Текст книги "Последний свет Солнца"

Автор книги: Гай Гэвриел Кей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

Глава 7

Хакон Ингемарсон, который был на десять лет младше других сыновей своего отца, радовался, когда его посылали на запад через три реки и нечеткую границу в качестве посланника ко двору короля Элдреда в Эсферте (или туда, где он мог находиться).

Кроме удовольствия, которое Хакон получал от этого взрослого, ответственного поручения, он был в восторге от детей короля англсинов и по уши влюблен в его младшую дочь.

Он понимал, что отец посылает его на запад только тогда, когда запаздывает с выплатой обещанной дани или намеревается опоздать, хитро используя преимущества явной дружбы младшего поколения. Он также знал, что при дворе англсинов это понимают и это их забавляет.

Здесь постоянно шутили, с подачи Гарета, младшего сына, что если Хакон когда-нибудь приедет с ежегодной данью, они заставят Кендру переспать с ним. Хакон всегда прилагал огромные усилия, чтобы не покраснеть при этих словах. Кендра, как и следовало ожидать, каждый раз игнорировала их и даже не давала себе труда послать убийственный взгляд, которым в совершенстве владела ее старшая сестра. Хакон и правда просил отца позволить ему сопровождать на запад дань, когда ее все же отправляли, но Ингемар приберегал это путешествие для других, чтобы обеспечить должную охрану, а Хакона приберегал для объяснений – по мере его сил – по поводу слишком частых задержек.

Они лежали, растянувшись на летней траве, к югу от Эсферта, у реки, где их не было видно с деревянных стен. Они поели здесь, на природе, все четверо, и теперь бездельничали на утреннем солнышке перед тем, как вернуться в город, чтобы наблюдать за приготовлениями к ярмарке.

Все молчали. Единственными звуками были песни птиц в березовых и дубовых рощах на западе, за рекой, и монотонное жужжание пчел среди луговых цветов. На солнце было тепло, клонило в сон, но Хакон, который лежал, опираясь на локоть, слишком остро чувствовал присутствие рядом с ним Кендры. Ее золотистые волосы все время выбивались из-под шапочки, пока она сосредоточенно плела из травы то одно, то другое. Ательберт, наследный принц англсинов, лежал рядом с сестрой на спине, мягкая шапочка закрывала его лицо. Гарет читал, конечно. Ему не полагалось выносить пергаменты из города, но он это делал.

Хакон, лениво нежащийся в лучах солнца, с опозданием осознал, что его можно обвинить в том, что он не сводит глаз с Кендры, и так, вероятно, и случится, раз здесь Ательберт. Он отвернулся, внезапно смутившись. И быстро сел.

– Джад-громовержец! – воскликнул он. Это было выражение его отца. Так не поминал бога никто, кроме эрлингов, недавно принявших веру в бога Солнца.

Гарет фыркнул, но не оторвал глаз от рукописи. Кендра, по крайней мере, взглянула туда, куда смотрел Хакон, на мгновение приподняла брови и хладнокровно снова вернулась к прерванному занятию.

– Что? – спросил Ательберт, явно проснувшись, но не двигаясь и не приподняв закрывающей глаза шапки.

– Джудит, – сказала Кендра. – Сердитая.

Ательберт хихикнул.

– Ага! Я так и знал.

– Тебе грозят неприятности, – пробормотала Кендра, спокойно продолжая что-то плести.

– О, наверное, – согласился старший брат, удобно вытянувшись в высокой траве.

Хакон, широко раскрыв глаза, откашлялся. Приближающаяся фигура с мрачной решимостью продвигалась по летнему лугу и была уже близко. Собственно говоря…

– У нее… э… меч, – рискнул высказаться он, так как больше никто об этом не упомянул.

Гарет при этих словах все-таки поднял глаза, затем усмехнулся в предвкушении, когда старшая сестра подошла к ним. Кендра просто пожала плечами. С другой стороны принц Ательберт, сын Элдреда, наследник трона, услышал слова Хакона и начал двигаться.

И даже очень быстро.

Поэтому острие не менее быстрого меча, которое, вероятно, вонзилось бы в землю между его раздвинутыми ногами немного ниже промежности, воткнулось в траву и почву прямо за его спиной, когда он быстро откатился в сторону.

