Текст книги "Ричард Длинные Руки – эрцфюрст"
Автор книги: Гай Юлий Орловский
Жанр:
Героическая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– То есть, – сказал я, – начало дифференциального исчисления. Может ли величина, бесконечно стремящаяся к нулю, достигнуть своей цели, и в чем различие между нулевым значением и функцией, стремящейся к нулю?
Он сказал неуверенно:
– Фома Аквинский ставил вопрос иначе: «Могут ли несколько ангелов находиться в одном и том же месте одновременно?» И сам же отвечал: нет, в одном месте может находиться только один ангел.
Я отмахнулся с досадой:
– Да что мы, как все люди, так легко уходим в сторону? Какие ангелы, я совсем о другом хотел поговорить…
Со стороны арены грохот, звон, лязг, конское ржание. Я чуть повел головой и тут же увидел, как красочно вылетает из седла граф Кристоф Шлоссер, выбитый как ударом тарана копьем виконта Рутгера Хауэрдена.
Копье, правда, разлетелось в щепки, сам Рутгер откинулся на конский круп, его так и понесло на край поля, а к распростертому графу бросились оруженосцы.
Отец Тибериус ответил с сочувствием:
– Ваше высочество, мы хоть на ангелов свернули, а вообще-то мужчины всегда сворачивают на женщин… а женщины – на мужчин… А когда еще и вот такое зрелище…
– Только и утешение, – буркнул я. – Отец Тибериус, я хочу, чтобы вы возглавили и курировали Отдел Научных Изысканий. Так мы прибьем сразу двух зайцев: во-первых, под эгидой святой и непогрешимой церкви, во-вторых, под эгидой той ее части, что интересуется наукой и технологиями, а религиозные болтуны пусть занимаются своими делами.
Он взглянул на меня искоса и с осторожным любопытством.
– Ваше высочество… это граничит с ересью.
– Я паладин, – ответил я сурово. – И всецело предан Господу и церкви. И целиком и полностью разделяю их догматы! Конечно, не все, не во всем, да и те, что разделяю – с оговорками, но это не отменяет того, что действую во славу Господа Милостивого и Милосердного. Ну, как я его понимаю.
Он перекрестился и ответил смиренно:
– Да, понимают не все одинаково, в этом залог развития христианства. А что я должен делать?
– У меня несколько научно-исследовательских центров, – сообщил я. – В них трудятся маги, колдуны, алхимики… и вообще. Нет, не в Геннегау, увы. Есть в Гандерсгейме, есть в Амальфи, есть и в других местах… Надо бы как-то упорядочить, скоординировать деятельность, обмен опытом и результатами экспериментов… Отсеять тех, кто ищет философский камень и эликсир вечной молодости. Нет, сперва попробовать переориентировать на более скучные, но достижимые задачи, а если не получится, то… отсеять. Отец Дитрих уже давно никого не сжигал, как бы с него сан великого инквизитора не сняли!
Он кивнул, лицо стало деловитым.
– Да, отцу Дитриху надо помочь с материалом. А то от него, как архиепископа, ожидают усиления деятельности, а он все собор украшает!
– На костер можно подкинуть ему всех астрологов, – сказал я, – гороскопщиков, оракулов, бабковангателей и глобей, этих сразу без суда, и так все ясно. С ведьмами будем разбираться в индивидуальном порядке…
– Да, – согласился он. – С ведьмами… да. Особенно с молодыми.
– А что с молодыми? – спросил я.
– Молодых можно исправить, – пояснил он с заминкой. – Молодые… они ж всему учатся! Можно переучить на полезное.
– Я составлю список, – пообещал я. – Не ведьм, а стихийно возникших с моей помощью высших научных центров начального уровня. Потом определим ряд задач для исследований. Часть сразу будем финансировать в полной мере, другие только после значимых результатов… Гранды буду выделять сам, но вы готовьте перечень наиболее перспективных направлений.
