Текст книги "Ричард Длинные Руки – эрцфюрст"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Часть вторая

Глава 1

Конечно, это звучит глуповато, но я в самом деле только в Варт Генце и в Скарляндах начал соображать, как создается государственность. Одно дело захватить, наклонить и ограбить королевство, можно даже стать королем, другое – создать государственность.

И сейчас, находясь в Сен-Мари, я каждый день интересуюсь, как там с подготовкой профессиональной армии, во главе которой я выйду из Сен-Мари и двинусь на Север.

Заглянул сэр Жерар, лицо озабоченное, но не решился потревожить сюзерена, как будто не могу водить пальцем по карте, когда кто-то стоит и смотрит.

– Проблемы?.. – спросил я сердито. – Недопоставки строевого леса для кораблей? Или парусина рвется?

Он покачал головой.

– Нет, насчет леди Розамунды…

Я поморщился.

– Господи, вам не о чем больше думать?..

– Ваше высочество, – возразил он. – Она будет сидеть с вами рядом! Значит, должна соответствовать. Это важно!

– Не важнее, – отрубил я гордо и величественно, – чем качественная парусина для флота. А в чем дело? В дверной проем не проходит после обеда?

– На завтра у нее свадьба, – напомнил он. – Как быть?

– А какие варианты?

– Их у нас есть, – ответил он. – Может уехать и не вернуться, может уехать, повенчаться и вернуться, может выйти замуж по доверенности…

Я отмахнулся.

– Пусть сама решает. Я с удовольствием лезу в чужую жизнь, но не тогда, когда могут обвинить во вмешательстве.

Он поклонился.

– Хорошо, ваше высочество. Так и передам. Похоже, вы знаете, что леди Розамунда выберет, потому и… о флоте изволите заботиться всеми фибрями души.

– Фибрами, – поправил я.

– А что это?

– Откуда я знаю? – огрызнулся я. – Я не оспариваю мудрость предков и всемерно уважаю традиции, обряды, старые обычаи, песни, пляски и эти… как их, ага, архитектурные излишества! Фибры – это тоже что-то архитектурное, но излишнее. Но – архитектурное! Как бы обло, озорно и зело. Не это важно, а демократия и человечность, которые гуманно требуют разрушить старый мир, а на его обломках построить наш новый с человеческим лицом, что мы усиленно и делаем. Для этого нужен могучий флот!..

Он ответил несколько обалдело:

– Да, разумеется… Так куда леди Розамунду?

– Вы же сами сказали, – напомнил я, – ее покои свободны!

Он сказал виновато:

– Ах да, вот что значит гуманными идеями разрушения старого мира заслушаться. Кстати, а мы в каком?

– В старом, – сказал я с горечью. – В очень старом.

– Ваше высочество, – сказал он опасливо, – может, не надо?

– Почему?

– Нам же в нем жить…

Я сказал красиво и гордо:

– А мы будем строить для будущих поколений! Сами же как-нибудь перебьемся на руинах прошлого.

– Ох…

– Разве, – сказал я с блеском в глазах и надрывом в голосе, – не все живут для своих детей, отказывая себе во всем?

Он помялся, сказал с неловкостью:

– Да как-то уж очень-то… жить, отказывая себе во всем. Так можно день прожить, неделю, но… жизнь?

– Вы настоящий человек будущего, сэр Жерар, – сказал я поощрительно. – Когда-то и детей перестанем рожать каждый год! Неча им жить за наш счет. Одного – для выполнения остаточного ритуала, и хватит. И можно и вообще без них, если продвинутые в будущее. В общем, мы такое Царство Небесное отгрохаем, что сами ахнем и за голову схватимся… Что встали, как буриданов осел? Арбайтэн, арбайтэн!

В городе везде рев труб, на перекрестках танцы и даже пляски, бродячие актеры дают представления, много пьяных, везде песни, народ счастлив, запишу это на свой счет, а вокруг дворца в огромных чашах полыхают огни, днем – для веселья, а ночью красиво и торжественно подсвечивают стены снизу, делая дворец страшноватым и немножко незнакомым.

