Текст книги "Ричард Длинные Руки – лорд-протектор"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Спасибо, Рич, – проговорил он, не поворачиваясь ко мне. – Ты знаешь, я всегда был туговат на ответы. У нас Асмер остер на язык, Ланзерот умеет ответить, но не я…

– Пустяки, – сказал я. – Народ в крепость стягивается со всех сторон разный. Вот приедет еще маркиз Ангелхейм, известный бретер, обязательно напросится на драку.

– И что с ним делать? Убить?

– Подраться малость, – посоветовал я, – без этого никак, потом пригласить выпить. И у вас одним приятелем будет больше.

Он захохотал.

– Я такое люблю! Это как раз по мне!

– Я рад, – сказал я с облегчением, – что ты так быстро перестал хмуриться.

Глава 13

Занавеска колыхнулась на одном из окон моих покоев, по телу пробежала сладкая дрожь. Не смотрю же туда вовсе, почему замечаю, что со мной, но уже надо идти, все причины задержаться исчерпал…

Взгляд мой упал на новых не то странников, не то паломников: все почему-то на мулах, только две лошади, да и те под вьюками. Ехали издали, лица измождены, пыль покрыла потные лица так плотно, что выглядят земляными масками.

Я охнул, плечи мои передернулись, словно я голым выскочил под холодный дождь. В середке прибывших странников восседает на крупном муле очень худой человек в серой сутане, которого я меньше всего хотел бы видеть. И, честно говоря, которого с превеликим удовольствием предпочел бы утопить, чем впустить в свою крепость.

Но ворот в моей крепости еще нет, точнее – есть, но еще лежат на земле, плотники безуспешно пытаются вбить между каменными блоками стальные крюки. Пока еще не сообразили, что отдельных камней нет, а вся крепость вместе с опоясывающей стеной и даже каменное основание, по которому ходим и ездим – одно целое.

Из донжона уже спешил Растер, довольный и улыбающийся, но затормозил и с тревогой вгляделся в мое лицо.

– Что случилось, – спросил он испуганно, – сэр Ричард? Вы переменились в лице… Как будто призрак убитого вами дракона увидели!

– Хуже, – ответил я горько.

– Что может быть хуже?… А-а, два дракона?

Я вздохнул.

– Да нет, хуже всяких драконов гости. Надо идти встречать…

– Пошлите барона Альбрехта, – предложил он. – Скользкий, как вьюн! Много слов наговорит и ничего не скажет.

– Увы, – ответил я тяжело, – это ко мне… лично.

Растер смотрел с недоумением, как я пошел навстречу невзрачному и очень худому священнику. Я держался величественно и надменно, это на всякий случай, хотя для этого гостя нет авторитетов, он императора будет обличать с тем же жаром, как и пьяного дровосека, избившего жену.

Отец Ульфилла слез с мула, ему помогли два монаха. Я ощутил оторопь, всматриваясь в его худое лицо. Еще в прошлый раз я изумился, как он из крохотного деревенского попика быстро превратился, благодаря бешеной энергии и самоотдаче, в человека, который сосредоточил в руках власть над огромной областью и даже учредил местный суд инквизиции. Самое неприятное, что его поддерживают массы простого народа, он выступает с гневными обличениями богатых и сильных мира сего, а народ такое обожает.

Сейчас он еще больше исхудал, глаза ввалились, скулы торчат, от всей фигуры веет неистовством и страстью, а во взгляде горит мрачная решимость борьбы до конца.

Люди, с которыми ехал отец Ульфилла, торопливо и, как мне показалось, с огромным облегчением разошлись во все стороны, оставив священника возле его мула. Думаю, постараются остановиться для ночлега в дальнем конце крепости, чтоб даже не видеть этого злобного попа.

Я шел медленно и царственно, всматриваясь в священника и стараясь сразу настроить себя на покровительственный тон, да так, чтобы и Ульфилла его принял.

