Текст книги "Ричард Длинные Руки — властелин трех замков"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 13

Когда я вернулся во двор, Альдер и Ревель уже запрягали коней в повозку. Клотар на своем жеребце кружил возле крыльца, горячил без надобности. Мой Зайчик отбивался копытами от пса, тот напрыгивал, угрожал ухватить за горло, взрыкивал грозно, конь всхрапывал и свирепо раздувал ноздри, но их сторонились только местные, даже Клотар уже свыкся, что звери так развлекаются.

Альдер встретил меня вопросительным взглядом.

– Все в порядке, – ответил я. – Малость прогулялся.

Он кивнул, в глазах мелькнуло одобрение.

– Хорошие там цветочки?

– Да, – сказал я. – И земля там мягкая.

– Лучше бы птахам оставить, – сказал он. – Божьи все-таки…

– Я так и сделал, – ответил я кротко.

Брат Кадфаэль прислушивался с недоумением. Взглянул на небо, где в синеве кружили два орла, потом уже три, быстро снижались, пока все не упали камнями по ту сторону городской стены.

– Брат паладин, – сказал он заботливо, – тебя не было с нами на утренней трапезе… Ты не захворал?

– Я буду учиться есть в седле, – ответил я. – Как ныне дикий друг степей калмык. И еще гунн! Это у меня обет на сегодня такой. Понял? Ты что, не знал, что у рыцарей иногда вожжа под хвост западает?

Альдер посматривал усмешливо, уже знает, сколько во мне рыцарскости, а сколько практической сметки, но бедный Кадфаэль растерялся, потом нехотя кивнул, принимая, что да, у рыцарей и не такая бывает дурь.

– Где леди Женевьева? – спросил я нетерпеливо.

С высоты седла раздался неприятный голос Клотара:

– Госпожа велела передать, что ей надо еще четверть часа, чтобы переодеться.

– Скажи, – велел я, – что если не спустится сейчас же, я вытащу ее, как ленивую служанку.

Через пару минут леди Женевьева появилась на крыльце, окатила меня взглядом, преисполненным полнейшего и просто предельного презрения, поднялась в повозку, после чего занавеска на окошке закрыла доступ вовнутрь надежнее, чем крепостные ворота Парижа ордам Аттилы в город.

Долина сразу после выезда за городские врата пошла неприятными буграми, что сами по себе вроде бы безвредны, многие даже распаханы под поля, меня же беспокоило, что не могу окинуть пространство с птичьего полета или хотя жирафьего роста. За холмом может затаиться шайка разбойников, уж не говорю о людях Грубера, потому я время от времени выезжал вперед, осматривал дорогу, по которой проедем.

Видел кладоискателей, гномов, исчезников, странных животных, которых обычно относят к нечисти, но кто на самом деле нечистью по большей части не является. Однако мышление людское прагматично: весь животный мир делится на полезный и вредный, овцы – полезно, волки – вредно, и никакие ссылки на санитаров леса не помогут. Ну а те звери, которые не вредные и не полезные, с которых ни мяса, ни шерсти, ни ценных рогов или копыт, – это просто нечисть, которую тоже надо истребить, чтобы не жрала, к примеру, нашу траву, пусть ее лучше коровы жрут.

Возвращаясь, я проезжал в сторонке от повозки, разве что перекидывался парой слов с Альдером. В последний раз он заметил многозначительно:

– Ваша милость, на горизонте дважды показывались всадники.

Смотрел он серьезно, а в голосе слышалась подсказка.

– Люди Грубера?

– Похоже.

– Приметы какие-то есть?

– С такого расстояния разве заметишь?

Я задумался, прикидывая, как этот барон-разбойник, через его владения, по сути, едем, попробует отнять добычу. Можно даже лихим налетом, если у него достаточно людей, а можно попытаться ночью, если не достигнем города и заночуем в лесу или в поле.

Погрузившись в расчеты, я не услышал, как рядом застучали колеса, занавеска чуть приоткрылась, леди Женевьева выглянула веселая, сияющая, только что язык не показала.

– А вам, сэр Ричард, – спросила она с веселой ехидцей, – какие женщины нравятся – умные или красивые?

