Текст книги "Яма"

Автор книги: Гай Берт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Глава 12

Они уснули там же, и впервые за все время сон Майка был безмятежен. Когда наступило утро, они пробрались на свои места в главную комнату. Хотя они не разговаривали, Майк знал, о чем думает Лиз, – о том, что у них больше нет еды и воды, и если Мартин не явится, это означает, что они ускорили собственную смерть. Одна минута сменяла другую с невыносимой медлительностью.

Остальные не осознавали, с чем им предстоит столкнуться, и безудержно шумели; Фрэнки снова зажгла горелку и пыталась причесаться, держа в одной руке карманное зеркальце.

– Я выгляжу ужасно, – заявила она. – Вы правда думаете, что мы попадем в газеты?

– Как пить дать, – заверил Джефф.

– Вы понимаете, какой разразится скандал? – Майк попытался принять участие в разговоре. – Мартин был всеобщим любимцем. Представьте, что теперь произойдет.

– Не всеобщим, – напомнила ему Лиз.

– На твоем месте я бы помалкивал! – рявкнул Джефф. – Мы не забыли, что ты сделала.

– Я тебя не понимаю, Лиз, – заметила Алекс. – Я думала, что ты... ты всегда казалась такой дружелюбной.

– Послушайте, я не хотела, чтобы кто-нибудь из нас умер, вот и все, – сказала Лиз. – Но не вздумайте делать вид, будто мы с вами были приятелями. Не притворяйтесь, что мы друзья не разлей вода. Охотьтесь за славой где-нибудь в другом месте.

– Ни за какие деньги не буду называться твоим другом, – отрезал Джефф.

– Который час? – спросила Фрэнки.

– Я смотрю, ты уже ведешь себя нормально, – пошутил Майк.

– Мы выберемся отсюда, – счастливо повторила Фрэнки. – До сих пор не могу с этим свыкнуться.

– Полвосьмого, – проговорил Джефф. – Еще долго ждать.

– Что вы собираетесь сделать в первую очередь, – оживилась Алекс, – когда выйдете отсюда?

– Принять ванну, – ответил Майк. – Я воняю. И вы тоже. Надеюсь, никто не обидится.

Они рассмеялись.

– Я чувствую себя отвратительно, – признался Джефф. – Мне хочется отмыться, потом поразмяться. Я сижу на заднице уже... сколько мы тут пробыли? Короче, слишком долго. Я бы пробежался немного.

– Дело твое, – развеселилась Фрэнки. – Только не думай, что я пойду с тобой.

Майк слушал их разговор, не веря своим ушам. Они вели себя так, будто ничего и не было; болтали, смеялись, в точности как в первый вечер. Казалось, прошедшие дни на них никак не отразились. Он встряхнул головой и поморщился: высоко в области затылка начиналась мигрень. То, что всего несколько часов назад эти люди готовились умереть и даже жаждали смерти, казалось почти фарсом; теперь эти страхи улетучились бесследно.

Он понял, почему так думает. Неважно, что они сейчас говорят о Лиз; они ей доверяют. Пусть они ее ненавидят, но, не осознавая этого, до сих пор принимают каждое ее слово на веру, абсолютно безоговорочно. У этой троицы нет ни тени сомнения, что скоро они выйдут на свободу; а вот Майк не был уверен в успехе плана Лиз.

Неужели действительно наступит конец? Несмотря на то, что Лиз сказала прошлой ночью, Майк все еще был полон решимости отплатить Мартину за его подлость. Должен быть какой-то способ его наказать. И было еще кое-что: прошлой ночью он занимался любовью с девушкой, к которой попал в зависимость. Тогда он сказал, что любит ее; но теперь, когда возможность уйти от нее навсегда стала реальной, он осознал, что говорил правду. Прокручивая в голове эту мысль, он украдкой взглянул на Лиз и увидел, что та коротко ему улыбнулась.

– Кто же твоя подруга? – поинтересовалась Фрэнки. – Та, что придет нас освободить.

– Вы ее не знаете, – ответила Лиз.

* * *

Я опускаю ручку и подпираю подбородок ладонью. За окном, поверх деревьев, поверх крыш Нашей Любимой Школы светит солнце; его лучи падают на флюгера и громоотводы, торчащие из серого шифера. Через лес бежит человек в красном спортивном костюме; внизу, в нашем заросшем саду, под струйками поливальных автоматов в воздухе поблескивают радуги. Лак, которым покрыт мой письменный стол, стал медового цвета.