Он выглядит, как будто только что вышел из тюремного застенка. Худой, изможденный, с голодным блеском глаз и яростным нетерпением во всем облике. Первый раз, когда я увидел его, он показался похожим на толстого шарпея, настолько морда вся в жирных складках, что наползали одна на другую и вздымались лоснящимися валиками, а сам отец Ульфилла походил на неопрятный стог сена. Я тогда еще, сейчас вспомнить стыдно, строго посоветовал ему не о милосердии разглагольствовать, а заняться «своим прямым делом: ведьм жечь и топить в озерах, еретиков изобличать, дыбу апгрейдить, а то стыд какой, а не дыба…» И вот, можно сказать, с моей легкой руки отец Ульфилла и начал ведьм жечь, еретиков изобличать… начав с меня. Нет, конечно, не я подтолкнул к такой фанатичности, нечего себе приписывать такие заслуги. Он проявил мужество, вовсе не считая это мужеством, а лишь своим долгом, еще во времена рыцаря Галантлара, который продал душу дьяволу. Тогда местный священник был зверски убит, на его место тут же бесстрашно пришел другой из ближайшего села, но его в замке выпотрошили живьем… уже не люди, как мне тогда сказали кратко. Третьим был Ульфилла, тоже сельский, он пытался так же пройти в замок, но его отшвыривал колдовской ветер с длинного и тонкого моста, что ведет к замку Галантлара через пропасть.

И лишь когда я одолел Галантлара, Ульфилла сумел пройти в замок. Увиденное ужаснуло до такой степени, что из мирного сельского толстячка, больше озабоченного своим обедом, чем обедней, он превратился в яростного борца с дьяволом и его войском. А дьявол – это не орки и тролли, дьявол в нас самих, он это все больше понимает и борется со все возрастающим рвением малограмотного и невежественного человека, впервые увидевшего и ужаснувшегося глубине падения существа, сотворенного самим Господом Богом…

Когда я видел его в последний раз, в одиночку ворочающего глыбы гранита в каменоломне, он уже был худой и жилистый, злой, желчный и непримиримый до такой степени, что я отступил позорно, отдав ему даже больше, чем тот хотел. Сейчас же он выглядит еще несгибаемее, злее и решительнее.

– Отец Ульфилла! – сказал я радостно. – Как вы вовремя!.. А мы как раз ведьме кости ломаем! Вот радость для вас какая… Придете счастливо любоваться на зрелище? Это рядом, вон в том подвале!

Он взглянул на меня исподлобья. На лице отразилось отвращение, свято уверен, что мой рост и ширина плеч – могила не только уму, но и духовности.

– Чему радоваться? – спросил он неприятно скрипучим голосом. – Только Сатана ликует, когда люди людей мучают и убивают… А люди такому радоваться не должны.

Я опешил.

– Но ведь… ведьма…

– Ведьму надо сжечь, – сказал он с неприязнью, – но не ликуя, а скорбя!.. Человек погибает, какая тут радость?

– Но ведьма, – возразил я. – Как-то вы неправильно, отец Ульфилла!.. Ведьм надо жечь, вы сказали верно. Вы будете дровишки в костер подбрасывать?.. Если ее приговорят к сожжению?.. Или камень на шею собственноручно привяжете, если святейшая инквизиция решит утопить… чтоб, значит, тоже милосердно и без пролития крови?.. Что привело вас в наши пенальти?

– Пенаты, – поправил он язвительно, даже не подумав, что поправлять лорда – невежливо. Даже опасно, учитывая, что приехал к этому лорду с каким-то делом. – Мы начали строительство монастыря.

– Только начали? – изумился я.

Он сказал раздраженно:

– А что, должны были закончить?

Я перекрестился и сказал значительно:

– А вот я на пустом месте возвел во славу Господа эту крепость! Отец Дитрих, Верховный Инквизитор, освятил место, где мы собрались строить, а потом и саму крепость… И, благодаря Божьей помощи, крепость была выстроена за одну ночь!.. Ангелы на небесах всю ночь пели и звезды двигали.

– Что? – переспросил он. – За ночь?

– За одну ночь, – повторил я с удовольствием, – под пение ангелов и ночную радугу, которую Господь повесил в ознаменование, да… Впрочем, здесь передний край борьбы со Врагом, помощь святых сил нужнее, так что они всегда здесь.