Я выпятил грудь и ответил истинно по-рыцарски:

– Ни те, ни другие. Мне нравитесь вы, леди Женевьева!

Она насмешливо заулыбалась, польщенная, но все испортил Ревель, заржал, как конь, а на ее вопросительный взгляд сказал поспешно:

– Да это я так, леди… Вспомнил кое-что.

– Гергельскую кампанию, – подсказал я.

– Да-да, гергельскую…

Но когда мы отъехали, я видел, что прелестная леди задумалась, бровки поползли вверх, а потом лицо вдруг залилось краской, и всю дорогу поглядывала на меня так, что я чувствовал, как она мечтает насадить меня на раскаленный вертел и самолично держать над огнем в своих прелестных ручках.

– Знает, – сказал Альдер вполголоса. – Как-то он ей подал знак.

– Или она тоже рассмотрела, кто за нами следует…

– А иногда оказывается впереди, – напомнил Альдер.

Некоторое время втроем держались позади коляски, но ветер ухитряется доносить пыль из-под колес на любое расстояние, наконец мы с Альдером пустили коней вперед. Я некоторое время оглядывался на повозку, потом пошли мелкие рощи, неглубокие балки, заросшие кустарником и мелким лесом, где так легко спрятаться разбойникам, мы бдили во все глаза, первым почуял неладное Альдер, оглянулся и выругался во весь голос.

Повозка, развернувшись, неслась прочь. Неслась с такой скоростью, с какой никогда еще не ехала с нами. Эти кони, оказывается, могут развить скорость, о которой мы даже не подозревали! Я заорал и, повернув Зайчика, ринулся следом. За спиной застучали копыта коней Альдера и Ревеля, быстро отдалились и затихли.

Возница, оглядываясь в ужасе, изо всех сил настегивал коней. Я настигал быстро, на лице возницы панический страх, он никогда не видел, чтобы кто-то мчался так быстро и в самом деле догонял их повозку.

Я обогнал, ухватил коня за узду и заставил остановиться. Из окошка выглянула леди Женевьева. Лицо ее было бледным и перекошенным от ярости и разочарования, глаза блестели, как у разъяренной кошки.

– Как вы смеете?

Я бросил резко:

– Заткнись.

Ее глаза расширились в неподдельном изумлении:

– Вы это… мне?

– Тебе, – ответил я грубо. – Возможно, все-таки придется выпороть.

– Да как… да как вы… смеете?

Она задыхалась от негодования. Дверца с треском распахнулась, Женевьева выскочила и бросилась на меня. Я высвободил ногу из стремени и показал взглядом, что дам ей пинка прямо в ее прекрасное карменистое личико. Испанские страсти так испанские. Она остановилась, глаза неверяще обшаривали мое злое лицо.

– Вы… вы не рыцарь!

– Совершенно верно, – подтвердил я. Бросил резко: – Я паладин! А это значит, что бабы для меня значат очень мало… вас как блох на бродячей собаке, а вот долг – это долг. Так что не сомневайтесь, мне с высоты моего паладинства не видать разницы между графиней и ее служанкой. Восхочу – обеих. В смысле выпорю. А теперь…

Послышался конский топот. Клотар и Альдер неслись во всю прыть, оба пригнулись к конским гривам, кони стелются над землей, как огромные хищные птицы. За ними несся чуть отставший Ревель. Поодаль маячил Кадфаэль на своем уродце, ну и гончий же у нашего монаха мул. Едва начали замедлять бег, я повернулся к вознице. Ни жив ни мертв, он застыл на облучке, неподвижный, как будто вырезали из старого трухлявого дерева, осыпанного пылью.

– Слезай! – велел я жестко.

Покорно, не делая ни одного лишнего движения, он сполз и замер у колеса, безропотно склонив голову. Клотар и Альдер подскакали, успокаивали разгорячившихся коней.

Женевьева вскрикнула:

– Не смейте!.. Не смейте казнить моих людей!

– Заткнись, – оборвал я. – Я говорил, что в море капитан – судья и палач? Так вот, я обещал твоему отцу привезти, но мы не уточняли, в каком виде? Подумай над этим. И сейчас я, властью, дарованной мне международным… гм.. международными обычаями, вершу суд, где я – судья, адвокат, прокурор, суд присяжных и… этот, экзекутор. Ревель, слезай с коня, он что-то уступает этим, что в упряжке.

