Текст книги "Ричард Длинные Руки ( Воин Господа)"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Что скажешь в свою защиту, сын мой?

– Что я могу сказать? – ответил я. – Вы все понимаете лучше меня. Но чтото уже слышал по этому поводу... Чтобы запустить ракету, надо два ключа, а они у Разных людей...

Инквизитор пропустил мимо ушей непонятные лова – качество, присущее христианам, и продолжил:

– Но ты здесь. Значит, Господь Бог не препятствовал Дьяволу ввести тебя в этот мир. И хотя понятно, что ты – человек дьявола, на которого тот возлагает надежды, однако же Господь в своем бесконечном милосердии...

Я начал вздрагивать, холод от плит все сильнее, а я не йог и не аскет, не умею концентрациями гонять кровь в разные участки тела, а только в один могу, но сейчас это не согреет, а инквизиторы узрят доказательство моей греховности.

Третий все еще смотрел пронизывающим взором, остальные беседовали между собой. Я иногда видел, как в полумраке поблескивают их глаза.

– Ничто не делается без промысла Божьего, – сказал третий торжественно. Возможно, на примере этого человека Господь в своем милосердии хочет других отвратить от зла.

Седьмой спросил заинтересованно:

– Что вы рекомендуете, брат? Без пролития крови?

Третий ответил бесстрастно:

– Если это отвратит других от зла, почему не принести такую жертву? Но я не уверен, что эта жертва необходима.

Холод сотряс меня всего, я изо всех сил стискивал челюсти, чтобы не лязгать зубами, что наверняка сочтут доказательством моей виновности. Как-то не хочется услышать запах своей горящей кожи. Уже слышал велеречивое, что плоть смертна, сгорит и хрен с нею, нашел о таких пустяках жалеть, зато выпорхнет и освобождение запоет бессмертная душа...

Они снова собрались в кучку и оживленно беседовали, цитировали Библию, святых отцов церкви, откровения и поучения, а я сам старался осмыслить свое странное положение. Возможно, в самом деле Та Сторона дала молчаливое согласие на мой перенос, чтобы нарушить некое равновесие между Добром и Злом. Получить, так сказать, право озвереть и одним махом все человечество... ну, как с Содомом и Гоморрой, Геркуланумом и Помпеей, Атлантидой, Лемурией, Гипербореей... а еще раньше – потопом, метеоритом с половинку Луны, поворотом планеты другим боком к Солнцу...

Правда я хоть и считаю себя самым замечательным и потенциально великим, но уже знаю, что все уверены в своей необыкновенности, так что в реальности я не такая уж и большая шишка, чтобы из-за меня... Впрочем, возможно, здесь недостает только крупинки, чтобы началась реакция, одной песчинки хватит сдвинуть чаши весов... Мир Тьмы богаче, разнообразнее, ярче. Он просто намного старше, ведь по их же басням бог прислал в мир своего сына и принес его в жертву совсем недавно! И по-настоящему борьба Добра и Зла началась только с его приходом, а до этого все века и тысячелетия торжествовала Тьма, развивалась, крепла, расширялась, а человеческие королевства под ее черными крыльями грызлись и дрались друг с другом, всячески наращивая мощь, усиливая магию, создавая новых чудовищ.

Да, были отдельные герои и раньше, что сражались против Тьмы, но только сейчас у людей есть Вера, а это, как я уже заметил, достаточно грозное оружие... вот только и сейчас очень немногие могут удержать его в руках. Слишком высокие требования к такому супер-коммандос: чистые руки, благородное сердце, незапятнанные помыслы, безграничная вера в своего верховного Сюзерена...

Я напрягал все мышцы, чтобы как-то заставить себя разогреться. Ладно, уже известно, меня сюда забросил Сатана, он сам это сказал, только бы не проговориться об этом инквизиторам, пусть у них это останется только рабочей гипотезой. Но зачем Та Сторона позволила ему затащить меня сюда, явного сторонника прогресса? Либо Господь видит глубже, либо он решил показать, что даже с моей помощью Сатане не одолеть этих праведных и честных идиотов. Либо, чтобы драка стала еще ожесточеннее... Гм, это гипотезы, но остается и та, пришедшая первой, что это для того, чтоб разозлиться шибче и снова мировым потопом, а то и ядерной войной всех и по всем! Чтоб я, так сказать, переполнил чашу терпения Господнего гнева и он вспомнил былое...