Хакон на одно мучительное мгновение закрыл глаза. Его рука невольно дернулась вниз, в попытке прикрыть упомянутое место. Не смог сдержаться. Он снова увидел, что Гарет поступил точно так же и теперь морщится, прикусив губу. Он уже не смеялся

Нельзя с полной уверенностью утверждать, что клинок, брошенный во время быстрой ходьбы по неровной земле, не мог бы поразить старшего принца в ужасно важное место.

Ательберт перекатился еще пару раз и вскочил на ноги, бледный, как привидение, без шапки, с широко раскрытыми глазами.

– Ты спятила? – закричал он.

Сестра, тяжело дыша, смотрела на него, казалось, ее рыжие волосы горят в лучах солнца, свободно распущенные, ничем не сдерживаемые.

Слово “сдержанность” никак нельзя было отнести к ней. Вид у нее был убийственный.

Джудит выдернула меч из земли, выставила перед собой и шагнула вперед. Хакон счел разумным отодвинуться в сторону. Ательберт отскочил еще дальше.

– Джудит… – начал он.

Она остановилась и повелительным жестом подняла руку.

На лугу воцарилась тишина. Гарет отложил свою рукопись. Кендра – свое плетение из травы.

Их рыжеволосая сестра сказала, прилагая усилие, чтобы дышать ровно:

– Я сидела у отца, рядом с Осбертом, часть прошлой ночи.

– Я знаю, – быстро ответил Ательберт. – Это был благородный, благочестивый…

– Сейчас он поправился. Он желает видеть сегодня Хакона Ингемарсона.

– Возблагодарим господа за его милосердие, – набожно произнес Ательберт, все еще очень бледный.

Хакон увидел, как Джудит взглянула на него. Пригнул голову в неловком полупоклоне. Ничего не сказал. Он не доверял своему голосу.

– Я вернулась назад, в свои комнаты, в середине ночи, – продолжала старшая дочь короля Элдреда и его царственной супруги Элсвит. Она сделала паузу. Хакон слышал пение птиц у леса. – Было темно, – прибавила Джудит. – Хакон решил, что ее самообладанию доверять нельзя.

Кроме того, меч в ее руке дрожал. Ательберт сделал еще один маленький шаг назад. Вероятно, он все это тоже заметил.

– Мои женщины спали, – продолжала его сестра. – Я их не стала будить. – Она бросила взгляд в сторону ярко-красной шапочки Ательберта, лежащей на траве. Подошла к ней. Проткнула ее мечом, второй рукой натянула и повела вдоль лезвия, разрезав на две половинки с неровными краями. Потом бросила эти обрывки на траву. Бабочка, трепеща крыльями, слетела вниз, присела на один из обрывков и улетела прочь.

– Я разделась и легла в постель, – продолжала Джудит Сделала паузу. Снова прицелилась в сторону брата мечом. – Да сгноит Джад твои глаза и сердце, Ательберт, у меня в постели лежал череп мертвого человека, все еще покрытый грязью!

– И роза! – поспешно прибавил ее брат, снова пятясь назад. – Он держал розу! Во рту!

– Я заметила эту деталь, – сквозь сжатые зубы возразила Джудит, – только после того, как закричала и разбудила всех трех моих женщин и стражника за дверью!

– Большинство черепов, – задумчиво произнес Гарет со своего места, – принадлежат мертвым людям. Тебе не нужно было уточнять, что это был…

Он осекся, сглотнул, когда грозный взгляд зеленых глаз сестры остановился на нем.

– Даже не думай отпускать шуточки. Ты тоже, – спросила она, голосом неожиданно таким тихим, что можно было испугаться, – каким-то образом участвовал в этом, маленький брат?

– Он не участвовал! – быстро возразил Ательберт прежде, чем Гарет смог ответить. А потом сделал ошибку, попытавшись изобразить умиротворяющую улыбку.

– Хорошо, – сказала Джудит. – Тогда мне предстоит убить только тебя.

Кендра подняла свое плетение с травы.

– Свяжи его сперва вот этим, – предложила она.

– Осторожно, сестра, – сказала Джудит. – Почему ты не проснулась, когда я закричала?