Ревель ахнул.

– А на чем я?

– Поведешь повозку, – решил я. – С той скоростью, какую может развить. В смысле на крейсерской.

Ревель, ворча – не хочется превращаться в кучера, – слез с коня, бросил повод хмурому Клотару. Женевьева смотрела расширенными глазами то на Ревеля, то на меня. Ревель взял вожжи, начал разворачивать повозку. Мы поехали по бокам.

Возница остался столбом, я оглянулся, крикнул:

– Мы недалеко ушли от города. Доберешься и пешком! Альдер добавил с облегчением в голосе:

– Лучше – в город. Если побежишь к тому, к кому ехал… получишь вместе с ним. Подумай по дороге.

Ревель вырулил на дорогу, покрикивал и поторапливал коней, старался выяснить их предел, наконец они пошли почти вдвое быстрее, чем когда на козлах сидел человек Женевьевы. Он посвистывал изумленно, делал большие глаза, крикнул нам:

– Эти кони – настоящее сокровище!

– Нам так и говорил Марквард, – подтвердил я. – Теперь ты доказал, что это так. Спасибо, Ревель!

– Рад стараться, ваша милость!

Всегда нужно похваливать подчиненных, когда есть возможность, тогда они вообще из кожи лезут ради такого справедливого командира. Зато Женевьева приоткрыла занавеску и прокричала дерзко:

– Милорд, у вас еще есть шанс бросить все и удрать!.. Вы еще можете спасти свою шкуру!

Я повернулся к Альдеру.

– Знаешь, когда леди Женевьева родилась, ее отец долго швырял камни в аиста. Но то ли пьян был от горя, то ли еще что, но отогнать не сумел. Себе на беду.

Альдер кивнул.

– У моего отца было четверо детей: три кричащие, стервозные твари и один мальчик. Тогда я понял старую истину: легко стать отцом, куда труднее им оставаться… когда дети вот такие…

Он кивнул в сторону повозки. Занавеска колыхнулась, холеная ручка отодвинула, в проеме снова показалось смуглое личико леди Женевьевы.

– Что вы там раскудахтались, два идиота?.. Сэр Марквард как был сволочью, так и стал… еще большей сволочью!

Я заметил с холодком в голосе, недружелюбно:

– В адрес отца можно бы высказываться и повежливее.

Она фыркнула:

– Отца!.. В адрес отца – другое дело!

Я некоторое время ехал, держа голову прямо, потом до меня начало доходить, что-то я торможу, повернулся в седле всем корпусом.

– Я что-то не понял?

Она фыркнула еще громче, вкладывая в фырк неописуемое презрение такому остолопу, как я.

– Естественно! Любой дурак бы понял.

– Может, потому я и не понял?

– Что не дурак? Ах-ах, как остроумно!.. Но Марквард не отец мне, хотя я воспитывалась с его детьми с пяти лет. Просто так было принято говорить, он сам называл меня дочерью, а я его – отцом, чтобы меньше возникало разговоров. Мой отец – герцог Нурменг, к которому Марквард и вынужден сейчас меня отправить.

Клотар потихоньку придержал коня и поехал с другой стороны повозки. Я молчал, стараясь быстро соотнести сказанное с реалиями. Пока что вместо ясности становилось запутаннее. Альдер переспросил озадаченно:

– Вас послал не отец? Так почему же…

Она склонила голову набок, прищурила глаза и смотрела из-под приспущенных ресниц. Так будто бы свысока, сказала с тем же презрением к моей непроходимой дурости:

– Мой настоящий отец, герцог Нурменг, много воевал, его земли то и дело захватывали враги. У него погибли три сына, и, когда я родилась, он постоянно возил нас с мамой, я больше видела воинских лагерей, чем городов!.. А когда началась война с мятежными областями и подступили войска Карла, он вообще отослал меня в благополучные земли к своему дальнему родственнику. Да-да, этому самому Маркварду. Это еще тот мерзавец!.. Не обращал внимания на меня до тех пор, пока я не выросла, а потом вдруг…

Она запнулась, я спросил нетерпеливо:

– Что?