На этот раз для пира по случаю окончания турнира столы накрыли в двух смежных залах. Руководит сэр Растер, даже церемониймейстер ничего не мог отыскать неверного, все получается с блеском, знаток, умелец.

Барон Альбрехт всмотрелся в мое лицо, вздохнул.

– Ваше высочество… Улыбаться нужно!

– А я что делаю? – сказал я злобно.

– Это вы улыбаетесь? – спросил он с сомнением. – А что же тогда волчий оскал? Да понимаю-понимаю! По случаю окончания победной войны в одном зале отпировали, а по случаю турнира и в двух едва помещаемся. Так то какая-то война, а это… ого-го, турнир!

– Идите вы, барон, – сказал я в сердцах, – со своими шуточками.

– А вы посмотрите на леди Розамунду, – предложил он. – Вот кто голову не ломает над проблемами флота.

Розамунда в самом деле цветет на пиру, для нее восторженные взгляды мужчин что теплый дождик для цветка в засушливой степи.

Мы оба некоторое время откровенно любовались, как ликующе вспыхивают ее и без того прекрасные глаза, как нежным румянцем окрашиваются щеки, а затем и белоснежная шея, таким восхитительным зрелищем нельзя не любоваться.

– Один-два тоста, – сказал я, – и отправляемся мыслить. Подозреваю, с моим уходом веселье не угасает, еще как не угасает!

– Как вам сказать, – ответил он дипломатически, – вообще-то никто от горя головой о стену не бьется.

– Свиньи, – сказал я в сердцах. – Ладно, эдем дэс… Я пошел, пошел, пошел…

В коридоре ко мне бросился человек в неприметной одежде, неуклюже поклонился, совсем не по-дворцовому.

– Ваше высочество! Я Кенгель, работаю у мастера Джона…

– Знаю, – ответил я вяло, – алхимики… Что у вас?

– Мастер Джонс и мастер Джеймс, – заторопился он, путаясь в словах и проглатывая окончания, – открыли некий странный эффект… При определенных, но не уточненных обстоятельствах удается видеть некую странную жизнь.

Я спросил с вялым интересом:

– Какую именно?

– Непонятную, – сказал он с ужасом и восторгом, но больше с восторгом. – Деревья есть, но как бы и не совсем деревья, видели трижды зверей, но не звери, а как будто… даже непонятно что. А еще горизонт далеко-далеко!.. Мастер Джонс говорит, что видим как там в Зачарованном Месте, но мастер Джеймс возражает, что там горизонт должен быть ближе, чем у нас…

Я пожал плечами.

– Ну, если пятно зачарованное, то в нем может уместиться не только королевство, но и планета… Ну, это такое… Ладно, потом как-нибудь. А что там за небо?

– Никто еще не видел, – сообщил он. – А это важно?

– Еще бы!

– То ли тучи такие особые, – сказал он стеснительно, – то ли что-то вместо неба.

Я буркнул:

– По звездам можно бы что-то узнать, а так… Для меня вообще нужно что-то позначительнее. Два или три солнца, даже звезды не очень-то… Даже луну не помню, какая она, разве что взойдут их штук пять, тогда смутно замечу какую-то странность, вот такой я возвышенный и одухотворенный…

Он ничего не понял, спросил торопливо:

– Вы почтите нас своим посещением?

– А когда у вас следующее наблюдение?

– Не знаю, – ответил он упавшим голосом. – Еще не определили закономерности.

– Вот когда определите, – сообщил я, – тогда и приду. А так что я увижу? А сидеть и ждать часами – некогда.

Он остался за спиной, склонившись в поклоне, а я шел к себе раздраженный, не понимая, что со мной. Раньше бы еще как ухватился за возможность видеть иной мир, а сейчас весь в быту, никакой романтики, что-то уже совсем ползаю, полет нам только снится.

В своем кабинете сперва подошел к карте, скоро двигать войска через Тоннель на Север: Турнедо, Варт Генц и Скарлянды, надо еще раз… но сильнейшее отвращение остановило у стола, будто кто-то гаркнул над ухом: «И не пытайся, а то сдохнешь!»