Внутри меня появляется странное чувство. Надев сандалии, я спускаюсь вниз, прохожу через пустой коридор и толкаю коричневую парадную дверь. Подъездная дорожка вновь заросла сорняками; в последнее время я совсем перестала следить за домом, и вот результат. Я направляюсь к деревне, не сворачивая с дороги. В двух местах мой путь преграждают мостики; река здесь изгибается полукругом, перерезая дорогу. У каждого мостика я останавливаюсь и смотрю вниз, на бурлящую воду. Когда я была маленькой, мы пускали по речке кораблики, сделанные из обломков досок папиного сарая. Как давно это было, очень давно, все осталось позади. Мы опускали кораблик в воду у одного моста, а потом со всех сил бежали к другому. Иногда кораблик приплывал, гордо выписывая круги, а мы криками подгоняли его; он рывками двигался дальше и исчезал – где? В море, всегда думала я. Может, некоторые кораблики действительно доплыли до моря.

В жарком вечернем воздухе деревня словно замерла. Я прохожу через рыночную площадь, по закоулкам мимо «Всадника», поднимаюсь на невысокий холм на другую сторону. Я иду без всякой цели, просто гуляю. Рассказ почти подошел к концу, но дело не только в этом. Мне не хочется так быстро записывать, чем все закончилось.

* * *

В девять часов за дверью раздался звук.

– Эй! – закричала Фрэнки. – Мы здесь!

Началась суматоха; они орали и визжали, пока замок медленно поворачивался.

– Осторожно! – крикнула Лиз. – За дверью обрыв.

Майк был поражен: она не выдала себя до последней минуты.

Дверь поддалась, и на секунду, казалось, застряла. А потом распахнулась, и в Яму хлынул невыносимо яркий свет, а в дверном проеме показался силуэт.

Майк, ослепленный светом, ничего не видел, но тем не менее очень отчетливо услышал, как Лиз проговорила:

– Что за черт?

– Эй! – крикнула Фрэнки. – Вы рано. Вы принесли лестницу или что-нибудь вроде того?

– Не могу поверить, что мы наконец выберемся отсюда, – бормотала Алекс. – О, слава богу, все закончилось.

Голос Лиз заглушил все остальные.

– Кто это? – крикнула она. – Кто там?

Повисла тишина, крик замолк, и до других стало доходить, что она только что сказала.

Глаза повернулись к Лиз, чье лицо сияло ярким пятном в свете, льющемся из дверного проема.

– Кто вы? – чуть тише произнесла она.

Фигура над их головами села на корточки у двери.

– Лиз? Это ты? О боже, – произнес голос. – Это же... о боже, что мне делать?

– Лиза? – Выражение неподдельного изумления на лице Лиз было почти комичным. – Ты должна выпустить нас. Быстрее, пока Мартин не пришел.

– Мартина нет, – ответила Лиза. – Вы давно здесь?.. Нет, подождите. Как мне вас выпустить?

– Принеси лестницу, – крикнула Лиз. – Скорее.

– Хорошо. Я мигом. – Она повернулась и растворилась в сиянии над их головами.

– Что происходит? – спросил Майк, с трудом переводя дыхание. – Это не Мартин.

– Какой же это Мартин, – озадаченно проговорила Фрэнки. – Но ты же говорила, что мы не знаем твою подругу. А Лизу все знают.

– Заткнись, – выпалил Майк. – Никто из вас ничего не знает. Лиз?

– Не понимаю, – ответила она. – Что значит Мартина нет? Это бессмысленно.

– О чем вы двое говорите? – вмешался Джефф. – Ты же вроде знала, что она должна прийти.

– Слишком сложно объяснять это сейчас, – отмахнулась Лиз. – Но... ее здесь быть не должно. Что происходит?

Вскоре они услышали резкий треск и звенящий металлический стук. Через несколько секунд в поле зрения появилась Лиза; она тащила деревянную лестницу.

– Я сбросила ее со ступенек, – объяснила она. – Господи, как долго вы здесь пробыли? Вы похожи на привидения.

– Пожалуйста, быстрее, – взмолилась Алекс.

– Хорошо. Вот... попробуйте поймать конец, чтобы она не упала.

Она опустила лестницу по стене Ямы; ее сразу же подхватили нетерпеливые пары рук.

– Держите! – крикнула она вниз. – Поймали?

– Да, – ответила Лиз. – Давайте, ребята. Лезьте наверх.

Майк задержался.

– Лиз? Ты ведь не это планировала, да?

Она покачала головой.