– Потом он вдруг начал раздевать меня взглядом, – выпалила она зло. – И начал делать разные намеки… К счастью, к этому времени мой отец прославился в сражениях, получил от короля большие владения, титул герцога, в его землях сейчас мир, и он прислал к Маркварду гонцов, поблагодарил, что тот заботился обо мне, но теперь хочет заняться моим воспитанием сам.

Я присвистнул задумчиво.

– Вот оно что… То-то мне все время казалось, что здесь нечто не так…

– Сэр Ричард, вы просто дурак, – сказала она высокомерно, – вы не понимали очевидных вещей. Он сейчас отсылает меня только потому, что не хочет отдать барону Груберу. А мы с бароном любим друг друга!

Я сдвинул плечами.

– Извините, просто барон не показался мне… любвеобильным. У вас как насчет земель, деревень? Или вы бесприданница?

Она фыркнула:

– Деревень?.. У нас три города, сорок сел и не счесть, сколько деревень!.. У нас железные и золотые рудники, серебряные копи, и только у нас растет лес, из которого ставят мачты для королевских кораблей и даже делают сосуды в храмы! Такая древесина стоит дороже золота…

Она осеклась, сообразив, что льет воду на мою мельницу, ожгла негодующим взглядом. Я смолчал, хотя ох как хочется нанести следующий удар, добить, усилить впечатление, но нет, лучше вот так, пусть додумает сама, пусть засомневается…

Остановились только для короткого обеда, даже коней не распрягали, перекусили, не разогревая на костре, я торопился к ночи добраться до города или до большого села. Лучше, конечно, до города.

Все чаще попадаются вооруженные люди, однажды я увидел крестьян, работающих в поле, у каждого при себе боевой топор, копье либо лук со стрелами. Редкие путешественники рассказывали о стычках с нечистью, делились сведениями о новых гарпиях, которых раньше не встречали в этих краях.

Я проверял, на месте ли меч, потом вспоминал насчет подмены, нащупывал сквозь ткань седельного мешка прежний молот, поглядывал по сторонам с настороженностью человека, привыкшего к безопасному миру. Альдер однажды указал на горизонт и сказал, что вон там горы, за ними, считай, начинаются земли Юга, настоящего Юга. Там и теплее, ибо их ветры натыкаются на горный хребет и поворачивают вспять, и власть колдунов там крепка, христианскому воинству через горы перебраться очень не просто, если вообще возможно.

Гор, правда, я не усмотрел, низкие облака опускаются почти до земли, все серое, пасмурное, однако ближе к вечеру задул ветер, я ехал, склонившись к конской гриве, а потом как-то бросил взгляд на горизонт, оторопел.

На стыке между бесконечной ярко-зеленой равниной и ярко-синим небом белеют, как алебастр, вершины гор. Сами горы темные, прекрасный контраст, в чистом невесомом и еще не пропитанном пылью воздухе все видится немыслимо четко, ясно, холод проник в кости от внезапного осознания, насколько эти горы далеки, высоки, насколько они… вечные, что ли, но при их виде мне сразу подумалось о вечности, бесконечности, планетных масштабах и прочей херне.

Альдер, бывавший в этих краях, начал рассказывать про одного из жителей, известного неуживчивым характером, что ушел из деревни и поселился в лесу, выстроив там избушку. К удивлению односельчан, он там быстро сдружился со зверьми, после чего презрительно говорил, что звери – твари честные, искренние, никогда не лгут и никого не обманывают, в то время как люди…

Так он прожил пять лет, в деревню вовсе перестал наведываться: лес давал ему все для нехитрой жизни. Но однажды в деревне пропал ребенок, потом второй, третий… Когда исчез первый, жители решили, что мать недоглядела, ребенок утонул, река все-таки близко, но второго украли прямо из колыбели. А третий исчез чуть ли не на глазах у всей деревни: многие видели, как нечто косматое бежало к ближайшим деревьям с огромной скоростью.

Когда начали исчезать взрослые, жители испугались, теперь на ночь запираются в домах, а местный священник утром и вечером читает молитвы против нечистой силы.