Вошел сэр Жерар, замер у порога, молча глядя непроницаемыми глазами.

Я раздраженно рыкнул:

– Ну?

– Из Вестготии груз, – сообщил он. – Четыреста панцирей, скованных их оружейниками, четыреста мечей. Кроме того, восемь кольчуг гномьей работы.

Я поморщился.

– Сэр Жерар… Пока оставьте на складе, распределим за день до выступления на Север.

– Хорошо-хорошо, – сказал он поспешно, – раньше вы всегда принимали лично…

– Мне хреново, – сказал я честно. – Что-то перегорело унутрях. Идите, сэр Жерар, идите!.. А я тут без вас буду горевать и бросаться на стенку.

Он отступил, сказал уже оттуда:

– Рекомендую вон на ту, там камни толще. Даже вашу голову выдержат… наверное.

Я плюхнулся в кресло, словно из меня выдернули позвоночный столб, посидел, тупо глядя на заточенные гусиные перья в стаканчике. Когда вот такое накатывает, а это происходит все чаще, и уже ни на что не способен, пробую себя в магии. Так всегда бывает, кто умен и силен – учится, работает, достигает, добивается, свершает, а кто дурак или просто пал духом… ну, остается надежда разве что на золотую рыбку, медный кувшин или щуку в проруби.

У Уэстефорда я тогда запомнил всю книгу, даже пару раз повторил те заклятия, но ничего не произошло, да и занят был по горло, и тогда вот в такие минуты, когда совсем язык на плече, вспоминаю и… время от времени… пробую.

Как-то в тоске и раздражении, что меня ведет куда-то не так, как хочется и желается, в голову пришла тоскливая идея снова пройтись по всему ряду, что прочно засел в голове, и тогда те перья в стакане как-то странно затрепетали.

Я даже не очень-то и понял, что случилось, принялся перебирать другие заклятия, в другое время подумал бы о предосторожностях, но когда настроение препаршивое, то какие предосторожности…

Лишь потом вспомнил, попробовал повторить, но, увы. Думаю, кроме самого заклятия нужно что-то еще, ну там, к примеру, ковыряться в носу или надеть черную шляпу.

С того времени не проходило дня, чтобы я не пытался, но…

Сейчас вот, злой и расстроенный, сидел, развалившись в кресле, как паралитик, вяло проговаривал заклятия, хоть какая-то деятельность, не признаваться же себе, что на самом деле просто ее имитация…

Раздался шелест, скрип. Массивная чернильница, вырубленная из цельного куска редкого малахита, с угрожающим видом поползла по столешнице в мою сторону.

Я раскрыл рот, она замедлила ход, но все-таки доскользила до края и с грохотом обрушилась на пол, забрызгав чернилами роскошный ковер.

Дверь распахнулась, с оружием наголо появились Хрурт и Переальд.

– Ваше высочество?

На их лицах бешеное желание, чтоб на меня кто-то напал, они тут сразу покажут себя, изрубят на куски, но я перевел дыхание и буркнул дрожащим голосом:

– Ух… сам перепугался… Дракончик крылом ее задел, больно толстенький… Бедный, сам перепугался, улетел…

Хрурт посмотрел на зарешеченное окно, лицо выразило сомнение. Дескать, мелкий дракончик и с места такую глыбу не сдвинет, а крупный не пролезет, но лишь сказал тревожно:

– Может быть, заделать железной сеткой?

Я отмахнулся.

– Не стоит. Я ж говорю, зверюшка перепугалась до икотки. Теперь вообще прилетать забоится.

Они неохотно вышли, я выждал с сильно стучащим сердцем, поставил чернильницу на место, сел, развалился, как свинья, стараясь повторить все до мельчайших деталей, и снова попытался произнести те же слова, интонацию, тембр…

Чернильница не сдвинулась, перья не шелохнулись. Со второй попытки, третьей, четвертой – то же самое.

Я чувствовал, что так пойдет и дальше, но упрямо пытался еще и еще, доказывая себе, что занимаюсь нужным и полезным делом, только бы не возвращаться к экономике королевства и планированию повышения урожайности и добычи полезных ископаемых.