Он буркнул:

– Здесь борьба просто заметнее. Но когда зараза проникает вглубь христианских земель, а она проникает, она там опаснее во сто крат!.. Болезнь нужно останавливать, когда разъедает кожу, а не печень. Монастырь выстроен почти наполовину, но там уже живут монахи и начинают заниматься книгами…

– Кстати, – прервал я, – о птичках… Я имею в виду, птичек Божьих, это я так вспомнил о книгах. Пойдемте, я покажу нечто особенное…

Он посмотрел на меня исподлобья.

– Опять что-то сатанинское?

– Вы сами определите, отец Ульфилла, – ответил я скромно.

* * *

Мои рыцари с удивлением наблюдали, как я веду невзрачного священника в огромное помещение, где мы расположили типографию. Одни видели в этом мое ревностное почитание церкви, мол, даже рядового священника провожаю лично, выказывая уважение Господу, другие решили, что я заподозрил шпиона и сам его проверяю, но на самом деле я трусил перед неистовством Ульфиллы и спешил побыстрее доказать, что я свой, христианин, более того – ревностный.

В большом зале пахнет типографской краской, столярным клеем, стучат топоры и молотки: плотники и столяры приступили к сборке второго печатного станка. На телеге привезли огромное колесо с торчащими спицами, похожее на штурвал.

Отец Ульфилла сразу же начал надуваться, как бык при виде красной тряпки, лицо налилось багровым, начал медленно, но все убыстряя темп и повышая голос:

– Что за дьявольское сооружение!.. Слышу запахи ада…

– Стоп-стоп! – прервал я. – Отец Ульфилла, не выплесните, как сказано в Священном Писании, вместе с водой и ребенка! Сперва осмотрите сами…

Он замолчал, но, судя по сдвинутым бровям, напряженно перелистывал мысленно Библию, пытаясь найти такое выражение, вообще-то очень удачное, а к нам навстречу заспешил маг Филициус, который теперь именуется только ученым-естествоиспытателем.

Я издали крикнул:

– Книгу!

Филициус тут же повернулся и тоже крикнул в глубь помещения:

– Тернер, книгу!..

Отец Ульфилла злобно озирался исподлобья, вид как у бультерьера, который ищет, кого бы укусить, да чтоб побольнее.

Молодой помощник Филициуса примчался, держа перед собой толстый и тяжелый том Библии. Он раскраснелся от натуги, глаза навыкате, руки дрожат, книга весит под два пудика, торопливо смотрел, кому вручить.

Я указал на Ульфиллу.

– Вот святой отец ознакомится с великим интересом.

Тернер поспешно сунул ему тяжеленный том. Ульфилла от неожиданности едва не выронил, покраснел еще больше, это же святотатство – уронить на пол такую книгу, напрягся от макушки до пят. Я указал на свободный в двух шагах стол.

– Отец Ульфилла, положите сюда. Кстати, у меня идея… Мастер Филициус, отец Ульфилла, как истинный специалист, ознакомится с нашей совместной работой… во славу Христа, понятно, мы ведь все делаем только в его славу, иначе на хрен вообще жить… ага, ознакомится и подыщет места, где расположить иллюстрации…

Филициус воскликнул:

– Иллюстрации? Но… как?

– Гравюры, – сообщил я. – Ах, вы не знаете, что такое гравюры?.. Ладно, научу. Гравюры на досках – самое то, что не умею, но научу, научу… Учить – не самому учиться.

Он спросил в панике:

– Но тогда доски… переделывать? Нет, их переделать невозможно… Придется выбросить?

– Зачем? – удивился я. – Будут просто разные издания! Одно для простых: виконтов, баронов и графов, а другое, что с иллюстрациями, – для гроссграфов, королей и императоров. Несколько штук отпечатаем для особо важных даров. Послы их получат для ведения сложных переговоров, сулящих большие экономические выгоды. Вроде бы и не взятка, а так… приобщение варваров к культурным ценностям Армландии!

Разговаривая, мы поглядывали искоса на Ульфиллу, тот с опасением, будто брал в руки ядовитую змею, перевернул толстую обложку: тонкую деревянную пластину в тщательно выделанной коже, разрисованной золотыми узорами. Пока он осторожно брал листки бумаги и перекладывал на другую сторону, явно выискивая несоответствия, что могут означать только ересь и даже служение дьяволу, мастер Филициус быстро оглянулся на работающих, сделал какие-то быстрые знаки. Двое опустили головы и, оставив работу, тихонько скрылись из типографии.