Я слушал внимательно, Клотар тоже слушал, он всегда старался все слышать, но в разговоры вступал очень редко. Я так и не понял, знал ли он, что Женевьева не дочь Маркварду, но расспрашивать не стал, обойдемся. Сейчас он время от времени подъезжал к нам, лишившись единственного человека из замка: возницы. Обычно ехал, глядя перед собой, наша неприязнь зреет, как нарыв, лицо злое, неприятное, со мной никогда не заговаривал, и сейчас бросил насмешливо именно Альдеру:

– Вот тебе и вторая мирная деревня…

– Мирная, – возразил он. – Ты бы посмотрел на село бегичей!

– А что с ними?

– Да они живут, почитай, всю жизнь в осаде. Даже днем выходят в поле с оружием! А ночью так все запираются, как в крепости. У них всего десять хат, так их огородили рвом и забор поставили такой, что не всякий город защищает!

Клотар спросил с презрением к недоумкам, копающимся в земле:

– Так не проще ли бросить все и переселиться на земли… где безопаснее? Господин Марквард принял бы еще несколько сотен крестьян!

Альдер сдвинул плечами.

– Если бы совсем невыносимо, а так… отбиваются же? Зато никому не кланяются, налоги не платят. Кроме того, здесь река кишит рыбой, в заводи птицы видимо-невидимо, в лесу земляника размером с орех, орехи – как яблоки, богатейшие малинники, а земля такая, что вечером ткнешь в землю оглоблю – утром там уже телега! Коровы здесь приносят по два теленка, гуси плодятся так, что не успевают резать.

Он умолк, впереди на дорогу вышел мужик, помахал рукой. На обочине две груженые телеги, еще одна медленно тащится со стороны села.

Я выехал вперед, мужик отступил на обочину, торопливо сорвал с головы шапку.

– Ваша милость, – сказал он плачущим голосом, – не желаете ли в дорогу купить гусей, уток или оленину?

– А что, – поинтересовался я, – настреляли в избыток?

Он замотал головой.

– Что вы, ваша милость! Домашние гуси, откормленные! Молодые, нежные, мясо во рту тает!.. Дешево отдаем…

Альдер повернул коня к телегам, осмотрел товар, вернулся на рысях.

– Да, – подтвердил он, – дешево отдают. Очень дешево, ваша милость. Я думаю, лучше здесь набрать в дорогу. Дальше будет дороже.

– Хорошо, – сказал я равнодушно, – распорядись. Вот деньги, закупи, что считаешь нужным, сложи в повозку. Он замялся.

– Но там леди Женевьева…

– Ну и что? – спросил я. – Обоз он и есть обоз. Пусть она их щиплет по дороге.

Я проехал вперед, присматривался и вслушивался, замечал и заколыхавшиеся ветки на отдаленном дереве, и пробежавшую рябь по высокой траве, затем остановился, пропустил всех, дождавшись брата Кадфаэля на муле.

Лицо монаха просветленное, он бормотал молитву, вскинул на меня взгляд чистых невинных глаз.

– Будь они и дальше все благословенны!

– Кто?

– Люди этих сел!

– А что, – поинтересовался я, – праведники?

– Да, – сказал он с восторгом, – иначе разве Господь послал бы благословение их нивам и пашням? Они ж урожай снимают два раза в год! И вообще вся живность… вчера цыпленок, а сегодня уже молодая курица. К вечеру сама несет яйца. Да не по одному в сутки, как в других местах, а по два-три!..

– Неплохо, – заметил я. – А как сами жители?

Он всплеснул руками в восторге.

– Я не видел среди них больных и увечных! Даже шибко старых не видел! А если кто и с седой головой, все равно такие бревна таскает, что смотреть боязно. Церковь у них в порядке, я не заезжал, но отсюда видно… Прекрасный край, брат паладин!

– Прекрасный, – согласился я. – Если бы они еще и оружие ковали. А то придут войска императора Карла и всех повяжут, как цыплят.