– Я ожидала совсем другого. Но по крайней мере, мы на свободе. Будь благодарен маленьким божьим милостям. – И потом, с внезапной улыбкой, она обхватила его руками и прижала к себе. – Пойдем. Давай выбираться отсюда.

Они ринулись наверх, оставляя Яму позади, и вышли на солнечный свет.

* * *

Через пять дней я гуляла в лесу на закате. К тому времени фрагменты головоломки встали на места; ситуация прояснилась. Мартин пропал, и никто не знал, где он. Мой блеф сработал – во всяком случае, наш побег удался; но мы освободились совсем не так, как я предвидела. Это сделала Лиза, и никто другой; и к тому времени как мы вышли на свободу, Мартин уже двенадцать часов как исчез неведомо куда.

И я поверила.

Оставшись одна в его доме, Лиза попыталась осмыслить все то, что он сказал перед уходом, и ей открылась чудовищная и невероятная история, поверить в которую было практически нереально. Но на пленках, оставленных Мартином, было все, что нужно; это были записи первых дней, и она почти сразу услышала упоминание о корпусе английского языка. Пленки, которые могли бы – которые должны были – доказать его вину, исчезли.

Внешне в те дни я выглядела неплохо. Ссадина на лице в том месте, куда меня ударил Джефф, почти зажила, и чувствовала я себя намного лучше. Поразительно, но за дни, проведенные в Яме, наш физический облик почти не изменился. Конечно, мы были грязные и похудели. Но стоило помыться, и никаких следов кошмара не осталось. Должно быть, мы были молоды и жизнеустойчивы. Но гораздо медленнее затягиваются душевные шрамы.

Что до того, где сейчас Мартин, мне это правда неизвестно. Но в тот вечер, гуляя в лесу, я дала себе слово: быть начеку, не расслабляться.

Не для того, чтобы защитить себя: ведь со мной Мартин уже разделался, так я считаю. Но когда в один прекрасный день он появится снова, может, в далеком будущем, по крайней мере один человек будет к этому готов.

* * *

– Вот и все, – говорю я, складывая стопку бумаги. – Конец.

– Дописала?

– Да.

– И рассказала все?

Я улыбаюсь.

– Нет. Но там есть все, что нужно.

– Хорошо.

– Хочу спросить тебя кое о чем.

– Неужели? И о чем же?

– Давным-давно, не знаю даже, помнишь ли ты об этом...

– Может, и помню, – отвечает он.

– Давным-давно я спросила тебя, чего бы тебе хотелось, и ты сказал, что поделишься со мной, когда я закончу писать.

– Я так сказал?

– Да, – говорю я. – Не дразни меня. Я знаю, ты помнишь.

– А! Точно. Ну да, возможно, так оно и было.

– И?

– И что?

Я улыбаюсь.

– Не шути со мной. Что это было за желание?

– А. – Он выглядывает в окно. – Тебе видно, что там?

– Да.

– Еще светло, можем прогуляться в деревню. Выпить чего-нибудь.

– Хорошая идея. Тогда расскажешь мне по дороге.

– Хорошо.

Мы вместе спускаемся с чердака и закрываем за собой дверь.

Эпилог
Предварительные заметки по поводу «Ямы»

Это и есть «Яма» – динамичный, напряженный рассказ, который Элизабет завершила за четыре месяца. Поскольку рассказу предшествовал продолжительный период практически полного молчания, он явился для нас глубоким шоком, и не в меньшей степени потому, что показал работу острого и изобретательного интеллекта. Школьные сочинения Элизабет, относящиеся непосредственно к периоду перед Ямой, дают довольно общее представление о ее способностях, но «Яма» превосходит все ожидания. Сразу после происшествия многие специалисты полагали, что уход от реальности, вызванный психологической травмой Элизабет, может затянуться надолго, что, возможно, ей никогда не удастся восстановить доступ к тем участкам сознания, вокруг которых ею же были возведены барьеры. В свете этого «Яма» представляет собой не только первый кардинальный шаг к улучшению состояния Элизабет за последние шесть лет, но и один из самых захватывающих документов в истории современного психоанализа.

