Текст книги "Все женщины - химеры"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 11

Она вскрикнула, начала замедленно, как мне показалось, наводить пистолет на возникшую цель. Глаза ее расширились в ужасе, поняла, что не успевает, а я вот как раз успел подумать, что надо бы стрелять в сердце, очень уж красивое лицо, просто прекрасное, сколько же над ним пластические хирурги работали, чтобы создать такое совершенство…

…однако с пулей в сердце человек не умирает сразу, наверняка эта живучая женщина не умрет и выпустит в меня всю обойму, потому дважды выстрелил ей для верности в лицо.

Тяжелые пули разбили череп, как будто ударил дважды молотом. Я не стал смотреть, как она красиво и печально падает, отпрыгнул в сторону и несколько раз выстрелил в стену, целясь в появившиеся синие силуэты.

В ответ прогремели автоматные очереди, но я лежал на полу и стрелял из двух пистолетов, а когда на той стороне все оказались тоже на полу, хоть и не по своей воле, я выскочил в коридор и понесся как мангуст вдоль стены.

Здесь стена коридора через несколько шагов справа переходит в колоннаду, за которой роскошный зал, дорогие кресла и диваны с красной обивкой и позолоченными ручками, и дальше снова тот же коридор, а это, выходит, что-то вроде современного алькова.

Мелькнула мысль юркнуть туда, но тут же пинком отбросил трусливую мысль. Здесь меня загоняют и убьют, как бы ни вертелся, а единственный правильный вариант – пробиваться к выходу, хоть львом, хоть зайчиком.

Я глубоко вздохнул несколько раз, очищая мозги, и ринулся по лестнице на первый этаж, стреляя из обоих пистолетов. Снизу появились только двое, я открыл по ним огонь на опережение, сердце колотится так, что болят уши, взвинчен настолько, что, кажется, с легкостью попаду и в муху на дальней стене, а то и собью на лету.

Оба упали, под ними сразу начали расплываться красные лужи. Я ринулся к входной двери, потянул ее на себя, тяжелая, как ворота рая, и сразу услышал жуткий вой полицейских сирен.

Со всех сторон к особняку мчатся бронеавтомобили…

– Поздно, ребята, – пробурчал я с облегчением. – Но все равно я рад.

Быстро вернулся в холл, пинком выбил пистолеты из рук двух павших последними, а взамен вложил те, что были в моих, предварительно стерев как можно тщательнее отпечатки.

Спецназовцы, похожие на киборгов в своей чудовищной броне, где даже вместо лица черная блестящая маска шлема, высыпали как горох, раскатились во все стороны и, присев на колено, взяли на прицел двери и все окна.

Я поднял руку кверху, другой открыл дверь и, вскинув и вторую конечность, пошел с красивой, надеюсь, улыбкой по ступенькам.

Сейчас, после пережитого, трясет еще больше, но все видят только, что я картинно и счастливо улыбаюсь ласковому солнечному дню, а руки кверху держу из снисхождения к ним, неразумным, которые могут и пальнуть со страху.

Полицейский автомобиль, которого прикрывают броневиками, вырвался вперед и развернулся прямо перед ступеньками.

Я медленно опустил руки. Из авто выскочили Мариэтта и Синенко, взъерошенные, как воробьи после драки, с вытаращенными глазами и такие взволнованные, словно это они прошли здание с пятого этажа до самого низа.

– Я скучал по вам обоим, – сказал я громко. – Я вас даже как бы люблю. Правда, по-своему.

Синенко цыкнул:

– Я тебе дам «по-своему», извращенец!… Что там стряслось?… Кто еще в здании?

Мариэтта крикнула отчаянно:

– Да что с тобой происходит?

К нам трусцой подбежал жуткий громила, лицо в шрамах, представляю, какое у него тело, в легкой броне, что значит, из начальства, очень немолодой, с сединой даже на бровях, шрамы вообще-то легко убрать в любом косметическом кабинете, но есть люди, которые ими гордятся.