Прекрасный, повторил про себя. То ли все злаки в этой долине модифицированные, кроме необходимых белков, витаминов и углеродов еще и лекарства в себе содержат, что попутно лечат и поддерживают всех в виде здоровых таких живчиков, то ли в землю здесь внесены самовозобновляемые реагенты, что все это обеспечивают. Увы, если сюда нахлынут войска, то все сожгут, испепелят, народ вырежут, и потом родится легенда о праведном народе и земном рае…

Глава 14

Очень медленно впереди и чуть левее по курсу начало подниматься на горизонте нечто зеленое. Мы двигаемся достаточно быстро, теперь на облучке Ревель, кони под его кнутом идут резво, и вскоре я понял, что это даже не лес, а исполинская крона дерева, что почему-то лежит на земле.

Затем понял, что не лежит, ствол все-таки есть, только выглядит пеньком, на котором держится зеленая копна. В ночь с тридцатого апреля на первое мая сюда улетала на метле, хотя иные говорят, что в ступе, а то и вовсе превратившись в летучую мышь, моя молоденькая служанка Фрида.

Любопытствуя, я повернул коня в ту сторону. Альдер крикнул в спину остерегающе:

– Нечистое место, сэр Ричард!

– Но Вальпургиева ночь прошла. Да и день сейчас…

Он недовольно посмотрел, прищурившись, на солнце.

– Ну и что? Если бы солнечные лучи сжигали не только вампиров, но и любую нечисть… Сэр Ричард, я с мечом в руке могу выйти против любого войска, не устрашусь, но козни дьявола повергают меня в трепет.

Дерево вырастало, я измерил взглядом расстояние, ощутил нечто странное, не сразу понял, что по мере того, как мы скачем к дереву, у него как бы очень медленно вытягивается ствол, а крона не просто разрастается, но еще быстрее приподнимается.

Я присмотрелся, ахнул.

– Так это же… за горизонтом! Какое же оно… вблизи?

Альдер мчался за мной, чуть поотстав. Прокричал:

– Ваша милость, это дерево колдунов!

– Да здесь все, – ответил я, – на что ни ткни пальцем… Это дуб или ясень?

– Почему ясень?

– Я слыхал, что Один сделал копье из ясеня. А потом из ясеня сделал копьецо Ахилл… Хотя, наверное, Мировое дерево не имеет право быть какой-то породы. Как Адам не может быть евреем или немцем. Хотя, правда, есть научные труды видных украинских ученых, доказывавших, что он был хохлом.

Альдер с его адаптированным к просторам зрением рассмотрел на дальнем холме человека на рыжей приземистой лошади и в рогатом шлеме. Я попытался вспомнить все, что знал о рогоносцах, но в голову лезут прежде всего викинги из комиксов, хотя большинство раскопщиков утверждают, что викинги никогда не носили шлемы с рогами. Рога служили символом силы и мощи в империях Вавилона, Ниневии и Месопотамии, а в Европе из рога только пили пиво, да и то этот обычай туда занесли дикие славяне, часто общавшиеся с Колхидой.

Впрочем, мы же едем на Юг, а это ближе к землям Вавилонии, чем Викинговии. К тому же викинги никогда не ездили верхом, вообще не знали коней, так что это какой-то забредший далеко с Юга.

Хуже, если это абориген.

Слева и справа небо подпирают темные громады гор, но впереди широкий просвет. Кони бодро несут по зеленой степи, наконец впереди показалась длинная линия деревьев. Даже я, не мичуринец, узнал породы, что, как маньяки к проституткам, стягиваются на берега рек, где медленно и печально опускают ветви в воду, на радость прячущимся в тени лягушкам.

Река распахнулась широкая и достаточно быстрая, как Амур, что несет свои воды со скоростью курьерского поезда. Альдер первым поднялся на берег, огляделся.

– Красиво…

– Что? – спросил я.

– А вот это, – он указал на плакучие ивы, – как вдовы, что не дождались с войны мужей…

– Да, – согласился я. – Медленно и печально.

Он взглянул с недоумением, подъехал Клотар, прорычал недружелюбно:

– Как будем переправляться?.. Здесь брод вряд ли отыщешь.

– Разве что через тысячу миль вверх по течению, – согласился я. – Лучше двинем по берегу вниз. Я слышал, что так обязательно найдем жилье.

Все живое тянется к воде, но если звери приходят только напиться и тут же убегают в лес, то человек просто селится у воды, чтобы и рыбу ловить, и срать в воду, и пить ее же.