Я сказал с важностью:

– В Священном Писании сказано: из-за одной лишней или недостающей буквы в книге мир может быть разрушен. Не так ли, отец Ульфилла?

Он кивнул с настороженностью.

– Так.

– Мы только сейчас, – сказал я с пафосом, – избавляемся от этой угрозы! С переписыванием книг закончено! Больше не будут малограмотные писцы делать ошибки, а то и вставлять свои идиотские комментарии.

Он спросил с еще большей настороженностью:

– Что? Вы перешли в лагерь дьявола уже открыто?

Я вздохнул, но смирил гнев и сказал с христианским смирением:

– Смотрите, отец Ульфилла, смотрите… Ладно, не буду вам мешать, у меня дела. А страниц у книги много.

Глава 14

Нет преступления любить несколько раз в жизни, сказал я себе злобно, как нет заслуги любить только один раз! Упрекать себя за первое и хвастаться вторым – равно нелепо.

Да, я снова люблю, хотя сам не понимаю, как это случилось, почему так вот все рухнуло… или обрушилось на голову, почему вдруг подхватило ураганом и понесло, даже противиться не могу.

Ну не понимаю, не понимаю, что со мной! Я же любил и восхищался принцессой Азалиндой… любил нежную и женственную леди Лавинию… а чего стоит леди Беатриса?.. Да она в сто крат выше этой Лоралеи!.. Но почему же все лорды к леди Беатрисе всего лишь женихались, а за Лоралею бьются смертным боем?.. Почему даже я, такой умный, что просто плюнуть хочется, сумел перебороть любовь к Беатрисе, дескать, она – бизнес-леди, а я бизнес-человек, но ничего не могу сделать с собой, когда касается Лоралеи?

Почему высокое так легко уступает низменному?

Холодный трезвый голос вдруг произнес в мозгу: дурак, потому что она – женщина. Первая настоящая женщина, как прозорливо сказал отец Дитрих, которую ты встретил. А что, спросил я, защищаясь, Азалинда – не женщина? Лавиния – не женщина? Беатриса?..

Тот же голос продолжал мрачно: тебе, идиоту, все разжевать или хоть что-то сам догадаешься? Азалинда для тебя была и осталась прекрасным светлым образом, чем-то средним между ангелом и сказочной феей. У тебя даже в мыслях не было ее пощупать! Не говоря уже о большем… ты даже представить себе не мог, что у нее есть сиськи, хотя, конечно, их видел.

Леди Лавиния – большая и вполне искренняя любовь, подсознательная тяга к уюту и семейному очагу. Про Беатрису сам сказал: бизнес-леди. А для мужчины любая бизнес-леди – уже не женщина. Во всяком случае, не совсем полноценная женщина… как женщина. Ты ж восхищался ее силой воли, железным характером! При чем тут женственность?

И вот теперь жаркая чувственная любовь к женщине, что совершеннейшая из женщин, ибо в ней воплощены самые жадные и тоскливые мечты мужчин о недостижимом идеале: верности. Ибо как ни крути, как ни спорь, что лучше: умная или красивая, но все понимаем, лучше всех – верная. Да где они? Существуют только в сказках, рожденных нашей тоской о прекрасном идеале.

Доброта всегда одержит верх над красотой, твердил я, поднимаясь по лестнице. Доброта лучше красоты. А лучше и красоты, и доброты – женская верность, это невероятное чудо из чудес, о котором столько песен, но в жизни никто не встречал.

В коридоре стражи вытянулись, морды довольные, что застал не за игрой в кости.

– Благодарю за службу, орлы, – сказал я и добавил с отеческой строгостью: – На службе не спать, не спать!

И хотя оба старше меня, один так почти вдвое, но ответили с почтительностью младших перед старшим:

– Никак нет, ваша светлость! Муха не пролетит!

Я толкнул дверь, сердце уже не стучит, а колотится, вошел твердой, надеюсь, походкой. В покоях ничего не изменилось, а Лоралея сидит у окна и, склонившись над шитьем, работает иголкой.