Уже к ночи, когда устал и произносил заклятия совсем тихо, на стене вдруг дернулся меч, стремительно сорвался и прыгнул ко мне. Я инстинктивно пригнулся, а он застыл, чуть подрагивая, прямо над моей головой.

Я торопливо ухватил и сжал рукоять, однако меч и не пытается сопротивляться. Простой меч, могу вертеть, как хочу, могу сунуть в ножны, могу бросить на пол…

Осмелев, я повесил его на стену снова, прочел заклятие, стараясь произносить те же слова тем же тоном, но меч не двигался, с пятой попытки слегка шелохнулся, я сосредоточился и постарался повторить все в точности, и меч буквально исчез со стены… я ощутил удар по пальцам, машинально цапнул за рукоять.

Следующие два дня, удивив сэра Жерара, я почти не требовал его пред мои ясны очи, только упражнялся, отшлифовывая как свои команды, так и хватательные рефлексы.

В конце концов научился произносить точно, а меч плотно впечатывался в мою ладонь, как камень в мокрую глину, даже шлепок такой же отчетливый.

Когда все получилось, я вытер мокрый лоб и сказал с досадой:

– Ну не дурак ли?..

Послышались торопливые шаги, в проеме возник встревоженный сэр Жерар.

– Ваше высочество?

Я отмахнулся.

– «Дурак» – это не обязательно «сэр Жерар». Чаще бывает, что это синоним «сэру Ричарду». Идите трудитесь, дорогой друг, пока я дурью маюсь. Как думаете, почему всегда успех приходит тогда, когда он уже и не нужен?

Он посмотрел встревоженно.

– Ваше высочество, что с вами?.. Успех нужен всегда.

– Смотря какой, – ответил я. – Допустим, я вот получил навык лучше всех драться на мечах. Это было бы хорошо, когда я был рядовым рыцарем, а то и оруженосцем… но зачем это почти монарху?

В его глазах росла озабоченность.

– Ваше высочество, – проговорил он наконец. – Никакой навык не бывает лишним. Даже бесполезный. Сизиф вот какие мышцы развил! А вроде бы бесцельным трудом занимается. Другое дело, если вы его развиваете за счет нужного и важного для государства дела… это да, дурью маетесь, это вам любой скажет.

– Я даже догадываюсь, – сказал я тоскливо, – почему так…

– Почему?

– Увиливаю, – признался я. – Нужно заниматься делом, а я вот, чтобы увильнуть… ну не могу же просто лечь и плевать в потолок?.. Берусь за что-нить третьестепенное, что полегче, но тоже вроде бы дело. Оправдание нашел, тоже вот совершенствуюсь, работаю, повышаю навык!.. В чем-нить простеньком, что и не пригодится. Это у меня старость?

Он впервые за день позволил себе улыбнуться.

– Я вдвое старше вас, сэр Ричард, но я еще молод. И мне до старости далеко, а уж вам… У всякого человека бывает такое. Перегорела внутри свеча, дескать, надо отдышаться. Может быть, вам в самом деле отдохнуть от построения Града Небесного, а немножко так это… по фавориткам?

Я сказал сердито:

– Да нет у меня фавориток! Ни одной!

– Так заведите, – посоветовал он. – Хотя поговаривают…

– Что?

Он пожал плечами.

– Да так, слухи. Вы же знаете, придворные всегда интригуют. Некоторые женщины вскользь роняют такие намеки, что можно истолковать по-разному. И припереть нельзя, тут же скажут, что их не так поняли. Но за счет таких вот обмолвок то одна приподнимается, то другая…

– Вот стервы, – сказал я зло. – Хоть воздерживайся, хоть нет, все равно не помогает. А вы почему не спите?.. Ночь на дворе!

Он покачал головой.

– А вдруг понадоблюсь?

– Идите, – сказал я, – дорогой друг, идите… и хорошо отоспитесь. Завтра тяжелый день.

Он поклонился.

– Ваше высочество…

– Сэр Жерар.