Уже через пару часов заметили впереди два домика, возле них огород и небольшое стадо коров, но самое главное – широкий паром у берега.

Кони опустились, скользя по глинистой почве, к причалу, повозку спустили бережно, леди Женевьева могла и не проснуться, почти снесли на руках. На широком дощатом причале дожидаются крестьяне с повозками, несколько женщин с огромными корзинами, доверху заполненными фруктами, а также два монаха в поношенных рясах, подпоясанных серыми от грязи веревками, в сандалиях на босу ногу.

Паром как раз медленно полз с той стороны. Я рассмотрел на нем такие же повозки, с десяток коней, какой смысл возить их туда-сюда, не понимаю, но ладно, паром двигается медленно, в этом мире все делается медленно, когда же привыкну и перестану топать в нетерпении?..

Наконец этот огромный плот, замедляя и без того не такой уж и скоростной бег, ткнулся в бревна причала. Перебросили широкие сходни, сперва вывели коней с телегами, потом все остальное, паромщик поглядывал на солнце и явно собирался прерваться на обед, но я бросил ему золотую монету, он сразу передумал, поклонился.

– Ваша милость, прошу!.. Прошу, ваша милость, ваших спутников тоже прошу…

Первыми завели повозку с запряженными конями. Кони Клотара и Альдера храпели и отказывались идти по шатающимся сходням, это мой зашел преспокойно, словно каждый день ходит. Или помнил, как сто лет назад как-то ходил и ничего не случилось. Мул Кадфаэля зашел с королевским достоинством, он не какая-нибудь тупая лошадь, он – высшая раса, потому и не дает потомства.

Клотар и Альдер слезли и, каждый схватив своего коня за повод, затащили этих закомплексованных животных на широкое поле из толстых бревен. Пес быстро скакнул на паром и сел возле Зайчика. За нами робко завели своих коней и разместили подводы крестьяне, оба смиренных монаха, а последними, демонстрируя угнетенное положение женщин при феодализме, крестьянки с корзинами фруктов.

Паромщик уже убирал сходни, когда послышался топот, из-за берегового склона вынырнули сверкающие шлемы, а спустя несколько мгновений пятеро всадников во весь опор понеслись в нашу сторону.

Альдер с лязгом хлопнул ладонью по рукояти меча.

– Если это люди барона Грубера, даже разговаривать нечего…

– Я их не узнаю, – ответил хмуро Клотар.

– А ты всех людей Грубера знаешь?

– Пусть не всех, – ответил Клотар угрюмо, – но тех, что за нами следили, не забуду.

Альдер сардонически хмыкнул.

Всадники с грохотом подскакали к воде, впереди несся рослый рыцарь, закованный с головы до ног в сверкающую сталь, он казался отлитой из металла статуей, где нет ни щели, ни зазора. Даже в узкую прорезь в шлеме нельзя было рассмотреть глаза.

Он крикнул издали звучным голосом прирожденного вожака большого отряда:

– Экселент! Я ж говорил, что Господь нас любит? Ни минуты не ждали!

Паромщик сказал с низким поклоном:

– Ваша милость, плот и так перегружен. Не лучше ли в другой раз…

Всадник направил коня по мосткам на паром. Конь хоть и подрагивал кожей, но своего господина страшился больше, чем скрипящих сходней, зашел безропотно. Всадник поднял забрало, мы увидели крупное породистое лицо, сейчас искаженное гримасой гнева.

– Перегружен?.. Так выгони всю шваль на берег! И пусть благодарят Бога, что я не заставил их искупаться!

Испуганные крестьянки первыми бросились по сходням на берег. Я поднял голову и спросил медленно:

– Считает ли господин и нас швалью?

Он вспыхнул, красивое холеное лицо задергалось, явно хотел сказать грубость, но кое-как совладал с собой и бросил небрежно:

– Вы, как я вижу, люди благородного состояния, так что можете остаться.

– Спасибо, – ответил я вежливо, – но кроме того я – рыцарь, чего не скажешь про вас, сэр. А обязанность рыцаря – защищать слабых и сирых от всякой несправедливости, как подтвердит вам присутствующий здесь смиренный служитель Господа нашего. Так что, сэр, мой вам совет – убирайтесь обратно на берег и ждите со всем христианским смирением… так подобающим рыцарю, пока паром вернется.