Я услышал долгий усталый вздох. Потом прошелестел слабый голос седьмого.

– Всякое сомнение... толкуется в пользу обвиняемого. Мы не можем с уверенностью сказать, что этот человек послан во Зло... и будет творить Зло. Даже, если его призвал в наш мир Сатана!.. Ведь ничто не делается без воли Господа! Так доверимся же Его мудрости и Провидению. Помолимся, братья.

Они склонили головы, седьмой сложил руки у груди и что-то пробормотал. Я тоже склонил голову, но бормотать не стал, сразу уличат, просто постоял торжест-. венную минуту, словно исполняли гимн, который я не успел выучить, или отдавали почести умершему ветерану.

Первый сказал мне:

– Ты свободен, сын мой.

Третий добавил:

– Сын мой, вера – не что иное, как стремление к совершенству. Верь – и ты станешь лучше себя самого!

Седьмой сказал ровным голосом:

– Господь не уничтожает дьявола лишь потому, что дает шанс исправиться. Иди, сын мой. Ты свободен. Мы не берем с тебя никаких клятв, никаких обязательств.

Он откинул капюшон на плечи. Голова его была совершенно седая, а худое лицо покрыто крупными ,и мелкими морщинами. Он показался мне очень похожим на нашего школьного учителя истории, умного и тонкого знатока Средневековья, его обычаев и тонкостей взаимоотношений в этом довольно простом обществе.

Остальные инквизиторы тоже сняли капюшоны.

Таинственность исчезла, но я все равно смотрел на них ошарашенно, ибо их худые, аскетичные лица совсем не вязались с моим представлением об инквизиторах. Эти выглядели как интеллигенты-шестидесятники... или передвижники, не помню, которых заставили заседать в Тайном Совете и выносить приговоры. Их одухотворенные лица были суровыми, но эта суровость не воинов, а чересчур тонких и остро чувствующих людей, которым пришлось заниматься... политикой. В самом экстремальном проявлении.

Я поднялся с колен, голова шла кругом, спросил ошалело:

– Но почему?

– Чем ты обеспокоен, сын мой? – поинтересовался седьмой.

– Не знаю, – пробормотал я. – Но я представлял все иначе...

–Как?

– Ну, обязательно пытки, потом на костер.

Глаза седьмого посуровели, лицо отвердело, а в голосе прорезалась сталь:

– Все это будет, сын мой... если найдем доказательства твоей виновности. Мир жесток, а скверну надо выжигать каленым железом. Но в твоем деле много сомнений... а сомнения всегда толкуются в пользу обвиняемого. Ты свободен, Ричард! До времени.

Я уже отступал на шаг, готовясь повернуться и скорее дать ходу из этого страшного места, но теперь замер, спросил:

– До... какого?

– До следующего, – ответил инквизитор без улыбки. – Когда появятся ясные доказательства. Того или иного. А до этого времени ты – под следствием.

Я поклонился, отступил, из горла моего выкатилось устрашенное:

– Спасибо, ваше преосвященство.

– Впрочем, – добавил он так же ровно, – как и все мы – под следствием.

Я вдруг вспомнил Бернарда, сказал торопливо:

– Мой господин велел, чтобы вы освятили мой молот...

Инквизитор сделал отметающий жест бледной дланью.

– Нам велел или тебе?.. Сын мой, мы еще не увидели кто ты. На чьей стороне. Лишь потом можно сказать, что достойно носить, вкушать, говорить... христианскому воину, а что можно делать только стороннику Тьмы. Иди, сын мой.

Глава 9

Дома я переоделся, долго плескался в бочке, смывая пот и усталость. Не сразу заметил, что в дверном проеме стоит Рудольф. Перехватив мой взгляд, буркнул:

– Странные у тебя привычки! Моешься... Лень почесаться, что ли?

– Так научили, – ответил я. – Чего такой грустный?

– Да так, – ответил он хмуро. – Оставили, как старые сапоги... Епископ заявил, что сперва я должен выстоять сорок дней и ночей перед алтарем, а уж потом я... ну, сам понимаешь. Ты ж не хотел, чтобы я говорил тебе спасибо!

