –
Ледяное око.
Из неё глядит в меня
Странница востока.
Голубой Венеры дым
По болоту вьётся
И мечтанием пустым
В сердце остаётся.
Расписные терема
В воздухе рисует.
В них глядит сырая тьма,
Ворожит, колдует.
Рядом, тишину храня,
Отживает тихо
То, что мучило меня
Тягостно и лихо.
И над сонною землёй
Искорок круженье
Обращает сказкой злой
Плоти мёртвой тленье.
***
…Расплакались небеса,
Дождём поливая зори…
Что счастье? – одна слеза!
А если их много – горе!
НИКОЛАЮ РУБЦОВУ
Это были стихи. Это были стихи!
Просто были стихи… но какие! –
Отмывалась душа.
Отпускались грехи.
Это – вечная боль по России.
Это были не рифмы,
а рифы, на них
Разбивались бесчувствия шхуны.
Вот таков и бывает он,
подлинный стих.
Вот такие звенящие струны!
Кто осмелится
после ещё написать –
Это будет подобье подобий.
Устреми мысль и чувства
под небеса –
Не получится; даже не пробуй!
Только чистый простор
непробуженных строк –
Он всё манит тебя, он всё манит.
Кто же, кто
преподаст тебе новый урок
В этом горестном жизни тумане?..