Глава 2

Я перешел из кабинета в спальные покои, а оттуда в спальню, где завалился на постель и начал раздумывать, хандра у меня, депрессия или же подсознательная боязнь крутых решений. Если боязнь, то я наконец-то осознал… нет, фибрами ощутил, что пытаюсь понять груз, который не по плечу…

Дверь приоткрылась, я моментально вошел в незримность, даже удивился, как это у меня получается, чуть ли не инстинкт. Розамунда прошмыгнула тихохонько, будто и вправду старается, чтобы никто о нашей связи не узнал. А может быть, и в самом деле, не знаю, что перевешивает: желание застолбить за собой место в моей постели и тем самым повысить свое влияние при дворе или же опасение, что муж не оценит деловую хватку и набьет мордочку?

– Сэр Ричард, – позвала она тихонько.

– Я здесь, – ответил я и вышел из незримности.

– Ой, – сказала она, – я вас не заметила…

– Живу незаметно, – сообщил я, – как и положено христианину.

Она подошла вплотную и посмотрела не требовательно, а испуганно-жалобно, и я сделал то, на что и было рассчитано: обнял, не вставая с кровати, и погладил по спине, мол, не бойся, я спасу.

– Сэр Ричард, – прошептала она и присела рядом.

– Леди?

– Я как-то запуталась, – проговорила она, я вслушался, но у женщин трудно понять, когда врут, а когда говорят правду. Тем более что обычно и сами не могут такое понять. – Многое изменилось так… как-то сразу!

Я кивнул на подушку рядом со своей:

– Ложитесь. Будем распутывать…

– А не запутаем, – спросила она опасливо, – еще больше?

– А вы что предпочитаете? – осведомился я. – Кстати, как вас пропускают, никак не пойму!.. Вроде бы и охрана на месте…

Она сказала заискивающим голоском:

– Я убедила барона Эйца, что от меня вреда не будет, а тех хитрюг, что норовят попасть к вам в постель, я этим самым отодвину.

– Интриги, – сказал я с тоской.

– А вы как хотели? – спросила она. – Вы на троне!.. И что-то вы сегодня какой-то особенно кислый. Как вас развеселить? Говорите, а то я хоть и смелая, но неопытная… пока.

Отдышавшись, она спросила с жалостью:

– Но почему возле вас не женщины?

– Не знаю, – буркнул я, – еще не встретил такой, чтобы сердце воспламенилось…

Она спросила с недоверием:

– Что… ни разу?

Я ответил нехотя, чувствуя, как воспоминания причиняют боль:

– Как ни разу? Любил, конечно… Преданно и сильно… Но когда действительно любишь, ее интересы ставишь выше своих. Моя первая любовь… к такой же миниатюрной, как ты, слабой, но сильной женщине… Да, такое бывает. Слабая, но сильная. Мы любили друг друга, но я подавлял ее, мы оба это видели, страдали… и я ушел. Я был уверен, что буду любить ее вечно, и, наверное, так бы и было, хотя постепенно любовь бы истончалась…

– А что произошло?

– Встретил идеальную женщину, – ответил я.

– Идеальную?

Я кивнул.

– Да. До нее последней идеальной женщиной была Елена, названная Прекрасной. Ее похитил герой Тезей, она его полюбила, они жили долго и счастливо. От него она родила дочь Исфигению. Потом братья Елены отыскали Тезея и убили, а Елену выдали замуж за Менелая, тоже героя. Она его полюбила, они жили долго и счастливо, но у Менелая ее украл герой Парис из другого королевства, которого она тоже полюбила. Менелай пошел войной на обидчика, убил Париса, а овдовевшую Елену взял в жены брат Париса Деиофоб, она его полюбила, и они счастливо жили десять лет, пока Менелай не взял приступом Трою. Деиофоб погиб, Елена спряталась в храме, Менелай выронил меч, увидев ее обнаженной, его друзья хотели побить ее камнями, но увидели ее лицо и уронили камни на землю. Менелай привез ее домой, и они жили долго и счастливо…

Она вскрикнула устрашенно:

– Господи! Как она могла всех любить?