– А-а-а, – протянул я, – вот ты о чем... А кто оставил?

– Ланселот, – буркнул он. – И Бернард. И Асмер. Даже, говорят, Совнарола взяли с собой! Их вчера отправили к королю Арнольду. Выехали срочно, даже проститься не успели. Не знаю, что такое может быть срочнее защиты Зорра.

Я поспешно вытерся, натянул рубашку. Без этих людей я сам как будто осиротел. За пару месяцев, что ехали через леса, долины, горы, я почти сроднился с ними, – попробуй сродниться с благородным рыцарем! – и без них сейчас ощутил пустоту.

– Тебя вызывают, – вспомнил он. – Король хочет расспросить Беольдра о поездке к оборотникам.

– А я при чем?

– Ты был с ним. Тень славы падет и на тебя.

– Славы?

– Или порки.

Он проводил меня до ворот дворца. Через полчаса подъехал Беольдр, бросил поводья оруженосцу, слез. Не говоря ни слова, кивнул, мы прошли через большой зал, удивительно пустынный и запущенный, на дальних воротах всего один стражник, да и тот недомерок – все здоровяки на охране ворот и стен. Из дальнего коридора выбежал взволнованный управитель, Беольдр насторожился, управитель с ходу запричитал, что в привезенном не все так, что обещалось, Беольдр поморщился, потом нахмурился, кивнул мне на парадные двери.

– Иди пока один. Я разберусь, приду.

Я испугался.

– А если король что-то спросит? Я ж даже не представляю, что мы привезли! Управитель сказал нервно:

– Сэр Беольдр, ваше присутствие необходимо срочно!... вы же знаете... гм... особенности...

– Знаю, – огрызнулся Беольдр, а мне бросил нетерпеливо: – Иди-иди!.. Я приду, как только разберусь.

Страж указал мне на дверь, мол, открывай сам, не велика цаца, тут даже не перед всеми баронами распахивают, я толкнул створку, тихонько вошел и остановился, отступив на шажок в сторону.

В тронном зале запустение, только под стенами стоит с десяток тихих, как мыши, придворных, а из трех кресел на возвышении два зияют вызывающей пустотой. Шарлегайл сидит в своем кресле, странно уменьшившийся, съежившийся, несмотря на то, что гордо откинулся на высокую спинку, несмотря на красиво возложенные на широкие подлокотники кресла Руки. Но руки выглядят чересчур тонкими, а корона – крупной и тяжелой на покрытой серебряными волосами голове.

Всего один стражник за королевским креслом, зато на красном истоптанном полотне перед троном пылают гневом четверо могучих рыцарей. Один просто гигант, не человек, а чудовище в человеческом облике – выше и крупнее меня или Беольдра, – с могучей выпуклой грудью. Все закованы в доспехи, но шлемы по Ритуалу держат на сгибе левой руки, головы обнажены.

На лицах суровая решимость настоять на своем. И этот, который чудовище, еще и лют обликом. Не лицо, а небрежно вытесанное из гранитной глыбы подобие лица: не до красоты, лишь бы устрашало.

Одного я узнал, барон Истаниэль, он в прошлый раз настаивал, чтобы король послал в его владения войска. На этот раз, судя по его лицу, барон тоже настаивает... нет, даже требует, гневное багровое лицо пышет жаром.

– Ваше величество, – донесся до меня его строгий и одновременно вызывающий голое, – на этот раз вам не удастся отправить нас без ответа!

Шарлегайл спросил устало:

– Какой ответ еще? Я вам уже ответил...

– Тот ответ нас не устраивает! – отрезал Истаниэль. – Вы обязаны... вы должны отправить в наши владения королевские войска!

– У меня нет свободных войск, – ответил Шарлегайл усталым голосом. – У меня вообще нет свободных людей. Даже охрану замка нести некому – все на защите стен...

Истаниэль выпрямился, ладонь его, словно сама по себе, опустилась на рукоять меча, но тут же нехотя сползла. Глаза его метали молнии. Гигант, который стоял за его спиной, грубо отодвинул его, шагнул вперед, пламя в светильниках вздрогнуло от его рева:

–Я здесь впервые, ваше величество... Великая честь стоять перед великим королем, но я чувствую себя опозоренным! Я стою перед королем... который заперся в стенах своего крохотного замка... который трусит пойти в бой! Который бросил своих подданных...