Пронзив меня взглядом, как святой Джордж дракона, он спросил резко:

– Это снова вы? Как вам удалось сбежать?

– И я рад вас видеть, капитан, – ответил я. – Просто счастлив. Эта форма вам идет. Вы в ней как жук– олень, его в народе зовут рогачом. Панцирь блестит точно так же. Я так любил играть с этими жуками…

Он рыкнул:

– Я те поиграю!… Как вы сбежали?

– Да ничего особенного, – ответил я. – Просто сидел-сидел связанный с мешком на голове…

Мариэтта сказала неожиданно:

– Давайте угадаю! Он просто сидел, а они взяли вдруг и сами друг друга перебили. Так?

Капитан посмотрел на нее сердито, не до шуточек, но я просиял и сказал радостно:

– Вот видите? Ей надо повышение! За женскую прозорливость!… Она понимает мужчин. Что значит… нет– нет, я ни на что не намекиваю!

Капитан сказал раздельно:

– Как… вам… удалось… уйти?

Я проговорил ликующе:

– Представляете, сижу себе привязанный и с мешком на голове, как не знаю кто я вообще, надо у вас спросить, а там за дверью началась безобразная беготня, крики, стрельба… Я, знаете ли, нервный, как все утонченные интеллигенты, просто не выношу грубости, плохих слов… ну, вы понимаете, что имею в виду, не– табуированные, обсценные, которые нас еще с детсада учат не употреблять, длинные списки заставляют заучивать… Мое восприятие, защищая мою нежную душу демократа, сразу отключается. Я слышу только шум, белый шум, так его почему-то называют, хотя, на мой изысканный взгляд, шум может быть только черным… А вы как думаете?

К нему подбежали двое громил еще покрупнее, что– то сообщили знаками для глухонемых, он сказал им резко, продолжая буравить меня взглядом:

– Входите. Только осторожно.

– Брать живыми?

– По возможности, – ответил он. – Используйте светошумовые гранаты, потом отчитаемся.

Я сказал наивно:

– Я никого не встретил. Наверное, все попрятались. Хотя переступать через кого-то пришлось.

– Переступать?

– Не в переносном смысле, – заверил я. – Если карьеристы, что идут по трупам, я не такой… Просто они уже лежали, а я, знаете ли, просто вышел…

Он сказал, не глядя на меня:

– Савельев, Одинцов!… Возьмите свои группы в полном составе. Используйте светошумовые с первого же броска, нам нужно захватить живыми. Возможно, там заложники?

Он оглянулся на меня Как насчет…

– Не видел, – заверил я. – Вообще никого не видел. Меня до сих пор трясет… Я со всех ног ринулся к свету и свободе, ужас пробрал до костей, столько крови… столько мертвых трупов погибших людей…

Я широко зевнул. Он дернулся, посмотрел дико. Лицо исказилось так, что шрамы вздулись буграми.

– Терещенко!… Прикрывай их со спины. Я пойду с третьей группой. Остальным держать под прицелом окна.

Мариэтта провожала его взглядом до тех пор, пока он не нырнул в распахнутую дверь особняка вслед за своими бойцами. Еще около десятка остались, держа на прицеле окна и дверь.

– Ну, – сказала она, не глядя на меня, – что соврешь на этот раз?

Я поинтересовался вежливо:

– Как вы… сумели? Они же отключили все…

Синенко спросил цепко:

– Откуда знаешь?

Я пожал плечами.

– Так они сразу сказали!… Чтоб и не надеялся на ментов. Все вы, говорят, идиоты. У всех слюни текут, а у некоторых даже висят. Но вот смотрю на вас и скажу правду… они ошиблись! Ничего у вас не висит. Наверное, вы их глотаете?

– Когда вижу шашлыки с аджикой, – согласился он, – и текут, и глотаю…

– Мариэтта, – спросил я, – а как вы так удачно появились еще там, у меня дома?

Она буркнула:

– С тобой много неясного, сам знаешь. Потому на всякий случай по распоряжению начальства установили более широкое наблюдение за всем поселком. И когда появились незарегистрированные в нем лица и не являющиеся гостями…

Синенко добавил ехидно:

– А куда они еще могут направиться? Угадал? Ну вот какая у тебя репутация!