– Идеальная женщина, – пояснил я. – И она их всех любила чисто и верно. Даже после смерти она стала женой Ахилла, полюбив его верно и преданно, это еще один знатный лорд, и поселилась с ним на острове Левка в устье Дуная… Так вот, я встретил такую женщину! Наверняка инкарнация, это такое воплощение Елены. Она побывала женой Ришара, ты его знаешь, еще трех лордов, и всех любила, и все мы сходили от нее с ума…

– С кем она сейчас?

– С Богом, – ответил я. – Нет, не погибла, стала невестой Христа. А я снова ушел, убитый горем и с кровоточащим сердцем, влез в работу, чтобы как-то перебить горечь потери. Потом была великая и чистая любовь, но женщина узнала от оракула… эх, как я хотел его найти и растерзать!.. что мы проживем долгую жизнь вместе, она будет счастлива, но несчастен буду я, так как тихая мирная жизнь – не мой удел.

Она спросила шепотом:

– И она… ушла?

Я буркнул:

– Как догадалась?

– Ваше высочество, – шепнула она, – не поверите, вы теперь нам вообще не верите, но многие бы женщины так сделали. Мы умеем жертвовать ради тех, кого любим. И это все?

– Мало?

Она чуть-чуть раздвинула губы в улыбке и прошептала нежно:

– У вас еще не одна любовь впереди.

– Ну уж нет, – сказал я твердо. – Всякий раз сгорал в пепел, сердце рвалось на части, весь истекал кровью… Женюсь только по расчету, никаких фавориток, а для надобностей хватает и служанок, что приходят стелить постель.

Она поморщилась.

– Фи, как вульгарно. Неужели нет желания обладать чем-то более ценным?

Я предположил:

– Может быть, точнее заменить «более ценным» на «более вкусным»?

– Да, – согласилась она. – Да. Сочная ухоженная графиня всегда вкуснее грубой неотесанной крестьянки!

– Согласен, – сказал я.

– Ну так…

– Нет, – остановил я. – Нет. Тут дело вот в чем. Крестьянка – это кусок жилистого мяса, кое-как зажаренный на простой сковородке, а графиня – кусок сочной нежной мякоти, зажаренной умелым поваром, политой соусом, сдобренной травами, перчиком, приправленной вкусным гарниром… Согласны?

Она засмеялась.

– Абсолютно! Очень точно!

Я сказал мирно:

– Вот тут и намечается различие между мужчинами. Те, кто попроще, тянутся вкусно покушать, таких большинство. А короли, звездочеты, поэты, политики и странствующие рыцари – это те, кому все равно, что сожрут по дороге. Их взор направлен на линию горизонта, а сердца стучат в жажде дойти до края Земли. Потому они обычно избегают вкусной еды, за нее приходится платить дорого, как деньгами, так и временем, а еще вовлечением в какие-то дела…

Она чуть-чуть прикусила губку, я понял, что попал, меня обязательно постарались бы во что-то втянуть, но я орел, вовремя просек и отбрыкиваюсь заранее.

Я сделал себе кофе покрепче, все равно не до сна, а Розамунда взяла меч и расхаживала с ним по комнате, принимая героические позы. Я наблюдал с усмешкой, какой-то я урод, голая женщина с мечом в руке или любым другим оружием ну никак не кажется мне чем-то… ну не знаю, что другие в этом находят, но эти дуры постоянно вот так голыми берут меч или топор и начинают выпячивать разные части тела, уверенные, что это как бы весьма ого-го-го, а это не ого-го и даже не ого, а так, усмешечка в лучшем случае.

Наверное, тут ожидается контраст, дескать, женщина – существо слабое и беззащитное, а голая женщина… ее еще почему-то называют иногда обнаженной, так и вовсе слабейшая и ах-ах какая беззащитная, потому когда берет в передние лапки стальной меч, это должно как-то вот, на меня ну никак…

Не довольствуясь вышагиванием с мечом, она влезла в мою кольчугу, скованную гномами, ей как раз до середины ягодиц, а когда повернулась ко мне и ждала, как я оценю, я сказал, что да, ух ты, ого-го, это ж надо, да ты че, как здорово, ну ты молодец.