Он выпрямился в седле, лицо стало красным, глаза вылезли в великом изумлении.

– Что?.. Да я тебя…

– Остынь, – посоветовал я.

Его конь стоял на самом краю парома. Я сделал быстрый шаг, чуть присел и с силой толкнул плечом коня в бок. Тот невольно отступил в сторону, удерживая равновесие, копыта сорвались с края, и оба, конь и всадник, рухнули в воду – один с проклятиями, другой с душераздирающим ржанием.

Некоторое время вода кипела, там конь, стараясь вскочить как можно быстрее, месил копытами хозяина, вбивая в прибрежную грязь. Наконец конь поднялся и, дико вытаращив глаза, выскочил на берег, как ошпаренный кот, что ненавидит воду. Я надеялся, что всадник запутается ногой в стремени и конь его вытащит, однако тот некоторое время барахтался, наконец поднялся, выпрямившись, мокрый и грязный, как Рембо во вьетконговских джунглях, шлем с плюмажем потерял, вода выливается из всех щелей доспехов, на щеке кровавая ссадина, редкие волосы прилипли к голове, делая ее крохотной, на макушке зеленые веточки ряски. Еще бы лягушку туда…

Он выплюнул грязную воду, закашлялся, а я повернулся к паромщику.

– Думаю, можно отчаливать. Эти всадники сожалеют, что не могут поехать с нами, и просят позволения переправиться следующим рейсом.

– Очень просят, – добавил ухмыляющийся Альдер.

А Клотар посмотрел с неудовольствием и покачал головой. На лице написано, что я – дурак, слишком быстро наживаю врагов. А дорога не скоро закончится.

Помощники паромщика быстро убрали сходни, женщины с корзинами в последний момент успели снова проскользнуть на паром. На меня смотрели с опасливым восторгом.

Красавец, стоя по пояс в грязной воде, вскинул кулак.

– Мерзавец!.. Я тебя найду!.. Я тебя из-под земли достану!

– Лучше бы ты этого не делал, – посоветовал я. – Здоровей будешь.

Паромщик ухватился за канат, его помощники тянули изо всех сил. Один из всадников спрыгнул на землю, в руках арбалет, быстро согнулся, зацепляя крюк, с пыхтением разогнулся, торопливо вложил в канавку болт и подбежал к самой воде.

Пока он все это проделывал, я взял лук Арианта, выждал, когда дурак вскинет арбалет к плечу, до этого есть шанс, что стрелять не станет: подумаешь, сеньора искупали, не убили же, но он явно готовился выстрелить, и моя стрела, тонко вжикнув, вонзилась ему в глаз с такой силой, что вошла по самое оперение. Он повернулся, выронив арбалет, упал ничком, а окровавленная стрела на две трети высунулась из затылка, пробив железный шлем.

Паромщики молчали, ошеломленные. Альдер сказал с удовольствием:

– Сколько видел, как умельцы бьют стрелами, но такое, скажу честно, видеть не доводилось. Как приятно увидеть… на нем как будто шлем из капустного листа!

– Некачественное железо, – сказал я громко. – Сыродутное. Продукт большого скачка.

– Стрелять из лука, – сказал Клотар громко, – не рыцарское дело.

– Я не родился рыцарем, – ответил я, глядя ему в глаза. – Рыцарем я стал на поле боя. Так что я многое умею из того, что не могут рыцари. Не нарываюсь, но если кто захочет… пусть попробует.

Красавец в воде перестал потрясать кулаком. Мы отплывали очень медленно, я хорошо видел, как даже под слоем ила и речной грязи побелело его холеное лицо. Я подмигнул, махнул ему рукой.

– Помни, что ты хоть и первый парень в деревне, но деревня… махонькая!

Он еще долго орал и махал руками, подпрыгивал, разбрызгивая воду, потом выбрался на берег, ему подвели коня. Он взобрался в седло, но не стали ждать возвращения парома, а помчался обратно.

Клотар покрутил головой.

– Нехорошо…

– Хорошо, – бодро возразил Альдер. – Таким надо сбивать рога, пока еще маленькие. А то отрастут, больнее будет.