Я видел, как замер весь двор, как застыл на миг Шарлегайл, как остановилось все в этом зале. Остальные трое баронов выпрямились, как на параде, их лица твердые и решительные. Если король даст войско, пошлет даже хоть одного человека, то даже мне ясно: люди сочтут это проявлением слабости, они так же устроены и в моем мире – даже простую вежливость понимают только как слабость и уже через неделю придут с требованиями отдать им королевскую казну или послать принцессу пасти им гусей. Но и если не даст, откажет...

Шарлегайл ответил с холодной брезгливостью:

– Вы не умеете себя вести, сэр Фольгарт. Я прощаю вам эту выходку, понимая ваше... возбужденное состояние. Но сейчас убирайтесь.

Барон выпрямился, он возвышался над тремя соратниками, как башенный кран. Прогрохотал с высоты:

–Что?

– Вы слышали, барон.

В мертвой тишине Фольгарт громыхнул свирепым голосом:

– Старый дурак, ты хоть понимаешь, что говоришь?

Шарлегайл стиснул подлокотники кресла, костяшки пальцев стали белыми. Мне почудился треск дерева.

– Барон, – напомнил он с усилием, – с сюзереном так не разговаривают. Это уже нарушение... и считается изменой. А измена, если для вас это новость, карается смертью.

Никто не двигался, а барон Фольгарт медленно оглядел весь зал, минуя взглядом короля, посмотрел на замершего стражника, затем на баронов-рыцарей, что стояли уже бок о бок. Улыбка стала зловещей, уголки рта приподнялись, обнажая крупные зубы.

– Смертью? А где тот, кто выполнит вашу волю, король?

Стражник обнажил меч и шагнул вперед, заслоняя короля, но Шарлегайл отстранил его жестом. Барон огромен и страшен, и все видели, что шансов в поединке против такого гиганта нет. О таких баронах всегда слишком много ходит рассказов, сколько они сразили в поединках. И если даже треть – правда, этот зверь несокрушим.

– Есть, – ответил король. – В моем королевстве всегда найдутся люди, которые защитят трон и порядок.

Фольгарт с наглостью огляделся. С ним трое очень сильных и уверенных рыцарей, а в свите еще десятка три отборных бойцов – такие бароны без подобно свиты не ездят. Да они сами, четверо, из тех, кто свое силой, волей и упорством завоевали земли, заставили простой люд выстроить им крепости, а теперь силой, жестокостью и обагренными кровью мечами поддерживают закон и порядок. Каждый из них в бою стоит пятерых здешних рыцарей. Там, в своих владениях, каждый из них – маленький король, спит и видит себя большим королем.

– В самом деле? – нагло осведомился Фольгарт.

– Вы напрасно сомневаетесь, – ответил король сухо. – Я даю вам шанс.

– На что?

– Стать на колени. Повиниться. Сказать, что горе помутило ваш разум. Я постараюсь... быть милостивым.

Фольгарт снова огляделся по сторонам. В сильном жестоком лице было грозное веселье. Бароны глухо ворчали, их ладони опустились на рукояти мечей.

– Дурак, – громыхнул Фольгарт. – Выживший из ума дурак! При твоем дворе... он последние минуты твой, понял?.. При этом дворе нет человека, который посмел бы остановить меня... Разве что Ланселот или Бернард могли бы попытаться... только попытаться! – но они далеко. Ты понял?..

– На колени, – велел король негромко. – Или будешь сокрушен.

Мое сердце колотилось громко и сильно. Король блефует, вижу. Мало кто видит отчаяние в его глазах, усталость во всем некогда сильном теле, уже заметные признаки поражения в лице, морщинках, горьких складках у губ...

Барон положил руку на рукоять меча, очень медленно потянул. Все завороженно смотрели на сверкающую полосу стали. И хотя мятеж уже свершился, но всем кажется, даже мне, что, пока барон не обнажит меч полностью, конфликта все еще можно избежать.