Текст как таковой якобы рассказывает историю Ямы. Что касается существования Ямы в том виде, как ее пережила Элизабет и четверо других школьников, ее отчет достоверен." Более того, его точность выходит за рамки беглого обзора событий и достигает такой степени, что на раннем этапе рассказ Элизабет повторяет версию развития событий, представленную доктором Элиотом Лоуренсом непосредственно после происшествия (статья Э. Лоуренса «Структура и последствия социальной депривации: новые истории болезни»). Однако впоследствии грань между объективной реальностью и субъективной фантазией становится в сознании Элизабет все более размытой, хотя внутренняя целостность сохранена в «Яме» на протяжении всего текста, лишь с незначительными ошибками (вернее, субъективная иллюзия вплетается в повествование практически незаметно; о явных допущениях и/или, возможно, намеренных неточностях будет сказано позже). По здравому размышлению, главы, действие которых происходит в Яме, совпадают по содержанию с отчетом доктора Лоуренса вплоть до главы 8 рассказа. (Любопытно, что при описании происходящего в Яме Элизабет использует преобладающий в современной литературе рассказ от третьего лица; но в оставшихся параграфах переключается на повествование от первого лица. Очевидно, этот прием помогает ей искусственно дистанцировать себя от воспоминаний, пробуждаемых повествованием, в тех ситуациях, когда речь заходит о травме. Похоже, этот прием не всегда себя оправдывает: вплоть до главы 8 – и в некоторых последующих параграфах – Элизабет описывает происходящее внутри Ямы в близком соответствии хронологии доктора Лоуренса. То есть, выстраивая подобный искусственный барьер, Элизабет предоставляет себе свободу в изложении событий, повлиявших непосредственно на нее, но избавляется от необходимости активно участвовать в их реконструкции во время написания текста.)

Тем не менее после главы 8 становится ясно, что Элизабет все сильнее склоняется к своей «альтернативной концовке», в которой она искусно манипулирует ситуацией в Яме, в результате чего все подростки остаются в живых. Важно понять, что такая альтернативная трактовка фактов глубоко закрепилась в сознании Элизабет еще в самом начале повествования, так как уже на первых страницах рассказа она заговаривает о своих длительных отношениях с Майком за пределами Ямы. Не считая одного или двух случайных упоминаний о том, что между событиями Ямы и моментом написания истории прошло намного больше времени, чем Элизабет пытается внушить читателю, иллюзия чрезвычайно достоверна и воспринимается убедительно. (Было установлено, что Майкл Роллинз скончался на шестнадцатый день.)

В соответствии с уровнем школьного образования, Элизабет кажется подходящим вплести в основную канву довольно претенциозные метафорические и символические наслоения. В большинстве своем эти приемы используются на удивление зрело. Наиболее неуклюжа и очевидна введенная ею метафора «призрачного лета», которое является фоном событий за пределами Ямы. В завершающих параграфах есть неясный эпизод, когда из открытого дверного проема в Яму струится яркий свет. (До этого автор рассказа довольно четко заявляет, что дверь в Яму находится в конце короткого коридора и не попадает в зону прямых солнечных лучей.) «Призрачное лето», скорее всего, призвано оказать успокаивающее воздействие, стабилизировать и уравновесить все более частые моменты эмоционального потрясения, которые наверняка были вызваны рассказом. Субъективное благополучие созданной Элизабет фантазии предлагает убежище, в котором можно укрыться от реакции на воспоминания о сущности Ямы.

Кроме того, необходимо принять во внимание более тревожные аспекты самого повествования о Яме. Альтернативная версия, описанная Элизабет, не является полной идиллией. Постепенно становится ясно, что персонаж по имени Лиза играет ключевую роль во всестороннем понимании текста. Элизабет характеризует Лизу лишь вкратце, и отсылки к данному персонажу отрывочны. Уже этого достаточно, чтобы выделить Лизу среди других героев «Ямы». Своеобразный механизм, используемый Элизабет для введения монологов Лизы – магнитофонные записи, – имеет большое значение, так как позволяет рассказам Лизы предстать в виде потока сознания. Если сравнить структуру этих отрывков с остальным текстом, становится ясно, что если в основном повествовании Элизабет использует определенный собственный стиль и форму, параграфы Лизы гораздо менее организованны. Важно и сходство имен двух главных героинь повествования, в котором Элизабет говорит о себе исключительно как о Лиз. (Нет никаких доказательств реального существования Лизы.) Поначалу кажется странным, что Элизабет решила таким образом расщепить свой персонаж надвое, но, как оказывается, у нее были на то свои причины. Если предположить, что эти двое по существу являются одним и тем же человеком, некоторые доселе неважные вещи становятся более существенными. Во-первых, становится очевидно, что Элизабет была знакома с Мартином, возможно, достаточно близко, еще до Ямы. Во-вторых, важно, что прием, используемый Элизабет, когда она рассказывает собственную историю с точки зрения другого человека, помогает ей дистанцироваться. Как и постоянная смена рассказчика, о которой говорилось ранее, этот способ позволяет ей включить в повествование те события, личное участие в которых она еще не готова признать. (Рассказ Элизабет написан от руки, и в связи с этим интересно отметить следующее: в то время как она исправляет и перерабатывает большинство глав текста, часто достигая при этом большей степени объективности, монологи Лизы все до единого оставлены в первоначальном виде. Почерк ухудшается, чаще появляются орфографические ошибки – особенно странная привычка Элизабет ставить в форму множественного числа все без разбору существительные. Такое впечатление, что исчезает большинство осознанных сдерживающих факторов. Вероятно, с этими главами связана высокая степень катарсиса, и Элизабет не стала перерабатывать их, чтобы избежать перечитывания и, как следствие, вторичного переживания описываемых событий.)