– Понятно, – сказал я с облегчением. – Спасибо за лестный отзыв. Но какие они злые, какие злые!… Ну разве можно так убивать друг друга? Это негуманно и бесчеловечно! Мы к сингулярности идем, черепашек и пингвинов спасаем, а тут людей… Хотя, конечно, пингвинов жальче, но, может быть, придет пора и людев жалеть? Как думаете?

Сержант криво усмехнулся:

– Разве что после тараканов.

– А как теперь к ним нужно относиться? – спросил я опасливо. – Что сказано в директивах?

– Исчезающий вид, – сообщил он. – Занесен в Красную книгу. Потому надлежит всячески помогать им выжить, оставлять на кухне крошки. За убийство таракана будут крупно штрафовать. На первый раз.

– Да, – сказал я, – спохватились. Это после исчезновения лобковых вшей?

Он кивнул.

– Когда вслед за женщинами начали и мужчины все сбривать, лобковым пришел конец. Всемирный конгресс по вымирающим видам обещал сто миллионов долларов тому, кто принесет живую вошь, но, похоже, придется восстанавливать их, как мамонтов.

Я сказал осторожно:

– Вообще-то я сумел бы как-то пережить их исчезновение.

– Но-но, – сказал он строго, – это крамола… Законопослушный гражданин не может допускать такие высказывания.

– Так я ж в частном разговоре, – вякнул я.

Он задрал голову и демонстративно посмотрел в ясное голубое небо.

– А что сейчас осталось частным? Хочешь, загружу из Сети снимок твоей голой задницы?…

Мариэтта оглянулась, лицо сердитое, сказала раздраженно:

– Все еще говорите, что это женщины любят почесать языками?

Он со вздохом указал взглядом в ее сторону.

– Видишь, что бывает, когда им дашь волю.

– С другой стороны, – ответил я, – зато теперь делают всю черную работу, что раньше делали мы.

Он кивнул.

– Для того мы и придумали эту эмансипацию. Но все чаще думаю, не пора ли закрыть? Черную работу теперь делают роботы. Женщины уже без надобности… Даже в постели.

– Да, – согласился я. – Правда, как исторические памятники… в память о далеком диком прошлом… Мариэтта, что-то вы мне руки не выкручиваете, сапогом по почкам все еще не бьете, выколачивая нужное вам признание.

Она поморщилась.

– На этот раз ты попался. У них настоящие эксперты!… Все восстановят, все запишут, а суд рассмотрит и вынесет тебе то, что заслужил.

– А ты со мной пойдешь в навечное изгнание? – спросил я с надеждой. – Чтобы сторожить?

Она спросила внезапно:

– А как ты освободился?

Я посмотрел обиженно:

– Ты не слушала? Я же сказал: сидел, ждал, а они сами друг друга… Или то были не они, а их конкуренты?… Напали вдруг…

– Хорошая гипотеза, – одобрил Синенко. – Напали, чтоб тебя освободить, верно?

– Замечательно, – ответил я с чувством. – Хоть кто-то обо мне заботится.

Мариэтта сказала раздраженно:

– Я спросила, как ты освободился от мешка, если руки связаны? И, кстати, ноги тоже связывали?

Синенко насторожился, я понял, ноги связывают только особо опасным, чтоб уж точно не рыпнулся и не пискнул.

– Да вот как-то не помню, – ответил я растерянно. – Это вам хорошо, вы люди грубые, бесчувственные, а у меня все в голове перемешалось от интеллигентного испуга и нервной дезориентации… Помню, тащили, потом вроде бы бросили на стул, если то был стул, а не что-то нестульное… Я сидел и дрожал… или лежал и дрожал, не помню!… Но дрожал точно, ибо Федор Михайлович сказал, что все мы – твари дрожащие. А когда все затихло, я тихонечко снял мешок с головы, он у меня был на голове, представляете, как страшно?…

На лице Мариэтты я увидел сильнейшее разочарование, а я понял, что снова увильнул. Слова «не помню» – самое надежное, что есть на свете. Это они, власти, должны доказывать, почему у меня трупы в доме или руки в крови. А еще их доказательства должны быть убедительнейшими и неопровержимыми, чтобы суд принял и не боялся, что суд повыше признает улики недостаточными.

