![](/files/books/160/oblozhka-knigi-sarantiyskaya-mozaika-46928.jpg)
Текст книги "Сарантийская мозаика"
Автор книги: Гай Гэвриел Кей
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 67 (всего у книги 67 страниц)
У рыжеволосого мужчины тоже висело на шее украшение. (Украшения на шее были только у него и у высокой красивой женщины.) Золотой медальон, на котором переплетались две буквы К. Неизвестно, что это означало.
И эта вторая работа тоже завершена, не считая одного маленького пятнышка внизу, ниже императора, где гладкая серо-белая основа только что приняла в себя смальту и теперь сохла.
Криспин застыл, повиснув на лестнице на некотором расстоянии от земли, и долго смотрел на свою работу. Он чувствовал себя застывшим в ином смысле, в том мгновении, которое трудно определить. У него возникло ощущение, что как только он спустится с этой лестницы, окончательно закончится его труд, закончится навсегда. Ему казалось, что он висит в безвременье, пока этого не произошло, а потом его труд и его достижения перейдут в прошлое или в будущее, но никогда уже не будут настоящим.
Его душа была полна до краев. Он думал о мозаичниках прошлых столетий... здесь, в Варене, в Сарантии, в Родиасе, или далеко на юге, за морем, в городах на побережье за Канда-рией, или на востоке, в древней Тракезии, или в Саврадии (о святых людях с их дарами, которые сотворили Джада в тамошней церкви, чьи имена затеряны в молчании)... обо всех неизвестных мастерах, ушедших, окутанных саваном исчезнувшего времени, мертвых.
Их творения (то, что уцелело) стали славой земли господа, даром его света, а творцы превратились в неясные тени.
Он посмотрел на то место внизу панно, где только что выложил смальту, еще не присохшую на место, и увидел двойную букву К – свои инициалы, как и на медальоне, изображенном на его фигуре на панно. Думая о них, обо всех, ушедших, или живущих, или о тех, кто придет, он подписал свою работу на стене.
Криспин услышал, как у него за спиной тихо открылась дверь. Конец дня, конец последнего дня. Мартиниан, знающий, как близок он к завершению, пришел посмотреть. Он не сказал своему другу, своему учителю о том, что поставил подпись, инициалы. Это было нечто вроде подарка, возможно, поразительного подарка для эмоционального человека, который поймет лучше кого бы то ни было мысль, заложенную в эти две переплетенные буквы.
Криспин глубоко вздохнул. Пора снова спускаться вниз.
Однако он застыл и не двигался. Так как, сделав вдох, он понял, что не Мартиниан вошел и стоит у него за спиной на каменном полу. Он закрыл глаза. Почувствовал, как задрожала рука, держащая перекладину.
Духи. Их невозможно ни с чем спутать. Две женщины в Сарантии пользовались ими раньше. Больше никому не разрешалось. Одной они принадлежали, другая получила их в подарок, в награду за свое искусство, то же самое искусство, которым прежде владела другая женщина, эфемерное, как сон, как жизнь. Что стало с танцовщицей, когда танец закончился?
Она умерла. Исчезла, как исчезли имена художников. Возможно, она сохранится для других, после, в созданном здесь образе. Но не в жизни, не в движении на земле Джада. Это мир смертных мужчин и женщин, в котором некоторые вещи невозможны, даже если существуют «зубиры», птичьи души алхимика, полумир, любовь.
И Криспин понял, что снова будет жить в этом мире, что сможет даже принять его за оставшиеся ему годы, пока его тоже не призовут покинуть этот мир. Существуют дары, милости, возмещения, щедрые и весьма реальные. Можно даже улыбнуться с благодарностью.
Не оборачиваясь, стоя на лестнице, он сказал:
– Привет, Ширин, дорогая. Это Мартиниан подсказал тебе, когда войти?
И тогда мир меняется, меняется бесповоротно, и у него за спиной раздается голос Аликсаны:
– Боже, все-таки я здесь не нужна.
Не нужна.
Можно забыть, что надо дышать, можно заплакать от своей никчемности.
И обернуться, слишком быстро, чуть не упав, с немым криком из глубины души, и снова посмотреть в ее лицо, живое, и тогда исполнится то, о чем он мечтал в долгой темноте и что казалось ему невозможным.
Она смотрит на него снизу вверх, и он видит, что она (будучи самой собой) уже все прочла в его глазах, в его беззвучном крике, если еще раньше не поняла, глядя на свое изображение на противоположной стене.
В тишине он смотрит на нее и видит ее ответный взгляд, а потом она переводит взгляд на свое изображение над северной дверью, потом снова смотрит на него, стоящего на лестнице над землей. Она жива, она здесь, он снова ошибся в своих предположениях о том, что может произойти в этом мире.
– Я думал, ты умерла, – говорит он.
– Я знаю.