– Я к этому привыкла? – мягко спросила Кендра.

Гарет фыркнул. Неразумно. Быстро попытался превратить этот звук в кашель. Джудит сделала шаг к ним обоим.

– Я… крепко сплю? – поспешно поправилась Кендра. – И возможно, твое мужество так велико, что крик показался тебе пронзительным, хотя был всего лишь…

– Я сорвала голос, – категорично заявила ее сестра. – Была середина проклятой Джадом ночи. Я выбилась из сил. И легла на холодный, твердый, грязный череп в моей постели. Кажется, – прибавила она, – его зубы в меня впились.

Услышав это последнее задумчивое замечание, Хакон внезапно попал в крайне затруднительное положение. Он бросил взгляд на Гарета, и увиденное его утешило: младший принц отчаянно трясся, стараясь подавить смех. Гарет плакал от усилий не взвыть. Хакон обнаружил, что больше не способен стоять прямо. Он опустился на колени. У него дрожали плечи. Он почувствовал, как у него потекло из носа. Изо рта вырывались всхлипы.

– О, посмотрите на этих двоих, – сказала Кендра сочувствующим тоном. – Ладно, вот что мы сделаем. Джудит, положи этот меч. – “Она проявляет просто сверхъестественную сдержанность при данных обстоятельствах”, – подумал Хакон. – Ательберт, оставайся там, где стоишь. Закрой глаза, руки прижми к бокам. Это была трусливая, подлая, недостойная, очень смешная выходка, и ты должен за нее заплатить, иначе Джудит сделает жизнь для всех нас невыносимой, а мне совсем не хочется вместо тебя страдать. Джудит, иди и ударь его изо всех сил, но не мечом.

– Ты здесь судья, сестренка? – ледяным тоном спросила Джудит.

– Кому-то же надо им быть. Гарет и Хакон уже писают в штаны, – ответила Кендра. – Отец был бы недоволен, если бы ты убила его наследника, и ты бы, вероятно, об этом пожалела потом. Немного.

Хакон вытер нос. Такого у них дома не бывает. Гарет лежал на спине, издавая приглушенные звуки. Хакону показалось, что он услышал, как тот простонал: “Зубы!”

Джудит взглянула на него, потом на Кендру и, наконец, перевела взгляд на Ательберта. Через долгое мгновение она кивнула головой, один раз.

– Сделай это, глупец, – быстро сказала Кендра старшему брату.

Ательберт снова сглотнул.

– Пусть она сначала бросит меч, – осторожно возразил он. Кажется, он по-прежнему был готов спасаться бегством.

– Бросит. Джудит?

Джудит уронила меч. Но ее прищуренные глаза оставались угрожающе мрачными. Она отвела от лица пряди волос, развевающихся на ветру. Она носила зеленую тунику, подпоясанную кожаным ремнем поверх штанов для верховой езды, свой любимый наряд. Она выглядит, подумал вдруг Хакон, как Никар Охотница, носительница меча, невеста Тюнира, которой его семья, конечно, больше не поклоняется, так как перешла от кровавых жертвоприношений к… менее жестокой вере в Джада.

Ательберт вздохнул, и ему удалось почти равнодушно пожать плечами. Он закрыл глаза и расставил ноги, готовясь принять удар. Гарету удалось приподняться и почти сесть. Он вытер глаза тыльной стороной ладони. У Кендры на обычно спокойном, красивом лице застыло странное выражение.

Джудит, которую когда-нибудь будут приветствовать по всему острову и за морями как Леди Реденскую, и прославлять многие грядущие поколения за мужество, и оплакивать поэты в песнях еще долго после того, как расстановка сил и границы в мире изменятся и снова изменятся, прошла по залитой солнцем мокрой траве, не замедляя шага, и ударила брата обутой в сапог ногой сильно (очень сильно) снизу вверх между ног, куда чуть было не попал меч.

Ательберт издал сдавленное шипение и рухнул на траву, прижимая руки к этому месту.

Джудит лишь краткое мгновение смотрела на него. Потом отвернулась. Ее глаза встретились с глазами Хакона. Она улыбнулась ему по-королевски, милостиво и непринужденно на ярком летнем лугу.