В силу близости Лиз/Лизы появляется еще один, более тревожный подтекст. Прежде всего, важно отметить, как Элизабет изображает себя в ходе повествования. Она упорно описывает себя как сильную, независимую, волевую личность, способную справиться с ситуациями различной трудности и стать лидером для остальных. Причин сомневаться в подобной оценке ее личности нет; она полностью соответствует школьным рассказам о ней и той жизни, которую она вела дома, в одиночку заботясь о матери-калеке. Но в Яме ее уверенность в своих силах порой кажется надуманной. (Ее самоидеализация не ограничивается внутренними качествами; давая волю воображению, в тексте она представляет себя худенькой, с «маленькими ручками».) Столь убедительная альтернативная развязка, написанная Элизабет, свидетельствует об ее немалом интеллекте и решимости. Разумеется, реальный конец Ямы не имеет с рассказом Элизабет ничего общего. И здесь анализ текста достигает наиболее значимого этапа. Рассказ Лиз о занятиях любовью с Майком и описание изнасилования Лизы расположены в тексте чрезвычайно близко. Если эти два персонажа тесно связаны, как соглашаются большинство исследователей, тогда можно сделать простое предположение: если в Яме и произошел какой-либо сексуальный акт, Элизабет участвовала в нем не совсем по собственной воле, как она пытается убедить читателя. Скорее всего, воспоминания об этом событии в ее сознании настолько спутаны, что разделились на две части: наполовину идеализированный романтический секс, наполовину болезненное насильственное вмешательство.

Если бы Элизабет, как говорилось раньше, была знакома с Мартином до Ямы, было бы легче понять, почему, хотя бы отчасти, она винит в исходе Ямы себя. Если ей казалось, что она должна была предвидеть случившееся, прежде чем стало слишком поздно, бремя вины увеличилось бы безмерно; хотя со стороны могло бы показаться, что это совершенно неправильно. Как ни странно, описания личности Мартина не приближают читателя к пониманию, кем он (или она) являлся в реальности. Реальное существование Мартина как человека из плоти и крови до сих пор оспаривается, хотя в тексте есть весомые свидетельства того, что Мартин – не вымышленный персонаж. Несколько раз Элизабет намеренно связывает Мартина с реально документированными событиями за пределами Ямы (наиболее значительно упоминание об «инциденте Гиббона»; текст описывает события, произошедшие примерно через полгода после отставки майора Гибсона). Со слов Элизабет ясно, что Мартин вел автономное существование в пределах школьного общества; отсутствие аналогичных показаний со стороны ее одноклассников и намеренный отвлекающий маневр, связанный с изображением Мартина в качестве вдохновителя серии розыгрышей, организаторы которых хорошо известны, лишь подчеркивает тот факт, что Элизабет нарочно говорит о Мартине в уклончивой манере. Возможно, кому-то покажется очевидным, что идентификация личности Мартина была бы равноценна оправдательному приговору Элизабет, как единственной выжившей в Яме. Но, видимо, Элизабет другого мнения.

Более обстоятельный исчерпывающий анализ текста вскоре будет представлен.

* * *

Дорогой Элиот,

Я очень надеюсь, что этот рассказ ознаменует прощание Элизабет с миром молчания. Меня бесконечно вдохновляет, что она сама решила записать эту историю, так же как и высокая степень достоверности содержания; уверена, ты со мной согласишься. Что оке до частей повествования, которые не являются отражением реальности Ямы, безусловно, они стали первым шагом на пути принятия этой реальности и ее осознания. Думаю, в конце концов мне все же удастся вернуть Элизабет к нормальной жизни; но нам предстоит долгий путь. Во всяком случае, мне до сих пор кажется, что история с Ямой продолжается – во мне.

Доктор Филиппа Хорвуд