На поле то и дело раздаются лязг и грохот, справа визжит и хлопает в ладошки Розамунда, со всех сторон крики, хохот, возмущенные вопли, радостные кличи, но отец Тибериус все воспринимает стоически, как настоящий ученый, нечего и мне ждать каких-то особых условий для работы.
Это и называется жить в обществе.
Глава 14
За окном звездная ночь, пронеслось нечто хвостатое, а между железными прутьями проскользнул толстенький дракончик, чуть крупнее воробья, и уставился на меня большими выпуклыми глазами.
Я сказал вяло:
– Вон там на столе поклюй.
Он нерешительно потоптался на месте, часто перебирая короткими лапками, но, видать, проголодался здорово: быстро спикировал на стол, ухватил остаток недоеденной булки и торопливо вернулся, а уже там, когда справа и слева металл решетки, принялся торопливо лопать.
Все-таки птицы их почти вытеснили из дневной части суток, только ночью и могут что-то перехватить, но скоро, видимо, совсем исчезнут.
Я сам стащил сапоги и брякнулся на ложе. Сладкая усталость прокатилась по телу волной от пяток к голове и обратно, приятное ощущение, а потом, как помню, начнет покидать мою тушу, словно по капле просачиваясь в постель.
Мысли вернулись к обустройству научных центров, начал сладко проваливаться в сон, как вдруг дверь тихонько приоткрылась, в щель брызнула струя света из коридора.
Моя рука моментально ухватила меч у изголовья, но в покои вошла Розамунда в плаще с откинутым капюшоном, отблески огня настенного светильника заиграли в ее золотых волосах.
Она уверенно приблизилась к моему ложу, руки ее поднялись к горлу, там щелкнула застежка, и плащ тяжелой грудой рухнул на пол.
Она вышла из него, обнаженная и чистенькая, я видел страх в ее лице, глаза расширены, а губы дрожат, поспешно вскочил и, ухватив одеяло, укрыл ее, держа в объятиях, чтобы оно не свалилось.
– Леди Розамунда!
– Это моя последняя ночь в Геннегау, – прошептала она. – Завтра выберут королеву турнира, я уступлю ей трон и сразу уеду.
– Но… – сказал я тупо.
Она шепнула мне в ухо:
– Мне дарить имения не нужно… Просто уложите меня рядом с собой. Просто рядом, не обязательно под себя.
Чуточку обалделый, я взял ее в одеяле, такую дюймовочку легко поднимет и совсем плюгавенький, отнес к постели, бережно уложил и лег рядом.
Она тут же развернула одеяло, укрыла и меня, я расслабил плечо, когда она опустила туда голову.
Некоторое время мы молчали, наконец она прошептала:
– Спасибо, что не прогнали…
– Надо бы, – буркнул я, – но… как? В этой ситуации как-то не весьма зело.
Она улыбнулась.
– Я на это и рассчитывала. Вы человек благородный и не станете позорить бедную девушку.
Я сказал твердо:
– Но я не дам себя насиловать!
– Вот как? – спросила она. – Будете кричать? Звать на помощь?
– Не знаю, – признался я. – Разве что попробовать отбиваться?
– От меня не отобьетесь, – прошептала она. – Начало схватки уже проиграли.
– Да, – признался я со вздохом. – Ладно, насилуйте по праву победительницы. Это у вас такой девичник, да?
– Что такое девичник?
– Ну… выпускной вечер, – объяснил я. – Когда девочки, после школы… ну, конфирмации, выпускного, они считаются уже девушками и вступают в ранг взрослых, вот тут-то и начинают беситься напропалую…
Она вздохнула.
– Вы прям сказки рассказываете. Нет, это я сама… А почему напоследок не сделать что-то сумасшедшее? Завтра начнется совсем другая жизнь… семейная, скучная, добропорядочная и правильная.