Она опять смотрит на стену, где он поместил ее в центре всех взглядов, в сердцевине света. Снова переводит на него глаза и говорит с неожиданной дрожью в голосе:
– Ты сделал меня... более высокой, чем в жизни.
Он смотрит ей в глаза, когда она это произносит. Слышит за простыми словами то, что она хочет ему сказать, год спустя и на расстоянии в полмира от ее жизни.
– Это не так, – отвечает он. Говорить трудно. Его все еще трясет.
Она изменилась, и теперь в ней не узнать императрицу. Конечно, это способ выжить, пересечь сушу и море. Приехать сюда. Туда, где он живет. Чтобы стоять, глядя вверх. Ее темные волосы снова отрастают, но пока еще они короткие. На ней добротное дорожное платье, темно-коричневое, с поясом, с широким капюшоном, откинутым назад. Ему видно, что она не красит губы, глаза и щеки и совсем не носит украшений.
Он только начинает понимать, каким был для нее этот год.
Он с трудом глотает слюну.
– Госпожа...
– Нет, – быстро произносит она. Поднимает руку. – Я не госпожа. Здесь. – Она слабо улыбается. – Они думают, что я некое недостойное создание.
– Меня это не удивляет, – удается выговорить ему.
– Пришла, чтобы соблазнить тебя восточным развратом.
В ответ на это он молчит. Смотрит на нее.
Прошел год с тех пор, как она сбросила свой плащ на каменистом берегу, потеряла любимого более стремительно, чем убивает чума, отказалась от прежней жизни. Вглядываясь в ее лицо, он замечает неуверенность, хрупкость. И вспоминает розу в ее комнате.
Она тихо говорит:
– Я сказала тогда на острове... что доверяю тебе.
Он кивает головой:
– Я помню. Только я не понимал, почему.
– Я знаю, что ты не понимал. Тогда я пришла за тобой во второй раз.
– Знаю. Когда я приехал. Почему? Почему тогда?
Она качает головой:
– Не могу объяснить. Нет ясной причины. Я думала, что ты закончишь свою работу и покинешь нас.
Он криво усмехнулся. Теперь ему это удалось. Прошло уже достаточно времени.
– Вместо этого я сделал половину работы и покинул вас.
Выражение ее лица осталось серьезным.
– Ее у тебя отняли. Иногда половина – это все, что нам позволено. Все, что у нас есть, могут отнять. Я всегда это понимала. Но иногда... можно последовать за человеком. Опять я тебя спустила на землю?
Он все еще дрожал.
– Три раза? Я недостоин.
Она качает головой:
– А кто достоин?
– Ты?
Она слегка улыбается. И снова качает головой:
– Я тогда спросила у тебя, как ты жил дальше. Потом.
На острове, на берегу. В его снах.
– Я даже не смог ответить. Я не знал. И по-прежнему не знаю. Но я был жив только наполовину. Слишком много горечи. В Сарантии все начало меняться. Но даже тогда я... пытался держаться в стороне, сам по себе. Наверху.
На этот раз она кивает головой:
– Тебя сманила вниз испорченная женщина.
Он смотрит на нее. На Аликсану. Стоящую здесь.
Он видит, как она размышляет, рассматривает все нюансы.
– У тебя... будут из-за меня неприятности? – спрашивает она. Все еще эта неуверенность.
– В этом я не сомневаюсь. – Он пытается улыбнуться.
Она снова качает головой с обеспокоенным видом. Показывает на дальнюю стену.
– Нет, я имею в виду, что люди могут узнать меня по этому панно.
Он делает вдох и выдох. И наконец-то понимает, что именно ему дано разрушить ее неуверенность.
– Тогда мы уедем туда, где тебя никто не узнает, – слышит он свой голос.
Она закусывает губу:
– Ты готов это сделать?
И он отвечает, снова втянутый в стремительно несущийся поток времени и мира:
– Тебе будет трудно придумать такое, чего я не сделал бы ради тебя. – Он крепко сжимает лестницу. – Этого... достаточно?
Выражение ее лица меняется. Он наблюдает, как оно меняется. Она снова закусывает губу, но теперь это означает нечто другое. Он знает, он уже видел такое выражение лица.
– Ну, – говорит она голосом, который всегда звучал у него в ушах, – мне все еще хочется иметь дельфинов.
Он кивает головой, притворяясь рассудительным. Сердце его полно света.
Она добавляет после паузы:
– И ребенка?
Он ахает и спускается вниз с помоста. Она улыбается.
«Думаю, если бы мне подарили месяц в Античности и позволили провести его там, где я предпочту, я бы провел его в Византии, незадолго до того, как Юстиниан открыл Святую Софию и закрыл Академию Платона. Думаю, я бы мог найти там, в одной из маленьких винных лавок, мозаичника-философа, который сумел бы ответить на все мои вопросы, ибо сверхъестественное к нему ближе...»
У. Б. Йитс. Видение