– Вы вчетвером выпили все вино? – ласково спросила она. – Мне вдруг что-то захотелось пить.

Именно в тот момент, когда Хакон стоял на коленях и торопливо наполнял для нее чашу, расплескивая вино, они увидели идущих с юга сингаэлей на противоположном берегу реки.

Четыре человека и собака. Они остановились, глядя на королевских детей на траве. Ательберт лежал неподвижно, крепко зажмурившись, прерывисто дыша, прижав обе руки к промежности. Глядя через речку на собаку, Хакон внезапно задрожал, как от холода. Он поставил чашу Джудит, так и не подав ей, и встал.

Когда у тебя так волосы встают дыбом, гласит старое предание, значит, гусь прошел по земле в том месте, где будут лежать твои кости. Он взглянул на Кендру (он всегда смотрел на нее) и увидел, что она стоит очень неподвижно, глядя через реку, со странным выражением на лице. Хакон подумал, не почувствовала ли и она нечто странное в этом животном, будто это ощущение могло каким-то образом их объединить.

При желании можно было назвать волкодава, идущего рядом с младшим из четырех мужчин, темно-серым. Или можно было сказать, что он черный на фоне деревьев, когда солнце ненадолго скрылось за тучкой и птицы мгновенно смолкли.

Сейнион Льюэртский щурился, глядя против солнца на восток. Потом тучка набежала на солнце, и он увидел, как старшая дочь Элдреда первой узнала его, расплылась в радостной улыбке и быстро побежала к ним по траве. Он вошел в воду реки, которая оказалась прохладной и была ему здесь по пояс, чтобы ей не пришлось самой идти в воду. Он знал Джудит; она бы бросилась в речку. На берегу реки она подошла к нему и преклонила колени.

С искренней радостью он осенил знаком солнечного диска ее рыжие волосы и не сделал замечания по поводу того, что они рассыпались в беспорядке по плечам. В прошлый свой визит в Эсферт он сказал отцу Джудит, что ей следовало родиться женщиной сингаэлей, так ярко она сияет.

– Она не сияет, – кисло пробормотал Элдред. – Она горит.

Взглянув за ее спину, он увидел младших сестру и Рата, мальчика, по-видимому, из эрлингов, и с опозданием заметил скорчившегося на траве наследника Элдреда. Он заморгал.

– Дитя, что здесь случилось? – спросил он. – Ательберт?..

Его спутники уже перешли вброд речку вслед за ним. Джудит подняла взгляд, все еще стоя на коленях, ее лицо излучало спокойную безмятежность.

– Мы играли. Он упал. Уверена, что с ним все будет в порядке, господин мой. В конце концов. – Она улыбнулась.

Пока она говорила, Алун аб Оуин подошел к остальным детям Элдреда раньше, чем Сейнион получил возможность его официально представить. Пес следовал за ним по пятам. Верховного священнослужителя на короткое мгновение охватило явственное дурное предчувствие.

Сын Оуина, которого Сейнион взял с собой на восток под влиянием внезапного порыва и инстинкта, оказался непростым спутником во время путешествия в земли англсинов. Не было причин полагать, что теперь, когда они прибыли на место, он станет другим. В начале этого года он пережил удар, не менее жестокий, чем тот, который убил его брата. Он получил глубокую душевную рану, когда поехал домой сообщить отцу и матери, что их первенец и наследник убит эрлингами и похоронен в земле Арберта, а потом остаток лета влачил мрачное и бесцельное существование. Сын Оуина не нашел исцеления. Пока не нашел.

Он нехотя согласился, под нажимом отца, сопровождать верховного священнослужителя ко двору англсинов, по дороге между морем и густым лесом, лежащим между провинциями сингаэлей и землями англсинов, лесом, полным оленей и кабанов и слухов о многом другом: в этот лес не входил ни один человек по многим причинам.

Сейнион, внимательно наблюдая за ним по дороге, горевал из-за уцелевшего сына почти так же сильно, как по погибшему. Сохраненная жизнь могла стать грузом, способным раздавить душу. Он кое-что знал об этом и думал об этом всякий раз, когда навещал могилу на берегу моря.