Сердце мое уже едва не выскакивает, Лоралея подняла голову, ахнула, и не успел я раскрыть рот для приветствия, как оказалась у меня на шее. Нежные руки обхватили с таком жаром, что я задохнулся, губы прижались к моим губам.

Поцелуй длился вечность, хоть и меньше секунды. Лоралея не вкладывала в него никакой чувственности, тут же оторвалась и посмотрела мне в лицо, счастливая и с розовеющими щеками.

– Мой лорд, – сказала она, – вы наконец-то вернулись!

– Я спешил, – сказал я и понял, что в самом деле спешил: несся во весь опор, а в крепости хоть и пытался задержаться, самолично решая какие-то пустяки, но все равно старался решить все дела побыстрее. – Я очень спешил, дорогая Лоралея…

– Вы устали, мой лорд, – произнесла она, – хотя, надо сказать, выглядите хорошо… Я сейчас распоряжусь, чтобы приготовили горячую воду.

– Да, конечно, – сказал я неуклюже, – я собрал всю пыль от Хребта до крепости.

Она не позволила вызвать оруженосца и сама с удовольствием помогала снять оружие, доспехи, стянула с меня сапоги, хотя я и пытался протестовать, но она твердо заявила, что снимать сапоги с любимого мужчины – привилегия его женщины, и никому она ее не уступит.

У истоков всякого пессимизма, вспомнил я народную мудрость, лежит измена женщины или болезнь желудка. У меня с тем и другим в порядке, так что я и выглядеть должен неплохо и чувствовать себя орлом сизокрылым…

В горячей воде я совсем разнежился, ласковые ладони Лоралеи сперва отскребали грязь, потом размяли перетрудившиеся мышцы, я балдел и чувствовал себя на небесах от блаженства. Говорят, в общении с женщиной сердце и ум имеют лишь совещательный голос, а решающий остается за телом, но это для придурков и совсем уж малолеток. Я давно не девственник и понимаю прекрасно, что секс ничего не имеет общего с любовью, то есть с попыткой мужчины удовлетвориться одной-единственной женщиной.

И мне никого на свете не нужно, кроме Лоралеи. Нежными словами и добротой можно на волоске вести слона, но Лоралея сама идет за мной, угадывает мои желания. Я не пытался с нею разговаривать о недоступных женскому уму делах, но она страстно прониклась идеей единства Армландии и ее возвышения, теперь у нее едва ли не больше, чем у меня, аргументов в пользу единства законов по всей стране и упразднения привилегий и самоуправства лордов…

– Я счастлив, Лоралея, – произнес я шепотом, страшась спугнуть это самое счастье. – Господи, как я счастлив… Я никогда не думал, что могу быть настолько счастлив. Я даже не визжу от счастья и не хожу на ушах, этого слишком мало…

Она обняла и поцеловала меня, чисто и нежно, как ребенок.

– Это я счастлива, мой лорд.

– Я больше!

Она засмеялась, глаза ее сияли, как звезды.

– Нет, я, я, я!

Потом мы обедали, слуги появились только вначале, когда расставили блюда, потом так же неслышно убрали, заменив крупными гроздьями винограда, медовыми сотами и горячими пирогами.

Я сделал кофе, Лоралея смотрела на меня поверх чашки смеющимися глазами, счастливая и довольная, на щеках румянец все ярче, но вдруг покачала головой, во взгляде веселая укоризна.

– Мой лорд, у вас много дел…

Я пробормотал:

– А как же насчет отдохнуть? Поваляться в постели?

– Мужчина не должен днем валяться, – заявила она со смешком. – Мужчина всегда творит великие дела. Или готовится к ним!

– Я могу готовиться в постели, – сказал я.

Она снова покачала головой, хотя глаза смеялись, в них я видел любовь и желание, чтобы я взял ее в руки и отнес на ложе.

– Мой лорд, у вас будет время после ужина. За ваше отсутствие в крепости накопилось много дел, что требуют вашего вмешательства. Вам хорошо бы назначить управляющих… или тех рыцарей, которым доверяете, чтобы следили за работами они… Гроссграф должен высвободить себя от мелочных забот!