Ее ресницы то и дело щекочут мне грудь, я пробовал сдерживать нарастающий жар в теле, но получается так, что просто не получается, а еще она и ногу закинула мне на живот, чуть ли не на грудь, я сам поймал себя на том, что прижимаю крепче, потом начал поглаживать, прошелся кончиками пальцев по зонам на спине, медленно и осторожно разминал ее всю, почему-то фригидную, пугливо застывшую, сердечко колотится в моей ладони, словно у пойманного воробышка…
– Розамунда, – шепнул я, – что-то не так?
Она ответила совсем шепотом:
– Все так… не обращайте внимания…
Была бы служанкой, мелькнуло в голове, не обращал бы, а так все-таки нужно сперва малость ритуальных танцев. Потому в конце концов аристократки повыведутся, вытесненные доступностью и неприхотливостью служанок.
Я лежал навзничь, под сводами в темноте что-то шелестит, но над кроватью полог, не видно, даже если летучая мышь и брякнется сдуру. За окном иногда слабо поблескивает багровый свет зарниц да все так же заглядывают любопытные звезды.
Розамунда лежит рядом, вся скукожилась в комок, но голову снова положила мне на плечо, уже мокрое от ее соленых слез. Всплакнула коротко, успев ужаснуться внезапности всего, что стряслось, пережив боль и восторг, теперь тихая, как мышь, снова скребет ресницами плечо.
Я рассеянно погладил пышные волосы.
– Леди Розамунда…
– Да, ваше высочество?
– Почему, – сказал я с упреком, – вы тогда соврали, что не девственница?
Она прошептала виновато:
– Сильно испачкала вам простыни?.. Я слышала, вы человек чести, потому не станете…
– Еще бы, – буркнул я. – Нехорошо получилось.
– Хорошо, – возразила она тихохонько. – Вы ни при чем, это я обманула.
– Но… зачем?
Она сказала грустным шепотом:
– Если скажу правду, загордитесь. Потому совру, женщина имеет право врать в порядке самозащиты. Мы слабые, не знали?.. Я еще полежу с вами немного, понежусь, а потом уйду.
Она заснула в моих объятиях, а когда забрезжил рассвет, я с нежностью всматривался в ее похудевшее за ночь лицо, осторожно поцеловал в щеку.
Ее ресницы затрепетали, поднялись, глаза еще сонные, спросила испуганным голосом:
– Что?.. Я задремала?
– Еще как, – сообщил я ласково. – И лягалась, и сопела, и хрюкала… Доброе утро, милая.
Она в испуге огляделась.
– Утро?.. Откуда утро? Почему утро?
– Это не я, – заверил я. – Пробовал, но не могу заставить солнце восходить по своей воле. Петух может, а я вот нет. Пока еще.
Она начала торопливо выкарабкиваться из постели, подхватила плащ, я помог ей застегнуть застежку. По хлопку ладоней появился молчаливый Хрурт, кивнул, отвечая на мой взгляд, дескать, дорога свободна, никто не увидит, как леди выходит из спальни моего высочества.
В коридоре их уже поджидает верный Ульман, этот сообщил, что дорога свободна до самых покоев леди Розамунды. Втроем удалились, а из комнаты личной охраны молча вышли Переальд и Айсватер, не менее доверенные телохранители, неспешно заняли их места.
Я перешел из спальни в спальные покои, там уже несколько придворных, что допущены к одеванию моей персоны, терпеливо выслушивал новости и позволил одеть себя и даже обуть.
Заключительные бои начнутся в полдень, однако народ стягивается к ристалищу с утра, спеша занять места поближе к арене. Лотошники пользуются возможностью торговать горячими пирогами, вином и прочей снедью, некоторые рыцари уже разминаются на поле, другие только выехали из города, а приехавшие из других земель пока еще спят в шатрах вблизи ристалища.
На выходе из здания я увидел сверкающего доспехами изящного рыцаря и не сразу узнал в нем Боудеррию из-за шлема с опущенным забралом. Она даже доспехи одела цельные, чего никогда не делала раньше, предпочитая кольчуги, но когда я подошел ближе, охнул и сказал с удовольствием:
– А тебе это платье тоже весьма!