Кендра смотрела на приближающегося к ним юного сингаэля и собаку, идущую рядом с ним. Она понимала, что ей следует подойти к верховному священнику, как сделала Джудит, получить его благословение, радостно приветствовать его.

Она обнаружила, что не может пошевелиться, ничего не понимает. Ощущение… чего-то очень странного.

Сингаэль подошел к ним. Она затаила дыхание.

– Да приветствует тебя Джад, – сказала Кендра.

Он прошел мимо нее. Даже не взглянул в ее сторону. Прямые волосы до плеч, карие глаза. Ее ровесник, догадалась она. Невысокий, хорошо сложен, у пояса меч.

Он опустился на колени рядом с Ательбертом, который лежал неподвижно, свернувшись клубком, словно младенец, все еще прижав ладони к промежности. Она стояла достаточно близко и услышала, как ее старший брат прошептал с закрытыми глазами:

– Помоги мне, сингаэль. Небольшой розыгрыш. Скажи Джудит, что я умер. Хакон тебе поможет.

Сингаэль на секунду застыл, потом встал. Глядя сверху на наследника трона англсинов, он презрительно бросил:

– Ты не того выбрал для игры. Не нахожу ничего забавного в том, чтобы сообщить кому-то, что его брат умер, и я скорее соглашусь вечно гореть в аду, прежде чем позволю эрлингу помочь мне… в чем угодно. Возможно, ты предпочитаешь есть и пить с ними, англсин, но некоторые из нас еще помнят их казнь кровавого орла. Скажи мне, где похоронен твой дед, сын Элдреда?

Кендра поднесла ладонь ко рту, сердце ее глухо стучало. За лугом в утреннем свете Джудит стояла с Сейнионом Льюэртским, она ничего не слышала. Они были похожи на картинку из священной книги, любовно и набожно освященную клириками. Часть другой картины, другого текста, не этого.

Этот текст, в котором были они, не священный. Хлесткость слов сингаэля почему-то усиливала музыкальность его голоса. Ательберт, который вовсе не был просто шутником, открыл глаза и посмотрел вверх.

Хакон покраснел, как всегда, когда выходил из себя.

– Мне кажется, ты оскорбляешь и принца Ательберта, и меня по своему невежеству, – произнес он с достоинством. – Берешь свои слова обратно или мне придется проучить тебя, во имя святого Джада? – Он взялся за рукоять меча.

Младшая дочь Элдреда отличалась более мягкими манерами, чем ее сестра, и поэтому ее считали более мягкой (но не братья и сестры). Однако с ней сейчас происходило нечто странное. Чувство, внутреннее ощущение… присутствие. Она не понимала, тревожилась, злилась, ей что-то угрожало. Темнота при солнечном свете была здесь, рядом.

Сжав кулаки, она подошла к брату, к их давнему другу и к этому самонадеянному сингаэлю, кем бы он ни был, и, когда незнакомец повернулся к ней, она замахнулась обутой в сапог ногой, чтобы ударить так же, как Джудит ударила Ательберта.

Но результат получился другим. Этот человек не стоял с закрытыми глазами, он был в состоянии повышенной готовности, порожденной яростью и путешествием в незнакомую страну.

– Кафал! Стоять! – хрипло приказал он, и в ту же секунду, когда пес отступил, сингаэль ловко отпрянул в сторону и схватил ступню Кендры, наносящую удар. Он остановил ее ногу на высоте талии. Потом поднял еще выше.

Она падала. Он хотел, чтобы она упала.

И упала бы, если бы не подоспел другой человек, постарше, быстро ее подхвативший. Она не слышала, как подошел священник. Она осталась в этой позе: одна нога в руках у одного сингаэля, а тело поддерживал сзади другой.

Разъяренный Хакон прыгнул вперед.

– Вы, свиньи! – рявкнул он. – Отпустите ее!

Младший повиновался с готовностью, что было приятно. Затем, что было менее приятно, сказал:

– Простите меня. Каким было бы правильное поведение в данном случае? Позволить эрлингу научить меня учтивости? Я не хотел вырезать ей легкие. Как следует поступить человеку, когда женщина так роняет в его глазах свое высокое происхождение? Принять предложенный удар?

Хакону пришлось трудно, так как он не находил достойного ответа и совсем не понимал, почему Кендра так поступила.