Я тяжело вздохнул, пытаясь согнать страстное желание завалиться в постель с лучшей из женщин вселенной, создал еще кофе, выпил большими глотками, обжигая горло.

В голове не то чтобы прояснилось, но я сумел сказать себе, что да, Лоралея права, у нас впереди ужин вдвоем и ночь в одной постели, а сейчас надо догроссграфствовать остаток дня, я же мужчина, а не тряпка.

Она с сочувствием наблюдала за борьбой эмоций на моем лице. Ее тонкие пальцы коснулись моего запястья, я ощутил дружеское пожатие, мол, я всегда с тобой, мой лорд, мой повелитель, мой господин.

– У вас сейчас нелегкая, – сказала она с глубоким сочувствием, – и недостаточно героическая работа, мой лорд. Легче построить две печи, чем запастись топливом на одну, но вам нужно именно обустраивать уже созданное… Укрепитесь духом и не спешите строить вторую!

– Понимаю, – ответил я с тоской. – Ты просто чудо, понимаешь… Конечно, сейчас бы на коня да меч из ножен, а не скучная работа хозяйственника…

– Любимым развлечением мужчин, – сказала она, – детей и прочих зверей является потасовка. Потому особо бездельничающим и не знающим, куда себя деть, стоит намекнуть, что упражняться нужно уже сейчас. И очень усердно. Иначе будут битыми… в скорой войне.

– Войне? – переспросил я осторожно. – Вроде бы воевать не собираюсь. У нас мирное строительство.

Она улыбнулась.

– Мужчин нельзя разочаровывать. Иначе будут пьянствовать и валяться в постелях… Но все-таки, думаю, часть войска вам распускать не стоит, мой лорд.

– Ты не по-женски мудра, – сказал я еще осторожнее.

– Нет, – ответила она бесхитростно, – просто я принадлежу вам, мой лорд! Женщина должна чувствовать своего господина.

– И что ты чувствуешь? – спросил я, чуть задержав дыхание.

Она мягко улыбнулась.

– Что вы недолго будете запасать топливо для печи.

Я опустил чашку на стол. В глазах Лоралеи любовь и нежность, но и печальное напоминание, что я – гроссграф, а еще мужчина, а мужчина – это не просто самец, мужчина должен сперва дела, потом – женщину.

– Спасибо, – сказал я, – обед просто великолепный. Я настолько счастлив, Лоралея, что просто с физическими муками отрываю задницу от стула! Больше всего бы я хотел переползти в постель…

– Ни-ни, – сказала она, смеясь, но с твердостью спартанской жены, – дела ждут! Иди, мой лорд. Я подожду. Женщина счастлива, когда ждет.

Я покосился на доспехи, но одевать не стал, достаточно и легкой рубашки из тонко выделанного полотна. Лоралея принесла сапоги и помогла, несмотря на мои протесты, натянуть их на мои задние конечности.

Да, оружие не понадобится, хотя без молота на поясе уже чувствую себя, будто вообще без штанов, но вообще-то надо привыкать, что я уже в мирной стране, воевать если и придется, то очень не скоро.

Со двора доносится приглушенный гам. Скрип телег и рев животных, тяжелые удары молотов по металлу. Я выглянул на залитый солнцем двор, помимо воли тяжело вздохнул.

Лоралея мгновенно оказалась рядом и обхватила меня тонкими нежными руками, будто пытаясь поделиться силой и уверенностью.

– Случилось что-то?

– Да, – ответил я со вздохом. – Все это время приезжали хорошие и нужные люди. Но, чтобы я не решил, что это норма, Господь послал и очень неприятного человека. Пожалуй, единственного, который в самом деле в состоянии доставить мне неприятности. Вернее, к которому я пока не могу подобрать ключи.

Она охнула в удивлении.

– Мой лорд! Как можно?

– Можно, – ответил я невесело. – Это такой гад… не подкупить, не запугать… Прет, как лавина. И, как лавина, не слышит никаких доводов. Я его отвел в типографию и там оставил. Надеюсь, это его займет надолго.

– Я его уже ненавижу, – заявила она страстно.

– Я тоже.