Все бранятся и хватаются за мечи, но головы с плеч падают редко.

Меч закончился ослепительно блеснувшим кончиком, острым, как бритва. Барон вытянул руку с мечом в сторону короля.

– Сойди с трона, – велел он. – Это место займет более достойный.

Стражник побледнел, но с обнаженным мечом встал перед королем.

– Его уже занимает самый достойный!

Истаниэль и два других барона обнажили мечи и тоже встали с гигантом плечо к плечу. В зал вошли рыцари, но, увидев такую сцену, замерли на месте. Только двое, приняв решение, с оружием в руках подались вперед, поглядывая на баронов недобрыми глазами. Но остальные стояли неподвижно.

Бароны обменялись радостными улыбками. Они и сейчас превосходят по численности, и вообще каждый из них стоит пятерых этих парадных шаркунов с короткими мечами.

Фольгарт сделал шаг к трону. До Шарлегайла оставалось три шага, когда я поспешно сорвал с пояса молот. Я стоял далеко, никто не заметил, как я размахнулся, а когда молот с треском распорол воздух, все успели увидеть только нечто серое, затем разнесся глухой удар, словно в окованную железом деревянную колоду попал камень из катапульты...

Тело Фольгарта швырнуло на баронов. Все трое заговорщиков повалились, ибо Фольгарт в своих доспехах весил, как хороший всадник на хорошем коне. Они коекак поднялись, но Фольгарт остался на полу в широкой луже крови. Доспех его был вмят страшным ударом с такой силой, что железо грудной пластины соприкоснулось с железом на спине. Кровь и клочья мяса выплеснуло из лопнувшего панциря под давлением, красные брызги достигли даже дальней стены и сейчас стекали по ней на пол. Доспехи обоих баронов-заговорщиков оказались в красных пятнах.

Король несколько мгновений смотрел на ужасную картину. Сглотнул, сказал осевшим голосом:

– Как видите... как видите, барону лучше было бы признать, что он... погорячился.

Слова, полные достоинства, самому придали сил он выпрямился, плечи расправились, на оставшихся баронов смотрел с суровым, но отеческим осуждением. Запятнанные кровью, потрясенные, они переглядывались, но злая решимость не оставляла их лица.

Шаг вперед сделал коренастый тучный человек, похожий на профессионального боксера, лицо в шрамах на забрызганных свежей кровью доспехах видны следы от старых ударов топорами и мечами. Близко посаженные глаза смотрели с осуждением.

– Ваше величество, – произнес он дрогнувшим голосом. – Да, вы показали, что у вас есть в рукаве козыри... неведомые нам. Но сила... не всегда признак справедливости. Силой можно захватить власть, но удержать ее можно только справедливым правлением. Вы не даете нам защиту... Что нам прикажете делать?

– Держаться, – ответил король устало. – Держаться, сэр Джон Дэй.

– Но у нас нет сил!

– Все равно держаться, – повторил Шарлегайл. – Вы что, в самом деле не знаете, какому штурму подвергался Зорр?

– У Зорра крепкие стены, – ответил сэр Джон Дэй резко. – Вы можете убить и меня, ваше величество... тем более что за вашей спиной явно недобрая магия, и я попаду в рай уж наверняка, но вам то же самое скажет любой из нас.

– Любой ли?

– Доблестный сэр Истаниэль уже сказал, – ответил сэр Джон Дэй с горечью. – Вы его не послушали. Барон Фольгарт пытался сказать... но из-за свойственной ему запальчивости перегнул палку – вот он лежит в луже крови! Мы вернемся и расскажем всем в наших землях о королевской справедливости. Если мы не вернемся, все равно все узнают!

Шарлегайл покачал головой.

– О чем? Что король покарал изменника?

– Наши села и поселки опустошает нечисть, – сказал сэр Джон Дэй, будто не слышал короля. – Но даже там, где крестьянам удается отбиваться, они несут потери и... не работают. Шахты стоят, золото и железная руда уже не поднимаются на поверхность, ибо все мужчины с оружием в руках сторожат поселки. Потому нам так нужны королевские войска, ваше величество.