Обрадованная, надела еще и мои сапоги и так бродила по комнате, укрытая сверху и снизу, оставив широкую полосу в три ладони обнаженного тела.

Я снова сказал «ух ты», она стараясь, молодец, изощряется, женщинам вообще-то надо почаще говорить это «ух ты», тогда уверены, что их ценят и понимают, дуры.

– Как жаль, – сказала она наконец, – мой жених настаивает, чтобы я приехала для бракосочетания в его церкви. Родители уже приехали, ждут только меня…

– Когда планируете отбыть? – спросил я.

– Сегодня после обеда, – сообщила она. – Надеюсь, это не задержит надолго.

– Я тоже надеюсь, – сказал я и уточнил, чтобы не подумала ничего лишнего: – Не хотелось бы еще один турнир устраивать, чтобы королева все-таки сидела рядом.

Она посмотрела с укором, но пискнуть не осмелилась. Я поднялся, сделал еще чашку кофе.

Розамунда сказала торопливо:

– Все поняла! Бегу, бегу.

Она вылезла из моих сапог, как муравей из шахты, сняла кольчугу и, положив меч на место, тихо выскользнула за дверь.

Я выждал минуту, высунулся и, позвав Хрурта, сказал негромко:

– Отныне ко мне баб не пропускать! Ни-ко-го. Какими бы высокими соображениями это не подкреплялось. А барона Эйца сам вздрючу, чтобы никакой излишней заботы.

В самом деле, мелькнула мысль, надо быть начеку. Придворные дамы становятся все настойчивее. Слишком уж велик соблазн оказаться в моей постели, чтобы получать титулы, поместья, земли, самим раздавать что-то хоть и поменьше, но значимое, а это – быть окруженными подобострастной лестью, без чего женщинам жизнь не в радость.

В спальных покоях, отделенных от собственно спальни крепкой дверью, уже ждут придворные, допущенные к высокой чести помогать мне одеваться, заодно и языками почешут, новости сообщат, посплетничают, попробуют настроить против кого-то…

В коридоре послышался шум, звон, распахнулась дверь, в проеме появился Хрурт, глаза вытаращены.

– Ваше высочество!

– Говори, – сказал я, – и быстро.

– Ваше высочество, – повторил он, – сюда идет… Жрица!

– Какая? – спросил я автоматически, хотя сознание уже указало на ту, с которой теперь могут быть трения. – Где?

Он кивнул себе за спину. Мы выбежали в коридор, а оттуда на лестницу. Внизу прошла рослая и блистательно отточенная во всех деталях женщина, свернула к лестнице и начала пониматься на второй этаж.

Роскошные и донельзя пышные черные волосы поднимаются от лба на две ладони, в стороны даже шире плеч и опускаются тем же широким водопадом так, что на их фоне тонкость талии выглядит… да, признаться, выглядит.

Во что обута, сверху не видно, подол все время накрывает ступеньки.

Я закусил губу, что-то в этой женщине настолько величественное, что подавляет даже мое хамство, как врожденное в качестве защитного механизма хрупкой души, так и воспитанное демократическим обществом. Ну просто предельнейший аристократизм, в каждом жесте, движении, постановке головы, плеч, спины…

Простолюдина от человека благородного происхождения легко отличить издали даже по походке. Простолюдин идет свободно, то есть горбится, размахивает руками, вертит головой или тупо смотрит себе под ноги, в то время как аристократ все время помнит, что спину нужно держать прямой, руками не размахивать, достоинство должно сквозить в каждом движении и жесте.

Эта не просто аристократка, это аристократка аристократок, мне никогда с такой не сравниться…

…а это значит, что и пытаться не стоит, все равно проиграю.

Я сделал морду лица простецки глупой и нахальной, одну руку упер в бок, ногу отставил вперед, что позволило слегка откинуться назад, и когда жрица поднялась по лестнице, сказал радостно:

– Ба, кого мы видим!.. Это что у нас за красотка?.. На прачку не похожа, больно хороша, для фрейлины одета бедновато.

Стражи стоят неподвижно, зыркая то на меня, то на жрицу, на этот раз ее ладони не полыхают огнем, зато на лице нешуточная ярость, а в глазах грозное пламя.