Она отвернулась и некоторое время с надеждой смотрела в открытую дверь.

– Раньше мы входили первыми, – напомнила она сержанту. – А спецназ прикрывал. А эти новые правила просто свинство.

– Ничего не тронут, – напомнил он. – Убедятся, что боевиков нет, настанет наша очередь. Это разумно. Хоть и скучнее.

Из здания вышли трое спецназовцев, вскоре появился и капитан. Разговаривая с кем-то по внутренней связи на ходу, он помахал в нашу сторону.

– Можете заходить.

– Что там? – спросил Синенко.

Капитан отмахнулся.

– Увидите. Я оставил там по человеку на этаж. У лестницы. Съемку сделали.

Синенко сказал Мариэтте:

– Вот видишь, ничего не тронули. Пошли скорее! А то все затопчут своими толстыми лапами.

Я проводил их взглядом, а командир отряда спецназовцев направился ко мне, огромный и тяжелый, как статуя Командора.

– Ну, сынок, – прорычал он, стараясь разговаривать ласково, – не знаю, что скажешь яйцеголовым… но мне кажется, все тут происходило по-другому.

– Правда? – спросил я.

Он кивнул.

– Сказать, как это было?… А ты поправишь, хорошо?

– Давайте, – согласился я.

Он заговорил медленно:

– Ты сидел привязанный и с мешком на голове в десяти шагах от двери лицом к ней. Руки привязаны к подлокотникам, ноги – к ножкам. Когда ты остался один на один с допрашивающим, ты как-то освободился…

– Как? – спросил я.

Он в затруднении потер лоб.

– Вот это не знаю. Но это единственное темное пятно. А дальше все укладывается в цепочку: ты убил троих, стреляя через дверь и декоративную стену. Дальше пошел по коридору, убивая всех, кто выскакивал навстречу. Спустился по лестнице на четвертый этаж, там тоже убил всех… Бегать за ними не пришлось, все выскакивали навстречу, так что все с доставкой, не перетрудился. Потом пошел дальше, убивая и на лестнице, там осталось три трупа. Кровь стекает по ступенькам медленно и печально. Зато красиво. На третьем пришлось побегать по комнатам, там ты уложил четверых. Затем спустился на второй этаж, убив на лестнице еще двоих, в оранжерее уложил двоих, в бильярдной – одного, в коридоре еще одного.

– Я крут? – спросил я.

Он покачал головой.

– Даже не знаю насколько. Я бы тебя взял к своим, да сам не захочешь… Мои так не могут. На первом этаже тебе стрелять уже не пришлось, там никого, и ты вышел с поднятыми руками нам навстречу… Понимаешь, как бы это ни звучало невероятно, но у меня громадный опыт, потому просто вот так зримо вижу, как ты спускался с этажа на этаж и валил всех встречных и поперечных. Там не было других перестрелок, как сейчас уже говорят мои крепкоголовые и как скажут эксперты. Все сделано одним человеком. Видно по тому, как лежат трупы, заметно по пробитым стенам, по осколкам мебели…

Я вздохнул:

– Вот это бы слышала моя девушка! А то «дурак, дурак…»

Он взглянул остро.

– Под дурака косить – беспроигрышно. Все сразу чувствуют превосходство, расслабляются, допускают ошибки.

– Да, – сказал я мечтательно, – хотел бы я вот так… быть крутью, но косить под дурака… А потом р-р-раз!… и не дурак вовсе. Лепота…

Глава 13

Со стороны улицы на парковку влетел на большой скорости автобус, вроде бы обычный, но я со своей чувствительностью сразу уловил его чудовищную массу, словно ко мне приблизилась нейтронная звезда.