Шарлегайл покачал головой:

– Вы без меня знаете, что войска Карла настолько истощили оборону Зорра... что сейчас едва-едва хватает сил чтобы поддерживать порядок. Если бы король Карл знал это, он еще за один-два штурма взял бы Зорр.

Сэр Джон поклонился, но, когда разогнулся и взглянул королю в глаза, я увидел холодный расчет на его лице. Если баронов объединить, то даже стены Зорра им не помеха. К тому же король не найдет повода закрыть городские врата, если подъедет объединенное. войско баронов. Ведь они могут прибыть под флагом помощи.

– Ваше величество, это все, что вы можете нам сказать?

Шарлегайл повысил голос:

– Нет, не все. У меня есть и хорошая новость.

Двор оживился, рыцари подошли и встали за спиной короля красивой группой сильных и дорого одетых людей. Бароны перестали переговариваться. Их руки оставались на рукоятях мечей, но я видел, как все повернулись к королю, слушают, оценивают, не забывая Украдкой осматриваться по сторонам, только стараются не смотреть на то страшное, что застыло бесформенной грудой железа, под которой натекла огромная оасная лужа.

– Как вы знаете, – сказал Шарлегайл, – доблестный Ланселот и его верные друзья Бернард и Асмер отправились за доспехами святого Георгия Победоносца. С ними наш лучший священник, отец Совнарол. Я уверен, что они добудут доспехи святого так же надежно, как до этого привезли мощи святого Тертуллиана, ставшего защитником нашего Зорра! Святой Георгий сможет защитить нас от нечисти, от колдунов и Тьмы, а мы в состоянии справиться с его приспешниками!

Сэр Джон Дэй коротко поклонился. Голос его был сух и тверд:

– Разрешите откланяться, ваше величество?

– Идите, – разрешил Шарлегайл.

Трое баронов, стараясь не выказывать страха или потери присутствия духа, поклонились один за другим, коротко и формально, и ушли с гордо вскинутыми головами. Несколько человек унесли остатки барона

Фольгарта, а слуги принялись засыпать опилками лужу крови.

Дверь с грохотом распахнулась, ворвался Беольдр. Глаза его метали молнии, в руке блистал огромный меч. Он выбежал на середину зала, огляделся, бросился к королю. Шарлегайл устало кивнул, рука соскользнула с подлокотника, указывая на соседнее кресло.

Беольдр подошел, но садиться не стал. Его встревоженные глаза быстро пробежали по измученному лицу брата.

– Мне сказали, – прорычал он гневно, – мне такое сказали!..

– Спрячь меч, – попросил Шарлегайл. – Мне от блеска железа уже дурно.

– От блеска мечей? – удивился Беольдр. – Раньше ты так не говорил!

Он бросил меч в ножны, сел рядом. Шарлегайл сказал слабо:

– Я вижу их обнаженными слишком часто... Спасибо, Беольдр, твой спутник успел вовремя. Я тебе сейчас расскажу, что случилось, а пока... дорогой Дик, подойди ближе.

Я подошел и, не зная, становиться ли мне на одно колено или на оба, ведь я не рыцарь и вообще не благородный, поступил, как должен поступить неблагородный и вообще неграмотный: подошел, с шумом вытер рукавом нос и с любопытством уставился на живого короля.

Шарлегайл улыбнулся, мол, не обманешь, сказал мягко:

– Дик, спасибо... Это Господь наш милостив и потому долго терпит... хоть потом и больно бьет. Ты же быстр в решениях и бьешь тоже... больно. Я прошу тебя пойди отыщи мою королеву. Что-то она не пришла... а мне сейчас ее присутствие просто необходимо...

Я поклонился, выставив вперед ногу, и подвигал руками, словно размахивал невидимой шляпой с длинным пером, после чего вышел из зала. Кто-то из братьев удивленно ахнул, а другой ругнулся.

Слуги и встречные отвечали, что королеву не видели, но, скорее всего, она там, где Шарлегайл. Или просто пожимали плечами. За время поисков я успел перебрать десяток вариантов, почему король послал за королевой именно меня, то ли принимает за мальчишку на побегушках, то ли оказывает доверие. Или еще какие-то средневековые хитрости...