Она почти прошипела:

– Вы знаете, кто я. И знаете, что охраняю!

Я сказал жизнерадостно, стараясь не выказывать, что малость трушу:

– Лапушка, это мой дворец… отныне. И здесь охраняю я. Так что, если есть желание оставаться охранительницей, могу взять на службу… даже платить некоторое жалованье. Небольшое, правда, работа чисто символическая, ради соблюдения традиций.

Она остановилась в двух шагах, вполне реальная при всей своей волшебности и необычности, подняла лицо, всматриваясь в меня с разгорающимся гневом.

– Ваш дворец? – в ее голосе прозвучал убийственный сарказм. – Это дворцы возникают и рассыпаются, а Зал Древних Королей неизменен!.. Вы можете и дальше охранять свой дворец из песка, но Зал…

Я вежливо прервал:

– Простите, но Зал уже открыт. Для посещения, экскурсий, здорового туризма и прочих любознательных дураков, а их, как вы знаете, широкие демократичные массы.

Она прошипела еще злее:

– Да? Вам наплевать, как и мне, что уже двое ваших придворных только что сгорели на Троне!.. Но я не позволю, чтобы защита Зала, рассчитанная на тысячи лет, была израсходована за несколько недель!

– Гм, – сказал я, – знаете, я тоже против бесцельного расходования энергии. Особенно на дураков, что пришли просто поглазеть… Барон, что там с двумя сгоревшими?

Эйц сказал виновато:

– Да всегда хватает придурков, что ведут свои родословные якобы от Древних Королей. Достаточно одному старикану соврать, чтобы все потомки охотно верили…

– Зал не закрывать, – велел я, – но у Трона поставить охрану!

– Будет сделало, ваше высочество!

– Видите? – спросил я у Жрицы. – Одна проблема решена.

Она сказала высокомерно:

– Да хоть все вы сгорите на том Троне!.. Я требую закрытия самого Зала!..

– На каком основании? – спросил я. – Учитывайте, кстати, что я – сюзерен, а вы – представитель чуждого нам культа. При всей толерантности я должен вас предать костру, если будете упорствовать в язычестве и не раскаетесь в лояльности ложным богам, что не боги вообще-то, а мерзкие идолы…

Ее прекрасные глаза хищно сузились.

– Всей вашей мощи, – произнесла она высокомерно, – недостаточно, чтобы повредить мне!

– Упаси Господи, – воскликнул я, – вредить такой красотке. Напротив, я за всемерное сотрудничество и взаимовлияние, если оно в моих интересах.

Она повторила зло и настойчиво:

– Тогда закройте Зал!..

– Че-че?

– Закройте, – повторила она с нажимом, – никогда больше не открывайте!

– Виноват, – сказал я, – в данном случае произошло недоразумение из-за взаимопроникновения двух хозяйствующих субъектов ввиду неполного разграничения полномочий. Давайте пройдем ко мне, сядем и придем ко взаимному консенсусу…

Она взглянула с подозрением:

– Что-что?

– Это совсем не то, – заверил я, – что вы подумали! И что подумал вот барон Эйц и эти остолопы, я совсем не такой, это все напраслина. Я имею в виду никакую не вязку, а деловое разграничение, что в моей епархии, а что останется по моей странной и непонятной вообще-то милости в вашей…

Она сказала непреклонно:

– Никто не смеет открывать Зал!

Я промолчал и, отступив в сторону, сделал приглашающий жест, мол, а я пойду за вами и оценю вас сзади. Она поколебалась, затем величественно не пошла, а поплыла по коридору. Нижний край платья скользит по полу, и как не пойму, то ли в самом деле плывет, то есть летит, не касаясь ковра, то ли так грациозно перебирает ногами, что, поставь ей на голову чашу с налитой по края водой, ни капли не упадет на землю.

Никто не осмеливался забежать вперед и указать ей дорогу, однако она остановилась как раз напротив двери моих апартаментов. Я сам распахнул перед нею, поклонился, женщинам кланяются даже боги.

– Прошу вас… леди.