– Эксперты прибыли, – сказал капитан. – Вот теперь начнется… Сейчас сброшу им все, что записали в этом дворце, пусть восстанавливают картину. Ты не против?

– Жажду, – заверил я. – Люблю на себя смотреть в записи. Думаю в артисты пойти. А то и вовсе в актеры.

– Пойдем, – предложил он дружелюбно, но с такой интонацией, что если не пойду, то с удовольствием потащит, да еще и по почкам попутно постучит, чтобы мне веселее было. – Там у них хороший кофе.

Автобус осторожно приблизился и остановился боком ко входу в дом, но никто не вышел, только двое спецназовцев сразу же встали справа и слева.

Капитан подтолкнул меня в спину.

– Заходи. Здесь всегда угощают хорошим кофием перед расстрелом.

– А перед виселицей? – спросил я.

– Тогда еще булочку, – заверил он.

– Выбираю виселицу, – сообщил я твердо. – Как демократ, я имею право выбора в нашем свободном и счастливом обществе.

Поднявшись по двум металлическим ступенькам, я охнул, автобус внутри совсем не автобус, это шкура у него такая, а внутри даже кресел нет, вместо них массивные блоки непонятного назначения, а вместо окон с обеих сторон только работающие экраны с видами то города сверху, то картинки внутренностей особняка, где трупы в картинных позах и застывшие спецназовцы у лестницы.

Двое техников повернулись в креслах к нам, капитан махнул рукой.

– Сидите-сидите. Уже готов проход?

– Две минуты, – бодро ответил один. – Идет просчет нижнего этажа, а потом запустим. Спасибо, что передачу вели все бойцы. Материала много, сейчас все компонуем.

– Ждем, – коротко бросил капитан. – Вас зовут Ев– ген, да?… Это наш передвижной техцентр. Выпьем кофе, а ребята за это время закончат проходку… Закончите?

Тот же техник ответил бодро:

– Да, конечно. А если нет, можете взять еще и по пирожку.

– Тогда не спешите, – сказал я. – Пирожки я люблю. А если не успеете, возьму и пирог побольше?

– Много есть вредно, – буркнул техник и, ощутив, что сказал грубость, пояснил: – У нас печка барахлит, печет только такие, что двумя руками разве что…

Капитан сам сходил в дальний конец автобуса и вернулся с двумя стаканами горячего кофе и двумя пирожками, больше похожими на раздобревшие французские булки с кремом.

– Сесть можешь вот сюда, – сказал он. – Или на ящик рядом, но тот может и током шарахнуть, не любит задниц.

– Сяду, – ответил я, – техника должна быть толерантнее нас и соблюдать законы, а я пока что не обвиняемый, а полноценный гражданин.

Он кивнул на участок стены, свободный от аппаратуры.

– Экран здесь с трехмерностью, люблю смотреть красивые проходы… Уже чувствую, что эту запись буду показывать своим курсантам. Пусть учатся у таких орлов!

– Спасибо, – ответил я скромно. – У вас в самом деле орлы.

Он хмыкнул:

– Это я о тебе, дружище. Надо молодежи показывать, как убивать быстро и красиво. Мы же не дикари какие-то!… Артистичность в любой профессии ценится.

– Точно, – поддакнул я. – Грубость – это для новичков. Нужно так пройти, чтобы даже подошвы не испачкать.

Он бросил взгляд на мои новенькие белоснежные кеды.

– Золотые слова! А то учишь-учишь, а они обязательно мозги по стенам расплескивают. Говорят, иначе не получалось… Эй, Коваленко, у вас там готово?

Техник крикнул от дальнего экрана:

– Еще минутка!

– Ага, – сказал я радостно, – еще пирожок! И чашка кофе.

Техник бросил в мою сторону взгляд, полный укора.

– Разорить нас стараетесь? Садитесь поудобнее, файл получился объемным… Правда, мы старались все делать в хай-ресе… Даже доптекстуры подзагрузили…

Раз уж это пойдет для учебки, то пусть без потери цвета, а не только с ультравысокой четкостью… Курсанты должны получить качественный материал. Ухнарь, как у тебя?