Анфилада залов закончилась тупиком. Я ругнулся, в лом возвращаться по всей дуге, чтобы точно так же пройти по анфиладе. И почему здесь не предусмотрены воздушные мостики... Сердце стукнуло взволнованно, еще и еще. Я огляделся, подошел к мраморной статуе воина. Воздушные не предусмотрены, это же Средневековье, но, если бы я был хитроумным строителем замка, я бы здесь предусмотрел типично средневековую феодальную хитрозадость...

Статуя тяжело сдвинулась, одновременно часть стены ушла в глубину. Я поспешно бросился в пролом, Рука как будто сама выдернула из стены факел. Под ногами качнулась каменная плита, там в зале заскрежетало: это статуя воина поползла на место. Часть каменной кладки тоже вернулась, как будто выполняла заученное па из тяжеловесного балета. Я оказался отрезанным от зала, но факел в моей руке горел, наполняя узкий подземный ход ароматом смолы, а сам я был взведен, как тетива арбалета, взволнован, но...

Уже в который раз я чувствовал, что постиг и замыслы архитектора, и понимаю замыслы короля и его баронов, понимаю почти все, ибо это сложности только для них, они еще не представляют настоящих сложностей. Даже тайный проход я замаскировал бы куда изящнее, хоть и не знаток в средневековом зодчестве...

Ход настолько узок, что я постоянно протискивался, обдирая локти и спину, а от пригибания заныла спина. Все-таки есть и минусы, что акселерация началась так поздно.

Ход слегка изгибался, дважды мне слышались голоса, но когда я останавливался и начинал вслушиваться, голоса отдалялись и пропадали. Факел нещадно дымил, в глазах щипало. Я протискивался уже злой, мог бы и не выпендриваться со своим комплексом превосходства, как вдруг голоса послышались снова. На этот раз донесся звонкий женский смех.

У меня ноги примерзли к полу, смех показался знакомым. Факел я завел за спину, чтобы не выдал светом, и тут уже сам увидел в темноте крохотное светлое пятно. Поколебавшись, втихую затоптал факел, глаза привыкли к темноте, теперь светлое пятно стало ярче. Приблизивши глаз, рассмотрел крохотное отверстие, похоже, в толстом ковре или гобелене на стене. С этой стороны недостает кирпича, а дыра искусно замаскирована гобеленом. Тот наверняка приколочен к стене намертво...

Ладно, сказал я себе. Будем считать, что это прообраз современных микрофонов и видеокамер. Если приблизить глаз вплотную, обдирая морду о камни, обзор увеличивается, виден крупный мужчина с надменным лицом, одет богато, но без доспехов и оружия... Ага, это же один из тех, кто стоял тогда рядом с Фольгартом, а потом с сэром Джоном Дэем, но рта не открыл, а сейчас у него, похоже, рот вовсе не закрывается...

– Да сядьте же, – говорил он умоляюще, – ваше величество! Позвольте видеть в вас прекраснейшую из женщин, что, уверяю вас, намного большая редкость, просто королева! Ибо королевами становятся по воле людей, а красивыми – по воле Господа нашего...

В поле зрения появилась Шартреза, в самом деле прекрасная женщина, фотомодель в самом расцвете женственной красоты, с безукоризненным телом, изящная и чувственная. С победоносной улыбкой, как на конкурсе красоты, она красиво прошла к столу и грациозно опустилась в мягкое кресло.

– Итак, сэр Гаальц, – произнесла она звонким красивым голосом, – я слушаю вас.

Барон с тяжеловесной грацией подошел, голова его склонилась на грудь в учтивом поклоне. Я видел, как он вперил жадный взгляд в ее предельно низкое декольте, даже причмокнул толстыми, мясистыми губами. Глаза его затуманились. Выпрямился с трудом, их взгляды встретились.

– Прекрасная Шартреза, – сказал он предельно учтиво, – почему бы вам не стать Королевой?

Она засмеялась, красиво закидывая кудрявую голову, чтобы лучше было видно ее тонкую нежную шею, созданную для поцелуев.

– Дорогой барон, но я и так королева!

– Я имел в виду Королевой, а не королевой, – уточнил Гаальц. – Простите мою прямоту, но мы, удельные бароны, привыкли говорить попросту. Когда-то и здесь умели так же, но это баронство раньше других успело превратиться в королевство, и здесь быстро иссяк наступательный дух настоящих мужчин.