Она спросила негромко:

– Тогда просто убейте его. Мой лорд, вы же – гроссграф! Вам даже не нужно придумывать повод или обвинение.

– Меня эта мысль соблазняет, – признался я. – Сразу, как только его увидел, уже раз сто утопил, зарезал, повесил, затоптал конем, четвертовал, отрубил голову, бросил в болото с камнем на шее.

Она сказала с жаром:

– Никто не смеет причинять вам неприятности или даже беспокойство, сэр Ричард! На вас так много держится… не должна какая-то мелкая букашка подтачивать могучий ствол! Деревья от жуков и червей защищают птицы… у вас много верных людей, которым только мигни, завтра об этом священнике никто и не вспомнит!

– Хорошо бы, – повторил я с тоской.

– Так почему не…

Я вздохнул.

– Потому что это слабость. Против доводов нужно выставить доводы, а не кулак в железной перчатке. Что я, совсем дурак, не смогу ему ответить на его языке?

– Можете! – ответила она твердо.

– Могу, – согласился я. – Только еще не придумал, как…

* * *

Нужна сотня мужчин, мелькнула мысль, когда я выходил из донжона, чтобы устроить лагерь, но достаточно одной женщины, чтобы устроить дом. Лоралея обустроила его так, что я почти чувствую физическую боль, покидая здание, словно разрываю незримые нервные нити.

После сладостного обеда, когда мог бы прыгнуть в постель, держа в руках самую сладкую в мире женщину, я механически занимался хозяйством, то есть перенаправлял потоки строительных материалов, перебрасывал мастеровых со срочного участка работы на более срочный, указывал, как отделать внутренности множества залов и помещений в крепости.

Мысли возвращались к Лоралее, но я упрямо заставлял себя думать о Тоннеле, понимая, что и Лоралея одобрила бы, когда сперва о родине, потом о ней. Мужчина должен быть мужчиной, самцов предпочитают только бизнес-леди, которые сами вообще-то больше мужчины, чем женщины, как бы ни прыскались духами, имитирующими женские гормоны.

Ближе к вечеру неожиданно прибыл барон Варанг. Я поспешил к нему с распростертыми объятиями, чтобы он не успел совершить что-нибудь ритуальное из обряда вассального подчинения.

Барон дал себя обнять, я заметил на лице хитрую усмешку, что тут же спряталась. Гад, догадался, от такого скрыться трудно.

– Все замечаете, – сказал я искренне, – хитрый вы барон! Что и доказали уже тем, что я гроссграф и мучаюсь в этой крепости.

Он расхохотался.

– Полно вам, сэр Ричард! Вы все равно стали бы гроссграфом. Так или иначе.

– С вашей поддержкой это было намного легче, – ответил я. – Вообще, барон, мне вас недостает. Ваших мудрых и рассчитанных советов. Как там наш общий друг, граф Ришар?

Он отмахнулся.

– Вы сделали все, что он и хотел. Раньше он ставил меч у изголовья, а теперь его прославленный меч висит в ножнах на стене! Граф наслаждается покоем, которого он, как я хорошо знаю, давно жаждал. В первую очередь, из-за своих коней…

– Коней? – переспросил я. – Я уже слышал насчет коней. Он их любитель или у него что-то особенное?

Барон удивился:

– То и другое, но… вы не слыхали про его коней?

– Честно говоря…

– Сэр Ричард, вы меня удивляете! О его конях вся Армландия наслышана.

Я пожал плечами.

– Как вы догадываетесь, у меня нет проблемы с перемещением моей задницы по просторам страны.

Он хлопнул себя по лбу.

– Ах да, у вас же этот загадочный конь, о котором так много говорят… Да, действительно, вам незачем ловить слухи о конях, которые быстрее всех на свете. Кони графа Ришара вряд ли быстрее вашего черного красавца.

– Расскажите, барон, – попросил я. – Ради чего граф повесил меч на стену?

– Охотно, – ответил он со вкусом, глаза загорелись, о конях и женщинах все мужчины готовы говорить долго и с подъемом. – Граф Ришар еще в молодости славился своей молниеносной конницей. Она досталась ему от отца, тот случайно открыл, что на его угодьях растут особые травы, у коней от них повышается скорость и выносливость. А если такими травами кормить коней несколько лет, то быстрота у них поселится в крови и мускулах, такие кони могут идти галопом сутки напролет и даже не взмокнут.