– Декодирование почти закончено, – ответил второй техник. – Ну совсем почти. Сейчас уже… все, файл сформирован!

– Запускаю, – сказал первый техник. Он огляделся. – Вы будете смотреть вдвоем?

Капитан крикнул в открытую дверь:

– Барсунок, Пилипок, Жуков! Ко мне бегом!

Когда в автобус вскочили трое из спецназа, я угадал

в них младших командиров, капитан кивнул технику:

– Вот теперь давай. А вы, Евген… это ваше настоящее имя?., ладно, молчу, прокомментируете, как это выглядело с вашей точки зрения…

Я развел руками.

– Увы, когда я снял мешок с головы, они все уже поубивали друг друга. Сумасшествие какое-то! А еще в наше время победившего гуманизма и непротивления злу насилием.

Он усмехнулся:

– Интересный вариант. Ухнарев, начинай. Смотрите, Евген, на этом симуляторе восстановлены все этапы схватки.

– Посмотрим, – сказал я с энтузиазмом, – посмотрим. Люблю смотреть на войну! А еще, чтоб кто-то поубивал гадов, чтоб меня не обижали.

– Вот вы выходите из комнаты, – сказал капитан, – оставив два трупа… почему два, я полагал там три, ну да ладно… передвигаетесь по коридору…

На широком экране в 16К разрешении и на чудовищно мощных видеокартах в разрезе весь особняк, все воссоздано с такой точностью, что вижу каждый кирпичик в стене и даже вкрапления песчинок в них.

Моя фигурка и с моим лицом осторожно крадется вдоль стены, пистолет наготове, а когда из комнаты впереди выскочил человек с автоматом в руках, я моментально стреляю. Человек с автоматом складывается пополам, а я на экране подхватываю автомат на лету и перехожу на бег, держа его на изготовку.

– Круто, – сказал я в восторге, – даже звуки подобрали!

– Это реальные, – сообщил техник с гордостью. – У нас в фонотеке все виды оружия, взрывы бомб и гранат всех модификаций, все хлопки, бабахи… Вот только никак не уговорю взорвать атомную бомбу, чтобы записать звук при уплотнении воздуха до ударной волны.

– Подайте жалобу в министерство, – посоветовал я. – Единственная и уникальная фонотека должна быть полной.

– Спасибо!

Один из младших лейтенантов, судя по нашивке, сказал с восторгом:

– Смотрите-смотрите, как он их замочил на лестнице!

Второй ткнул его кулаком в бок.

– Заткнись, дурак.

– Ого, – сказал я, – нас уже двое.

Третий из лейтенантов прорычал:

– Но как… он как будто знал, что эти выскочат оттуда!… Смотрите, вот остановился и ждет, когда тот сам набежит…

– Опыт, – сказал капитан глубокомысленно.

– Да, – согласился второй лейтенант с иронией, – лет сто в десантных операциях.

– Дурак, – буркнул первый лейтенант.

– Нас трое, – сказал я с восторгом. – Наши ряды растут! Мне еще бы морду шире, чтоб как у вас, и тогда уже никто…

Капитан рыкнул:

– Внимательнее, внимательнее! Вы эксперты или хто? Все идет правильно?…

Ухнарь или Ухнарев сказал осторожно:

– Вот здесь он не мог их замочить. Автомат уже бросил, видите?…

– А он точно бросил? – спросил капитан с сомнением.

– Точно-точно, – заверил эксперт. – Автомат нашли на этаже выше с пустым рожком. Наш подследственный…

– Подозреваемый, – уточнил я, – да и то зря.

– Подозреваемый, – нехотя согласился техник-эксперт, – дальше шел только с пистолетом.

Капитан пробормотал:

– Да, где-то натянуто…

Он посмотрел на меня словно бы за поддержкой. Я пожал плечами.

– А если он палил из двух пистолетов? По-македонски? Я имею в виду не себя, а вот ту фигурку на симуляторе?