– С превеликим удовольствием прикончу тебя, – продолжал сингаэль своим абсурдно красивым голосом, который, по-видимому, всем им достается в дар, – если ты считаешь, что здесь речь идет о защите чести.

– Нет! – быстро возразила Кендра, и одновременно Сейнион Льюэртский отпустил ее локти и повернулся к своему спутнику.

– Принц Алун, – произнес он голосом, похожим на кованый металл, – ты здесь в качестве моего спутника и телохранителя. Я полагаюсь на тебя. Помни об этом.

– И я буду защищать тебя ценой жизни от языческого отродья, – ответил молодой сингаэль. Слова были грубыми, тон сверхъестественно мягким, ровным. “Ему все равно, – подумала вдруг Кендра. – Он хочет умереть”. Она не имела ни малейшего представления, откуда ей это известно.

Хакон обнажил меч и сделал шаг.

– Мне надоели эти слова, – с достоинством произнес он. – Сделай, что сможешь, во имя Джада.

– Нет. Простите меня, оба, но я вам запрещаю. Это произнес Ательберт, уже стоя, ему явно было больно, но он делал то, что нужно. Он встал, пошатываясь, между Хаконом и сингаэлем, который еще не обнажил свой меч.

– А! Прекрасно! Ты все-таки не умер, – с насмешкой сказал тот, которого, очевидно, звали Алун. – Давайте отпразднуем это, сделав кому-нибудь кровавого орла.

В тот же момент, возможно, в самый удивительный момент этой крайне неприятной встречи, Сейнион Льюэртский шагнул вперед и нанес короткий, сильный удар сжатым кулаком в грудь своего молодого спутника. Верховный священнослужитель сингаэлей не принадлежал к типу мягких, сдержанных людей. Этот удар заставил молодого человека пошатнуться и чуть не сбил его с ног.

– Хватит! – приказал Сейнион. – От имени твоего отца и от моего собственного. Не заставляй меня пожалеть о любви к тебе.

Кендра запомнила эти последние слова. И то, что пес даже не шелохнулся, несмотря на нападение на своего хозяина и боль в голосе Сейниона. Ее чувства, казалось, неестественно обострились, она вся напряглась, предвидя какую-то угрозу. Она смотрела, как молодой сингаэль выпрямился, медленно поднес руку к груди, потом убрал ее. Тряхнул головой, словно для того, чтобы в ней прояснилось.

Он смотрел на Сейниона, как видела Кендра, игнорируя клинок Хакона и вмешательство Ательберта. Джудит хранила молчание, что было для нее необычно, стоя рядом с Гаретом, который вел себя как обычно, то есть внимательно наблюдал.

Двое слуг сингаэлей остались у реки. Кендра подумала, что все еще не закончилось утро, лето, солнечный день и они находятся к юго-западу от Эсферта. В мире прошло совсем мало времени.

– Ты видишь, что мой меч все еще в ножнах, – наконец произнес Алун тихо, обращаясь к Сейниону. – Там он и останется. – Он повернулся к Кендре, чем удивил ее. – Ты не пострадала, госпожа?

Ей удалось покачать головой.

– Приношу извинения, – сказала она. – Я на тебя напала. Ты оскорбил друга.

Тень улыбки.

– Я так и понял. Очевидно, это неразумно в твоем присутствии.

– В присутствии Джудит еще хуже, – заметила

Кендра.

– Вовсе нет! Только когда… – начала Джудит.

– Кровь и боль Джада! – воскликнул Гарет. – Хакон! Меч в ножны!

Хакон сразу же повиновался, затем повернулся вместе с остальными и увидел причину приказа. Он с трудом сглотнул.

– Отец! – воскликнула Джудит таким голосом, что можно было действительно поверить, будто она просто в восторге и не чувствует ничего, кроме удовольствия. Она сделала шаг вперед и присела в показном, изящном, привлекшем всеобщее внимание поклоне в луговой траве.

– Виноват, виноват, виноват, – прошептал Гарет верховному священнику. – Богохульство. Я знаю.