Она фыркнула разочарованно, неужто я не увидел бы под доспехами женщину, как ни прикрой ее железом, подняла забрало.
На меня взглянули ее рассерженные глаза.
– Ваше высочество…
– Сэр Ричард, – напомнил я. – Для друзей, а ты друг, я просто сэр Ричард. Можно даже без «сэр».
– Хорошо, – сказала она все еще рассерженно. – Сэр Ричард, почему меня не допускают к участию в турнире?
Я замялся, развел руками под ее требовательным взглядом.
– Боудеррия, – сказал я с неловкостью, – понимаешь ли… несмотря на некоторое включение экзотических элементов… это все-таки добротный рыцарский мир. Мужской мир.
Она сказала зло:
– Это я – экзотический элемент?
– И очень красивый, – подтвердил я. – Без тебя этот мир был бы серым. И так ты его украшаешь собой, как вот дракончики, магия, гарпии…
– Что-о-о?
– Я говорю о разнообразии мира, – пояснил я торопливо. – Ты – украшение. Весьма драгоценное. И никто из мужчин не желает, чтобы украшение повредить…
– Да я любого сброшу с коня!
Я покачал головой.
– Не сбросишь. Тут такие мордовороты, что и меня сбросят, а я, ты знаешь, не совсем так уж и слабенький. Давай лучше я тебе предложу место на первом же корабле, что выходит в океан. Заодно и посмотрим, где твоя родина. Уверяю, там схваток будет побольше, чем на этом потешном турнире. Настоящие, а не эти… где тупыми копьями и тупыми мечами.
Она помолчала, затем сказала с нажимом:
– На первом же корабле!
– Клянусь, – пообещал я.
Она не отстранилась, когда я поцеловал ее в губы, и не удивилась, это привилегия сюзерена, но осталась на месте, а я пошел к ожидавшим слугам, что держат в поводу Зайчика.
На турнир я прибыл, как водится, к первым боям, у входа на галерею встретил сэра Растера, тот разочарованно сообщил, что турнир при всей пышности и праздничности так и не почтили, хотя он так надеялся, участием в боях такие гиганты, как герцог Вирланд Зальский, герцог Ульрих Ундерлендский, герцог Готфрид Брабантский, да и новоиспеченный герцог Ричард мог бы, все они прославленные турнирные бойцы…
– Дорогой сэр Растер, – сказал я с участием, – нам пора уступать дорогу молодым. За это время выросло новое поколение бойцов!
Он посмотрел на меня с непониманием, чего это я из молодых стараюсь пролезть в старики.
– Это хто?
– К примеру, – сказал я, – если бы поспешно не вернулся в свои новые земли Вильярд… помните, с каким восторгом о его подвигах говорил граф Ришар?.. то это ему пришлось бы выбирать королеву турнира. К счастью, герой унесся радовать свою принцессу высоким титулом.
– А что, – проворчал он, – ему там в Гандерсгейме медом намазано?
– У него теперь наконец-то свои земли, – сказал я. – Высокий титул! И, что повезло больше всего, нежная и бесконечно преданная жена.
– А-а, – сказал он, – ну, если еще и жена… Даже преданная?
– Есть такие, – сообщил я. – В самом деле есть.
В галерее я смутно удивился, обнаружив в соседнем кресле леди Розамунду, веселую и размахивающую платочком, все внимание на поле, даже меня заметила не раньше, чем я сел рядом и поздоровался.
– Ох, – пропела она очаровательным голоском, – простите, ваше высочество, я так увлеклась… Не правда ли, они прекрасны?
– О да, – подтвердил я, – еще как!.. А хто?
Она фыркнула и отвернулась. Я поглядывал на нее искоса, держится вольно, а я человек подозрительный, не потому ли такая дерзкая, что побывала в моей постели?
Словно уловив мои мысли, она повернула голову, личико уже раскрасневшееся, глазки блестят, губы пунцовые.