Капитан вскинул брови.

– Что такое по-македонски? Впервые за последние сорок лет слышу. Да и в какой современной школе учат стрелять из двух пистолетов?

Ухнарев сказал осторожно:

– На свете не только спецназ, хотя сейчас все спецназы мира учат по одним и тем же учебникам. Может быть, какие-то структуры для особых операций…

Капитан поморщился.

– Бред. Нерационально. Я слышал, в древности такое пробовали, но отказались. Из двух пистолетов все равно можно стрелять только по одной цели, а по двум невозможно. Сейчас даже в древнем «глоке» тридцать три патрона, скорострельность полторы тыщи выстрелов в минуту!… Хотя да, такое бы объяснило. Но поищите что-то… Евген, дружище, ну колись же наконец! Сынок, как ты все это сделал?… Посмотри, как ты красиво проходишь бильярдную!… Блин, это же надо как точно с этими шарами!…

Ухнарев сказал с восторгом:

– Они выпрыгивали, как рыбы из воды, а он их на лету, как Василий Иванович белогвардейцев!… Это же для учебки на последнем курсе!…

Я ощутил на себе их вопрошающе восторженные взгляды, скорбно вздохнул и развел руками:

– Увы… Посмотрел с восторгом, у вас прекрасная техника, и даже примерил на себя ту фигурку. Вот бы меня таким увидели в нашей компашке!… Однако пробелы в вашей программе с самого начала. Я, как вы сказали, сидел с мешком на голове и привязанный по рукам и ногам к стулу. Что-то не увидел на вашем симуляторе, как это я освободился!…

Эксперт сказал с неохотой:

– Над этим пока работаем. Еще что?

– Да вы и сами видите, – сказал я с сочувствием. – Только, стрельбой по-македонски можете объяснить, как этот супергерой… простите, я!… сумел поразить две цели на расстоянии в двадцать шагов и друг от друга – на десять!… Ни одна комиссия, как догадываюсь по вашим лицам, далеким от ликования, такое не пропустит. Хотя бы потому, что в мире нет человека, который бы зачем-то стрелял по-македонски. Проше гранату бросить.

Первый лейтенант проговорил угрюмо:

– А если у него как-то оказался, ну, «узи»?

Ухнарев сказал с сожалением:

– При стрельбе из «узи» или любого автомата пули на таком расстоянии уходят в потолок и в стены. А если по-македонски из пистолетов, то да, плотность огня намного выше автоматной.

Лейтенант буркнул:

– Осталось только найти такого умельца. Что-то мне никак не верится, что этот Евгений умеет бить с обеих рук, да еще в разные стороны.

– Да-а, – протянул Ухнарев, – комиссия такое не пропустит… Думайте, думайте еще, где и что мы пропустили?

Я сказал дружелюбно:

– У вас тут буфет хорош. Пирожок был вкусный, но я осилил бы еще один… И пивка бы… У вас пиво есть? Пли вам запрещено?

Капитан вздохнул:

– Буфет да, к вашим услугам. Вы пока не арестант.

– Тогда я пойду, – сказал я. – А вы тут поработайте. Я не могу долго сосредотачиваться. Для меня либо многобукофф, либо многоютубоф. Я такой, дитя бли– пового мира. А читаю вообще только заголовки.

Первый лейтенант, как самый бойкий, поднялся, взглянул на капитана.

– Я его отведу?

– Да, – ответил тот. – Но если подозреваемый попытается бежать, убей на месте.

Лейтенант поежился.

– Командир, – сказал он с упреком. – Зачем же так? Он услышал, теперь убьет меня и сбежит.

– Убивая всех по дороге, – сказал Ухнарев очень серьезно, – как мы только что видели на экране.

– Рискнем, – ответил капитан безучастно. – Главное, составить грамотный отчет. А потери в нашем деле неизбежны. Все равно нас всех скоро спишут и заменят роботами.

– Ну спасибо, – протянул лейтенант с обидой, – напомните мне о своих словах, когда в следующий раз окажемся в перестрелке.