– Самое невинное из допущенных здесь прегрешений, я бы сказал, – пробормотал Сейнион Льюэртский и тоже вышел вперед с улыбкой, преклонил колено и поднялся, чтобы обнять короля англсинов и получить ответное объятие.

А потом он так же обнял и благословил солнечным диском покрытого шрамами, хромающего, добродушного Осберта, идущего немного сзади и сбоку от Элд-реда, как обычно.

– Сейнион. Дорогой друг. Я не ждал тебя так скоро и очень рад, – сказал король.

– Ты, как всегда, оказываешь мне слишком большую честь, господин, – сказал священник. Кендра, пристально наблюдая, увидела, как он оглянулся через плечо и прибавил: – Хочу представить одного из моих спутников. Это принц Алун аб Оуин Кадирский, который любезно согласился отправиться вместе со мной и принести привет от своего короля-отца.

Младший сингаэль шагнул вперед и отвесил безукоризненный придворный поклон. С того места, где стояла Кендра, она не видела выражения его лица. Лицо Хакона, стоящего справа от нее, все еще оставалось красным после стычки. Его меч – спасибо Гарету и богу – был вложен в ножны.

Кендра увидела, что отец улыбается. Он выглядел здоровым, оживленным, очень радостным. Он часто бывал таким после приступа лихорадки. Возвращался к жизни, словно от серых врат земли мертвых, где ждет последний суд. И она знала, какого он высокого мнения о сингаэльском священнике.

– Сын Оуина! – пробормотал Элдред. – Мы очень рады приветствовать тебя в Эсферте. Твои отец и мать здоровы, надеюсь, как и твой старший брат? Дей, кажется?

Ее отец считал полезным дать понять с самого начала, как много ему известно. Ему это нравилось. Кендра уже давно за ним наблюдала и тоже это заметила.

Алун аб Оуин выпрямился.

– Мой брат умер, – напрямик ответил он. – Мой господин, он был убит эрлингами в Арберте в конце весны. Та же банда устроила казнь кровавого орла двум невинным людям, когда удирала к своим кораблям, потерпев поражение. Если вы собираетесь отправить королевский отряд против эрлингов в любое место на ваших землях, почту за честь стать одним из участников.

Музыка, по-прежнему звучащая в его голосе, резко противоречила словам. Кендра увидела, как ее отец воспринимает эти слова. Он бросил взгляд на Сейниона, прищурился.

– Я не знал, – сказал он.

Он терпеть не мог чего-то не знать. Считал это своего рода нападением, оскорблением, когда где-то на их острове происходили события – на далеком севере, в Эрлонде на востоке, даже на западе за Реденской стеной среди черных холмов Сингаэля, – а он не получал о них быстрых и точных сведений. Сильная черта или недостаток. Но он такой.

Элдред смотрел на стоящего перед ним юношу.

– Это горе, – сказал он. – Моя печаль. Ты позволишь нам помолиться вместе с тобой о его душе, которая, несомненно, в свете у Джада?

С того места, где стояла Кендра, за спиной у кадирца, она увидела, как тот замер, словно хотел бросить резкий ответ. Но промолчал. Только наклонил голову, что можно было принять за знак согласия, если бы она не была уверена в обратном. Это потустороннее, необъяснимое ощущение: она знала, но не знала, каким образом ей это известно. Кендра почувствовала неприятное покалывание, внутреннюю дрожь.

Она осознала, что Гарет смотрит на нее, и ей удалось почти равнодушно пожать плечами. Он хитрец, ее младший брат, а она не может объяснить, на что именно она… откликается.

Она обернулась и увидела, что отец теперь тоже смотрит на нее. И неуверенно улыбнулась. Элдред повернулся и посмотрел на Джудит, а затем на сыновей. Она увидела, что он заметил неловкую позу Ательберта и меч на траве.

Ей было знакомо – как и всем им – выражение, появившееся теперь на его лице. Отстраненное, насмешливое, ироничное. Его очень любили, Элдреда Англсинского, любили с самого детства, но он вдумчиво отдавал свою любовь, да и как могло быть иначе, учитывая то, кем он был? Их мать была исключением, но здесь, как знали все четверо детей, тоже были свои сложности.

Кендра ожидала и предчувствовала слова отца, когда он тихо сказал:

– Джудит, дорогая моя, не забудь принести обратно мой боевой меч.