– Как вы сказали, – проговорила она с натужным весельем, – у вас там девушки на выпускном вечере во взрослую жизнь… буйствуют?
– Даже бесчинствуют, – подтвердил я. – Правда, только один день. Вернее, одну ночь… они даже сами без родителей и сопровождающих гуляют по ночному городу!
– Одну ночь, – повторила она задумчиво. – Сейчас последняя схватка… и моя ночь закончится. Видите, вон там повозка? Это за мной.
– Семейная жизнь, – сказал я таким фальшивым голосом, что сам ощутил неискренность, – это… ну, благо. Для страны, общества, обороноспособности…
– Морального климата, – добавила она, – как вы твердите.
– Я?
– Что, уже забыли?
Я развел руками.
– Некоторые вещи говорим, потому что… говорим. Так принято. А принято потому, что так надо.
– А как надо?
– Как правильно, – пояснил я.
Она грустно улыбнулась и снова повернулась в сторону арены. На противоположные концы выехали сэр Макдугал и сэр Ортоденгер, единственные, кто еще ни разу не был сброшен на землю, хотя сэр Макдугал потерял очко за сломанное копье, а сэр Ортоденгер за потерю стремени.
На этот раз я ощутил, что при всей своей сюзеренности и величии планов и задумок на турнирное поле смотрю с великим интересом, а сердце возбужденно стучит и просится тоже в бой, где частый и ускоряющийся стук копыт, крики возбужденной толпы зрителей, громовой удар, конское ржание и сухой треск, похожий на взорвавшуюся молнию, после чего лязг и стук о землю тяжелого тела в турнирном панцире.
– Лорд Макдугал, – прокричал глашатай, – будет биться с его светлостью графом Ортоденгером!
На трибунах наступила мертвая тишина, никто даже не сдвинется с места, а юноша внизу в одежде помощника судьи посмотрел направо, посмотрел налево и, убедившись, что противники уже готовы и смотрят друг на друга, резко взмахнул клетчатым флагом и отскочил в безопасное место.
Макдугал резко вскрикнул, посылая коня в стремительный галоп, и почти в тот же миг огромный жеребец Ортоденгера пошел с места так быстро, словно не рыцарский конь, а легконогий скакун степняков-гандерсгеймцев.
Я тоже, помимо воли, затаил дыхание, всадники сближаются настолько стремительно, что человек, не видевший поединки раньше, даже не увидит самого удара, настолько все молниеносно и резко…
Раздался звенящий удар, кони понесли всадников дальше, оба покачнулись, в руках обломки копий, а белая щепа, красиво взлетев над их головами, медленно рушится на землю позади.
Судья шепнул герольду, тот прокричал:
– По очку сэру Макдугалу и его светлости графу Ортоденгеру!..
Барон Альбрехт сказал язвительно:
– Граф пошатнулся сильнее!.. Еще бы пол-очка Макдугалу!
– Земляка поддерживаешь? – уязвил я.
– Он на другом конце Армландии!
– Все равно, – сказал я наставительно. – Все мы теперь… гм… нет, не сен-маринцы. В общем, потом придумаем, а пока – божий народ, христиане, мирные воины Девы Марии.
Он зыркнул на меня, в глазах что-то мелькнуло, уловил насчет того, что у нас уже не только Сен-Мари и Армландия, а нечто побольше, для чего и вправду придется придумывать собственное наименование.
Сэр Растер сказал ревниво:
– Ортоденгер победил в двенадцати поединках и ни одного не проиграл!.. А Макдугал только в восьми…
– И тоже ни одного не проиграл, – сказал я. – Мне кажется, он умеет силы распределять лучше.
– Ортоденгер моложе, – сказал Альбрехт. – У него сил больше.
– Схватки идут одна за другой, – возразил я, – он просто не успевает отдохнуть.
– Все-таки он победит!
Растер прогудел:
– Но не в этот раз.
– Почему?
– Макдугал хитрит, – произнес Растер. – Он не так молод, но опыта у него на троих ортоденгеров.