– Ого, – сказал я невольно, – каждый хотел бы иметь такую конницу! Не в этом ли секрет побед графа?

– Нет, – ответил барон с неудовольствием, – одной скорости мало, хотя, надо признать, быстрота конницы не раз помогала решить исход сражений. Говорят, у графа вообще есть один-два коня, что скачут быстрее летящих птиц и могут догнать выпущенную из лука стрелу! Не знаю, правда ли, все мы склонны к преувеличениям, но у графа в самом деле особые кони…

– Да уж… Покупать у него пробовали?

– Конечно! Граф Ришар продает охотно. Правда, за большие деньги, но когда речь о таких конях… Продает и загадочно улыбается. Как оказалось, на простом корме его чудесные кони вскоре превращаются в обычных лошадей. Пробовали тайком по ночам собирать семена тех трав и засевать свои луга, но, увы, хотя трава росла и там, но чудесные свойства теряла.

– Понимаю, – пробормотал я.

– Что именно?

– Такое бывает часто, – объяснил я. – Называются эндемиками. Когда растет только на определенном месте. В моем старом королевстве женьшень или маралий палец только в одной области имеют волшебные свойства, в других – простые корни. Да, графу повезло, что у него именно эти земли. Надеюсь, он останется нашим верным союзником.

Барон расхохотался.

– Еще бы! Вы же выполнили за него всю тяжелую работу. Теперь он может заниматься только конями. Сказал мне, что отныне растолстеет, на поясе провертит новые дырочки, чтобы брюхо распускать вволю, а не затягивать, как сейчас… Он мечтает вывести породу вообще крылатых! В старых книгах, дескать, есть описания, как это сделать. Так что объединение Армландии и мирная жизнь как раз то, что нужно графу.

– А вам? – спросил я. – Что нужно вам, барон?

Он посмотрел мне в глаза, лицо стало серьезным.

– Мне хотелось бы знать ваши планы, сэр Ричард. Я понимаю, детали вы должны держать в секрете даже от своей подушки, но в общих чертах… Это для того, чтобы какие-то неожиданности не заставали меня врасплох. Я человек вообще-то мирный, неожиданностей не люблю. Опыт уже научил, неожиданности обычно бывают неприятными, очень неприятными и чертовски неприятными.

Я помедлил, барон ждет, хотя вряд ли рассчитывает на откровенность в стратегических планах.

– Запланирована долгая и мирная жизнь, – ответил я осторожно. – Подъем сельского хозяйства. Добыча и переработка руд, развитие промышленности, экономическая экспансия в другие регионы… Увеличение поголовья крупного, среднего и совсем мелкого рогатого скота в интересах малого бизнеса. Переработка мяса, костей и шкур…

Я перечислял еще, путано и хаотично, из чего может нарастать благосостояние такой великой страны, как Армландия, незаслуженно обойденной вниманием и зажатой в тесные границы недружественными соседями. Барон терпеливо слушал, хотя я видел по глазам, что понимает далеко не все. Да я и сам себя не всегда понимал, хотя насчет слагаемых экономического подъема в моем прошлом королевстве каждый может отбарабанить без запинки даже спросонья, тоже не понимая, что они значат.

– Но, – закончил я, видя, что барона это не удовлетворило, – лично я… и строго в конфиденциальном порядке… вы понимаете?.. советовал бы далеко не отпускать войско. Или хотя бы сохранить при себе ударную мобильную группу.

Глаза Варанга блеснули острым любопытством.

– Что-то ждете?

– Правитель всегда должен ожидать всего, – ответил я дипломатично. – Но у меня такое предчувствие… понимаете, просто предчувствие…

Он посмотрел на меня очень внимательно.

– Да, понимаю. Всего лишь предчувствие. А на предчувствия можно не обращать внимания. Благодарю вас, сэр Ричард, за доверие!

– А вам спасибо за понимание, – ответил я с тем же подтекстом, что прозвучал и в голосе барона.