Королева смотрела на него с интересом. Не закричала, не возмутилась, что Гаальц, судя по его виду, счел хорошим знаком.

– Дорогой барон, – произнесла она наконец томно, однако в голосе ее появился холодок, – это все-таки речи... речи неповиновения!

Гаальц поклонился.

– Только не вам, моя королева, – сказал он пылко. – Только не вам!

Она встретила его жадный взгляд спокойной улыбкой.

– И что вы хотите?

Гаальц сам принес из другой комнаты поднос с кувшином и двумя небольшими изящными кубками из серебра. Поклонился, опустил на стол.

– Я даже рад, – сказал он, – что ввиду особенностей разговора... присутствие слуг нежелательно. Зато это дает мне возможность поухаживать за вами лично. Оказывается, это так приятно! Я хотел бы пойти и дальше... в своем служении.

Она так же с улыбкой смотрела в его крупное мужественное лицо. Он был молод, силен и всячески подчеркивал свою силу и молодость, открывая крепкую загорелую шею, обнажая руки, а ворот вязаной рубашки держал расстегнутым так, что хорошо были видны черные курчавые волосы на груди...

– Что вы имеете в виду? – спросила она мягким обволакивающим голосом. Спасибо, у вас изумительный вкус...

– Надеюсь, не только с вином, – ответил он. – Ваше величество, мы, пограничные бароны, не умеем ходить вокруг да около. Скажу прямо: любой из нас весьма горд и своенравен. У нас суровая жизнь, что поделаешь! В каждом встречном видишь в первую очередь противника... Но не так с женщинами, ваше величество! Словом, вам мы подчинялись бы не только со смирением, но и с радостью.

Она кивнула, принимая слова, но в ее ясных глазах было предостережение, что принимает только комплимент, не больше.

– Король стар, – сказал Гаальц. – Он уже не может принимать правильные решения....

– Но я молода, – возразила Шартреза. – Он может прислушиваться ко мне... Кроме того, если он умрет, править буду я.

Злая улыбка исказила суровое лицо Гаальца.

– Ваше величество знает, – проронил он вкрадчиво, – для какой цели привезена принцесса Азаминда. Возможно, король поспешит выдать ее замуж, а ее ребенка наречь наследником трона? Или того хуже, в случае своей кончины объявит правительницей ее? Шартреза нахмурилась:

– Он этого не сделает!

– Да? – спросил Гаальц.

Его сильные загорелые руки с легкостью подхватили кувшин и галантно наполнили опустевшие кубки. Шартреза на этот раз только пригубила, роскошные брови сдвинулись, а глаза невидяще смотрели в одну точку. Потом вздрогнула, на губах мелькнула виноватая улыбка. Она задержала взгляд на сильных обнаженных руках, покрытых курчавыми черными волосами, перевела взгляд на широкую грудь барона, улыбка стала шире.

– Ладно, – произнесла она. – Прямоту на прямоту. Вы меня пригласили с какой целью?

Гаальц поставил кубок очень осторожно, словно тот был из тончайшего льда, поднял сразу посуровевшие глаза на прекрасную королеву.

– Все бароны, – сказал он и повторил громче: – Все бароны... Да-да, все!.. Мы знаем настроение и тех, кто здесь не присутствует, так вот все бароны... предпочли бы служить только вам, ваше величество. Ваша красота и наша мощь это залог устойчивости королевства Зорр. Скажу прямо – дни Шарлегайла сочтены. Он стар, его перестают слушаться даже здесь, в Зорре. Бароны уже открыто не повинуются, а он ничего не может сделать. Да, он убил Фольгарта, но пусть подобное попробует в наших землях!.. Там не поможет никакая магия, никакая чертовщина. Да, я здесь склонил голову... но завтра я уеду в свои владения. И с того дня в Зорр не поступит ни единой золотой монеты, ни одного мешка с зерном, ни одной туши убитого оленя. Все бароны потрясены и возмущены подлым убийством барона Фольгарта. Тем более что он был убит колдовством, а мы храним верность Христу и святой церкви, что бы враги о нас ни говорили! Это сам Шарлегайл толкает нас на мятеж, дорогая королева.