Все затаили дыхание, всадники устремились друг на друга, целясь оба в шлем противника. Грохот копыт нарастает, сердце мое колотится все сильнее, хотя я же вот сижу в кресле, а там на поле в этот момент две стальные массы ударились друг о друга, так это выглядит со стороны, треск переломанных копий, кони пронесли обоих всадников к краю арены, но граф не удержался и сполз с седла, а там сапог застрял в стремени, и конь протащил его до края.
Раздался зычный голос глашатая:
– Сэр Макдугал одерживает чистую победу!
Выбежавшие оруженосцы помогли выпутать ногу в стремени, Ортоденгер поднялся сам, широкими шагами прошел на другую сторону поля, демонстрируя всем, что цел и готов драться еще, но правила не позволяют, а там протянул руку Макдугалу и учтиво поздравил с победой.
Я смотрел, как начинается не менее интересная часть церемонии, когда судьи вынесли на расшитой золотыми нитями и бисером подушечке блистающую, как солнце, корону с бриллиантами на остриях, головной судья с поклоном повесил ее на кончик копья Макдугалу.
На трибунах ликующе орали, хлопали, визжали, а сэр Макдугал, покачиваясь в седле, то ли от слабости, то ли такое кокетство, медленно поехал вдоль рядов, там одни продолжали вопить, другие замерли в экстазе, не в силах оторвать взгляд от кончика копья, где мерно покачивается золотая корона с поблескивающими бриллиантами.
Розамунда прошептала:
– Надеюсь, отдаст леди Кельвинии…
– Почему?
– Самая красивая… и моя подруга!
– А-а, – сказал я, – последнее важно, да. Это вот та, у которой нос? Но думаю, отдаст кому-то раньше…
– Почему?
– У него уже рука дрожит, – сообщил я. – Присмотритесь. Если вздумает ехать аж до леди Кельвинии, копье наклонится до земли, и корона соскользнет в грязь. Вся наша жизнь из таких случайностей…
Она воскликнула возмущенно:
– Ничего у него не дрожит!
– Дрожит.
– Не дрожит!
Я проворчал:
– Ах, вы смеете спорить с вашим сюзереном?
Она ответила дерзко:
– А я от вас сегодня же спрячусь в да-а-алеком имении, которое даже на карте не отыщете!
Все зрители, как знатные, так и простолюдины, в напряженнейшем ожидании смотрели, как медленно ступает вдоль барьера конь сэра Макдугала, а он все-таки посматривает на лица красавиц, словно не наметил никого заранее, а только сейчас обратил внимание, что здесь присутствуют, ишь ты, еще и женщины, кто бы подумал, и откуда их столько набежало…
Розамунда стиснула кулачки, глазенки сузились.
– Ну, – прошептала она, – ну… еще троих… еще… две… продержись, не опускай копье… Есть! Леди Кельвиния!
Сэр Макдугал поравнялся с леди Кельвинией, копье его вроде бы начало подниматься, но тут же пошло вниз, словно в самом деле не в состоянии поднять усталой рукой.
– Ага, – сказал я негромко, – не леди Кельвиния…
– Вы ошиблись еще больше, – прошипела она. – Он сумел проехать, не опуская копье!
– Тихо, – сказал я. – Что-то он мне как-то не совсем нравится…
– Еще бы, – прошипела она еще злее, – не терпите других победителей, да?
Сэр Макдугал подъехал к нашей королевской ложе, учтиво поклонился и сказал твердым голосом:
– Я вручаю эту корону самой красивой женщине на свете… леди Розамунде!
И, достаточно легко подняв копье, опустил корону на колени ошеломленной Розамунде.
Трибуны взорвались ликующими воплями. Громче всех орут вскочившие простолюдины, у них нет никаких корыстных интересов, весело кричат и хлопают в ладоши рыцари, оруженосцы, слуги, а также большая часть знати.
Женщины тоже хлопают, по крайней мере я видел, как осторожно прикладывают кончики пальцев одной руки к середине ладони другой, многие даже улыбаются, хотя некоторые несколько вымученно.