– Конечно, отец, – ответила Джудит, опустив глаза, совершенно покорная, в отличие от своих волос.

Элдред улыбнулся ей. И мягко прибавил:

– И когда наказываешь своего старшего брата, а я не сомневаюсь, что он это заслужил, постарайся делать так, чтобы это не грозило появлению наследников в королевстве. Я был бы тебе очень благодарен.

– И я тоже, собственно говоря, – прибавил Атель-берт почти своим обычным голосом. Он еще стоял не совсем нормально, немного скособочившись на одну сторону, но постепенно все больше выпрямлялся. Кендру до сих пор часто поражало то, какие точные выводы умел делать ее отец на основании ограниченной информации. Она знала, что это пугало Ательберта. Сын хорошо понимал: от него ожидают, что он сможет сменить этого человека на троне. Такое тяжкое бремя. Можно многое понять в поступках Ательберта, если рассуждать в этом направлении.

– Прошу вас за мной, – обратился ее отец к двум сингаэлям. – Я вышел, чтобы приветствовать Хакона Ингемарсона, нашего юного друга с востока. Не хотел ждать, когда мои непослушные дети приведут его обратно, чтобы он мог передать последние объяснения его отца по поводу задержанной дани. – Элдред повернулся и улыбнулся Хакону, чтобы несколько смягчить язвительность своих слов. Юный эрлинг сумел ответить надлежащим поклоном.

Король снова повернулся к Сейниону.

– Это подарок – то, что ты появился так рано. Мы возблагодарим господа в церкви за благополучное путешествие, а также помолимся о душе Дея аб Оуина, а затем, если пожелаешь, устроим пир и поговорим, и в Эсферте будет звучать музыка, а ты скажешь мне, что ответил на мои молитвы и пришел сюда, чтобы остаться.

На последние слова священник не ответил, поняла Кендра. Она не думала, что ее отец надеялся на ответ. Хакон, конечно, снова стоит с красным лицом. Она испытывала к нему жалость. Милый, добродушный мальчик. Ей следует думать о нем как о мужчине, но это так трудно. Любопытно: Ательберт гораздо более ребячлив, но в нем всегда чувствуется мужчина, играющий в мальчишеские игры, потому что ему так хочется. И она видела брата в походе с войском.

Элдред махнул рукой. Сейнион и молодой сингаэль зашагали вместе с ним, направляясь к стенам города. Кендра увидела, как Джудит спокойно подошла и подняла меч. Она не узнала сначала, что это меч отца. Изорванную шапку Ательберта бросили там, где она упала и лежала теперь красным пятном на траве. Их собственные слуги, которые все время старались держаться на расстоянии, подошли, чтобы собрать остатки их трапезы. Кендра взглянула на запад, увидела, как двое слуг сингаэлей идут вперед от реки и ведут нагруженного ослика.

Только тут она увидела, что один из них – эрлинг.

Эбор, сын Бордиса, никогда не возражал против ночного дежурства на стенах, где бы ни останавливался двор. Он даже приобрел несколько друзей тем, что вызывался дежурить вместо них, чтобы они могли сходить в таверну. Он любил одиночество и был таким с детства. Он испытывал глубокое, труднообъяснимое удовольствие, бодрствуя в одиночестве, пока другие пировали, спали или занимались тем, чем люди обычно занимаются по ночам.

Иногда какая-нибудь женщина, гуляющая у стен и поющая в темноте, окликала его снизу, стоя у лестницы. Эбор отказывался от ее услуг, пока был на дежурстве, хотя потом не всегда отказывался. У мужчины есть свои потребности, а он так и не женился. Младший сын зажиточного крестьянина, без земли и каких-либо перспектив ее получить. Он ушел в армию короля. Младшие сыновья повсеместно так поступают. Так устроен мир, нет смысла горевать по этому поводу. Армия давала товарищей, кров, достаточно денег (как правило, не всегда), чтобы покупать эль, девушек и оружие. Иногда приходилось сражаться, и некоторые погибали, хотя в последнее время не так часто, по мере того, как пираты-эрлинги постепенно оценили Эддреда, короля англсинов, форты и укрепленные города – бурги, которые он строил.