Розамунда, донельзя растерянная, поднялась с короной в руках, улыбалась, но смотрела так беспомощно, что я взял из ее рук сокровище, бережно опустил на ее башню золотых волос, что для короны не совсем, не совсем…
– Головой не трясти, – предупредил я тихонько, – не лошадь! А то свалится.
Она вымученно улыбалась и посылала воздушные поцелуи зрителям, что орут восторженно и даже подпрыгивают.
Наконец герольды протрубили о парадном выезде победителей, у стола судей началась некоторая суета, там, как всегда, какие-то награды перепутаны, а такое чревато кровной обидой, леди Розамунда опустилась на трон, все еще ошарашенная, на милой мордочке отражение думательного процесса, в мою сторону бросила взгляд, полный подозрений.
Я сказал язвительно:
– Попались, леди Розамунда!
Она сердито сверкнула глазами.
– В чем?
– Придется повозке подождать, – ответил я. – Сейчас пир по случаю закрытия турнира, и как может королева взять и смыться?
Она поморщилась.
– Ваше высочество, вы… вульгарны. Смею заметить, вы разговариваете с королевой!
Я сказал виновато:
– Прощу прощения, ваше величество… Позвольте предложить вам руку?
Она посмотрела с победоносной насмешкой.
– Опоздали, ваше высочество. Я уже почти замужняя женщина.
– Я не в том смысле, – промямлил я.
– А в каком?.. Ах да, и не мечтаете? Тогда ладно… Если руки мыли, то да, приму.
– Я политик, – напомнил я, – у нас руки всегда по локоть в крови. А еще я душитель демократии во имя гуманизма и счастья простого человека.
Она сказала великодушно:
– Ладно, душите, мне как-то не жалко, что вы там душите под одеялом.
Опершись на мою руку, она поднялась, прекрасная и сияющая счастливой белозубой улыбкой, и снова трибуны взревели, в воздух взмыли, как стая птиц, шапки, шляпы, колпаки и вязанки. Воздух задрожал от дружного рева:
– Розамунда!
– Королева!
– Ура Розамунде!
– Слава леди Розамунде!
Во дворец мы вернулись в повозке, сэр Жерар вышел навстречу едва ли не раньше барона Эйца, лицо непроницаемое, но чем-то доволен, это я различать уже научился.
Я распорядился:
– Сэр Жерар, подберите для леди Розамунды соответствующие ее рангу и положению покои.
Мне показалось, что на его стиснутых губах проступило некое подобие улыбки.
– А ее предыдущие не подойдут?
– Наверное, – пробормотал я. – Уже и забыл, что она здесь обжилась лучше меня… Леди Розамунда?
Она в удивлении вскинула брови.
– Зачем? Я посижу на пиру, а затем отправлюсь к мужу!
– Он еще не муж, – напомнил я, – а жених. Но, неважно, по штатному расписанию вы обязаны присутствовать на всех приемах, приемчиках и приемищах, а также пирах и гульбищах… это я в классическом смысле, когда чинно гуляют по аллеям и перемывают кости руководящим товарищам. А вы что подумали?
Она фыркнула:
– Я не представляю, что можно подумать! Подскажете?
– Нет, – отрезал я. – Хоть вы и королева, но подрасти не мешает. Да вообще-то я и сам не знаю. Я скромный, слыхали?
– Только от вас, – заверила она, – зато часто.
– Сэр Жерар, – спросил я строго, – почему вы ее еще не увели?
– Можно под конвоем?
– А как же еще? – изумился я. – Вы же видите, это не женщина, а гарпия!
– Тогда вызвать сэра Растера? – предложил он.
И, не ожидая ответа, сдержанно улыбнулся, поклонился новой королеве турнира, одновременно указывая, в каком направлении идти, будто она не помнит. Розамунда гордо взглянула на меня и пошла, надменная и красивая, уже подобрав несколько другую манеру общения.